ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Габриель добросовестно играл роль почетного гостя, показывая, насколько он тронут вниманием коллег. Он учтиво улыбался, произносил любезности, но внутри у него все бурлило, и он с трудом сдерживался, чтобы не послать к чертям это сборище. Аппетит у него пропал, однако он заставлял себя есть. Выпить ему, наоборот, очень хотелось. Удерживало лишь обещание, данное Джулии. Если она все-таки поехала к нему, а он вернется пьяным…
Если. Неудивительно, что Джулия предпочла вернуться домой. Он знал: рано или поздно такое может случиться. Вот только никак не думал, что именно этот секрет из его прошлого их разлучит. Он недостоин Джулии. По многим причинам, которые он трусливо скрывал. Габриель даже не смел мечтать о ее любви. Разве его кто-то может полюбить? На что тогда он надеялся? На дружеские отношения, скрепленные страстью? Невзирая на тьму в его душе. Но скорее всего, он упустил и этот шанс.
Габриель очень удивился, найдя Джулию спящей на диване у него в гостиной. Еще более его удивило выражение безмятежного покоя на ее лице. Ему сразу же захотелось ее обнять или хотя бы просто коснуться. Он нагнулся и осторожно погладил ее длинные шелковистые волосы, шепча ласковые итальянские слова.
Ему требовалась музыка. Красивая мелодия и слова, способные унять душевные муки. Он перебирал в памяти песни и композиции, но не мог придумать ничего более подходящего, чем песня Гэри Жюля «Mad World». Нет, эту песню он сейчас слушать не станет. Он достаточно ее наслушался в то злополучное воскресенье.
Джулия проснулась. Габриель стоял рядом. Он был без пиджака и жилетки. Он успел вынуть запонки из манжет и закатать рукава.
— Я не хотел тебя будить, — сказал он, не зная, с чего начать разговор.
— Ничего. Я просто вздремнула, — зевая, ответила Джулия.
— Тогда спи дальше.
— Сомневаюсь, что засну.
— Ты что-нибудь ела?
Она покачала головой.
— Хочешь, я приготовлю омлет?
— У меня все кишки как узлами завязаны.
В другое время Габриель сказал бы что-нибудь об опасности наплевательского отношения к своему желудку. Сейчас подобные слова были бы глупостью. Им с Джулией предстоял более серьезный разговор.
— А у меня есть для тебя подарок.
— Габриель, мне сейчас меньше всего нужны подарки.
— Я так не думаю, но настаивать не буду. — Габриель присел на диван, не сводя глаз с Джулии. — Ты сидишь, закутавшись в шаль. В гостиной уже не просто тепло, а жарко. И все равно ты бледная. Может, простудилась?
— Нет.
Джулия протянула руку, чтобы снять шаль, но Габриель задержал ее пальцы в своих.
— Позволь мне.
Предложение почему-то насторожило ее, но она кивнула.
Габриель пододвинулся ближе. Джулия закрыла глаза, вновь погружаясь в его запах. Он осторожно снял шаль, свернул и положил на диван между ними.
— Какая ты красивая, — прошептал он, осторожно проводя по ее шее костяшками пальцев. — Неудивительно, что сегодня на тебя смотрело столько глаз.
Джулия напряглась. Габриель отдернул руку, будто ее шея обжигала. Потом он заметил, что она до сих пор в сапогах. Джулия это сразу поняла.
— Прости, что влезла на твой диван с сапогами. Я их сейчас сниму.
Она взялась за бегунок молнии, но Габриель снова задержал ее руку и встал на колени.
— Что ты делаешь? — насторожилась Джулия.
— Восхищаюсь твоими сапогами и твоим умением выбирать обувь.
— Эти сапоги я купила по совету Рейчел. Я умею выбирать кроссовки. Рейчел убедила меня, что эту пару стоит взять. Только каблуки для меня высоковаты.
— Твои каблуки никогда не бывают высоковаты, — уже знакомым тоном обольстителя возразил Габриель. — Я сейчас сам тебя разую. — Его голос стал хриплым. У Джулии зашлось сердце. — Ты позволишь?
Его руки уже замерли над молнией правого сапога. Джулия молча кивнула и затаила дыхание.
Габриель с благоговением расстегнул молнию и осторожно снял сапог, проведя пальцами по лодыжке и стопе. Он повторил ритуал с левым сапогом. Потом обеими руками стал массировать ей стопу. От неожиданности Джулия даже застонала и сейчас же больно закусила губу.
— Джулианна, не надо глушить в себе звуки наслаждения, — осторожно посоветовал Габриель. — Я счастлив, что не вызываю у тебя отвращения.
— Ты не вызываешь у меня отвращения. Но мне не нравится видеть тебя на коленях, — прошептала Джулия.
Его лицо помрачнело.
— Когда мужчина стоит перед женщиной на коленях — это знак рыцарского поклонения. А вот когда женщина встает на колени перед мужчиной — это совсем другое, очень далекое от поклонения.
Джулия снова застонала.
— Где ты научился этому массажу? — (Габриель ответил таинственным взглядом.) — Профессор Эмерсон, я задала вам вопрос и жду ответа.
— Друзья научили, — уклончиво ответил он.
«Лучше скажи, подруги, — подумала Джулия. — Кто-нибудь из тех, кого ты фотографировал».
— Да, — сказал Габриель, словно читая ее мысли. — Я умею массировать не только ноги. Я с радостью снял бы напряжение со всего твоего тела, но сейчас это невозможно. — Он склонился над второй ногой. — Джулианна, я уже изголодался по твоему телу. Я не настолько силен, чтобы только смотреть на тебя. Иногда и смотреть — это тяжкое испытание. Особенно когда ты лежишь, завернутая только в простыню.
Некоторое время они молчали. Габриель осторожно гладил ей ноги, ощущая под пальцами не ее бесподобную кожу, а синтетическую ткань колготок.
— Если не хочешь оставаться у меня, я отвезу тебя домой, а разговор отложим на завтра. Но лучше бы ты осталась. Ляжешь в моей спальне, а я — в гостевой комнате. — Он неуверенно посмотрел на нее.
— Я не хочу откладывать разговор на завтра, — сказала Джулия. — Давай поговорим сейчас, если у тебя есть силы.
— Вполне. Но может, сначала чего-нибудь выпьешь? Могу открыть бутылку хорошего вина. Или смешаю тебе коктейль. — Он умоляюще смотрел на Джулию. — Ну позволь мне хоть чем-то тебя угостить.
Как уже не раз бывало, у Джулии внутри вспыхнуло пламя, распространившись на все тело. Усилием воли она погасила этот огонь.
— Принеси мне просто воды. Мне нужна ясная голова.
Габриель пошел на кухню. Джулия слышала, как он хлопнул дверцей холодильника, затем открыл дверцу морозильной камеры. Он вернулся с высоким бокалом минеральной воды. На дне бокала лежали кубики льда, а на поверхности плавал ломтик лайма.
— Габриель, я ненадолго выйду.
— Конечно. Не торопись. Возвращайся, когда почувствуешь себя готовой.
Она ушла, взяв бокал. Габриель понимал: ей нужно посидеть одной и подготовиться к новому пласту откровений, касающихся его никчемного прошлого. А может, она вообще не хочет сейчас на него смотреть и их разговор состоится через закрытую дверь? Габриель был согласен и на такой вариант.
Джулии казалось, что у нее в мозгу бешено вращается центрифуга. Она не пыталась предугадать его рассказ и не думала над своими ответами. Возможно, она узнает такие подробности, после которых их хрупкие отношения разлетятся вдребезги без надежд на продолжение. Эта мысль ее испугала. С кем бы и как бы он ни общался до нее, она его любила. Потерять его снова, после испытанной радости воссоединения…
Габриель сидел в красном бархатном кресле и смотрел на пламя камина. Сейчас он был похож на героя романов сестер Бронте. Подойдя к нему, Джулия мысленно обратилась к Шарлотте, прося, чтобы Габриель оказался персонажем ее романа, а не романа ее сестры Эмили.
«Простите меня, мисс Шарлотта, но Хитклиффа я боюсь. Пожалуйста, сделайте так, чтобы Габриель не оказался Хитклиффом. Мисс Эмили, я не имела намерений вас обидеть. Пожалуйста, сделайте».
Габриель сидел спиной к двери и не видел, как она вошла. Джулия кашлянула. Он сразу же обернулся.
— Садись, где тебе удобно. Поближе к огню.
Джулия хотела сесть прямо на ковер перед камином, но Габриель взял ее за руку и улыбнулся. Чувствовалось, улыбка дается ему нелегко.
— Пожалуйста, можешь сесть ко мне на колени. Или на диван, или на оттоманку.
«Он по-прежнему не хочет видеть меня на полу». Ей самой сейчас хотелось сесть именно на пол. Но не спорить же с ним по пустякам. Естественно, на колени к нему она не сядет, иначе никакого разговора не получится. Джулия выбрала оттоманку и села, глядя на оранжево-голубое пламя. Она больше не думала об этом человеке как о недосягаемом профессоре, отделенном барьером официальных отношений и придуманных университетской бюрократией регламентов. Это был Габриель. Ее Габриель. Человек, которого она любила.
Габриель не стал просить ее сесть поближе. «Потому что она знает, кто я такой, и боится меня».
— Почему тебе не нравится, когда я оказываюсь на коленях? — спросила она, нарушая молчание.
— Ответ ты и сама можешь угадать. Особенно если вспомнишь все, о чем рассказала мне тогда, у себя дома. Ты слишком скромна и застенчива. И многие почему-то не прочь самоутвердиться за твой счет.
— Аспиранты имеют намного меньше прав, чем профессора. Они вынуждены подчиняться чужой воле, если хотят учиться, защищать диссертации и делать научную карьеру.
— Есть разумное подчинение. Они должны, в определенной мере конечно, подчиняться требованиям учебного процесса. Но такой вид подчинения не посягает на их личное достоинство и личную свободу.
— Габриель, в этой реальной жизни ты всегда будешь одаренным профессором, а я — твоей аспиранткой.
— Ты забываешь, что, когда мы впервые встретились, мы находились совсем в ином статусе. Ты еще была старшеклассницей, а я таким же аспирантом, как ты сейчас. Аспирантура — всего лишь ступень в твоей карьере. Настанет день твоей первой лекции. Я буду сидеть на переднем ряду и гордиться тобой. И вообще, откуда это предубежденное отношение к профессорам? Мы что, из другого теста? «Коль острым ткнуть нас — разве кровь не брызнет наша?»
— «И если оскорбляют нас, мы что же, не дадим отпор?» — парировала Джулия.
Габриель откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся:
— И кто кого сейчас учит, профессор Митчелл? Я просто несколько старше тебя и потому опытнее.
— Возраст необязательно делает человека мудрее.
— Я говорил не о мудрости, а о профессиональном опыте. Ты молода, но в тебе уже ощущается исследовательская жилка. Ты умеешь самостоятельно думать и делать выводы. Ты находишься в самом начале долгой, блестящей научной карьеры. Наверное, мне до сих пор не удалось в полной мере показать восхищение твоими способностями.
Джулия молчала, делая вид, будто поглощена игрой языков пламени.
— Джулианна, Энн не причинила мне вреда. Я вообще перестал о ней думать. Она не вызывает у меня ничего, кроме брезгливого сожаления. Я бы злейшему врагу не пожелал оказаться в мире, в котором она живет. Но она не оставила на мне шрамов.
Джулия, повернулась к нему. Его глаза были сейчас темно-синими. Умоляющими о понимании.
— Не все шрамы оставляют следы на коже. Скажи, почему среди стольких женщин ты выбрал Энн?
Габриель пожал плечами и тоже повернулся к огню.
— А почему люди совершают те или иные поступки? Они ищут счастья, хотя представление о счастье у всех разное. Энн обещала сильные, необузданные наслаждения, а я тогда нуждался во встряске.
— Неужели тебе было настолько скучно, что ты позволил ей издеваться над собой?
— Я не жду, что ты поймешь. Сейчас мне самому это трудно понять, но тогда мне нужна была крепкая встряска. Я оказался между выбором: либо болевой шок, либо запой. Я не хотел огорчать Ричарда и Грейс. Они бы все равно узнали. Я пытался… встречаться с разными женщинами, но все эти связи быстро теряли свою привлекательность и рвались. Знаешь, Джулианна, от легкодоступных, но бездумных оргазмов можно очень устать.
«Я это запомню», — подумала она.
— Я видела, как профессор Сингер вела себя после твоей лекции и потом, во время обеда… Отвергнутые женщины так себя не ведут.
— Она ненавидит слабость. И не желает мириться с поражением. Она пыталась управлять мною, но не сумела. Это нанесло удар по ее репутации и раздутому эго. Но проигрыш она не признает даже под пытками… включая средневековые.
— Но она тебе хоть немножко нравилась?
— Нет. Бездушный и бессердечный суккуб — вот кто она. — (Джулия поджала губы.) — Я не собирался очертя голову бросаться с Энн в те бездны, куда она звала. Вначале я хотел проверить, что это такое. Дальше проверки у нас не пошло. Иными словами, хотя мы и… переспали, отношений в строгом понимании этого слова у нас не было.
— Габриель, я не владею узкоспециальным жаргоном, на котором ты сейчас изъясняешься. Я так ничего и не поняла.
— Я пытаюсь объяснить тебе некоторые вещи, но делаю это так, чтобы не… замарать твою невинность сверх абсолютной необходимости. Пожалуйста, не требуй от меня предельной ясности, — неожиданно холодным тоном добавил он.
— Тебя по-прежнему интересуют бездны, в которые она звала?
— Нет. Это была катастрофа.
— А если не с ней?
— Нет.
— Но что, если тебя снова окутает тьма? Чем ты будешь ее разгонять?
— Я говорил об этом несколько раз и надеялся, что ты поняла. Беатриче, одним своим присутствием ты разгоняешь тьму… Я хотел сказать, Джулианна.
— Скажи мне, что ее нет ни на одной из твоих фотографий.
— Могу поклясться. Я фотографировал женщин, которые мне нравились.
— Ты говорил… тебя вышвырнули из ее дома. Почему?
Габриель скрежетнул зубами.
— Я сделал нечто совершенно неприемлемое в ее мире. Не хочу врать. Мне было приятно видеть, как она скрючилась и сморщилась, когда я дал ей попробовать ее же зелья. Хотя этим я нарушил одно из самых священных своих правил.
Джулия содрогнулась всем телом.
— Тогда почему она не вычеркнула тебя из своей жизни?
— Потому что я олицетворение ее провала. Тот, кого ей не удалось подчинить. И я обладаю определенными способностями.
Джулия покраснела, сама не зная почему.
— Когда Энн узнала, что я был боксером и членом Оксфордского фехтовального клуба, она так и вцепилась в меня. К сожалению, у нас оказались общие увлечения.
Джулия инстинктивно дотронулась до бугорка на затылке.
— Габриель, я не могу находиться рядом с тем, кто дерется. Кто машет кулаками… неважно, в гневе или ради спортивного интереса. Я еще могу понять твою тягу к фехтованию. Но бокс…
— Между прочим, настоящий боксер никогда не распускает руки и кулаками машет только на ринге. А поднимать руку на женщин… мне такое вообще несвойственно. На женщин я влиял силой своего обольщения. Энн была исключением. Если бы ты знала все обстоятельства, ты меня простила бы.
— Габриель, я еще не все сказала. Я не могу находиться и рядом с тем, кто позволяет себя бить. Я боюсь жестокости. Можешь считать это слабостью, но, пожалуйста, пойми меня.
— Джулианна, я тебя отлично понимаю. Я думал, что «шоковая терапия», предлагаемая Энн, поможет мне разобраться с ворохом моих проблем. — Он грустно покачал головой. — Джулианна, самый тяжелый и болезненный момент я пережил сегодня. В ресторане. Точнее, в кладовке, где мы оказались. Мне было неимоверно тяжело смотреть тебе в глаза и подтверждать то, что ты услышала от Пола. Я безумно жалел, что у меня такое прошлое и что мой жизненный путь не был таким прямым, как твой.
Руки Джулии двигались сами собой. Слезы тоже явились без ее приглашения.
— Одна мысль, что кто-то причиняет тебе боль… обращается с тобой, как с животным… — Она шумно всхлипнула. — Мне все равно, был у тебя с нею секс или нет. Мне все равно, оставила ли она шрамы на твоем теле. Но мне невыносима мысль, что тебе делали больно… поскольку ты сам этого хотел. — (Габриель плотно сжал губы и промолчал.) — Мне худо, мне тошно от одной мысли, что ты кому-то позволял себя бить. — По ее щекам катились крупные слезинки. — Ты заслуживаешь, чтобы к тебе относились только по-доброму. И мужчины, и женщины. — Тыльной стороной ладони Джулия порывисто смахнула слезы. — Обещай мне, что никогда не вернешься к ней или к такой, как она.
— Я уже обещал, что тебе не придется делить меня ни с кем. Свое обещание я выполняю.
Джулия замотала головой, словно этого ей было мало.
— Я говорю про… навсегда. Даже после меня. Обещай.
— Ты так говоришь, словно уже знаешь, что у меня может быть какая-то жизнь после тебя.
Она опять смахнула слезы.
— Обещай, что больше никогда не прибегнешь к такому жуткому способу самонаказания. Что бы ни случилось.
Габриель скрежетнул зубами. Такого поворота в их разговоре он никак не ожидал.
— Обещай мне, Габриель. Я больше ни о чем тебя не стану просить, но обещай мне это.
Он почувствовал, что балансирует на грани. Одно его слово может все спасти или все безвозвратно разрушить.
— Обещаю.
Джулия уронила голову на плечо. Она не испытывала ничего, кроме колоссальной усталости. Ее лицо то краснело, то бледнело. Пальцы теребили складки платья. Ее состояние было очень далеко от заурядной женской истерики. Она не капризничала и не разыгрывала сцену, и потому Габриелю было особенно тяжело видеть ее в таком состоянии.
Кареглазый ангел оплакивал демона. Сама мысль о том, что кто-то может причинить демону боль, заставляла ангела безутешно рыдать.
Габриель молча подхватил Джулию и посадил себе на колени. Он крепко обнял ее, прижав ее голову к своей груди.
— Джулианна, довольно слез. Я видел столько твоих слез, что хватит на несколько жизней, — шептал он. — А я не стою ни одной твоей слезинки. — (Она молчала.) — Наверное, зря я тогда попался на твоем жизненном пути. Лучше бы ты встретила хорошего парня, своего ровесника, за которым не тянулось бы мрачное прошлое. Зачем тебе такой порочный Калибан, как я?
— Бывают моменты, когда я ощущаю тебя своим ровесником. Наивным, невинным парнем.
— Неужели? — удивился Габриель. — И когда это бывает? Расскажи.
— Когда ты обнимаешь меня. Когда гладишь мои волосы. Когда мы лежим с тобой в постели.
Странно, но от этих слов Габриель испытал не радость, а жгучую волну боли и стыда.
— Джулианна, я не смею просить тебя ни о чем. Теперь, когда тебе открылись мои жуткие стороны, ты вольна решать, хочешь ли оставаться со мной. Одно твое слово — и я навсегда исчезну из твоей жизни и никогда не буду напоминать о себе. И не бойся никакой мести с моей стороны, если ты меня отвергнешь. — Сейчас ему было достаточно того, что она не пыталась спрыгнуть с его колен. — Я знаю: у меня скверный характер. Ты справедливо упрекала меня в стремлении все держать под контролем… Но я бы никогда не сделал с тобой то, что делает она. Я бы пальцем тебя не тронул… нет, тронул бы, потому что иначе мне тебя невозможно ласкать. — Говоря это, он вел большим пальцем по ее запястью.
— Меня больше тревожило то, что Энн делала с тобой, — сказала Джулия.
— Обо мне давно уже никто не тревожился.
— Неправда. Твоя семья. И я. Еще до приезда в Торонто я каждый день думала о тебе.
Габриель осторожно поцеловал ее в губы. Джулия ответила на его поцелуй.
— Я далеко не всегда был разборчив в выборе женщин. Но я никогда не издевался над ними и не мучил их. Я доставлял им не боль, а страстное наслаждение. Сейчас ты можешь это принять на слово. Когда-нибудь я с радостью покажу тебе эту сторону своей жизни. Постепенно, без спешки.
Джулия жевала щеку, подыскивая нужные слова:
— Габриель, мне тоже нужно тебе кое-что рассказать.
— Что?
— Я не настолько невинна, как ты думаешь.
— Ты что, решила меня пожалеть и наговорить на себя? — с раздражением спросил он.
Джулия опять закусила губу.
— Прости, Джулианна. Ты застала меня врасплох.
— У меня был парень.
— Так это для меня не новость. Ты говорила.
— Мы с ним делали… ты, наверное, понимаешь.
— Что вы с ним делали? — вырвалось у Габриеля, но он тут же спохватился: — Не надо рассказывать. Мне этого не надо знать.
— Я не настолько невинна, как была в нашу первую встречу. Я хочу сказать… у тебя обо мне идеализированное и ложное представление.
Габриель снова задумался, хочет ли он услышать то, что вырвется у нее в порыве откровенности. Естественно, все эти шесть лет она не могла сидеть в башне из слоновой кости и вздыхать, мечтая о встрече с ним. Но сама мысль, что кто-то требовал от нее наслаждений, что кто-то прикасался к ней… наверное, даже лапал ее… эта мысль его бесила. Нет, не надо ему ее исповедей.
— Ты был первым, кто взял меня за руку. Первым, кто меня поцеловал, — призналась Джулия.
— И я этому рад, — сказал Габриель, осторожно целуя ей пальцы. — Я хотел бы и во всем остальном быть у тебя первым.
— Он взял не все первенство, — призналась Джулия и тут же по-детски закрыла ладонью рот.
Она не собиралась в этом признаваться.
Глагол «взял» поверг Габриеля в тихую ярость. Попадись ему это ничтожество, глотку бы разорвал. Голыми руками. Такие твари не должны жить.
— Я ждала, что ты приедешь, но ты не приезжал. Потом я окончила школу, уехала в Филадельфию учиться. Начала встречаться с одним парнем. И у нас… разное было.
— А тебе самой этого хотелось?
— Понимаешь, он был моим парнем. Он меня торопил. Требовал, чтобы я ему отдалась.
Габриель брезгливо поморщился:
— Так я и предполагал. Мерзкий манипулятор, пытавшийся тебя совратить.
— Габриель, он ничего не делал против моей воли. Он не брал меня силой.
Какое-то время Габриель размышлял. «Ревность… Господи, представить, что еще чьи-то губы целовали ее, чьи-то руки обнимали ее, ласкали… а может, грубо щупали? Ее божественное тело…»
— Понимаю, что не имею права спрашивать, и все-таки спрошу: ты его любила?
— Нет.
Теперь Габриель возликовал.
— Джулианна, это самое страшное. Если ты ко мне ничего не чувствуешь, не дотрагивайся до меня и не позволяй мне дотрагиваться до тебя. Ты просила дать тебе обещание. Я дал. Теперь хочу получить твое обещание. — (Джулия удивленно моргала.) — Я знаю свои способности обольстителя. До сих пор я старался сдерживаться. И все же я торопил события. Это не раз ставило тебя в неловкое положение. Мне бы очень не хотелось услышать, что наши отношения в чем-то развивались под моим давлением…
— Хорошо, Габриель. Я даю тебе такое обещание.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
— Джулианна, а почему ты не позволяешь называть себя Беатриче?
— Мне тогда было очень обидно, что ты даже не спросил, как меня зовут.
— Я хочу большего, чем знать твое настоящее имя. Я хочу узнать настоящую тебя. — (Она улыбнулась.) — Скажи, я тебе по-прежнему нужен? Или ты бы хотела освободиться от меня? — спросил он, стараясь говорить спокойно.
— Представь себе, ты мне по-прежнему нужен.
Габриель снова поцеловал ее, потом осторожно спустил на пол и повел в кухню. На стойке бара для завтраков Джулия увидела большой серебряный поднос с крышкой. Лукаво улыбаясь, Габриель пододвинул ей поднос.
— Домашний яблочный пирог, — объявил он, торжественно поднимая крышку.
— Пирог?
— Да. Ты говорила, что тебе никогда не пекли пирогов. Теперь эта досаднейшая оплошность исправлена.
Джулия недоверчиво разглядывала пирог, словно это был искусный муляж в витрине кондитерской.
— Ты сам его испек?
— К сожалению, нет. Попросил свою экономку. Тебе нравится?
— То есть ты попросил эту женщину специально для меня испечь пирог?
— Да. А что тебя так удивляет? Я надеялся, ты и меня угостишь. Но если ты намерена все съесть сама… — усмехнулся он.
Джулия закрыла глаза.
— Джулианна, что-то не так?
Она не отвечала.
— Помнишь, ты рассказывала, как тебе хотелось домашнего пирога? Когда я узнал, как ты росла в Сент-Луисе… я подумал…
Габриель смешался, не понимая, почему его сюрприз так странно на нее подействовал. По вздрагивающим плечам он понял, что Джулия плачет. Беззвучно.
— Джулия, что случилось? — Он обошел вокруг стойки и осторожно обнял ее за плечи. — Я тебя чем-то обидел?
— Нет.
— Может, этот пирог заставил тебя вспомнить не самые приятные времена?
— Ты все замечательно придумал. — Джулия шмыгнула носом и вытерла слезы. — Просто никто никогда не думал, что мне может чего-то хотеться. Мать мои просьбы злили… Да, ты мне сразу сказал, что меня ждет подарок.
— Я не хотел тебя расстраивать. Искренне думал, что ты обрадуешься.
— Вот я и радуюсь. От радости иногда тоже плачут.
Габриель обнял ее.
— Хоть я и не сам делал этот пирог, надеюсь, ты не откажешь мне в удовольствии тебя покормить. — Он отрезал большой кусок пирога, положил на тарелку. Джулия с готовностью открыла рот и почти мгновенно проглотила первую порцию.
— Потрясающий пирог! — восторженно сказала она, успевая жевать и говорить.
— Обязательно скажу экономке, что тебе понравилось.
— Даже не знала, что у тебя есть экономка.
— Приходит дважды в неделю.
— Она тебе готовит?
— Иногда. Бывает, накатит, захочется домашней, а не ресторанной еды. — Он смахнул крошку с ее носа. — Это рецепт ее бабушки. Уж не знаю, как у нее получается такая рассыпчатая корочка.
— А тебе самому совсем не хочется пирога?
— Я сыт тем, что смотрю на тебя, — пошутил Габриель. — Но пирог — это так, десерт. Я бы с удовольствием приготовил тебе настоящий обед.
— Для настоящего обеда поздновато, но ты можешь исправить положение. Мой отец почему-то любит есть яблочный пирог с кусочком сыра. Я бы тоже не отказалась.
Габриеля немного озадачило такое сочетание, однако он тут же пошел к холодильнику и извлек внушительную головку вермонтского чеддера.
— Потрясающе! — захлопала в ладоши Джулия.
Как-то незаметно она съела весь пирог и три ломтика сыра. Что теперь? Ехать домой? Этого ей очень не хотелось, но вдруг после всех этих объяснений и выяснений Габриелю нужно побыть одному?
— А ты не ответила на мою открытку, — вдруг сказал Габриель. — Если помнишь, я приложил ее к гардениям.
— Я послала тебе электронное письмо.
— Но ты упустила один вопрос.
— Вот ты о чем, — вспомнила Джулия. — Я не знала, что сказать насчет приручения.
— Ты говорила, что тебе очень нравятся слова Лиса о приручении. Я подумал… ты догадаешься.
— Я понимаю, о чем говорил Лис. А о чем ты…
— Попробую объяснить. Я не жду, что ты мне поверишь, но очень хочу заслужить твое доверие. Возможно, когда-нибудь ты поверишь мне разумом и постепенно начнешь доверять телом. Это и есть приручение, о котором я писал. Я хочу с предельным вниманием относиться к твоим желаниям, потребностям… даже капризам.
— И как ты собираешься меня приручать?
— Мои поступки покажут тебе, что я достоин доверия.
Габриель подошел к ней, взял ее лицо в свои ладони. Их губы разделял какой-то дюйм. Джулия закрыла глаза, затаила дыхание. Она ждала поцелуя.
Но их губы не встретились.
Ее лицо чувствовало теплое дыхание Габриеля. Джулия высунула кончик языка и медленно провела по верхней губе, предвкушая поцелуй. Как уже не раз бывало, по ее спине пронеслась жаркая волна.
— Ты вся дрожишь, — прошептал Габриель, окутывая ее новым теплым облаком. — Я чувствую: ты покраснела. Ты отзываешься всем телом. Оно сразу же расцветает.
Габриель погладил ей веки. Джулия открыла глаза и увидела перед собой два синих омута.
— Как у тебя расширились зрачки, — улыбнулся он, едва касаясь ее губ. — Дыхание участилось. Ты знаешь, о чем все это говорит?
— А он назвал меня фригидной, — вдруг призналась она, хотя ей было стыдно произносить эти слова. — Холодной как лед. И это его злило.
— Да он просто щенок, не имеющий никакого представления о женщинах, слепой и смешной. Джулианна, ты имеешь полное право плюнуть в физиономию каждому, кто назовет тебя фригидной. — На его губах появилась улыбка обольстителя. — Я сразу чувствую, когда ты возбуждена… как сейчас. Это видно по твоим глазам. Об этом говорит твоя кожа. От тебя исходит аромат возбуждения. — Габриель осторожно провел пальцем по ее лбу. — Пожалуйста, не стыдись этого состояния. Я его ничуть не стыжусь. Оно очень эротичное и… зовущее.
Джулия, закрыв глаза, вдыхала его запах: «Арамис», перечная мята и благословенный Габриель.
— Чувствую, тебе очень нравится мой одеколон, — усмехнулся Габриель. Он наклонился к ней, и теперь ее нос почти соприкасался с его шеей. Здесь запах «Арамиса» был сильнее.
— Габриель, что ты делаешь?
— Я, моя дорогая Джулианна, строю желание. А теперь скажи мне, чего ты желаешь? Ты покраснела, у тебя учащенно бьется сердце. Твое дыхание тоже участилось. Скажи, чего ты желаешь? — Он опять взял ее лицо в свои ладони, и опять их губы разделял всего какой-то дюйм.
— Я хочу целоваться, — выдохнула Джулия.
— И я тоже хочу целоваться, — улыбнулся Габриель.
Она ждала. Он оставался неподвижным.
— Джулианна, — прошептал он, обдувая теплым воздухом ее губы.
Она открыла глаза.
«Возьми то, что ты хочешь», — мысленно взмолился Габриель.
Джулия шумно вздохнула.
— Если ты сейчас не проявишь свою волю, это будет означать, что ты меня не хочешь. Или что я слишком многого требую от тебя. А после такого вечера, как сегодня, единственный из нас двоих, кто вправе требовать, — это ты.
Его глаза вновь поменяли цвет на темно-синий. Габриель пристально смотрел на нее и ждал.
Второго приглашения Джулии не понадобилось. Удивив Габриеля и себя, она обняла его за шею и притянула к себе. Когда их губы встретились, его руки скользнули по ее спине вниз, к пояснице. Габриель представлял, что сейчас он ласкает ее обнаженное тело. Зажав его нижнюю губу зубами, Джулия всасывала ее в себя, подражая его движениям. Ее неопытность в подобных ласках лишь сильнее возбудила Габриеля.
Движения Джулии не были торопливыми, и этим она разительно отличалась от прежних его женщин. Ему стало жарко, у него тоже забилось сердце. Ему захотелось раздвинуть ей колени, а потом подхватить на руки и отнести в спальню и… перевести их отношения в еще более неформальную фазу…
Он отстранился. Его руки замерли у нее на запястьях.
— Здесь я должен остановиться, — шумно выдохнул он.
— Извини.
Габриель поцеловал ее в лоб.
— Когда проявляешь желание, не нужно извиняться. Ты прекрасна и чувственна. Твой огонь разгорается не сразу, зато потом его не погасить. Он требует продолжения, которое… увы… нам сейчас недоступно. Поэтому я не вправе его раздувать.
Они замерли в объятиях друг друга, стоя с закрытыми глазами… Первым опомнился Габриель. Он погладил ей щеку и сказал:
— Приказывай, Джулианна. Сегодня я целиком в твоей власти. Любое желание исполню беспрекословно. Хочешь вернуться домой? Или остаться?
— Хочу остаться, — призналась Джулия, утыкаясь носом в его подбородок.
— Тогда нам пора ложиться спать.
— А тебе не странно лежать со мной в одной постели и просто спать?
— Я хотел бы каждую ночь засыпать, обнимая тебя.
Джулия задумалась.
— Это тебя настораживает? — спросил Габриель.
— Нет, хотя… должно бы.
— Я всю неделю скучал по тебе.
— И я тоже.
— Когда ты со мной, мне лучше спится, — признался Габриель. — Но я уважаю твой выбор. Сегодня ты будешь спать там, где захочешь.
— Я хочу в твою постель, — покраснев, призналась Джулия. — Конечно, если ты меня туда пустишь.
— Еще не было случая, чтобы я тебя туда не пустил, — усмехнулся Габриель.
Они пришли в спальню. Джулия присела на краешек кровати. Габриель взял с комода фотографию в рамке.
— Ты держишь под подушкой мою старую фотографию. Я подумал, что должен сделать то же самое.
Он заговорщически улыбнулся, подавая ей снимок.
Где он мог наткнуться на тот снимок?
— Откуда у тебя это? — спросила она.
— Я бы тоже хотел знать, откуда у тебя мой снимок времен Принстонского гребного клуба?
Габриель вытащил рубашку из брюк и расстегнул пуговицы. Под рубашкой оказалась облегающая футболка.
Джулия смутилась и даже отвернулась, мысленно проклиная день, когда мужчины начали носить майки и футболки. Габриель, снимавший рубашку, возбуждал ее даже сильнее, чем Габриель, завернувшийся в фиолетовое полотенце.
— И все-таки откуда у тебя мое фото?
— Если помнишь, в комнате Рейчел была доска для всякой всячины. Она пришпиливала туда снимки, открытки, вырезки, напоминания сделать то-то и то-то. Твой снимок оттуда. Едва я его увидела, я…
— Ты выпросила его у Рейчел?
Джулия покачала головой.
— Значит, попросту стянула?
— Да. Я все понимаю: красть нехорошо. Но ты на том снимке так потрясающе улыбаешься. Габриель, мне было всего семнадцать. Глупая девчонка.
— Глупая или без памяти влюбившаяся?
— Думаю, ты знаешь, — ответила она, упираясь глазами в пол.
— У Рейчел в мобильнике неплохая камера. Вот она и нащелкала, когда была в Торонто. Этот снимок — мой самый любимый.
— Ты на нем… очень красивый.
Габриель вернул фото на комод.
— О чем ты задумалась? Расскажи.
— О том, как ты смотрел на меня, когда мы танцевали… Мне это непонятно.
— Чего же тут непонятного? Ты красивая женщина. Как еще на тебя смотреть? Кстати, я всегда на тебя так смотрю. Даже сейчас. — Он откинул ей волосы со лба. — Покидаю тебя на несколько минут.
Он ушел в ванную, быстро переоделся и лег, ожидая Джулию. Она сделала то же самое. Увидев ее на пороге двери, Габриель приподнялся на локте.
— Стой, где стоишь. Дай полюбоваться.
Джулия критически осмотрела свой ночной наряд. Честно говоря, она не знала, что надеть. Все ее пижамы были не только старыми, но и слишком детскими. Ночных рубашек у нее не было. Да ей бы и не хватило смелости улечься с Габриелем в таком наряде. Сейчас на ней была синяя футболка, довольно просторная и напрочь скрывавшая все округлости груди, а также спортивные трусы с эмблемой Университета Святого Иосифа.
— Налюбовался?
— Ты бесподобна.
Джулия скорчила ему рожу и потянулась к выключателю.
— Подожди еще немного. В ореоле света ты похожа на ангела.
Она молча кивнула, потом все-таки погасила свет и легла рядом с Габриелем.
Они обнялись. Габриель тоже был в футболке и спортивных трусах. «Ну мы и парочка!»
Когда они вдоволь наобнимались и Джулия улеглась ему на грудь, Габриель вдруг сказал:
— Меня огорчает твое одиночество.
— Где ты его увидел? — засмеялась Джулия.
— Помнишь, мы говорили по телефону? Ты сказала, что тебе одиноко в чужом городе, где у тебя совсем нет друзей.
Она помнила тот разговор и считала тему исчерпанной.
— Хочешь, я куплю тебе котенка или кролика? Все-таки живое существо.
— Габриель, я благодарна тебе за заботу, но зачем попусту тратить деньги?
— Это не попусту. Мне не жалко никаких денег. Только бы ты улыбалась, — сказал он, целуя ей волосы.
— Доброта стоит больше всех сокровищ мира.
— Доброта — само собой. Ты ее получишь, и в избытке.
— О большем я не прошу.
— Джулианна, оставайся на все выходные. Со мной.
— Вот возьму и останусь, — почти не раздумывая, ответила Джулия.
— Слушай, а может, лучше аквариум с рыбками?
— Побереги деньги. Я иногда цветы поливать забываю, а тут — живность. Представляешь, что за жизнь будет у котенка, которому целыми днями придется ждать хозяйку?
— Тогда позволь мне просто заботиться о тебе, — прошептал Габриель.
— Габриель, а я действительно тебе так нужна?
— Мне нужна только ты. — (Она положила голову ему на грудь и улыбнулась.) — А если серьезно, жизнь без тебя — это долгая беззвездная ночь.
