Глава 11
Вот почему еще я не люблю газировку: от нее сразу хочется в туалет. Представить только, сижу в автобусе, смертельно хочется писать, а там такой крошечный туалет, не повернуться, не туалет, а спичечная коробка. Нет уж, лучше заранее схожу здесь, на автовокзале. Недопитую бутылку с содовой по пути отправляю в урну.
Заглядываю по очереди в первые три кабинки, везде жуткая грязь, дохожу до четвертой. Ладно, сойдет. Закрываюсь, вешаю сумки на крюк, привинченный к двери. Обкладываю стульчак толстым слоем туалетной бумаги – не дай бог, подхвачу какую-нибудь заразу, – по-быстрому делаю свое дело. А теперь самое главное. Упираю ногу в унитаз, чтобы не смывалось автоматически (здесь для этого установлен специальный датчик), застегиваю пуговицы на джинсах, снимаю с крюка сумки, открываю дверцу – все это проделываю, не отрывая ноги.
И пулей вылетаю из кабинки, слыша за спиной шум спускаемой воды.
Во всем виновата телепрограмма «Разрушители легенд». Несколько месяцев я чувствовала себя униженной, словно меня облили помоями, когда посмотрела сюжет о том, что во время смыва в туалете на тебя рассеиваются миллионы невидимых микробов.
Освещение в туалете более тусклое, чем в зале ожидания. Мигает один флуоресцентный светильник. По углам сетки паутины с дохлыми мухами и дремлющими пауками, которые поджидают новых жертв. И жутко воняет. Подхожу к зеркалу, ищу на полке сухое место, чтобы поставить сумки, мою руки. Здрасьте, бумажных полотенец нет. Правда, на стенке висит ужасный вентилятор, который ничего не сушит, только воду разбрызгивает. Вытираю руки о джинсы, но тут замечаю сушилку с большой серебристой кнопкой. Жму на нее, сушилка оживает. Господи, какой отвратительный звук!
Делаю вид, что сушу руки, а сама понимаю, что джинсы гораздо лучше, и замечаю в зеркале какую-то тень. Поворачиваюсь, сушилка сразу выключается, и в туалете наступает полная тишина.
На входе в туалет стоит мужчина и молча смотрит на меня.
Сердце подпрыгивает, во рту становится сухо.
– Здесь женский туалет, – замечаю я.
Бросаю взгляд на свои сумки. У меня есть какое-нибудь оружие? Есть, я прихватила с собой нож, но что от него толку, если он лежит в застегнутой сумке, а сумка далеко?
– Извините, перепутал.
Слава богу, извинился, теперь надо побыстрей делать отсюда ноги.
Но мужчина не уходит. На нем старые, грязные кроссовки, линялые и заляпанные пятнами джинсы. Это уже не очень хорошо. Если он и вправду случайно попал сюда, то смутился бы и ушел, виляя хвостом.
Иду к сумкам и краем глаза вижу, что он делает несколько шагов по направлению ко мне.
– Я… Не бойтесь меня, – говорит он.
Быстро открываю сумку, роюсь в поисках ножа, одновременно стараясь не спускать с него глаз.
– Я видел вас в автобусе. – Он продвигается все ближе. – Меня зовут Роберт.
Резко поворачиваю голову, чтобы видеть его.
– Послушайте, вам нельзя сюда заходить. И здесь не место для знакомств. Уходите немедленно. Слышите?
Наконец нащупываю нож, крепко сжимаю, не вынимая руки из сумки. Пальцем давлю на металлическую кнопку, чтобы нож раскрылся. Слышу щелчок: лезвие выскочило.
Мужчина останавливается в двух метрах от меня, улыбается. Зачесанные назад черные волосы лоснятся. Да, теперь я вспомнила его, он сел в автобус со мной еще в Теннесси.
«Боже мой, неужели он все это время следил за мной?»
Достаю нож, держу так, чтобы он понял: я готова в любой момент, не колеблясь, применить его.
А он все стоит и улыбается. И это пугает меня еще больше.
Сердце, кажется, сейчас выскочит из грудной клетки.
– Убирайся отсюда, свинья! Иначе, сволочь, живот распорю, понял?
– Не бойся, я тебе ничего не сделаю, – отвечает он, продолжая зловеще улыбаться. – Я денег дам, много денег, а ты просто отсоси, и все… Мне больше ничего не надо. Выйдешь отсюда на пятьсот баксов богаче, а я сразу все забуду. Каждый получит свое…
Набираю полные легкие воздуха и ору во всю глотку. Вдруг вижу, как по стенке мечется еще одна тень и стремительно бросается на мужика… Господи, Эндрю! Он отшвыривает мужика к стене, тот спиной шмякается о зеркало. Стекло разбивается вдребезги, осколки разлетаются по всему полу. Отпрыгиваю с визгом, ударяюсь о сушилку спиной, и она снова с ревом оживает. Нож падает на пол. Он лежит у моих ног, но мне страшно нагнуться и поднять его.
С остатков разбитого зеркала капает кровь. Эндрю, схватив мужчину за ворот, отрывает его от стены. Размахивается, и его тяжелый кулак с силой врезается в ошалевшую физиономию. Хрясь! От этого звука мне становится тошно. Из носа бедняги брызжет кровь. Еще удар, и еще… Эндрю молотит его, как боксер грушу, голова мужика уже безвольно свесилась набок, как у пьяного, и только мотается из стороны в сторону. Но Эндрю этого мало. Он хватает его за плечи, приподнимает над полом и два раза впечатывает в покрытую кафельной плиткой стену.
Мужчина теряет сознание.
Эндрю отпускает его, тот падает на пол. Череп с отвратительным стуком ударяется о плитку. А Эндрю все стоит над ним, будто ждет, что он снова встанет, и во всей его позе, в бешеной ярости, которой пышет его лицо, во взгляде, каким он смотрит на поверженного и лежащего без сознания противника, есть что-то пугающее.
Я стою и, едва дыша, созерцаю немую сцену.
– Эндрю, – спрашиваю я, собравшись с духом, – ты в порядке?
Он резко поворачивается ко мне:
– Что?
Мотает головой, щурится, словно сам не верит в то, что видит перед собой. Подходит ко мне.
– В порядке? О чем ты? – Он хватает меня за руки и пытливо смотрит мне в лицо. – Об этом я должен тебя спросить.
Я не выдерживаю его напряженного взгляда, пытаюсь отвести глаза, но голова его следует за моей. Он встряхивает меня, заставляя смотреть на него.
– Да… Я в порядке… – лепечу я. – Спасибо тебе.
Эндрю прижимает меня к своей твердой как камень груди, обнимает, да так крепко, что кажется, я сейчас задохнусь.
– Надо вызвать копов, – говорит он, снова отстраняя меня.
Я киваю, он берет меня за руку и выводит из туалета в мрачный, полуосвещенный коридор.
Но когда полиция прибывает на место, мужчины там уже нет.
Делаю предположение, что он слинял сразу же, как мы ушли, и Эндрю согласен со мной. Наверное, пока он звонил по телефону, удрал через черный ход. Мы оставляем полицейским его описание и наше заявление. Они хвалят Эндрю, впрочем довольно сдержанно, за то, что подоспел вовремя и действовал решительно, но ему, похоже, не до разговоров с ними.
Мой автобус отбыл в Техас минут десять назад, и я снова застряла в Вайоминге.
– А я думал, ты едешь в Айдахо, – бормочет Эндрю.
Я сама не заметила, как проговорилась про свой уехавший в Техас автобус.
Закусываю губу, перекидываю ногу на ногу. Мы сидим на автостанции прямо перед входом, смотрим, как входят и выходят пассажиры.
– Передумала, еду в Техас, – говорю я – а что еще остается, – хотя понимаю, что он меня поймал и что скоро придется кое в чем признаваться. – А я думала, ты уехал на такси, – парирую я, чтобы оттянуть время.
– Я и уехал. Но ты мне зубы не заговаривай. Признавайся, почему не едешь в Айдахо?
Я вздыхаю. Догадываюсь, что он не отстанет, пока не вытянет из меня правду, поэтому выбрасываю белый флаг.
– Нет у меня никакой сестры в Айдахо, – признаюсь я. – Я просто путешествую, вот и все.
Слышу, вздыхает, но как-то нервно, даже раздраженно.
– Нет, не все, – возражает он. – Всегда есть что-нибудь еще. Ты что, в бегах?
Поднимаю наконец глаза, гляжу ему прямо в лицо:
– Ни в каких не в бегах… В общем, это не то, что ты имеешь в виду. С законом у меня все в порядке.
– А с чем тогда не в порядке?
Пожимаю плечами:
– Просто решила на время уехать из дома.
– Так ты сбежала из дома?
Нетерпеливо вздыхаю, гляжу ему в глаза, ох какие зеленущие, как огни светофора.
– Нет, не сбежала. Просто надо было уехать, и все.
– И ты отправилась на вокзал и одна запрыгнула в автобус?
– Да.
Этот допрос начинает меня уже раздражать.
– Тебе придется рассказать мне все, – говорит он безжалостным тоном.
– Послушай, я тебе, конечно, очень признательна, ты спас меня от этого подонка. Честное слово, спасибо тебе большое. Но это не дает тебе права совать нос в мои дела.
По лицу его бежит легкая тень. Кажется, обиделся.
У меня сразу сжимается сердце. Но с другой стороны, ведь правда: я не обязана выворачивать перед ним душу.
Он, кажется, сдается, смотрит прямо перед собой, положив ногу на ногу.
– Я еще в Канзасе заметил, что этот сукин сын наблюдает за тобой, сразу, как только сел в автобус, – сообщает он, и я навостряю уши. – Ты не видела, а я видел и стал следить за ним. – Эндрю говорит, все еще глядя вперед, но я уже не отрываю от него глаз. – Ну вот, я дождался, пока он сядет в такси и уедет, и только когда был уверен, что ты в безопасности, уехал сам. Но странное дело, по дороге в больницу меня вдруг охватило дурное предчувствие. Сказал таксисту, чтобы высадил меня у ресторана, заказал поесть. Сижу, а предчувствие не проходит.
– Постой, – перебила я, – ты что, не поехал в больницу?
Он поворачивает ко мне голову.
– Нет, я почему-то подумал, что если поеду, то… – он снова отводит глаза, – увижу умирающего отца и забуду про дурное предчувствие. – (Я понимаю и молчу.) – Тогда я поехал к отцу домой, взял его машину, стал колесить по городу, потом не выдержал и примчался сюда. Остановился напротив автостанции, сижу жду… и дождался: гляжу, останавливается такси, а оттуда вылезает этот урод.
– А почему сразу меня не нашел, почему остался в машине?
Задумчиво смотрит вниз:
– Просто не хотел тебя беспокоить.
– Интересно, как это могло меня обеспокоить?
Кажется, я начинаю улыбаться.
Эндрю снова смотрит на меня, и я вижу, как на лицо его постепенно возвращается обычное для него игривое и слегка нахальное выражение.
Он разводит руками:
– Ммм… Ну, представь… ты познакомилась в автобусе со странным типом, потом ты с ним прощаешься, а через несколько часов он вдруг заявляется снова и садится рядом. Что бы ты о нем подумала?
На лбу его образуются складки.
– Да-а, это почти так же дико, как и предложение отсосать за пятьсот баксов, тебе не кажется? – Я смеюсь.
– Нет, совсем не кажется. Ничего похожего. – Он пытается скрыть улыбку, но у него не выходит. – Ну и что ты теперь собираешься делать, а, Кэмрин?
Лицо его снова серьезно, и моя улыбка тоже гаснет.
– Сама не знаю, – качаю я головой. – Подожду следующего автобуса в Техас.
– Почему в Техас?
– А почему нет?
– Ты что, серьезно?
Хлопаю ладонями по коленкам:
– Почему-почему… Не хочу домой возвращаться, вот почему! Пока не хочу.
Надо же, кричу на него, а он и бровью не ведет.
– А почему ты «пока» не хочешь возвращаться домой? – спрашивает Эндрю спокойно, но настойчиво. – Выкладывай как на духу, потому что я от тебя не отстану, особенно после того, что с тобой тут произошло.
Складываю руки на груди, на него не смотрю.
– Ну, тогда сиди тут и жди, когда придет мой автобус, а он придет еще не скоро.
– Ну уж нет, дорогая. Ни на какой автобус ты больше одна не сядешь. Техас… Шманхас. Айдахо… Шмандахо. Да какая разница… Никуда ты не поедешь – и точка. Это опасно, а ты, я вижу, девочка умненькая-благоразумненькая. Поэтому мы с тобой сделаем так…
Я даже моргаю от изумления: да что он о себе возомнил, откуда такая самонадеянность?
– Буду сидеть тут с тобой до утра. Времени хватит, чтобы решить, что делать: либо я покупаю тебе билет на самолет домой, либо ты звонишь кому-нибудь, чтобы за тобой прилетели и отвезли опять же домой. Выбирай.
Гляжу на него как на сумасшедшего.
Но по глазам вижу, что настроен он решительно.
– В Северную Каролину я не вернусь.
Эндрю вскакивает со стула и становится напротив:
– Хорошо, тогда я еду с тобой.
Гляжу на него, сощурившись: глаза горят, скулы выступают еще больше, и взгляд от этого кажется еще ярче. По спине у меня бежит холодок.
– У тебя что, не все дома? – Я пытаюсь отделаться шуткой, но он остается серьезным, и тогда я меняю тон. – А как же твой отец?
Он стискивает зубы, огонь в глазах гаснет.
Отворачивается, но, похоже, новая мысль приходит ему в голову, и он снова смотрит на меня:
– Тогда поехали со мной.
«Что-о? Ну уж это совсем дико…»
Но теперь в глазах его читается не прежняя решительность, а надежда. Он снова садится рядом.
– Подождем до утра, – продолжает он, – ведь ты не согласишься на ночь глядя бросить эту станцию и ехать неизвестно куда, да еще с таким странным типом. Я прав? – Смотрит на меня искоса, в глазах вопрос.
– Конечно, – отвечаю я, хотя уже почти уверена, да что там «почти», уверена на сто процентов, что ему можно доверять… Ради бога, ведь он спас меня, если б не он, тот тип меня изнасиловал бы!
Да-да, в нем нет ничего такого, чего можно было бы бояться, с ним я не чувствую никакого страха, как чувствовала, например, с Деймоном, когда тот прибежал меня спасать. Нет, у Деймона в глазах горел совсем другой огонь, когда он смотрел на меня в ту ночь на крыше. А в глазах Эндрю я вижу только участие и заботу.
Но как я вдруг возьму вот так прямо и поеду с ним? Нет, так нельзя.
– Хороший ответ, – говорит он, явно довольный, что я оказалась, как он и надеялся, действительно «умненькой» девочкой. – Итак, ждем до утра, – продолжает он, – а чтобы ты совсем уж была спокойна, поедем в больницу не на моей машине, а на такси.
Я радостно киваю: надо же, продумал и это. Но не признаюсь, что сама еще не успела подумать на эту тему. Я хочу сказать, что и так уже верю ему, но он, словно хочет убедиться, что еще не совсем верю, окольным путем дает мне урок осторожности.
Мне становится стыдно, что ему приходится «учить меня» таким вещам.
– А потом из больницы едем сюда, и я провожаю тебя, куда ты захочешь. – Протягивает руку. – Договорились?
Я еще секунду смущенно размышляю, но одновременно восхищаюсь, как ловко и разумно он все это устроил. Киваю, сначала как бы неохотно, потом еще раз, уже с большей уверенностью.
– Договорились, – бормочу я, пожимая ему руку.
Если честно, с его планом я не совсем согласна. Зачем он все это делает? Ведь у него своя жизнь и нормальная семья, в отличие от моей.
«Безумие какое-то! Да кто он мне, этот парень?»
Мы сидим на станции уже несколько часов, болтаем о всяких пустяках, но мне ужасно нравится с ним разговаривать. Каждую секунду я наслаждаюсь общением с ним. Рассказываю, как не выдержала и попробовала содовой, потому и оказалась в туалете, а там эта сволочь, а он смеется, говорит, что у меня просто слабый мочевой пузырь. Втихаря обмываем косточки проходящим мимо пассажирам: этот какой-то чудик на вид, тот похож на мертвеца, словно неделю ехал в автобусе и глаз не сомкнул. Снова съезжаем на классический рок, начинаем спорить, но спор быстро заходит в тупик, и каждый остается при своем мнении.
Когда он слышит, что я не считаю «Роллинг стоунз» крутой группой и предпочитаю Пинк, то сильно бледнеет. Кажется, я больно ранила его в самое сердце. Он даже ладонь положил на грудь с левой стороны и горестно откинул назад голову. Очень театрально, я аж рот раскрыла. И смешно. Невозможно было не засмеяться, глядя на его застывшее как камень лицо с судорожной улыбкой на губах.
Когда рассвело, мы встали и двинулись к выходу, и я на секунду остановилась и заглянула ему в лицо. Легкий ветерок шевелил его каштановые волосы. Он с улыбкой наклонил голову и замахал рукой:
– Идем, идем, чего встала, договорились же.
Я улыбнулась в ответ и кивнула:
– Да, конечно.
Взяла его за руку и скользнула вслед за ним на заднее сиденье такси.
Глядя на него, я думала о том, что давно уже не смеялась так много и весело, с того самого времени, как погиб Иэн. Даже Натали не могла развеселить меня, как ни старалась. Она из кожи вон лезла, чтобы помочь мне выйти из жуткой депрессии, но что бы она ни предпринимала, все было без толку, а вот Эндрю удалось это сделать за несколько часов, не прилагая особых усилий.
ЭНДРЮ
