ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Когда Джулия проснулась, в комнату из-под жалюзи пробивались лучики солнца. На краешке кровати сидел вполне одетый Габриель и смотрел на нее. Джулия сладко зевнула и потянулась.
— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась она.
Габриель сразу же обнял ее:
— Я проснулся рано. Не хотел тебя будить. Ты так спокойно спала. — Подкрепив свои слова поцелуем, он направился к комоду за свитером.
Джулия перевернулась на живот и беззастенчиво поедала его глазами. Она любовалась не только широкими плечами, обтянутыми рубашкой, но и его задом в плотно облегающих черных джинсах.
«Чертовски красивая задница», — подумала Джулия.
— Ты что-то сказала? — спросил Габриель, оборачиваясь через плечо.
— Ничего.
— В самом деле ничего? — Он с трудом прятал улыбку. Потом подошел к ней, наклонился и прошептал: — По-моему, ты восхищалась моей задницей.
— Габриель!
Смутившись оттого, что он догадался, о чем она думает, Джулия легонько хлопнула Габриеля по руке, и они оба весело рассмеялись.
— Между прочим, твои мысли очень польстили моей заднице, — сказал он, обнимая ее за талию и усаживая себе на колени.
— Неужели?
— Представь себе. Скажу больше, задница просила передать, что ничуть не ревнует тебя ко мне и предлагает поближе познакомиться с нею… не сейчас. Во Флоренции.
Джулия вытянула шею и наклонила голову, ожидая поцелуя. Вскоре она была награждена сразу полудюжиной поцелуев.
— А теперь поговорим о более серьезных вещах.
Джулия сразу поняла, о чем он собирается говорить.
— Саймон арестован. Ему предъявлены обвинения сразу по нескольким статьям. Его отец направил в Селинсгроув семейного адвоката, чтобы попытаться вытащить сынка. Ходят слухи о возможной сделке между защитой и обвинением.
— А ты сам что о них думаешь?
— Пока не знаю. Одно ясно: сенатору важно, чтобы эта история не попала в газеты. Скотт позвонил прокурору, и тот заверил, что твое дело получило самый высокий уровень приоритетности. Скотт ему сказал, что все мы заинтересованы в тюремном сроке, а не в видимости наказания вроде домашнего ареста или программы психологической реабилитации. Но, учитывая связи Тэлботов, вероятность отправить Саймона за решетку невелика.
«Надо будет обязательно поблагодарить Скотта за заботу», — подумала Джулия.
— А чем все это грозит тебе?
Габриель расплылся в улыбке:
— Семейный адвокат Тэлботов попытался заявить, что выдвинет встречное обвинение. Спасибо брату: Скотт провел с ним короткую, но очень впечатляющую беседу. Сказал, что газетчикам и телевизионщикам будет крайне интересно выслушать мою версию случившегося и, разумеется, твою. И адвокат сразу заткнулся насчет обвинений. Ты же знаешь, каким занудой умеет быть Скотт.
Джулия облегченно вздохнула. Ей было невыносимо думать, что Габриель может пострадать. Еще тяжелее была мысль, что причиной случившегося явилась она.
— Надо сходить в душ и одеться.
Габриель с нежностью посмотрел на Джулию и провел пальцем по ее руке:
— Я бы с удовольствием составил тебе компанию, но, боюсь, такая вольность шокирует мою родню.
— Профессор Эмерсон; я не могу допустить, чтобы из-за меня пострадала ваша репутация. Особенно в глазах ваших родных.
— Вы совершенно правы, мисс Митчелл. Это явилось бы крайне шокирующим событием. Посему мы вместе с моей польщенной задницей на некоторое время отложим совместные омовения под душем. — Габриель наклонился к ней и повторил: — На некоторое время.
Джулия засмеялась и поковыляла в ванную. Вернувшись оттуда, она застала Габриеля, который бесцельно бродил по коридору.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, просто я решил удостовериться, что с тобой все в порядке. А где твои костыли? — покачав головой, спросил он.
— В моей комнате. Габриель, у меня все хорошо, — ответила Джулия и, прихрамывая, прошла в свою комнату.
Отыскав щетку для волос, Джулия довольно неуклюже попыталась расчесать свои длинные спутанные волосы.
— Позволь мне. — Габриель подошел и забрал у нее щетку.
— Ты собираешься расчесывать мне волосы?
— А почему нет? — Он усадил ее на стул, встал сзади и медленно повел пальцами по ее волосам, разделяя спутанные пряди.
Джулия закрыла глаза.
— Ну как? Нравится? — спросил он через пару минут.
Не открывая глаз, она кивнула.
Габриель усмехнулся. Боже, как легко сделать ей приятное. А ему отчаянно хотелось на каждом шагу делать ей приятное. Когда все пряди ее бесподобных волос были разделены, он очень осторожно стал расчесывать их щеткой. Прядку за прядкой.
Даже в самых смелых снах, видя себя рядом с Габриелем, Джулия не отваживалась вообразить его своим парикмахером. Но, чувствуя, с какой нежностью его длинные пальцы касаются ее волос, она замирала. Она даже боялась думать, какая лавина наслаждений ждет ее во Флоренции, когда им больше не нужно будет таить свои тела друг от друга. Тогда она сможет насладиться им целиком. «Обнаженным». Она быстро скрестила ноги.
— Никак я вас соблазняю, мисс Митчелл? — шепотом спросил Габриель.
— Нет.
— Тогда я плохо выполняю работу, за которую взялся, — усмехнулся Габриель и стал еще медленнее расчесывать ее волосы, потом поцеловал Джулию в ушко. — Но, по правде говоря, сейчас моя задача скромнее: заставить тебя улыбнуться.
— Почему ты так добр ко мне?
Его пальцы замерли.
— До чего же трудный вопрос ты задаешь человеку, который тебя любит.
— Габриель, я спрашиваю всерьез. Почему?
Он опять повел пальцами по ее волосам, теперь просто наслаждаясь их шелковистостью.
— А помнишь нашу первую встречу? Ты была добра ко мне, хотя от такого меня должна была бы бежать. Так почему ты удивляешься моей доброте? Ты получаешь лишь малую часть того, что заслужила.
Джулия решила больше не допытываться. Невзирая на все тяготы вчерашнего дня, она хорошо помнила, как в больнице призналась ему в любви. Но ответного признания не услышала.
«Мне достаточно и этого, — думала она. — Его поступки, его доброта, его защита. Более чем достаточно. Обойдусь и без слов».
Джулия любила его до боли в сердце. Она всегда любила его, и даже в самые мрачные дни эта любовь продолжала ей светить. Но ей очень хотелось услышать его признание.
Чтобы не напрягать больную лодыжку, Габриель на руках отнес Джулию в кухню. Есть ей не хотелось, но он все-таки уговорил ее выпить кофе и съесть несколько приготовленных Ричардом блинчиков. Они сидели и строили планы на вечер, когда в кухню вошел Ричард, неся трубку радиотелефона.
— Твой отец звонит, — шепотом сообщил Ричард, подавая Джулии трубку.
— Если не хочешь с ним говорить, не надо, — шепнул Габриель, прикрывая рукой микрофон. — Я сам могу поговорить.
— Когда-нибудь мы все равно должны серьезно поговорить, — сказала Джулия. С трубкой в руке она похромала в столовую.
— Ты не должен становиться между Джулией и ее отцом, — заметил Габриелю Ричард, когда они остались вдвоем.
— Между Джулией и ее никудышным отцом, — поправил его Габриель.
— Другого отца у нее нет. А она для него — свет в окошке.
Габриель почувствовал подступающее раздражение.
— Если он хочет заботиться о ней, то должен обеспечивать и ее безопасность.
Ричард подошел к нему и положил руку Габриелю на плечо:
— Никакие родители не застрахованы от ошибок. Иногда проще спрятать голову в песок, чем признать, что их ребенок в беде. Говорю это по собственному опыту.
Габриель поджал губы, но промолчал.
Минут через десять Джулия вернулась в кухню. Присутствие Ричарда не помешало Габриелю обнять ее и поцеловать в щеку.
— Ну как? Все нормально?
— Отец пригласил меня на обед, — скороговоркой ответила она.
Ричард почувствовал себя лишним и отправился в кабинет.
— А хочешь ли ты идти?
— Непринужденной беседы у нас с ним не будет, но я согласилась.
— Джулианна, не надо делать то, чего тебе не хочется. Давай я сам свожу тебя на обед.
Джулия покачала головой:
— Пойми, Габриель, он пытается загладить свою вину. Он мой отец. Я не могу лишить его шанса.
Ответ Джулии раздосадовал Габриеля, но он решил не спорить с нею.
Ровно в шесть вечера Том Митчелл появился на крыльце дома Кларков. Он был в костюме и при галстуке, который нервно теребил рукой. Он не привык носить костюмы, а тем более галстуки. Но ради Джулии…
Ричард провел его в гостиную и занимал разговорами, пока Джулия собиралась.
Сборы происходили в комнате Габриеля. Сам он лежал на кровати и смотрел, как Джулия красит губы, смотрясь в зеркальце пудреницы.
— Ты действительно хочешь ехать на этот обед?
— Я не хочу подводить отца. Для него встреча со мной много значит. И потом, сегодня Скотт, ты и Эрон отправляетесь в какой-то клуб. Рейчел уговорила Ричарда сходить на новый чикфлик. Получается, я была бы обречена сидеть одна.
Габриель встал, подошел к ней и обнял за талию.
— Я бы не поехал ни в какой клуб. А со мной тебе бы не пришлось скучать. Я знаю, как развлечь леди. — Для большей убедительности он стал целовать ее за ухом. — Ты обворожительна. Просто обворожительна.
Джулия невольно покраснела:
— Спасибо.
— Смотрю, Рейчел нашла для тебя симпатичный шарфик. — Габриель потеребил кончик шелкового голубого шарфика от Эрмеса, который его сестра искусно завязала на шее Джулии, чтобы скрыть следы укуса.
— Это шарфик Грейс. Подарок Ричарда.
— Ричард любил баловать Грейс. Особенно в Париже.
— Ты пошел в него, — сказала Джулия, становясь на цыпочки и целуя его в щеку.
— Подожди до Флоренции.
— Кстати, а в какой клуб вы поедете? Надеюсь, стриптиза там не будет?
Габриель изобразил на лице полное недоумение:
— Неужели ты думаешь, я поехал бы в такое место?
— А куда отправляются мужчины, когда они одни?
— Скажи, Рейчел одобрила бы такую «экскурсию»? — спросил он, найдя самый убедительный аргумент.
— Нет.
— А теперь скажи: неужели ты думаешь, мне это надо? — (Джулия отвела глаза и не ответила.) — Зачем мне куда-то ехать и смотреть на каких-то женщин, когда самая прекрасная в мире женщина почти каждую ночь делит со мной постель? — спросил Габриель, нежно целуя ее в щеку. — Единственная женщина, которую я хочу видеть обнаженной, — это ты.
— Погоди, разве я тебя об этом спрашивала? — засмеялась Джулия. — Кажется, я задавала немного другой вопрос.
— Я забыл. Возвращайся поскорее. Жду.
* * *
Поздно вечером, когда на первом этаже дома Кларков погас свет и все обитатели разошлись по своим комнатам наверху, Джулия в простой голубой ночной рубашке вошла к Габриелю. Габриель сидел в кровати и читал, подтянув колени к подбородку.
— Добро пожаловать, дорогая, — улыбнулся он, откладывая книгу на столик. — Ты из тех редких женщин, которые в любом наряде выглядят обворожительно.
Джулия отложила костыли и с удовольствием провела рукой по ночной рубашке:
— Спасибо, что съездил к отцу за моим чемоданом.
— Не будем о таких пустяках. — Габриель протянул руку и помог ей забраться в кровать. Он поцеловал ее и только потом заметил, что Джулия так и не сняла шарфик Грейс. Габриель потянул шарфик за один конец. — Почему ты не сняла его?
— Не хочу, чтобы ты глядел на мой шрам, — сказала она, опуская глаза.
— Не надо его прятать.
— Зачем тебе видеть это уродство?
Габриель посмотрел ей прямо в глаза, затем протянул руку и осторожно развязал шарфик. От взгляда Габриеля ее шея покрылась гусиной кожей. Габриель бережно переложил шарфик на ночной столик и стал целовать ее шрам.
— Джулианна, у каждого из нас есть свои шрамы. Просто мои скрыты внутри.
— Лучше бы их у нас не было, — прошептала она. — Жаль, я не пришла в твою жизнь без единого шрама.
Габриель печально вздохнул:
— Тебе нравится живопись Караваджо?
— Очень. Больше всего я люблю его «Принесение в жертву Исаака».
— А мне всегда нравилось «Уверение Фомы». У Ричарда в кабинете есть репродукция. Сегодня я смотрел на нее.
— Эта картина… странная она какая-то.
— Ты права. Воскресший Иисус является Фоме, а тому нужно вложить перст в рану Спасителя, чтобы удостовериться. Какой глубокий смысл.
Джулия не впервые слышала о глубоком смысле этой картины, но ни раньше, ни сейчас не могла его постичь. Спорить с Габриелем ей не хотелось, и она просто промолчала.
— Если ты будешь ждать, пока исчезнет твой шрам, то можешь прождать всю жизнь. Шрамы никогда не исчезают бесследно. Это я понял, глядя на картину Караваджо. Шрамы могут зажить, и мы можем забыть о них на некоторое время. Но они не исчезают бесследно. Даже Иисус не смог избавиться от шрамов, — добавил он. — Если бы я понял это лет десять назад, то многое было бы по-другому. Я бы не доставлял огорчения ни Грейс, ни всем остальным. Если бы эгоизм не застилал мне глаза в этом году, я бы не посмел так обращаться с тобой в сентябре и октябре. — Он прокашлялся. — Я только надеюсь, что ты простишь мне шрамы, которые я оставил в твоей душе. Их много.
Джулия крепко обняла его и поцеловала:
— Я давно простила тебя, и не только за эти шрамы. Давай не будем больше говорить о них.
Некоторое время они лежали молча, потом Габриель все же решился спросить, как прошла ее встреча с отцом.
— Он плакал, — смущенно ответила Джулия.
Габриель едва не подавился. «Том Митчелл плакал? Не верю».
— Сначала он начал ворчать на меня за учиненный в доме разгром. И тогда я подробно рассказала ему, как все происходило, пока не подоспел ты. Потом рассказала, как унижал и оскорблял меня он. И тут мой отец заплакал. На глазах у всех посетителей ресторана. — Джулия покачала головой. — В общем, я тоже не удержалась.
Габриель откинул ей волосы, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Прости.
— Я рада, что поехала с ним на обед. Я наконец смогла сказать ему все. А он слушал. Возможно, впервые в жизни он прислушивался к тому, что говорит ему дочь. По крайней мере, он пытался меня услышать, а это уже большой шаг… А потом мы говорили о тебе. Отца интересовало, давно ли мы встречаемся.
— И что ты сказала?
— Сказала, что мы знакомы давно, но очень долго не виделись. Еще я сказала, что ты… мне нравишься. Рассказала, как много ты успел для меня сделать.
— А ты рассказала отцу, какие чувства у меня к тебе?
Джулия слегка покраснела:
— В подробности я не вдавалась. О Флоренции вообще умолчала, но сказала, что я тебе нравлюсь.
Габриель нахмурился:
— Сказала, что ты мне нравишься? Неужели, Джулианна, тебе больше нечего было сказать?
Джулия пожала плечами:
— Он мой отец. Для него все это сентиментальная чушь. Его волновало, покончил ли ты с наркотиками, перестал ли ввязываться в драки и буду ли я у тебя единственной женщиной.
Габриеля передернуло.
Джулия стиснула его в своих объятиях.
— Я сказала ему, что люди меняются, что теперь ты образцовый гражданин, а со мной обращаешься как с принцессой. И еще добавила, что не заслуживаю тебя.
— Ну зачем же врать? — усмехнулся Габриель, целуя ее лоб. — Это я не заслуживаю тебя.
— Чепуха.
Они еще немного повыясняли, кто кого недостоин, перемежая свои аргументы поцелуями. Потом Габриель снял очки, погасил свет и сказал, что хорошим девочкам и не слишком хорошим мальчикам пора спать.
Он погружался в сон, когда услышал шепот Джулии:
— Я люблю тебя.
Он не ответил, думая, что эти слова она произнесла во сне. Джулия тихо вздохнула и закрыла глаза, собираясь перевернуться на бок. И вдруг его рука обняла ее за талию и крепко прижала к груди:
— Джулианна Митчелл, я тоже тебя люблю.
