ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Наутро Джулия все еще не определилась, как ей быть с грантом. Главное — не торопиться с решением. Габриель был прав: университетская бюрократия отличалась болезненной подозрительностью, и любой намек на истинный источник такой щедрости был бы весьма опасен для профессора Эмерсона.
Ее поспешность могла бы навредить не только профессору, но и ей самой, попортив репутацию. Никакая серьезная и здравомыслящая аспирантка, а именно такой Джулия и стремилась выглядеть в глазах факультетской администрации, не пойдет в деканат и не скажет, что гранты ей не нужны. Поскольку выделенные деньги не имели никакого отношения к университетским фондам, все заявления вроде «Есть более достойные кандидатуры» отпадали сами собой. Но сам факт выделения гранта уже стал вехой в ее биографии. Чертой, которую не переступишь в обратном направлении. Джулия оказалась в ситуации, когда «положение обязывает», и поддерживать имидж серьезной, здравомыслящей аспирантки сейчас было куда важнее, чем тешить личную гордость, маскирующуюся под чувство собственного достоинства.
Говоря языком классических метафор, мисс Митчелл оказалась между Сциллой (стремлением не навлечь подозрений на Габриеля) и Харибдой (сохранением чувства собственного достоинства). К великому неудовольствию для ее личной гордости, отказ от гранта был чреват предсказуемыми и непредсказуемыми бедами, а его принятие не грозило ничем и, наоборот, расширяло круг доступных ей возможностей. И это очень не нравилось мисс Митчелл. Совсем не нравилось. Особенно на фоне щедрости, проявленной Рейчел, и не слишком замаскированной попытки Габриеля убрать из ее жизни «рюкзачное недоразумение».
Джулия не сочла нужным сказать ему, что не выбросила рюкзак в ближайший мусорный контейнер, а отослала в головной офис фирмы и теперь с нетерпением ждала, когда ей пришлют новый. Как только это произойдет, она спрячет сумку в шкаф и опять будет носить книги и тетради в рюкзаке. Возможно, сумка и удобнее, но независимость дороже.
Ближе к вечеру, устав от размышлений, Джулия отправила Рейчел эсэмэску, сообщив ей про грант и спросив, не знает ли она, кто такой (или кто такая) М. П. Эмерсон.
Рейчел ответила через считаные минуты:
Дж.: Что сделал Габриель? О фонде вообще не слышала.
О МПЭ — тоже.
МП — биол. мать Г.? Бабушка?
Целую, Р.
P.S. Спасибо и привет от А.
Поразмыслив над ответом, больше напоминавшим шифрограмму, Джулия зацепилась за предположение, что М. П. — инициалы бабушки Габриеля. Не мог же он назвать фонд именем женщины, которую ненавидит. Джулия не сомневалась, что Габриель до сих пор ненавидит свою биологическую мать. Удобный термин, заменивший с недавних пор прилагательное «родная».
На этом рассуждения Джулии не остановились. Рейчел вполне могла не знать о каких-то сторонах жизни брата. У каждого человека есть что скрывать. Несколько глотков текилы придали ей храбрости, и она отправила Рейчел новую эсэмэску, спросив, нет ли у Габриеля в Торонто любовницы, у которой она могла бы разузнать про фонд.
Рейчел ответила электронным письмом.
Привет еще раз!
Черт бы подрал эти ноутбуки! Я привыкла к стандартной клавиатуре, и пальцы шлепают не по тем клавишам.
Насколько мне известно, у Габриеля НИКОГДА не было любовницы. У него и подружек-то не было. Родители не помнили, чтобы он хоть раз привел домой одноклассницу. Скотт даже подтрунивал над ним, называя геем. Правда, Скотт не силен в распознавании настоящих геев.
Жаль, что Габриель не удостоил тебя показом своей спальни. Снимки на стенах многое бы тебе сказали. Уверена, что там нет ни одного фото его торонтской любовницы. Только «одноразовые девочки» из категории «трахнулись и разбежались». Я пыталась его расспросить, но он резко пресек мои вопросы. А ведь ему уже 33. Оставаться в таком возрасте плейбоем — совсем не круто.
А ты не думаешь, что М. П. Эмерсон — выдуманный персонаж? Я узнаю у Скотта и тебе сообщу. Отца донимать вопросами не хочу… Сама понимаешь, в каком он состоянии.
Мы с Эроном сейчас летим на острова Королевы Шарлотты. Будем целых две недели жить в бревенчатой хижине. Никакого Интернета. Никаких мобильников. Только мы вдвоем — и тишина, покой… и удобства на улице.
Прошу тебя, следи за Габриелем. Не давай ему прыгнуть со скалы… хотя бы до моего возвращения.
Целую. Р.
P.S. Эрон тоже хочет тебе написать. Передаю ноутбук ему.
Привет, Джулия! Это действительно Эрон.
Спасибо за заботу о моей невесте. Она вернулась из Канады совсем другим человеком, и я знаю: причиной тому была вовсе не встреча с Габриелем.
Нам всем очень недоставало тебя на похоронах. Может, выберешься домой на День благодарения? Подумай об этом заранее. Всем нам тяжело без Грейс. Ричарду (и Рейчел) нужно, чтобы рядом были близкие люди, в число которых входишь и ты.
Я часто летаю. У меня накопились бонусы, и я мог бы послать тебе авиабилет.
Подумай.
Целую тебя, девочка.
Эрон
Джулия всхлипнула и вытерла слезы. Какой замечательный парень этот Эрон! Как хорошо, что они с Рейчел снова вместе и по-прежнему очень любят друг друга. За такую любовь Джулия отдала бы все на свете.
Она задумалась над предложением Эрона. Странно, но оно не вызвало у нее всплеска уязвленной гордости. Наоборот, Джулия увидела в нем по-настоящему дружеский жест, ни к чему не обязывающий. А грант… Что бы Габриель ни говорил, ее не оставляло ощущение, что к этому гранту тянутся невидимые нити, за которые можно дернуть… Пожалуй, она согласится принять от Эрона бонусный билет и полетит домой. Это будет их первый День благодарения без Грейс… Ей вдруг снова захотелось пойти и написать официальное заявление об отказе от гранта.
Потом мысли Джулии вернулись к Грейс. Может, помолиться ей за себя и за Габриеля? Грейс была настоящей святой еще при жизни. Теперь она стала небесной матерью, но по-прежнему наблюдает за жизнью всех своих детей и по-прежнему готова им помогать. Но как? До сих пор Джулия не особо задумывалась, каким образом святые с небес помогают оставшимся на земле.
Вечером Джулии стало совсем одиноко. Она зажгла свечу в память о Грейс и поставила на подоконник.
Ей не хотелось работать над планом диссертации, не хотелось читать и слушать музыку. Побродив из угла в угол, Джулия потушила свечу и улеглась в свою узкую, неудобную кровать, пристроив рядом с собой плюшевого кролика. Засыпая, она решила, что примет от Эрона бесплатный авиабилет. Нужно уметь принимать подарки, когда их делают искренне и от чистого сердца. А неоправданная гордость называется совсем по-другому — гордыней. Джулия искренне надеялась, что не подвержена этому греху.
* * *
Одинокая пятница сменилась одинокой субботой. Джулия уже привыкла, что по субботам они с Полом куда-нибудь ходили или просто гуляли по городу. Но Пол по-прежнему был в Принстоне. Лучший способ скоротать этот длинный субботний день — поработать над планом диссертации. Но дома сидеть не хотелось, и Джулия отправилась в профессорский библиотечный отсек. Втайне она надеялась, что Габриель снова заглянет туда. Потом она вспомнила брошенную им фразу: «Увидимся в среду… если я буду здесь».
Что бы там Рейчел ни говорила, действительно, откуда ей знать все стороны жизни брата? Велика вероятность, что у Габриеля все-таки есть любовница по имени Полина. Она вспомнила рингтон, который он установил на номер этой Полины. Биг-Бен. Может, Полина — англичанка и живет в Лондоне? Или причина выбора рингтона была другой? Джулия полезла в Википедию и нашла там кучу сведений о Биг-Бене, ни одно из которых не дало ей подсказки.
Что поделаешь, Википедия — не оракул.
Напрасно Габриель считал Джулию наивной. Да, она была и пока оставалась девственницей. Но в день их первой встречи он был уже далеко не девственником. Тогда что же ее так задело позавчера? Она не знала, как обстоят дела с сексом у Пола. Может, для этого доброго верзилы занятия наукой действительно интереснее занятий сексом. Джулию всегда коробило от выражения «заняться любовью». А вот Габриель явно не отказывал себе в плотских наслаждениях. Но одно дело — предполагать это, и совсем другое, когда человек во всеуслышание заявляет, что ищет в «Лобби» женщин для траханья.
Она попыталась представить Габриеля с Полиной и любой другой женщиной, попыталась представить, как сплетаются их тела, как Габриель исследует тело этой женщины глазами, руками и губами. Вот он в экстазе выкрикивает имя своей «одноразовой подружки», поднимаясь и опускаясь над нею, а потом замирает… Его душа соединялась с другой душой. Но способна ли такая подружка полюбить Габриеля? Быть доброй к нему? Хочет ли она, чтобы он стал лучше? Или ей нужны лишь его тело и животная страсть? Что эта безымянная девушка или женщина видела в его глазах? Огонь желания, огонь страсти и больше ничего? Наверное, она считала Габриеля сильным, здоровым мужчиной. Идеальным самцом. А знала ли она, что душа у него искалечена и нуждается в исцелении? Вряд ли. «Одноразовые подружки» такими вопросами не задаются. Им нужно впиться в мужчину своими длинными острыми ноготками, опутать страстью и высосать все, что возможно.
Картина получилась слишком яркой, и теперь Джулия не знала, как остановить поток мелькавших сцен. Ее больно задевала мысль о незнакомых женщинах и девушках, согревавших постель Габриеля. И все ли они «одноразовые»? А вдруг есть та, что далеко не один раз согревала ему постель? Эта мысль была для Джулии особенно мучительной, потому что она сама хотела стать его девушкой. Его женщиной. Навсегда.
Однако тягостные мысли, порождающие мучительные картины, которые в свою очередь порождали новые тягостные мысли… не помешали Джулии надеть зеленый кашемировый свитер Габриеля. Потом она с удовольствием зарывалась носом в мягкую пушистую шерсть, вдыхая его запах. Она даже обнимала себя за плечи, воображая, что это его руки. Это была единственная доступная ей близость.
Сегодня она слушала не «Кроличьи песни», а альбом Яэль Наим. Джулии очень понравилась ее песня «Far Far». Знала бы мисс Митчелл, какими своевременными оказались слова этой песни! Большую часть из своих двадцати трех лет она терпеливо ждала, когда же судьба ей улыбнется, храня надежды и мечты в глубине души. Но скоро, совсем скоро настанет день, когда она собственной рукой подтолкнет события.
Песни Яэль успокаивали, отвлекали от тягостных мыслей. Джулии хорошо работалось под эти мелодии, и она не заметила, что засиделась почти до закрытия библиотеки.
Выйдя на улицу, Джулия поплотнее засунула в уши наушники и включила iPod. Ей не хотелось слушать звуки вечернего города. Она прошла мимо лотка, торговавшего хот-догами. Наверное, Габриель прав и нельзя мучить свой желудок такой пищей. Она решила совместить еду с питьем, купив большой пластиковый стакан мангового коктейля, куда, помимо мангового сока, было добавлено немало других вкусностей. Стакан имел надежную пластиковую крышку, из которой торчала трубочка. Идеальная конструкция для желающих подкрепляться на ходу.
Джулия шла, потягивая коктейль и продолжая мысленно шлифовать абзацы плана. Неожиданно ее окликнули. Она подняла голову и увидела Этана. Как всегда, перед «Лобби» выстроилась очередь из желающих туда попасть.
— Привет, Этан! — поздоровалась она, вытаскивая наушники.
Вышибала жестом подозвал ее:
— Привет, Джулия. Спасибо, что помогли мне тогда с посланием для моей Рафаэлы. Ей понравилось. — Если бы Этан мог краснеть, то сейчас наверняка покраснел бы. Глаза у него радостно сияли. — А она теперь учит меня итальянскому, — широко улыбаясь, сообщил он.
Джулия искренне порадовалась, что у этого человека и его девушки все хорошо.
— Смотрю, у вас опять целая толпа жаждущих попасть внутрь, — сказала она, кивая в сторону очереди.
— Чтобы пропустить их внутрь, надо сначала кое-кого вышибить изнутри.
— Там что, кто-то расшумелся?
— Не кто-то, а ваш приятель. Упился до безобразия. Бармен уже отказывается ему наливать. Теперь я должен запихнуть его в такси и отправить домой.
«Значит, Габриель никуда не уехал, — удивленно подумала Джулия. — А как же Полина?»
— Когда я в прошлый раз пытался выставить его из зала, он накинулся на меня с кулаками. Вот я и дожидаюсь сменщика. Как только придет, сразу отправлюсь выпроваживать мистера Эмерсона. Тогда он мне чуть в челюсть не заехал. Сегодня я церемониться не буду. Если добром не уйдет, вызову полицию. — Этан умоляюще посмотрел на Джулию: — Слушайте, а может, вы уговорите его уйти без скандала?
— Вы что, шутите? — отчаянно замотала головой Джулия. — Он меня и слушать не станет. Я ведь ему даже не приятельница.
— Судя по прошлому разу, я бы так не сказал, — пробормотал Этан. — Я вас понимаю. Вы ведь не из тех, кто шастает сюда, — добавил он и посмотрел на часы.
Джулия переминалась с ноги на ногу, потягивая коктейль. Она же обещала Рейчел присматривать за Габриелем.
«Присматривать, но не пасти. Какое мне дело до пьяного профессора Эмерсона? Не я его сюда привела, не я напоила. Я могу спокойно уйти… А вдруг он устроит скандал? Они вызовут полицию, и Габриель, чего доброго, попадет за решетку. Он все эти дни был очень внимателен ко мне. Нет, я не могу уйти и бросить его здесь».
— Я попытаюсь с ним поговорить, — неуверенным тоном произнесла Джулия. — Не хочу, чтобы его арестовали.
— Вот и я не хочу. Мы ценим наших VIP-гостей. Стараемся делать все, чтобы они были довольны. Но у нас тоже есть правила. Уж не знаю, сколько двойных порций «Лафройга» он в себя влил. Бармен сказал, что больше не нальет ему ни капли. Может, он прислушается к голосу разума и согласится поехать домой и хорошенько проспаться?
Этан отцепил бархатный канат, пропуская Джулию.
Она критически оглядела себя: старые кроссовки, старые джинсы и чужой, хотя и потрясающе пахнущий свитер.
— Я не одета для вашего заведения.
— Чепуха, — отмахнулся Этан. — У нас нет дресскода. Но хочу вас предупредить: мистер Эмерсон уже порядком набрался. Подумайте. Он когда напьется, теряет всякий контроль.
Джулия это знала не понаслышке. Правда, когда-то пьяный Габриель вел себя с нею на редкость галантно.
Джулия вошла в клуб, надеясь, что ее здесь никто не узнает. Быстро распустила свой конский хвост, прикрыв волосами лицо. Она усиленно молилась всем богам мартини-баров, чтобы только не столкнуться сейчас с Брэдом Кэртисом. На всякий случай Джулия плотно застегнула свой темно-синий плащ. Мало ли как отреагирует пьяный Габриель, увидев, что она в его свитере.
Ей не понадобилось долго разыскивать Габриеля. Он сидел у барной стойки и разговаривал с какой-то красоткой. Ее лица Джулия не видела, поскольку та сидела к ней спиной. Но Габриель смотрел не столько на свою спутницу (одной рукой она вцепилась ему в волосы, а другой старалась притянуть к себе за галстук), сколько на пустой бокал. Вид у профессора Эмерсона был весьма несчастный.
Джулию отделяло от профессора всего несколько футов, и она прекрасно разглядела «эмерсоновскую шлюху», которая восседала у него на коленях, покачивая грудями перед самым его ртом. Это была не кто иная, как Криста Петерсон.
«Черт бы тебя подрал, профессор! Никак ты собираешься потащить ее к себе домой?»
Можно сколько угодно рассуждать о невмешательстве в чужую личную жизнь. Но сейчас был момент, когда за Габриелем требовалось следить пристальнее, чем за малышом, подставляющим стул к открытому окну. Если Криста уложит его в постель, это будет вопиющим нарушением университетской этики, запрещавшей даже обыкновенные дружеские отношения между преподавателями и студентами. Мало того что научная карьера Габриеля окажется под ударом. Ради того, чтобы сделаться миссис Эмерсон, Криста опутает его паутиной отвратительных интриг, не побрезговав и шантажом. Почти наверняка Криста пыталась сейчас его соблазнить, намереваясь взять реванш за выволочку, которую он ей устроил в «Старбаксе».
В любом случае, Джулия не имела права оставаться пассивной наблюдательницей.
«Руки прочь от Кольца, Голлум».
Джулия подошла к Этану и зашептала ему на ухо:
— Мне нужна ваша помощь. Мистеру Эмерсону нельзя позволить уйти с этой девушкой. Она его аспирантка. Прежде чем вы усадите его в такси, я должна ее отпочковать.
— Не знаю, как мне оторвать от него эту липучку, — пожал плечами Этан. — Наши посетители сами решают, с кем им уходить.
— А что, если кто-то из ваших официанток как бы случайно обольет ее и потом с извинениями отведет в туалет. Пусть задержит ее там подольше, а я за это время попытаюсь увести его отсюда.
— Вы уверены, что сумеете его убедить?
— Не уверена, но попробую. В ее отсутствие мне будет легче с ним говорить. Когда у него перед глазами болтаются силиконовые сиськи, ему трудно думать.
«Боги, покровительствующие несчастным аспиранткам, помогите вызволить моего давнишнего друга. Сделайте так, чтобы эта шлюха отлипла от него и его члена, на который она покушается».
— Джулия, вы любите детективы? — засмеялся Этан. — Или романы «плаща и кинжала»? Хорошо, мы все провернем. Уверен, бармен нам поможет. У него прекрасное чувство юмора. Но если Эмерсон окажется несговорчивым, попросите бармена позвонить мне. Договорились?
— Договорились.
Постановки по ее сценарию Джулия не видела. Этан попросил ее выйти из клуба и вышел сам… Когда она вернулась в зал, Габриель вовсю хохотал. Он буквально выл от смеха, запрокинув голову и держась за живот.
Сейчас он был даже обаятельнее, чем когда просто улыбался. Сегодня он надел рубашку бледно-зеленого цвета. Две верхние пуговицы были расстегнуты, обнажая кусочек белоснежной футболки и несколько завитков растительности на груди. Стараниями Кристы узел шелкового галстука (черные диагональные полосы на почти черном фоне) превратился в широкую петлю, болтающуюся на профессорской шее. Наряд довершали безупречные черные брюки и сверкающие черные ботинки с чересчур острыми носами.
Короче говоря, он был пьян, но не утратил совершенства.
— Добрый вечер, профессор Эмерсон.
Он перестал смеяться, поднял глаза на Джулию и расплылся в широкой улыбке. Похоже, он был очень рад ее видеть. Даже слишком рад.
— Мисс Митчелл? Чем обязан столь приятной неожиданности, как ваше появление? — Он взял ее руку, поднес к губам и несколько секунд не отпускал.
Джулия нахмурилась. Габриель не казался пьяным. Однако он вел себя дружелюбно, даже кокетливо, что безошибочно свидетельствовало о количестве выпитого.
В какой-то момент он напомнил ей кого-то неотразимого типа Дэниела Крейга.
— Вы не поможете мне вызвать такси? Мне пора домой, — сказала Джулия, осторожно выдергивая руку и ругая себя за скверно придуманную причину.
— Для вас, мисс Митчелл, я готов сделать что угодно. Слышите? Что угодно. Может, вначале я угощу вас выпивкой? — Габриель снова наградил ее обаятельной улыбкой, затем достал несколько купюр и протянул бармену.
— Спасибо, у меня уже есть, — ответила Джулия, помахав у него перед носом пластиковым стаканом.
Бармен покосился на пластиковый стаканчик в ее руках, молча взял деньги и отошел.
— Зачем вы пьете эту… экзотику? — спросил Габриель. — Или она столь же питательна, как кускус?
Он засмеялся. Джулия закусила губу. Габриель перестал смеяться и большим пальцем поддел ее верхнюю губу, заставив разжать зубы.
— Прекратите себя калечить. Не хочу, чтобы вы до крови искусали себе губы. — Он наклонился к ней почти вплотную. — Насчет кускуса я просто пошутил. Больше не буду.
Джулии было не унять дыхание. Знал бы этот пьяный придурок, каким жаром отозвалось в ее теле прикосновение большого пальца к ее губам!
— Согласен, шутка получилось глупой. Нельзя смеяться над чьей-либо бедностью. А вы такая милая, славная девочка.
Джулия стиснула зубы, гадая про себя, как долго она сможет еще здесь высидеть. Или все-таки придется оставить его и, следовательно, его член на растерзание Кристе?
— Профессор, я…
— Я тут кое с кем разговаривал. Вы ее знаете: сущая мегера. — Он огляделся по сторонам, затем снова посмотрел на Джулию. — А теперь она исчезла. Я рад. Она прилипчивая сука. — (Джулия улыбнулась и кивнула.) — Я помню, как она на вас смотрела. Будто вы мусор у нее под ногами. Но я ей вправил мозги. Еще один такой фортель с ее стороны — и я вообще исключу ее из списка своих аспирантов. Вам будет спокойнее дышать. — Он снова наклонился к ней и медленно, очень медленно облизал свои красивые чувственные губы. — Вам нельзя появляться в подобных местах. Слышите? Вам давным-давно пора спать. В такое время вы должны лежать в своей детской кроватке, под сиреневым покрывалом, свернувшись клубочком, как котенок. Как миленький такой котеночек с большими карими глазами. С удовольствием завел бы себе такого котенка.
«Ну и чушь из него полезла!»
— Вы правы, профессор, мне давно пора домой. Вы не поможете мне поймать такси? Я вас очень прошу. — Она махнула в сторону выхода.
К ее удивлению, Габриель не стал спорить, а подхватил свой плащ.
— Простите, что в четверг не смог проводить вас до дома. Такого больше не повторится. А теперь, котенок, едем. Отвезу вас домой.
Он церемонно и весьма старомодно предложил ей руку. Они двинулись к выходу. Со стороны было трудно понять, кто кого ведет. Возле тротуара уже стояло такси. Этан придерживал дверь пассажирского сиденья.
— Мисс Митчелл, прошу садиться, — все так же церемонно произнес Габриель, деликатно подталкивая ее к открытой двери.
— А в общем-то, я и пешком могу дойти. Вы поезжайте.
Габриель и слышать не хотел никаких возражений. Этан — тоже. Вышибала мечтал поскорее спровадить их, пока мистер Эмерсон не раздумал ехать. Время работало против Джулии. В любую секунду из бара могла выскочить Криста — Голлум женского рода, — и… Джулия залезла в такси, оставляя место для Габриеля. Тот тоже залез. Джулия села вполоборота, чтобы не дышать парами «Лафройга». Этан поспешно захлопнул дверь, подал таксисту деньги и помахал на прощание рукой.
Джулия не успела назвать свой адрес. Габриель ее опередил, велев ехать к Мэньюлайф-билдинг. Она раскрыла рот, чтобы сказать водителю, куда вначале надо заехать, но Габриель опередил ее и здесь, задав неожиданный вопрос:
— А вы ведь забрели в «Преддверие» не ради выпивки.
Профессорские глаза насмешливо осмотрели ее одежду, задержавшись на рваных на коленях джинсах, под которыми поблескивали колготки телесного цвета.
— Вы угадали. Мне не повезло. Как говорят, оказалась в неподходящее время в неподходящем месте.
— Сомневаюсь, — возразил Габриель, улыбнувшись уголками рта. — Я бы сказал, вам очень повезло. А теперь, когда я вас встретил, повезло и мне.
Джулия вздохнула. Было слишком поздно говорить водителю, куда ей надо. Такси ехало в противоположном направлении. Ничего страшного. Она довезет Габриеля до его кондоминиума, дождется, пока он войдет внутрь, и пешком отправится домой.
Чтобы успокоиться, она приложилась к своему коктейлю, в котором не было ни грамма спиртного.
— Вы никак шпионили за мной? — спросил Габриель, с подозрением глядя на Джулию. — Это вас Рейчел попросила?
— Все гораздо проще. Я засиделась в библиотеке. Проходила мимо «Лобби». В окно увидела вас.
— Увидели меня, решили зайти и поговорить со мной? — удивился он.
— Да, — соврала Джулия.
— Почему?
— Потому что во всем Торонто я знакома лишь с двумя людьми. Один из них — вы.
— Сочувствую вам. Это чертовски мало. А второй, надо полагать, — Пол.
Джулия промолчала.
— Трахатель ангелов, — пробормотал Габриель.
— Где же ваши учтивые манеры, профессор? — нахмурилась Джулия.
— Манеры тут ни при чем. Я называю вещи… точнее, некоторых людей своими именами. Да, мисс Митчелл, таков этот Пол. Или, скажем, надеется стать таким. Только через мой труп! Так и скажите ему: если будет трахаться с ангелами, то навлечет на свою голову неисчислимые беды.
Джулии оставалось лишь молча и удивленно смотреть на профессора. Наверное, ругательство это он почерпнул из какого-нибудь средневекового трактата и соорудил английский аналог, добавив собственное объяснение. Поскольку Джулия уже видела Габриеля пьяным, то знала: в таком состоянии у него бывают моменты пронзительной ясности сознания и немыслимого погружения в полный бред.
«А как вообще можно трахаться с ангелами? Ангелы — существа бесплотные. В Библии они названы служебными духами. Их лица — не мужские и не женские. Можно сказать, что ангелы — среднего пола. Гениталий у них вообще нет. Разве может специалист по Данте не знать таких азбучных истин?»
Такси подкатило к дому Габриеля. Отсюда до ее «хоббитовой норы» на Мэдисон-стрит было не так уж и далеко — каких-нибудь четыре квартала. Чтобы Габриеля снова не потянуло пуститься в рассуждения об опасностях интимных отношений с ангелами, Джулия решила распрощаться с ним сейчас и не ждать, пока он доковыляет до входных дверей. Будь у нее наличные деньги, она бы высадила Габриеля и на том же такси поехала бы домой. Но наличных денег у нее не было. Последние она истратила на манговый коктейль.
Она улыбнулась Габриелю, пожелала ему спокойной ночи и пошла, мысленно хваля себя за то, что выполнила просьбу Рейчел и уберегла ее брата от Голлума с силиконовыми сиськами. В пластиковом стакане еще оставалось содержимое. Джулия с наслаждением сделала несколько глотков.
— Мисс Митчелл, я потерял ключи! — крикнул Габриель.
Она обернулась. Он стоял с вывернутыми карманами брюк, привалившись к уличной кадке с искусственной пальмой.
— Зато я нашел очки! — добавил он, размахивая знакомыми очками в черной оправе «Прада».
Джулия закрыла глаза и сделала глубокий успокоительный вдох. Ей очень хотелось уйти, оставив Габриеля на улице вместе с ответственностью за его дальнейшее благополучие. Пусть об этом позаботится какой-нибудь другой «добрый самаритянин», в том числе и бездомный. Но когда она увидела его растерянное лицо и поняла, что он вот-вот упадет, увлекая за собой ни в чем не повинную искусственную пальму вместе с кадкой, то швырнула в соседнюю урну стакан с недопитым коктейлем и пошла к профессору. Сейчас это был не профессор, а девятилетний мальчишка, которого Грейс нашла возле больницы. Не могла Джулия бросить его на ночной улице. В глубине сердца она не сомневалась: любой добрый поступок, даже самый незначительный, не бывает напрасным.
«Увы, доскональное знание творчества Данте не поможет профессору Эмерсону найти ключи».
— Идемте.
Джулия обняла его за талию, слегка вздрогнув, когда Габриель положил ей руку на плечо и сжал слишком уж по-дружески.
Они не вошли, а вплыли в вестибюль на манер старинного галеона. Габриель махнул консьержу. Тот вежливо кивнул и спросил Джулию, не надо ли ей помочь довести мистера Эмерсона до лифта. Джулия изобразила улыбку и покачала головой.
В лифте выпитое виски нанесло Габриелю первый удар. Он стоял с закрытыми глазами, запрокинув голову, и тихо стонал. Джулия, не привыкшая шарить по чужим карманам, была вынуждена это сделать, разыскивая ключи. Ключи нашлись очень быстро, едва она сунула руку во внутренний карман плаща.
— Меня подцепил настырный котенок. А я-то думал, вы не ходите домой к мужчинам, с которыми познакомились в баре.
Даже в пьяном виде профессор Эмерсон оставался придурком.
— Я не подцепила вас, профессор, а подвезла до вашего дома. Теперь подвожу до вашего этажа. А если вы не перестанете молоть чепуху, я высажу вас на первом попавшемся этаже и отправлюсь домой, — пообещала Джулия, у которой кончился запас ангельского терпения.
Как и ему когда-то, ей пришлось перепробовать несколько ключей. Открыв дверь, Джулия ввела Габриеля в прихожую и зажгла свет. Теперь она имела полное право уйти. Уж как-нибудь он добредет до спальни. Может и на полу заснуть. Ничего, пол у него теплый. Но и вторая попытка расстаться с пьяным профессором разлетелась в прах. Габриель забормотал, что его, похоже, скоро стошнит. Джулия представила, как он вдруг падает ничком на пол ванной и захлебывается собственной блевотиной. Так умер кто-то из прежних кумиров рок-музыки. Друзей у него не было, и труп обнаружили лишь через несколько дней. Вздохнув, Джулия поняла, что ей придется торчать в роскошной профессорской квартире до тех пор, пока он не облегчит свой поганый желудок и не уляжется спать. Она положила сумку на столик в прихожей, бросив поверх свой плащ.
Габриель стоял у стены. Глаза его были закрыты. Тем лучше: не заметит, что на ней по-прежнему надет его свитер. А не то еще начнет шутить, что это только девочки-подростки носят одежду парней, в которых втюрились по уши.
— Идемте, профессор.
Джулия закинула его руку себе на плечи и вновь обняла за талию, пытаясь оторвать от стены.
— Куда это вы меня ведете? — удивился он, открыв глаза и оглядываясь по сторонам.
— В постель.
Габриель принялся хохотать. Он снова привалился к стене и с любопытством глядел на Джулию.
— Что вас так рассмешило?
— Мисс Митчелл, не торопитесь, — выдохнул он. Его голос сделался хриплым. — Вы тащите меня в постель, но еще ни разу меня не поцеловали. Не думаете ли вы, что нам нужно начать с поцелуев и пару вечеров уделить ласкам на кушетке? Потом можно будет и в постель. Я ведь еще и приручить вас не успел, настырный вы маленький котенок. А вы, насколько помню, пока что девственница. Надеюсь.
Джулию рассердила его болтовня, особенно последние фразы.
— Вы ни дня в жизни не потратили на ласки. И я, дурень вы ученый, тащу вас не в постель, а в вашу спальню. Там вы можете спать где угодно, хоть на потолке, потому что вам необходимо проспаться как следует. А теперь идемте, и хватит вашей трепотни!
— Поцелуйте меня, Джулианна. Поцелуйте меня на ночь. — Он смотрел на нее во все глаза. Его голос понизился до бархатного шепота: — Поцелуйте, и тогда я лягу, как послушный маленький мальчик. А если вы будете очень послушным котеночком, я позволю вам лечь рядом.
У Джулии перехватило дыхание. Габриель сейчас не выглядел пьяным. Он был на удивление трезв. Его глаза сначала ласково скользили по ее телу, а затем застыли на ее груди дольше, чем допускали приличия. Потом он начал облизывать свои губы.
«А вот и его обольстительная улыбка… пять, четыре, три, два один… обморок». К счастью, в ее нынешнем настроении Джулия не была подвержена обморокам.
Она тут же высвободилась и отвернулась, избегая смотреть ему в глаза. Она боялась смотреть, как боятся смотреть на солнце. Габриель оторвался от стены и шагнул к ней. Джулия почувствовала себя в ловушке. У нее за спиной была другая стена, а Габриель неумолимо приближался.
Ее глаза округлились от страха. Он заманил ее в ловушку! Зверь в нем проголодался.
— Прошу вас, не надо… не надо мне… делать больно, — взмолилась Джулия.
Лоб Габриеля покрылся морщинами. Он протянул к ней руки, осторожно взял ее лицо в свои ладони и приподнял так, чтобы она смотрела прямо в его дерзкие, сверкающие глаза.
— Больно? Вам? Никогда, — прошептал он, приникая к ее губам.
Ощутив его губы, Джулия мгновенно утратила всякую способность думать и анализировать. Она погрузилась в чувства. Никогда еще в ней не было столько смелости, и никогда еще ее разум не отступал так далеко на задний план. Его рот почти не двигался, но его губы были влажными и на удивление мягкими. Возможно, все необычные ощущения имели простое объяснение: Габриель целовался с нею, будучи сильно пьяным. Пусть и так, но ей казалось, будто их губы соединились навсегда и эту связь — сильную, настоящую — нельзя разорвать даже на секунду. Джулия не осмеливалась шевельнуться, боясь, что Габриель отпустит ее губы и уже никогда не поцелует ее снова.
Он был дерзок и нежен. Его руки осторожно гладили ее щеки. Но с новой силой вспыхнувшие чувства были куда сильнее, чем шесть лет назад. В ушах Джулии бешено стучала кровь, у нее горели щеки, шея и все тело. Она гладила его спину, наслаждаясь ощущением мускулов под рубашкой. Его сердце билось почти рядом с ее сердцем. Он был сейчас сама нежность и кротость. Но его рот открыл в ней жажду поцелуев. Ей хотелось еще, еще, еще.
Никто из них не знал, сколько минут и секунд они провели в этом «поцелуйном экстазе». Когда он кончился, у Джулии кружилась голова. Это было насыщение, нет, перенасыщение. Почти мгновенное удовлетворение давних и сокровенных желаний ее сердца. Перед глазами замелькали картины того вечера в старом яблоневом саду. Они не были плодами ее воображения. Они не были воспоминаниями. Они будоражили ей душу… А ему? Испытывал ли он сейчас то же, что шесть лет назад? Или теперь у него выработался иммунитет к подобным чувствам?
— Прекрасная Джулианна, — прошептал он, пошатываясь, отходя от нее.
Он облизал губы, будто на них еще остались капельки ее нектара. И вдруг удивительное состояние, владевшее им, исчезло. Глаза Габриеля закрылись. Он привалился к стене, готовый рухнуть на пол и уснуть.
Когда Джулия вернулась в привычное состояние, ей удалось кое-как дотащить Габриеля до спальни. И все было бы здорово. Все было бы просто замечательно, если бы он вдруг не открыл свой рот и не выплеснул на Джулию зловонную смесь из выпитого виски и пищи, съеденной им за этот день. Когда «фонтан» иссяк, темно-зеленый кашемировый свитер превратился в абстрактную композицию из рыжевато-коричневых пятен.
Джулия вскрикнула. Ее желудок, весьма чувствительный к подобным запахам, тоже забурлил, грозя выплеснуть выпитый коктейль. «Даже на волосы попало. Боги всех добрых самаритян, помогите мне, и поскорее».
— Простите, Джулианна. Я оказался плохим мальчиком, — совсем по-детски пробормотал Габриель.
Она задержала дыхание и покачала головой:
— Ничего страшного. Это нельзя было оставлять внутри организма. Идемте.
Теперь она потащила «плохого мальчишку» в хозяйскую ванную, где он успел сесть в обнимку с унитазом и исторгнуть туда вторую порцию.
Пока Габриеля рвало, Джулия, зажав нос, разглядывала просторное помещение ванной. Делала она это вовсе не из любопытства, а чтобы остановить собственные позывы на рвоту. Ого, какая ванна! Тут два человека поместятся, если не три. Смотри. Смотри на отделку, на сияющие краны. И душевая кабина тоже на двоих, с потрясающим душем. Можно себе настоящий тропический ливень устроить. Смотри, внимательно смотри. Что у него тут еще? Ага, большие белые пушистые полотенца. Великолепно. Одного хватит, чтобы собрать всю блевотину. Да смотри же!
Когда желудок вывернул все, что таил в своих недрах, Джулия подала Габриелю такое же пушистое ручное полотенце. Он застонал и замотал головой. Пришлось ей самой вытирать ему лицо и губы и потом подносить к этим губам стакан с водой, чтобы он прополоскал рот.
Джулия вдруг подумала, что возится с ним, как с ребенком. Такого опыта у нее не было. Она не помнила, чтобы в детстве родная мать досаждала ей чрезмерной заботой. Чаще всего эта забота выражалась фразами: «Уже большая» и «Пора бы и самой уметь». Джулия мечтала о любви, но почти никогда не думала о замужестве и о той фазе, в которую неизменно переходит счастливая любовь. Дети были для нее больше теоретическим понятием. И вот сейчас, глядя на беспомощного Габриеля, она впервые поняла, каково бывает женщине, когда болеют маленькие дети. Ей вспомнилось вычитанное где-то утверждение, что мужчины в беде намного беспомощнее женщин. Наверное, так оно и есть. Она уже видела Габриеля беспомощным. В кабинете, когда он плакал, узнав о смерти Грейс.
«Грейс была бы счастлива, что я забочусь о ее сыне».
— Потерпите, вам скоро станет лучше, — сказала она, откидывая ему волосы с лица.
Он снова застонал, не открывая глаз. Джулии не оставалось ничего иного, как опуститься рядом с ним на колени и начать гладить по волосам, шепча успокоительные слова.
«Приобрела ребеночка».
— Потерпите, Габриель. Это пройдет. Обязательно пройдет. Мне всегда хотелось… немного заботиться о вас… даже если вы обо мне никогда не заботились.
Убедившись, что нового «интима» с унитазом у Габриеля не будет и его можно на несколько минут оставить без присмотра, Джулия побежала в его спальню и принялась рыться в ящиках комода, ища, во что бы ей переодеться. У нее возникло искушение слазать в ящик, где лежало нижнее белье, и позаимствовать себе какой-нибудь «трофей» (или продать на eBay), но она подавила это искушение, ограничившись боксерскими трусами с эмблемой колледжа Святой Магдалины. Должно быть, Габриель хранил их как память об университетских годах, поскольку сейчас трусы были ему явно маловаты.
Позаимствовав трусы и белую футболку, далеко не дешевую, как и вся одежда Габриеля, Джулия отправилась в гостевую ванную, быстро разделась и встала под сильный душ, торопясь смыть с волос и тела следы блевотины. Затем она торопливо вытерлась и надела позаимствованные вещи.
Ей было жаль кашемирового свитера. Джулия, как могла, отстирала свитер в раковине, а потом разложила его на мраморной столешнице, чтобы он высох естественным образом. Возможно, он отдаст свитер в химчистку, а возможно, сожжет его. Свои вещи Джулия затолкала в стиральную машину и вернулась в хозяйскую ванную.
Габриель сидел, подтянув колени к груди, и стонал. Джулия быстро вымыла унитаз и села рядом с профессором. Оставлять его в запачканной одежде было нельзя. Значит, придется его… раздевать, чего Джулии никак не хотелось. Чего доброго, еще обвинит ее в сексуальных домогательствах. Сердитый пьяный профессор Эмерсон ничем не лучше сердитого трезвого профессора Эмерсона. Огнедышащий дракон, готовый испепелить каждого, кто посмел дернуть его за хвост.
— Габриель, у вас вся одежда запачкана. Понимаете? Вы как, останетесь в таком виде или… — Слово «переоденетесь» ей было не произнести.
Он замотал головой, показывая, что понял ее вопрос, после чего даже попытался снять галстук. Естественно, с закрытыми глазами ему этого не удалось. Джулия аккуратно сняла галстук и тут же простирала в раковине и положила на столешницу. Пусть Габриель потом сам решает его судьбу.
Пока она занималась стиркой, Габриель начал расстегивать пуговицы рубашки. Увы, и это занятие оказалось ему не под силу. Тогда он просто начал рвать ее на себе.
— Ну разве так можно? Позвольте мне, — вздыхая, как настоящая мамаша, сказала Джулия.
И опять ей пришлось встать на колени, чтобы расстегнуть пуговицы.
Габриель скинул рубашку и тут же принялся через голову стаскивать футболку. Действие это опять-таки требовало лучшей координации движений. Футболка обвилась вокруг профессорской головы наподобие тюрбана.
Зрелище было не столько печальным, сколько смешным. Джулия кусала губы, чтобы не расхохотаться, и очень жалела, что рядом нет мобильника. Из такой картинки получилась бы потрясающая экранная заставка. Или аватар на случай, если ее потянет в социальные сети. Джулия помогла ему снять тюрбан и… осталась сидеть на корточках, завороженная красотой мужского тела.
Если одетый профессор Эмерсон вполне бы мог рекламировать очки «Прада» и элитную мужскую одежду, то обнаженный профессор Эмерсон вполне мог бы красоваться на обложке какого-нибудь спортивного журнала. Он мог бы позировать художникам, служа образцом совершенного мужского тела. Длинные сильные руки, рельефные грудные мышцы. Одежда маскировала все это, делая его фигуру более поджарой. Сейчас Джулия убедилась, что он вовсе не поджарый.
Но еще сильнее, чем мужская телесная красота, ее поразила татуировка на его теле. Джулия помнила старую фотографию: Габриель и Скотт, обнаженные по пояс, стоят и по-мальчишески гордо улыбаются в объектив. Снимок был сделан еще до переезда Джулии в Селинсгроув. Она очень хорошо помнила эту фотографию и могла поклясться: никакой татуировки на теле обоих парней не было. Значит, Габриель разукрасил себе грудь позже.
Татуировка в виде средневекового крылатого дракона, сжимавшего в передних лапах кровоточащее сердце, занимала практически всю левую часть груди.
Джулия едва не вскрикнула. Она вообще не любила татуировки, но в этой было что-то мрачное, даже зловещее. Дракон был черно-зеленым, с шипами на хвосте и огромными распростертыми крыльями. Присмотревшись, она заметила прямо на вытатуированном сердце черные буквы: т a m i. Maia. Или m.a.i.a. Может, это акроним?
Если говорить об имени, то ни от Рейчел, ни от Кларков Джулия никогда не слышала ни о какой Майе. Впрочем, довод ли это? Так ли уж хорошо семья Кларк знала своего блудного сына? Но татуировка… Джулия до сих пор не могла поверить, что Габриель с его тягой к красоте и совершенству решился на такое. Татуировки — удел мужчин из иных социальных слоев, из иных сфер жизни. И Габриель был уже далеко не подросток, когда делал эту татуировку.
«Как можно носить галстук и беспокоиться о совершенстве галстучного узла, если у тебя под рубашкой — кровожадный дракон?»
Однако шокирующая татуировка не остановила Джулию от дальнейшего разглядывания тела профессора. Габриель сидел скрючившись, но даже в такой позе ей был виден его плоский мускулистый живот. И то, что находилось ниже живота, обтянутое черными трусами-боксерами.
«Вот она, заставка для моего компьютера. Как жаль, что мобильник остался в сумке».
Джулия покраснела и отвернулась. Ей стало стыдно. Она открыто пялилась на своего профессора, воспользовавшись тем, что он мертвецки пьян и прескверно себя чувствует. Джулии очень не хотелось, чтобы кто-то вот так же пялился на нее, воспользовавшись ее состоянием. Собрав испачканную одежду и полотенца, она понесла выразительно пахнущую кипу в помещение для стирки (естественно, в квартире Габриеля было и такое), засунула в полностью автоматизированный стиральный агрегат, насыпала порошка и запустила процесс стирки. Оттуда она пошла на кухню, чтобы принести Габриелю воды.
Пока она ходила, Габриель сумел забраться на свою гигантскую кровать, занимавшую середину спальни. Однако он не лежал, а сидел на покрывале, босой, все в тех же черных трусах, и пытался пригладить всклокоченные волосы.
Зрелище полуголого Габриеля было невероятно жарким и могло соперничать лишь с температурой на поверхности солнца. И все же Джулия старалась не смотреть на него. Она поставила воду на ночной столик. Что теперь? Она была заложницей стиральной машины, в которой сейчас крутилась ее одежда. Но даже если бы ее джинсы и кофта не пострадали, было уже слишком поздно, чтобы пешком возвращаться в «хоббитову нору». Придется ей ночевать в одной из гостевых комнат.
Джулия могла запретить себе смотреть на полуголого Габриеля. Но оказаться в его спальне и не взглянуть на фотографии… Возможно, это ее первый и единственный шанс увидеть снимки, которые, по словам Рейчел, многое бы ей объяснили.
Габриель имел явное пристрастие к черно-белым фотографиям. На трех стенках висело по два снимка в тяжелых черных рамах. Джулия уже знала, что все они эротические. Ее удивило, что на снимках были и мужчины. Все фото были сделаны так, что лица и гениталии либо не попадали в кадр, либо оставались в тени. И почему Рейчел называла снимки «грязными»? Чувственные — да. Композиционно построенные намного сложнее, чем заурядная порнография. Потом она сообразила: усложненность композиций и некоторая недосказанность возбуждали сильнее, чем натуралистические сцены совокуплений.
Один из снимков запечатлел пару, сидящую поперек скамейки. Они прижимались друг к другу. Руки мужчины скрывались в светлых волосах женщины. Джулия покраснела, думая о моменте, когда был сделан это снимок: до, во время или после их соития.
Рядом с этим висела фотография женской спины и двух мужских рук, одна из которых лежала на середине спины, а вторая покоилась на ягодицах. По правому бедру женщины тянулась арабская вязь. Опять татуировка, только надпись прочитать невозможно.
Снимки на противоположной стене были крупнее. Слева — женщина, лежащая на животе. Над нею темным ангелом нависла мужская фигура. Мужчина целовал ее в лопатку. Его левая рука застыла у нее на пояснице. Джулии вспомнилась скульптура Родена «Поцелуй ангела». Может, снимок был навеян этой скульптурой?
Соседний снимок ударил по ней изощренным и каким-то агрессивным эротизмом. Снова женщина, лежащая на животе и сфотографированная сбоку. Ни лица, ни ног женщины не было видно; только средняя часть туловища. Над нею нависла такая же часть мужского туловища. Рука мужчины упиралась женщине в бедро, а его бедра были плотно прижаты к ее ягодицам. Мужской зад, снятый в профиль, отличался несомненной привлекательностью, а пальцы, сжимавшие бедро партнерши, были длинными и изящными. Джулия мгновенно отвернулась, словно все это происходило не когда-то, а сейчас, у нее на глазах.
«Зачем ему понадобилось увешивать стены спальни этими странными фотографиями?» Ей вдруг подумалось, что профессор Эмерсон попал не в свою эпоху. Ему нужно было жить несколько веков назад или, по крайней мере, во времена расцвета черно-белой фотографии.
И снимки, и все убранство спальни служили одной и только одной цели — удовлетворению плотской страсти. Спальня была котлом, в котором временами бурлила безудержная похоть. В прошлый раз квартира показалась Джулии холодной и сугубо мужской. Холодность наступала потом, когда в профессоре Эмерсоне утихала бурлящая страсть. Ему даже нужна была эта холодность: светло-серые стены, льдисто-голубые шторы и шелковое покрывало такого же цвета. Он нырял в эту прохладу, как ныряют в холодный бассейн после жаркой сауны. И все это великолепно сочеталось с его игрой в Средневековье. Вся мебель в спальне была черного цвета. Черной была и громадная, громоздкая кровать с передней и задней спинками, покрытыми затейливой резьбой.
«Странно, что он не оформил себе спальню в традициях Древнего Рима. Это больше бы соответствовало тому, что он здесь устраивает».
Взгляд Джулии упал на дальнюю стену, и она тут же забыла о шокирующих фотографиях… Там висела репродукция с картины Генри Холидея, выполненная на холсте. Данте и Беатриче. Совсем как у нее, только эта была полномасштабной и сделанной на холсте.
Джулия смотрела то на Габриеля, то на репродукцию. Она была прекрасно видна с кровати. Лицо Беатриче — последнее, что он видел, когда ложился спать, и первое, что встречало его утром, когда он открывал глаза.
«Свою репродукцию я купила из-за него. А он?»
Наивно было бы думать, что из-за нее. Известное полотно известного художника. Почему бы специалисту по Данте не иметь добротную репродукцию? Но репродукция висела не в гостиной и не в кабинете, а здесь. Это значит, кто бы ни появлялся в его спальне, какая бы случайная женщина ни согревала его постель, Беатриче всегда была рядом.
Только он не помнил, кого однажды назвал Беатриче.
Джулия тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, и уговорила Габриеля лечь. Она заботливо укрыла его одеялом, подоткнув, как ребенку. Прежде чем отправиться в гостевую спальню, она присела на краешек кровати.
— Я слушал музыку, — сказал Габриель, словно они недавно говорили о музыке и теперь он решил продолжить разговор.
— Какую? — удивленно спросила Джулия.
— «Hurt» Джонни Кэша. Я гонял эту песню без конца.
— Зачем вы ее слушали?
— Чтобы вспомнить.
— Зачем? — снова спросила она, чуть не плача.
Эту песню исполняли и «Найн инч нейлз». Единственная песня в репертуаре Трента Резнора, от которой ее не тошнило, но всегда хотелось плакать.
Габриель не ответил. Тогда она наклонилась над ним:
— Габриель, дорогой, не надо слушать такую музыку. Она вас гробит. Не надо ни Lacrimosa, ни «Найн инч нейлз». Выбирайтесь из темноты к свету.
— Только где он, свет? — спросил Габриель.
— Зачем вы так много пьете?
— Чтобы забыть, — пробормотал он, закрывая глаза и утыкаясь головой в подушку.
Джулия продолжала сидеть на краешке кровати. Она представляла, каким Габриель был в свои пятнадцать или шестнадцать лет. Огромные синие глаза, губы, так и зовущие целоваться, каштановые волосы. Девчонки в школе, наверное, вешались ему на шею. А в нем тогда еще не было никаких пороков. Злости и печали тоже не было. Трудно представить Габриеля стеснительным, но Грейс не стала бы врать.
А ведь его жизнь могла бы сложиться намного счастливее, будь они с Джулией ровесниками. Тогда бы они целовались у нее на заднем крыльце, ходили бы гулять. И ночь в старом яблоневом саду была бы совсем иной. Джулия стала бы его первой женщиной, а он — ее первым мужчиной. Ну почему она не родилась на десять лет раньше?
Что он хотел забыть? Потерю Грейс? Или еще какую-то потерю, произошедшую намного раньше?
Она встала, чтобы не мешать ему спать. Габриель осторожно взял ее за руку. Его рука была теплой.
— Не бросайте меня. — Его глаза приоткрылись и с мольбой посмотрели на нее. — Прошу вас. Джулианна.
Он знал, кто она, и все равно хотел, чтобы она осталась. Он не мог без нее.
Джулия снова села на кровать.
— Я никуда не уйду. Но вам обязательно нужно заснуть. Спите. Вокруг вас много света. Очень много света.
Габриель улыбнулся, вздохнул и отпустил ее руку. Джулия осторожно провела пальцем по его бровям. Габриель не шевельнулся и не открыл глаза. Тогда она стала нежно гладить ему брови. Когда-то очень давно, когда Джулия была совсем маленькой и не могла уснуть, мать вот так же гладила ей брови. Это было очень давно, а потом мать променяла свою дочь на попытку сделать карьеру и, наконец, на бутылку.
Габриель продолжал улыбаться. Осмелев, Джулия подняла руку выше, пытаясь пальцами расчесать его спутанные волосы. Ей вспомнился день, проведенный в старом крестьянском доме. Это было в Тоскане. Местный парень повел ее гулять по полям. Там росли высокие травы. Джулия шла, касаясь пальцами их пушистых метелок. Волосы Габриеля были совсем легкими и такими же мягкими, как певучие итальянские травы.
«Видит ли сейчас Грейс, как я сижу и глажу ее сына по волосам? Может, она сама когда-то вот так же сидела и смотрела на него спящего. Любовалась правильными чертами его лица. Гладила волосы, ямочки на щеках, подбородок. Только тогда у него на подбородке еще не росла щетина».
Вряд ли эта ночь повторится. И еще неизвестно, кем он проснется: нежным рыцарем или злобным драконом, готовым откусить ей руку и впиться в горло.
Откуда эти невообразимые перепады в его настроении? Неужели все действительно тянется из детства? Неужели вся забота и любовь Грейс оказались бессильны исцелить раны, нанесенные ему собственной матерью? Или к детским ранам добавились другие, о которых Грейс даже не подозревала? И почему он так упорно называет себя паршивой овцой в семье Кларк?
Если спросить его напрямую… Нет. Дракона она уже видела, начиная с самого первого семинара.
Она поцеловала себе два пальца и осторожно поднесла к его губам.
— Ti amo, Dante. Eccomi Beatrice. Я люблю тебя, Данте. Я здесь, твоя Беатриче.
И вдруг ожил телефон на ночном столике. Звонок был громкий, требовательный. Джулия испугалось, что Габриель может проснуться, и схватила трубку.
— Алло?
— Я что, ошиблась номером? Куда я попала? — спросил хрипловатый женский голос.
— Это квартира Габриеля Эмерсона. Кто звонит?
— Полина. Позовите Габриеля.
Сердце Джулии замерло, а затем начало колотиться. Она встала и ушла с трубкой в коридор, плотно закрыв дверь.
— Простите, он сейчас не может подойти. Что-нибудь срочное?
— Что значит «не может подойти»? Скажите ему, что звонит Полина. Я хочу с ним поговорить.
— Он… не в состоянии разговаривать.
— Не в состоянии? Слушай, ты, шлюшка. Быстро буди Габриеля и отдай ему трубку. Я звоню из…
— Он сейчас не может с вами говорить. Пожалуйста, позвоните завтра.
Не слушая потока бранных слов, вылетавших из трубки, Джулия оборвала разговор. Опасаясь, что Полина может позвонить снова, она выключила телефон.
Джулия досадовала, что забыла посмотреть, откуда шел звонок. Включать телефон снова ей не хотелось. Это было почти то же самое, что залезть в чужую записную книжку. Не столь уж важно, где живет эта Полина. Судя по манере разговора, их отношения начались не вчера и она считает, что вправе предъявлять на него права. Ответ Джулии, конечно же, ее взбесил. Завтра она позвонит снова, устроит ему скандал или… скажет, что больше знать его не желает.
«Ну почему мне не позволяют даже просто посидеть рядом с ним и погладить его волосы? Неужели я действительно притягиваю к себе несчастья?»
Джулия зашла в гостевую ванную, сняла со своей головы полотенце и повесила сушиться. Она вернулась в спальню, положила злополучный телефон на место и собралась отправиться в гостевую комнату.
Неожиданно два синих глаза широко открылись и уставились на нее.
— Беатриче, — прошептал он, протягивая руку.
Джулия вздрогнула.
— Беатриче, — опять прошептал он. — Наконец-то.
— Габриель, — выдохнула она, отчаянно сопротивляясь подступающим слезам.
