ГЛАВА 14
Эйдан перекатился на бок, увлекая за собой Лиссу. На узком диване им волей-неволей приходилось крепко прижиматься друг к другу, чтобы не свалиться на пол. Его член оставался в ней, в ее смоченном соками лоне. Глубоко вздохнув, он обнял возлюбленную, ища в себе силы, чтобы ее оставить.
— Эйдан.
Теплый выдох Лиссы, обдав его потную кожу, возбудил волну удовольствия, прокатившуюся по телу.
Он промурлыкал что-то нечленораздельное, поглаживая мягкую кожу ее спины и зная, что, сколько бы ни прикасался к ней, ни ласкал ее, ни занимался с нею любовью, ему никогда не было бы достаточно. И осознание неизбежности разлуки просто убивало в нем что-то, уничтожало то теплое прибежище надежды и покоя, что давала ему она.
— Должна быть какая-то возможность остаться.
В горле застрял такой ком, что трудно было сглотнуть, и он просто не знал, что делать с нахлынувшими эмоциями. Он так много времени провел в онемении одиночества, проявляя заботу только о своих подчиненных. К женщинам, с которыми делил постель, он относился с уважением, но они не называли его по имени. Для них он был Кроссом или капитаном, что каким-то образом указывало на дистанцию, сохранявшуюся между ними даже тогда, когда тела сливались воедино.
— Я хочу заботиться о тебе, — прошептала Лисса, запуская пальцы в его волосы. — Хочу радовать тебя, делать тебя счастливым.
— Ты и делаешь, — надсадно прохрипел он.
— Я не хочу, чтобы все это кончилось. Тебе нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться.
Он прижался губами к ее лбу.
— Ну мы с тобой и парочка. За тобой тоже присмотр нужен, жаркая штучка. Мы оба провели столько времени в заботе о других, что совсем себя забросили. Ты единственное на свете, что я пожелал только для себя. Вот такой эгоист.
Он не мог провести с ней всю свою жизнь, состариться и умереть с ней рядом, хотя сейчас ему казалось, что короткая, но счастливая жизнь несравненно лучше бесконечной, но пустой. Но лучшее, что он мог сделать для нее, это обеспечить ей возможность прожить как можно дольше. Выйти замуж. Завести детей, внуков. Которые будут детьми и внуками другого мужчины.
Все эти мысли и образы были для него как нож, вонзившийся в сердце и поворачивающийся там, убивая его медленно и безжалостно. Он отчаянно прижал ее к себе, но если ей и было больно, она не сетовала.
— Мы не можем остаться вот так навсегда? — спросила она с печальным вздохом.
Потребовалось мгновение, чтобы ему удалось придать голосу шутливую беззаботность:
— Мне кажется, на кровати будет удобнее.
Она издала тихий смешок. Конечно, до полноценного веселья было далеко, но все лучше, чем печаль в ее голосе.
— Как насчет душа? — спросил Эйдан.
— Вместе?
— Было бы здорово, но мне нужно привести в порядок столовую и заняться завтраком.
Она слегка отодвинулась, чтобы взглянуть на него большими темными глазами, и он подхватил ее под лопатки, чтобы она не упала. То, что она явно на это и понадеялась, то есть молча, без слов, положилась на него, вызвало у Эйдана улыбку. Да, конечно, у нее имелись свои сомнения, но, невзирая на них, она больше полагалась на инстинкты, и это всегда оборачивалось в его пользу.
— Что у нас намечается на завтрак?
Она смеялась до слез, когда он в три часа ночи поднялся наверх с тарелкой печенья «Чипе Эхой», обильно сдобренного арахисовым маслом.
— А что такого? — с ухмылкой спросил он. — Арахисовое масло содержит протеин.
Тут уж смех и вовсе свалил ее на скомканные синие простыни. Эйдан поставил тарелку на прикроватный столик и присоединился к ней. В конечном счете он привалился спиной к изголовью и притянул ее к себе на колени. Она раздвинула его бедра, насаженная лицом к нему на его твердый, пульсирующий член, и они принялись мазать друг другу губы арахисовым маслом и слизывать его. Занимались любовью со смаком и смехом.
— Что-нибудь придумаю, — пообещал он, чмокнув ее в кончик носа.
— Ладно, я тебе верю.
Искренность ее тона тронула его до глубины души. С учетом всего, что было сказано им вчера, ее вера в него стоила дорогого.
Неохотно разъединившись, они встали, и тут Эйдан неожиданно снял через голову цепочку с камнем и надел ей на шею, так что амулет оказался между грудей. Камень светился внутренним светом. Эту аномалию Эйдан считал реакцией или на факт перемещения, или на сам этот мир. То, что он может реагировать на Лиссу, даже не приходило ему в голову.
Он прижал руку к амулету — и одновременно к ее сердцу.
— Я не могу это принять, — выдохнула она, накрыв его руку своей. — Он тебе так дорог.
Он покачал головой:
— Ты мне дорога, вот кто. Обещай, что будешь носить его всегда. Я его никогда не снимал, ни под душем, ни в ванне. И тебе снимать незачем. Ему ничего не сделается, цепочка, в отличие от земных металлов, не потускнеет. Я должен быть уверен в том, что он всегда будет соприкасаться с твоей кожей.
— Эйдан? — Ее темные глаза выражали беспокойство и растерянность.
— Просто пообещай, и все. Для моего спокойствия.
— Конечно. — Она поднесла камень к губам, а потом поднялась на цыпочки и поцеловала его. — Буду носить всегда. Спасибо.
— Тебе спасибо. — Он крепко прижал ее к себе, поцеловал в лоб и, глубоко вздохнув, попытался вобрать в себя ее запах и остальные ощущения, так чтобы они остались с ним навсегда.
— Эйдан, мы найдем способ быть вместе. — Она погладила его по спине. — Я отказываюсь признавать, что это невозможно.
Эйдан знал об этом ее свойстве. Она уцелела, потому что отказывалась поступиться надеждой. Поэтому он не мог ничего сказать ей до своего ухода. Ведь зная, что он не вернется, она непременно попытается остановить его.
— Готовься к завтраку, — сказал он, отпуская ее и колоссальным усилием воли удерживая на лице беззаботную улыбку.
Их пальцы оставались соединенными, пока он не ступил на лестницу и не отправился в столовую, где расположил книги так, чтобы его цели и мотивация были ясны. Он не мог допустить, чтобы она думала, будто он покинул ее или его забрали. Ему требовалось, чтобы она знала причину его ухода и смогла жить с этим дальше. Принять это как данность. Оставить позади и двигаться дальше.
Поначалу она ничего особенного не заметит, но потом, когда присмотрится повнимательнее, все поймет.
Записку он оставил напоследок: выдвинул стул и глубоко вздохнул, прежде чем написать прощальные слова.
Попрощаться открыто, лицом к лицу, у него не было сил. Сложив бумажку, он поднес ее к губам, поцеловал и положил на разворот книги, которую забрал у Шерона.
Вторая книга, в украшенном драгоценными камнями переплете, содержавшая сведения о Стоунхендже и расположении звезд, казалось, была мало, если вообще как-то связана с секретами Старейших. Похоже, она предлагала больше загадок, чем решений, подобно некой головоломке, становящейся все сложнее по мере углубления.
Он машинально провел пальцем по расшифрованному тексту.
«Берегись Ключа, что открывает Запор и обнажает Правду».
Каждое из этих слов обрушилось на него, как страшной силы удар. Некоторое время он сидел неподвижно, со свистом вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы.
Ключ вовсе не должен был отворить Врата для Кошмаров. Он должен был открыть нечто, чего Старейшие открывать не желали. Поэтому они охотились за Ключом. Поэтому стремились уничтожить его.
Но почему Ключом должен был являться Спящий и почему присущие ему особенности имели такое значение, оставалось для него загадкой. И амулет…
Эйдан с дрожью закрыл глаза. Здесь, в древнем манускрипте, он нашел изображение камня, подаренного ему давным-давно Шероном. Реликвии древнего мира. Части пророчества, которым Старейшие никогда ни с кем не делились. Камень должен был защитить ее, усилить ее способности в Сумерках. Она и без него смогла сотворить дверь, а с помощью амулета, как надеялся Эйдан, сможет и вовсе не подпустить к своим снам ни Стражей, ни Кошмары. Сможет наконец спать спокойно.
Поначалу, разобравшись с этой частью текста, он растерялся, не понимая, почему столь важный артефакт был вручен ему, мужчине, который по ночам отправлялся к Спящим, среди которых мог оказаться Ключ. Почему не спрятать его подальше?
Потом он продолжил чтение.
Ключ. Запор. Страж.
Лисса являлась Ключом, о чем свидетельствовало свечение амулета, являвшегося Запором. Сам он, чего не мог не признать, являлся Стражем. И что становилось итогом сочетания этих трех сущностей?
Конец того Мироздания, каким мы его знаем ныне.
Дальнейшая расшифровка была фрагментарной. Многие слова были совершенно незнакомы. Но одни понять удавалось. А значение других не вызывало сомнений. Разрушение. Истребление. Сказать, что это не звучало неприятно, было бы сильным преуменьшением.
Ему следовало вернуться в Сумерки за ответами и держаться подальше от Лиссы. И интересовала его вовсе не возможность сотворения разлома: требовалось выяснить, что именно в способности Лиссы заглядывать в Сумерки и управлять снами столь устрашало Старейших. Почему, скажем, любознательный Страж вроде него не виделся им подобной угрозой? И камень. Что он собой представляет? Какова его цель? Почему он был вручен ему?
И что все это в совокупности значит? Чего в конечном счете желают Старейшие, добра или зла? Он не знал этого, но не мог не думать о том, что, будь их дело правым, они свободно делились бы своими познаниями со Стражами. А ведь они не просто утаивали сведения, но и откровенно лгали. Утверждали, например, будто переход в этот мир возможен лишь в одном направлении, но часть расшифрованного текста убеждала его в обратном. Зачем, спрашивается, потребовалось Старейшим скрывать возможность свободного перемещения между их измерением и этим пространством? И это был лишь один из множества вопросов, остававшихся без ответа.
Но если он ошибался насчет путешествия туда и обратно, то, возможно, мог снова проснуться в этом мире. Эйдан заскрипел зубами, так как не мог допустить, чтобы его присутствие подвергало Лиссу угрозе. Опасность необходимо было предотвратить. Любыми средствами, какие потребуются.
Душ наверху отключился, и это побудило его к действиям. Быстро ополоснувшись в ванной на нижнем этаже, он перешел на кухню, внутренне собираясь с силами в преддверии быстро приближавшейся разлуки.
* * *
Услышав негромкую птичью трель, извещавшую его, что все спокойно, Коннор, стиснув зубы, вошел в храм Старейших. Пользоваться средствами связи в данной ситуации не представлялось возможным, поскольку их бы сразу засекли со всеми вытекающими последствиями. В данном случае предстояло провести тайную операцию. Такие он любил больше всего.
Часового у входа Филип снял с помощью духового дротика со снотворным, который, как только оно подействовало, извлек из шеи поверженного, не оставив улик. Караульный придет в себя со смутным ощущением того, что его сморил сон, быть может, просто от скуки. Коннор собирался проделать то же самое с одиноким охранником в контрольном помещении. Они надеялись, что если все пройдет в соответствии с тщательно разработанным планом, то их не поймают. А если к тому же они получат ответы на волнующие их вопросы, то операцию можно будет считать чрезвычайно успешной.
Держа все это в голове, Коннор, бесшумно скользя в тени, ступил в центральный коридор, ведущий к хайдэну. Проход слева вел к жилым помещениям Старейших, а справа — к укромному открытому дворику для медитаций.
Пока все хорошо.
Вибрация под ногами привлекла внимание Коннора к полу. Камень мерцал, приобретая прозрачность, и на миг ему показалось, что сейчас плиты растворятся и он провалится в расстилавшееся внизу бездонное звездное пространство. В инстинктивном стремлении спастись, он бросился к стене. Но пол остался прочным, а на смену звездной бездне пришел многоцветный вращающийся калейдоскоп.
Коннор выругался.
Завороженный этим зрелищем, он замер, гадая, реальная то картина или какая-то проекция. Но, понимая, что времени у него в обрез, Коннор заставил себя наплевать на вызываемое прозрачным полом головокружение и двинуться дальше. С каждым его шагом цветные круги под ногами разбегались в стороны, словно он шагал по мелким радужным лужам. Впереди показался высокий арочный проем, и он, прижимаясь спиной к стене, осторожно подобрался к входу и заглянул внутрь. Там находился Старейший, склонившийся над освещенной консолью.
Вытащив висевший у бедра кинжал, Коннор отвел руку в сторону так, чтобы клинок поймал отражение его сосредоточенно работавшей мишени, поразить которую следовало с одного выстрела. В случае промаха он будет обнаружен и ему не избежать самого сурового наказания.
Держа в другой руке духовую трубку, он терпеливо ждал, не обращая внимания на струившийся по вискам пот. Когда Старейший наконец отвернулся, чтобы взять со стеллажа позади него какую-то книгу, Коннор вступил в проем, выпустил крохотный дротик в находящегося на совсем небольшом от него расстоянии Старейшего и снова метнулся обратно. Спустя мгновение глухой звук падения тела известил его о том, что Старейший потерял сознание.
Прежде чем войти в помещение, Коннор свистнул, извещая Филипа о том, что этот этап завершен успешно, и засек время. Действие снотворного было непродолжительным.
— Поведай мне свои тайны, — пробормотал он.
Перед ним находилась круглая панель управления со светящимися кнопками, а над ней, на выступе, располагалось с дюжину маленьких видеоэкранов, на которых отслеживались действия различных Стражей, исполнявших свои задания. Коннор замер, осмысливая то, что ему открылось.
Стражи всегда считали, что все совершаемое ими в потоках подсознания Спящих сугубо интимно. Оказалось, ничего подобного. А стало быть, Старейшие были в курсе того, как развивались отношения Кросса с его Спящей. Возможно, даже способствовали этому, направляя его к ней. И допустили, чтобы эти отношения зашли так далеко, вовсе не по неведению, а вполне сознательно.
Заинтригованный и устрашенный этой мыслью, Коннор принялся за дело: набирая команды, стал выискивать архивные записи, которые могли бы подтвердить или опровергнуть его догадку. Быстро оглянувшись, он отметил, что пол в коридоре, на котором сейчас никто не стоял, снова приобрел вид непрозрачного мрамора. Да уж, не слишком ли много странностей в этом мире, который казался ему таким понятным.
Коннор с горечью вспомнил, как все эти годы насмехался над подозрениями и догадками Эйдана, с пренебрежением отмахивался от них. Секс и сражения полностью захватили его, и только сейчас ему открылось, сколь все это было поверхностно. Реальность оказалась куда сложнее, чем не слишком рьяные поиски чего-то, предсказанного столетия назад.
Кто они вообще такие, эти Старейшие? Кто возлагает на них обязанности? Что так меняет их внешность? И откуда они узнали насчет Ключа? Почему мы не стареем? Ты что, ни разу в жизни ни о чем таком не задумывался?
Ты задаешь слишком много вопросов, Кросс.
Тупица. А ведь он в жизни не отправился ни на одно задание, не продумав, как ему казалось, каждую деталь ситуации. И вот, пожалуйста, оказывается, все это время он понятия не имел о том, что творится на самом деле.
— Ну уж хватит! — Плечи его развернулись, что явилось внешним признаком решительного переосмысления всей его жизни. — Все это должно измениться!
И тут он замер, внезапно услышав свое имя. Он попытался понять, откуда оно донеслось. Оно прозвучало снова, и его округлившиеся глаза поднялись к мониторам.
— Кросс.
На самом крайнем экране справа он увидел сон Эйдана… и Эйдана.
* * *
Протирая лицо лосьоном, Лисса одновременно обдумывала дилемму и гадала, что Эйдан может предпринять в сложившейся ситуации и может ли хоть что-нибудь. Помочь ему в расшифровке старинных книг она не могла, так как не знала языка, однако она заметила, что он купил несколько современных изданий, причем все они так или иначе имели отношение к Стоунхенджу. Она понятия не имела о том, чем вызван его интерес к данному месту, но собиралась это выяснить.
И уж вне зависимости от того, что именно придется для этого делать, она решительно не собиралась допускать, чтобы он вот так взял и исчез из ее жизни. Тем более после того, чем поделился с нею нынешним утром. Ее бессмертный воитель всю свою несказанно долгую жизнь провел, не ведая, что такое любовь, пока не встретил ее. Ныне она стала его сном, его воплощенной грезой, и то был подарок судьбы, от которого Лисса не собиралась отказываться без боя.
Войдя из ванной в спальню, она замерла — Эйдан лежал на кровати и спал. На лице ее расплылась улыбка, сердце радостно забилось.
— Бедняжка, дорогой мой. Даже любовникам из снов порой необходим отдых.
Босиком, придерживая у груди полотенце, в которое была завернута, она прошла по светло-желтому коврику с коротким ворсом к кровати и присмотрелась к его наряду: черным, в обтяжку брюкам и парной к ним безрукавке. В отличие от купленной им вчера одежды, эта сидела на нем как влитая, словно вторая кожа, и при этом не стесняла движений. Незнакомый материал и отсутствие швов напомнили ей о том, что они из разных миров. С замиранием сердца Лисса вбирала в себя его облик, суровые, резкие, но смягченные сном черты. Если не считать серебристых прядей на висках, он выглядел примерно ее ровесником, не старше тридцати лет.
— Как ты красив, — прошептала она и, наклонившись, поцеловала его. — Я люблю тебя.
Эйдан крепко спал.
Продолжая с нежностью поглядывать на него, Лисса надела хлопковое мини-платье с цветами пастельных тонов. Ей необходимо было выпить хотя бы чашку кофе. Лисса была уже на середине лестницы, когда услышала знакомый голос:
— Лисса?
Остаток пути вниз она проделала в спешке.
— Привет, мама.
— Что у тебя там с дверью? — спросила мать, указывая босоножкой на каблуке на расколотую плитку.
— Я что-то уронила.
— Кувалду? — (Лисса рассмеялась.) — Тебе бы только хихикать. — Ее мать подняла голову, прищурилась и тихонько присвистнула. — Ого, а твой парень, кем бы он ни был, видать, не промах. С ходу устроил медовый месяц, а?
— Мама!..
Качая головой, Лисса отправилась на кухню за кофе и обнаружила там накрытую тарелку крекеров с арахисовым маслом и посыпанным сверху изюмом.
— Это еще что такое? — спросила мать с расширенными от удивления глазами, что совсем было на нее непохоже.
В шифоновой цветастой юбке и ажурном голубом топе Кэти, как всегда, выглядела сказочно. Говоря, она беспрерывно жестикулировала, и тонкие золотые браслеты на ее запястьях оживленно позвякивали.
— Это завтрак.
— Тебя что, снова уговорили присмотреть за Джастином?
— Ну уж нет. Это мой завтрак.
Лисса взяла крекер и откусила кусочек. Казалось, что вкуснее ей в жизни ничего не доводилось пробовать. Да и как могло быть иначе, если приготовлено все было любящими руками и напоминало об их ночном перекусе.
— Хм, — поморщилась ее мать. — Ну и где он?
— Кто?
Лисса налила чашку кофе, добавила сливки и заменитель сахара и смыла липкое арахисовое масло.
— Не прикидывайся дурочкой. Я хочу с ним познакомиться. Давно не видела, чтобы ты так здорово выглядела.
Улыбаясь, Лисса взяла еще один крекер и прошла к своему любимому стулу у барной стойки.
Мать последовала за ней и, увидев множество книг, нахмурилась:
— Он у тебя что, профессор? — А затем, присмотревшись к томикам, добавила: — Или студент?
— Что-то в этом роде.
— Зачем темнить? Не люблю этого.
На миг Лисса напряглась, боясь, что ей придется объясняться насчет тома, украшенного драгоценными камнями, но он оказался заваленным бумагами, так что, к ее облегчению, вопрос отпал.
— Больно ты любопытна.
— Стоунхендж, а? Мне всегда хотелось там побывать.
— А мне нет.
Ей и слышать не хотелось ни о чем, что могло означать разлуку с Эйданом. Ей хотелось так много узнать о нем, показать ему, разделить с ним. Он рассказывал, что знает о ней все, потому что в Сумерках заглядывал в ее мысли, и ей требовалось время, чтобы узнать его так же хорошо.
— Он что, в магазин отправился? — спросила, оглядевшись по сторонам, Кэти. — Небось, увидев твой странный завтрак, решил купить настоящей еды. Ну правда, Лисса. Нельзя же кормить мужчину… вот этим.
— Он спит наверху.
— О-о-о!
Лисса тут же пожалела о сказанном, потому что и возразить не успела, как ее мать устремилась к лестнице. Она только и смогла, что броситься следом с шипением:
— Мама, это слишком даже для тебя.
— Не дергайся. Обещаю, я его будить не буду. — Заглянув в спальню, она застыла и некоторое время ошарашенно молчала, после чего пробормотала: — Господи! Он настоящий!
— Нет, конечно. Разве не видишь, надувной. Высшего класса.
Мать оглянулась через плечо:
— Ну ты даешь! — Ее взгляд вернулся к постели. — И где ты только его подцепила? Там, случайно, еще таких не завалялось?
— Это он меня нашел, не помнишь?
И слава богу, что так случилось. Лисса даже на цыпочки встала, чтобы посмотреть на него самой. Эйдан Кросс, спавший в ее постели, представлял собой необыкновенно эротическое зрелище.
Некоторое время обе женщины молчали, зачарованные видом этого великолепного представителя мужского рода, и тишину нарушало только дыхание. Потом мать шагнула в спальню…
…и тут кот внезапно злобно зарычал. От неожиданности Кэти подскочила и закричала, напугав Лиссу, которая тоже подпрыгнула и завизжала. Но Эйдан даже не шелохнулся.
Лисса знала, что вопли ее матушки и мертвого разбудят, да и ее испуганный голос вполне годился для той же цели. У нее сжалось сердце. Что-то было не так.
— Мама, тебе придется уйти.
— Почему?
— У меня в постели крутой парень. Сама должна понимать.
Крутой парень, который не шевелится и не реагирует на происходящее.
— Ну, не знаю, как ты собираешься его будить, если на него никак не подействовали вопли двух женщин сразу. Бедняга. Гляжу, ты его вусмерть заездила. — Кэти направилась к лестнице, прижимая руку к сердцу и бормоча: — А зверь твой, Лисса, какой-то одержимый. С таким котом в доме ты вообще не сможешь подойти к мужчине.
— Об этом не беспокойся.
Как никогда поспешно, она, вдыхая по пути знакомый запах «Коко Шанель», проводила мать до выхода, не преминув на прощание на всякий случай сказать:
— Я люблю тебя, мама. Очень.
— Я знаю, детка. — Она погладила дочь по голове, отчего к глазам той подступили слезы. — Как думаешь, есть у меня шанс когда-нибудь увидеть твоего Сонника бодрствующим?
Лисса распрямила плечи:
— Я сделаю для этого все, что смогу. Обещаю.
* * *
— Коннор, черт побери! Ты, нахрен, где?
Как и положено Спящему, Эйдан полностью осознавал среду, в которой пребывал. Однако от обычного Спящего его отличала ущербность создаваемого им потока, что производило эффект затуманенного стекла. Коннор потратил несколько драгоценных мгновений, размышляя, связаться ли ему с другом прямо отсюда, с панели управления, или лучше свалить. В конечном счете он стер с храмовых носителей все записи за последние несколько минут и пошел к выходу, где встретил Филипа.
— Кросс вернулся в Сумерки в сонном состоянии.
Филип нахмурился, потом кивнул:
— Отправляйся к нему. А я пошурую в контрольном помещении, посмотрю, не нарою ли чего.
— Это слишком опасно. У тебя ведь не будет никого, кто смог бы прикрыть твою задницу.
— Ну и хрен с ним! — фыркнул Филип. — Раз уж мы все это затеяли и зашли так далеко, я не допущу, чтобы все усилия пошли прахом. Шансы на то, что нам выпадет второй случай, стремятся к нулю, и ты сам это прекрасно понимаешь.
— Значит, нужно найти другой путь. Но такое дело в одиночку не совершить.
— Ты попусту теряешь время. И слова.
Коннор застонал и выругался. Выбора у него не было. Он должен был отправиться к Эйдану и знал, что, как только уйдет, Филип все равно поступит по-своему.
— Тебя поймают и надерут задницу.
— Вот и ладно. Двигай.
Обогнув здание, Коннор вышел на травянистое плато позади храма и совершил прыжок, быстро проскользнув мимо дома Эйдана к высокой горе, а потом и за нее. Перед ним расстилалась долина Снов: широкие снопы золотистого света поднимались с ее дна и, пронизывая туманные небеса, пропадали из виду. Попеременные потоки неосознаваемых мыслей распространялись повсюду, насколько мог видеть глаз. Кружащиеся тени и жгуты черного дыма указывали на Кошмары, проникавшие в долину, несмотря на все усилия Стражей. В отличие от Врат поле боя здесь не напоминало ад, хотя ставки были столь же высоки.
Перемещаясь с максимально возможной скоростью, он достиг наиболее удаленной от храма границы долины и нырнул через возвышение туда, где над уходящим в сторону обнажением скальной породы поднимался мерцающий луч бледно-голубого света, представлявший собой поток сознания Эйдана.
Коннор уже был здесь прежде по странному, случайному стечению обстоятельств. То, что гладкая поверхность камня на высочайшей точке отразила едва различимый свет, а он это заметил, явилось исключительным везением. Коннор обратил внимание на аномалию, возвращаясь с задания, а последующее расследование повлекло за собой короткую встречу, которой, впрочем, хватило, чтобы узнать, что Кросс благополучно добрался до мира смертных, и увидеть изображение контрольного помещения Старейших.
Ступив в холодный луч, Коннор переместился в сон Эйдана. Его лучший друг в качестве места встречи вообразил крыльцо своего дома, место, подходящее для них обоих.
— Время ты выбрал хуже некуда, Кросс.
Когда Коннор приблизился, Эйдан потер рукой шею:
— Как я подозреваю, реальность еще хуже.
Скрип ступеней крыльца привлек внимание их обоих к подошедшему к ним Старейшему. Затеняющий лицо капюшон делал его неузнаваемым, однако то, как напрягся Эйдан, заставило Коннора насторожиться. Но с опозданием. Прежде чем он успел подумать о том, чего следует опасаться, капюшон был отброшен назад — и из глубины облачения хлынули Кошмары.
