Глава шестьдесят девятая
В ту ночь Эмерсонам не спалось. Джулию попеременно одолевал то страх, то чувство вины. Она боялась, что ее научным устремлениям пришел конец. Еще через мгновение ей делалось стыдно. Как она может свою карьеру ставить выше их ребенка? Габриеля тоже обуревали смешанные чувства. С одной стороны, он ликовал: у них будет ребенок! Однако подавленность Джулианны не позволяла ему открыто проявлять свою радость. Он тоже испытывал чувство вины, но по другому поводу. Как он мог не позаботиться о ней?
Естественно, никто из супругов не ожидал, что «обратная» вазэктомия окажется столь успешной, а результаты операции проявятся столь рано.
Обитатели дома Ричарда провели веселый и беззаботный день. Джулия не вылезала из постели. Она чувствовала себя выжатой. У нее не было сил, чтобы просто находиться рядом с Рейчел и Эроном. Они с Габриелем условились: о ее беременности все узнают не раньше чем через три месяца.
Габриель весь день пытался делать вид, что не получал лучшей в своей жизни новости. Он решил не тревожить Джулианну. Пусть привыкнет к тому, что сейчас казалось ей величайшим крушением ее планов и надежд.
Джулия лежала, свернувшись тугим калачиком. Все в доме быстро уснули. Все, кроме нее и Габриеля.
Габриель лежал у нее за спиной. Его рука покоилась на ее талии. Днем Джулия поспала и сейчас не чувствовала себя уставшей физически. Габриелю, наоборот, очень хотелось спать, но тревога за жену мешала ему расслабиться.
Произошло то, чего она больше всего боялась. Она забеременела, находясь на втором году ее семилетней докторантуры. Эта мысль заставила Джулию шмыгнуть носом. Габриель инстинктивно обнял ее покрепче. Его рука легла ей на живот.
Он вдруг подумал… точнее, позволил себе подумать о том, какой была бы его жизнь, если бы Майя благополучно родилась на свет. Когда Полина забеременела, он не стал уделять ей больше времени. Он тогда вообще не думал, что появление ребенка как-то должно изменить его жизнь.
У Габриеля свело живот. В том состоянии, в каком он тогда находился, он бы вполне мог ругать Полину, требуя, чтобы та успокоила плачущую Майю. Ему надо работать, а тут этот вечно орущий ребенок. Скорее всего, тяготы первых месяцев жизни Майи легли бы на плечи Полины. Он бы не стал тратить время, чтобы покормить ребенка, укачать и, ни приведи господи, сменить подгузник. Он бы оставался эгоцентричным придурком, чье сознание затуманено кокаином. Наверное, и Полина не решилась бы даже на короткое время поручить дочку его заботам.
Скорее всего, он бы нашел себе другое жилье, предоставив Полине самостоятельно справляться со всеми тяготами материнства. Возможно, давал бы ей какие-то небольшие деньги. Но его пристрастие к кокаину съедало все средства. Идя по этой дорожке, он вполне мог распрощаться с жизнью, и тогда Полина с Майей остались бы одни.
Даже если бы он согласился лечиться и каким-то чудесным образом довел лечение до конца, ему все равно было трудно представить себя внимательным и заботливым отцом. Нет. Тот, прежний профессор Эмерсон предпочел бы писать книги и строить свою научную карьеру. Он бы посылал дочери открытки и подарки ко дню рождения. И то этим, скорее всего, занимался бы его секретарь или его очередная пассия.
Словом, он бы вел себя совсем как его отец. Полина звонила бы ему, говорила бы, что ему совершенно наплевать на ребенка, что дочь спрашивает, когда папа придет. Он бы морщился, ища предлог, чтобы оборвать разговор. Потом бы ему надоели эти звонки и он бы полностью порвал контакты с Полиной и Майей. Картина, промелькнувшая в мозгу Габриеля, была очень ясной и правдоподобной.
Он покрепче обнял Джулию, напомнив себе, что прежнего профессора Эмерсона больше нет. Он стал новым человеком. Он твердо решил быть самым лучшим, самым заботливым мужем и отцом.
Сейчас его первой заботой было успокоить жену. Затем постепенно убедить ее, что ее научная карьера не пострадает и что все, чем она с таким увлечением занималась начиная со старших классов школы, никуда не исчезло и не исчезнет.
Габриель уже хотел сказать ей об этом, как вдруг Джулия откинула одеяло, встала и пошла в гардеробную. Щелкнул выключатель, потом Габриель услышал, как она роется в одежде.
Он тоже встал. Джулия успела найти себе джинсы и один из его старых кашемировых свитеров. Теперь она искала носки.
– Куда ты собралась?
– Мне не заснуть. – Не глядя на мужа, Джулия достала пару его носков с ромбическим узором.
– И все-таки куда ты собралась?
– Покатаюсь немного на машине. Прочищу себе голову.
– Тогда я поеду с тобой, – заявил Габриель и схватил рубашку.
– Габриель, мне надо время, чтобы подумать, – сказала она и закрыла глаза.
Габриель подобрал себе джинсы и свитер:
– Помнишь, о чем я говорил в Нью-Йорке?
– В Нью-Йорке ты много чего говорил. Всего не упомнить.
– Я сказал, что находиться порознь – скверная идея. Ты согласилась. Мы с тобой – две половинки одного целого, помнишь?
– Помню, – ответила она, топая ногой, облаченной в носок с ромбическим узором.
– Не отталкивай меня, – почти умоляюще произнес Габриель.
– Я даже не знаю, что́ мне сказать тебе. Самый жуткий мой кошмар вдруг стал реальностью!
– Кошмар? – переспросил Габриель. – Ты называешь это кошмаром?
Джулия не смотрела на него.
– Потому я и говорю, что мне нужно время все обдумать. Я даже не знаю, как выразить свои чувства и не обидеть тебя при этом. Из-за этой беременности я потеряю все, к чему так долго шла. Ты даже не представляешь, как больно мне это сознавать. – Джулия подняла голову. Ее глаза были полны пронзительного отчаяния. – Габриель, ты меня знаешь. И ты знаешь, я не стану лишать тебя твоей мечты.
Они переглянулись. Не в силах выдерживать взгляд мужа, Джулия уткнулась глазами в пол.
– Я поеду вместе с тобой. Нам совсем не обязательно говорить. Я просто хочу быть рядом.
Джулия поняла, каких трудов ему стоит оставаться заботливым и тактичным, когда его первым побуждением наверняка было забросать ее обвинениями и сказать, что она никуда не поедет.
– Ладно, – нехотя согласилась Джулия.
Они спустились вниз. Легкими шарфами обмотали шеи. Габриель достал себе берет, а Джулии нашел старую вязаную шапочку, которую когда-то носила Рейчел.
– А может, вместо поездки прогуляемся? – предложил Габриель, беря с коридорного столика свои ключи.
– Холодновато для прогулки.
– Мы погуляем недолго. Свежий воздух поможет тебе уснуть.
– Ладно, – все так же равнодушно согласилась Джулия.
Они прошли через гостиную в кухню, где Габриель взял фонарик. Дальнейший их путь лежал на заднее крыльцо и в заснеженный двор.
Габриель не предлагал Джулии руку, но все время шел рядом, словно боясь, что она может упасть.
Они вышли в лес. Пар от их дыхания был похож на призрачные струйки дыма. Когда они добрались до старого сада, Джулия остановилась возле камня, привалилась к нему и обхватила себя руками.
– Мы без конца приходим на это место.
Габриель остановился рядом, направив луч фонарика в сторону:
– Да. Это место напоминает мне о важном. Оно напоминает мне о тебе.
Джулия отвернулась. Ей было невыносимо видеть встревоженное лицо мужа.
– С этим старым садом у меня связано множество счастливых воспоминаний, – с какой-то грустью в голосе продолжал Габриель. – Наша первая ночь здесь. Потом ночь, когда мы праздновали нашу любовь, нашу помолвку… – Он улыбнулся. – И еще одна ночь, летом уходящего года, когда под звездами мы занимались любовью.
Кивком головы Габриель указал на место, где они тогда лежали. Сейчас оно было покрыто снегом. Перед мысленным взором Джулии замелькали картины. На нее нахлынули ощущения. Она почти чувствовала его руки и соприкосновение их тел.
– Несколько месяцев назад я терзался раздумьями о том, заводить ли нам своих детей или ограничиться приемными. Ты убедила меня не терять надежды. Призывала смотреть в будущее, а не в прошлое. И наши надежды были вознаграждены. Оказалось, древо моих предков не до конца проклято.
– Вот Бог меня и наказал, – вырвалось у Джулии.
– Как ты можешь это говорить? – удивился Габриель.
– Бог меня наказывает. Я хотела окончить гарвардскую докторантуру и стать профессором. А теперь…
– Бог себя так не ведет, – перебил ее Габриель.
– Откуда ты знаешь?
Он снял с руки кожаную перчатку и слегка пощекотал Джулии шею возле уха.
– Мне это сказала одна не по годам мудрая молодая женщина.
– И ты ей поверил? – сверкнув глазами, спросила Джулия.
– Она мне никогда не лгала, – шепотом ответил Габриель. – А когда с тобой говорит кареглазый ангел, это стоит послушать.
Джулия невесело рассмеялась:
– Думаю, твой кареглазый ангел наговорил тебе разной чепухи.
Болезненная гримаса перекосила лицо Габриеля, но он тут же совладал с собой. Однако Джулия успела ее увидеть.
– Прости. Я совсем не хотела тебя обидеть.
Джулия придвинулась к нему и, взяв вторую его руку, прижала ее к своей шее.
– Даже не знаю, какие слова мне говорить, – вздохнул Габриель. – Что ни скажу – от меня так и разит патриархальным бесчувственным придурком.
– Неужели, профессор?
– Честное слово, – ответил Габриель и поджал губы.
– Не молчи, – попросила она.
Его пальцы гладили ей подбородок.
– Знаю, что ты совсем не так представляла свою беременность. Знаю, что время сейчас на редкость неподходящее. Но… – Его пальцы замерли. – Я все равно счастлив.
– Ты счастлив, а я в ужасе. Быть матерью – это работать по двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Я не смогу ни готовиться к экзаменам, ни заниматься диссертацией. Уход за ребенком будет отнимать все мое время. Именно этого я и боялась больше всего. – Джулия закрыла глаза. Из-под сомкнутых век выкатились две слезинки. Габриель тут же их вытер.
– Джулианна, ты рассуждаешь как мать-одиночка. Позволь тебе напомнить, что у тебя есть муж. Я позабочусь о том, чтобы максимально освободить тебя от бытовых забот о ребенке. Я переговорю с Ребеккой и попрошу ее переселиться к нам. Возможно, я смогу взять отпуск по уходу за ребенком или использовать свой годичный оплачиваемый отпуск. Я…
– Отпуск по уходу за ребенком? Ты не шутишь? – спросила изумленная Джулия.
– Ни капельки, – ответил Габриель, утрамбовывая сапогами снег. – Не знаю, как воспримет это ребенок. Возможно, для нашего малыша нахождение с папочкой и станет кошмаром. Но я готов на все, только бы ты успешно закончила докторантуру. И если для этого нужно взять отпуск по уходу за ребенком или годичный отпуск, я готов.
– У тебя совсем нет опыта обращения с маленькими детьми.
Габриель чопорно посмотрел на жену:
– Я успел поучиться в Принстоне, Оксфорде и Гарварде. Я наверняка сумею освоить и премудрости ухода за ребенком.
– Умение возиться с малышом лежит совсем в другой плоскости. К сожалению, в университетах Лиги плюща этому не учат.
– Я подойду к задаче с научной точки зрения. Овладею необходимыми знаниями. Скуплю все книги, где толково рассказывается, как обращаться с новорожденными. К тому времени, когда ребенок родится, я буду уже вполне подготовлен.
– Твои коллеги тебя обсмеют.
– Ну и пусть, – ответил Габриель, свирепо сверкая глазами.
Джулия невольно улыбнулась:
– Представь свое ближайшее будущее. Ты по локти в грязных пеленках и заскорузлых одежках. Спишь урывками, когда не надо успокаивать горластого тирана, у которого без конца пучит животик. Тебе придется без конца читать ему «Луну на сон грядущий». По-английски, поскольку Данте жил несколькими веками ранее и не сумел перевести этот шедевр на итальянский.
– Я тебе отвечу в жанре городского сленга: «Ну и что с того?»
– А то, что на твоем факультете сделают определенные выводы. Там решат, что ты безответственно относишься к своей работе. Без конца просишь тебя подменить. Ничего не пишешь. Тебя начнут обходить грантами, а о новом оплачиваемом годичном отпуске можешь и не мечтать.
– Дорогая, я зачислен в штат, и их пугалок я не боюсь. – (Джулии захотелось громко расхохотаться, но это желание быстро пропало.) – Джулианна, я говорю вполне серьезно. Ну что они могут мне сделать? У них нет других специалистов по Данте. Если не случится ничего чрезвычайного, им придется меня терпеть. А уж как я строю свою семейную жизнь, их не касается.
– Почему ты так решительно настроен? – спросила она.
– Потому что я люблю тебя. Потому что я люблю нашего ребенка, который сейчас вряд ли больше виноградины. – Габриель погладил ее щеки. – Ты не одинока. У тебя есть муж, который тебя любит и который счастлив тем, что у нас будет ребенок. Тебе не придется одной проходить через все тяготы. – Он понизил голос до шепота. – Я стою рядом. Пожалуйста, не отталкивай меня.
Джулия схватила его за руки.
– Мне страшно, – призналась она, снова закрывая глаза.
– Мне тоже страшно. Но клянусь Богом, Джулианна, все будет хорошо. Я об этом позабочусь.
– А если что-то вдруг случится?
Габриель прижался лбом к ее лбу:
– Надеюсь, ничего страшного не случится. Нельзя начинать это путешествие, думая об ужасных последствиях. Ведь это ты учила меня не терять надежды. Не надо отчаиваться.
– Но как могло так получиться?
Габриель полез в карман пальто за платком и осторожно вытер ей лицо.
– Если ты этого не знаешь, дорогая, тогда я что-то делаю не так.
Он попытался скрыть улыбку, но не сумел. Он улыбнулся во весь рот.
Джулия открыла глаза. Глаза Габриеля светились мужской гордостью.
– Супермен, – пробормотала она. – Я должна была бы предвидеть. В твоих генах скрыта магия.
– Совершенно верно, миссис Эмерсон. И не только в генах. В джинсах тоже. И я был бы счастлив продемонстрировать тебе эту магию в любое время. По первому твоему требованию.
– Очень смешно, Супермен.
Габриель нежно ее поцеловал. Это был поцелуй мужчины, получившего от своей возлюбленной то, чего он жаждал сильнее всего. Самый желанный, самый неожиданный подарок.
– Я… я молился об этом, – смущенно признался Габриель.
– Я тоже молилась. И неоднократно. Я просто не подумала о том, что святой Франциск не успокоился, пока не убедил Бога даровать нам ребенка.
– Да? А я об этом даже не знал, – сказал Габриель, слегка щелкая ее по носу. – Итак, молодая исследовательница творчества Данте убедила меня, что святой Франциск исполняет подобные просьбы молча. Возможно, он действительно не произнес ни слова, а просто при сем присутствовал.
– Нет, он кое-что сказал, – возразила Джулия. – Таким способом он мне показал ошибочность главной идеи моей лекции. Получается, он все-таки сражался с демоном за душу Гвидо.
– В этом я искренне сомневаюсь. Профессор Вудхауз разделил бы мое мнение. Вероятно, святой Франциск просто хвастался тем, что ты входишь в круг благословенных.
– Тогда в последние дни я его солидно огорчила. Я вела себя как эгоистичная, избалованная особа.
– Не наговаривай на себя, – серьезным тоном возразил Габриель. – Ты, как и я, была застигнута врасплох. Но для тебя ставки оказались несравненно выше. Как я уже говорил, обещаю тебе сделать все, чтобы твоя учеба не пострадала. – Габриель крепко обнял жену. – Я никак не ожидал получить ответ на свои молитвы. Мне до сих пор не свыкнуться с мыслью, что Бог согласился выслушать меня, не говоря уже о выполнении моих просьб.
– Может, в этом и проявляется щедрость Божьей благодати? В ее неожиданности?
– Fun dayn moyl in gots oyern.
– Это идиш? – спросила Джулия.
– Да. В переводе означает: «Твои бы слова да Богу в уши».
Джулию вдруг охватило теплое незнакомое чувство, разлившееся по всему телу.
– Мы научим нашего ребенка идишу. И итальянскому. И обязательно расскажем про замечательного прадеда, профессора Шпигеля.
– И про знаменитую мать, профессора Джулианну Эмерсон. Джулианна, ты обязательно окончишь докторантуру и станешь профессором. Клянусь тебе.
Джулия зарылась лицом в теплую шерсть его пальто.
