ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

«Ты опять за свое?»

Этот вопрос вертелся у Джулии на языке, но, учитывая тему разговора, она промолчала, поскольку такое замечание не слишком вязалось с заявлением Габриеля.

— Я опасаюсь, что, если мы снова займемся любовью, это помешает переменам, через которые мы должны пройти, — сказал он.

— Значит, ты хочешь ждать?

Габриель бросил на нее обжигающий взгляд:

— Нет, Джулианна, я не хочу ждать. Я хочу заняться с тобой любовью немедленно и не останавливаться до конца недели. Но я знаю: мы должны обождать.

У Джулии округлились глаза. Она поняла: Габриель не шутит.

Он нежно поцеловал ее:

— Если мы намерены быть партнерами, между нами должно существовать доверие. Если твой разум мне не доверяет, как ты можешь доверить мне свое тело?

— По-моему, однажды ты это уже говорил.

— Мы прошли полный круг. — Габриель откашлялся. — И недопонимания быть не должно. Когда я говорю о доверии, то имею в виду полное доверие. Надеюсь, со временем твой гнев погаснет и ты меня простишь. Надеюсь, мы научимся оберегать друг друга и при этом не вызывать кризисных состояний. — Габриель посмотрел на нее, ожидая ее реакции. — Мне следовало подождать до тех пор, пока ты не уйдешь с моего потока. Но я успокаивал себя: раз мы не занимаемся сексом, то не нарушаем правила. Увы, я ошибался, а расплачиваться за это пришлось тебе… Ты мне не веришь, — сказал он, следя за ее глазами.

— Почему же? Верю. Однако профессор Эмерсон, которого я знала и любила, вовсе не был сторонником воздержания.

Габриель нахмурился:

— Вероятно, ты забыла, как начинались наши отношения. В ту ночь у нас не было никакого секса, да и потом тоже.

Джулия виновато поцеловала его в губы:

— Прости, я действительно забыла.

Габриель перевернулся на бок и посмотрел ей в глаза:

— Я больной от желания почувствовать тебя в своих объятиях, соединиться с тобой душой и телом. Но когда я буду внутри тебя, я хочу, чтобы ты знала: я никогда тебя не оставлю. Ты — моя, а я — твой. Навсегда… Я хочу жениться на тебе, — хрипло добавил он.

— Ты опять за свое? — теперь уже вслух спросила Джулия.

— Я хочу жениться на тебе. К тому времени, когда мы вновь займемся любовью, я хочу уже быть твоим мужем. — Джулия во все глаза смотрела на него, а Габриель, пользуясь ее молчанием, торопливо продолжил: — Ричард показал мне образец мужчины, каким я хочу стать: мужчиной, который всю жизнь любит одну женщину. Я хочу принести тебе клятвы перед Богом и на глазах у наших семей. Пусть все слышат мои обещания тебе.

— Габриель, я сейчас не могу даже думать о замужестве. Мне сначала нужно заново научиться жить бок о бок с тобой. И, по правде говоря, я все еще сержусь на тебя.

— Я понимаю и не собираюсь тебя торопить. Ты помнишь ночь, когда мы впервые занялись любовью?

— Да, — ответила Джулия, и ее щеки вспыхнули.

— Что именно тебе запомнилось?

Джулия помедлила. Казалось, она смотрит в прошлое.

— Ты был очень настойчив, но добр. Ты все предусмотрел, даже этот смешной клюквенный сок… Еще помню, как ты возвышался надо мной и смотрел мне в глаза, пока был во мне, и говорил, что любишь меня. Эти мгновения я никогда не забуду. — Она уткнулась в его шею, вкусно пахнущую мылом.

— Ты стесняешься? — спросил Габриель, обводя пальцем ее подбородок.

— Немножко.

— Но почему? Ты же видела меня обнаженным, а я поклонялся каждому дюйму твоего тела.

— Я утратила ощущение единства с тобой. Без него я не ощущаю себя цельной.

— Я тоже утратил. И ты думаешь, что, не испытывая доверия ко мне, ты могла бы заниматься со мной любовью? Ты забываешь, любовь моя, что я хорошо тебя знаю. Ты не из тех женщин, которые способны отдаваться телом, не отдаваясь сердцем. Помнишь нашу последнюю ночь? Ты упрекнула меня. Сказала, что чувствовала себя так, будто я тебя оттрахал. В следующий раз, когда ты, обнаженная, окажешься в моей постели, я хочу, чтобы у тебя было иное чувство. Чтобы ты не сомневалась: наш союз рожден любовью, а не похотью.

— Ради этого совсем не обязательно жениться! — фыркнула Джулия.

— Возможно. Но если ты сомневаешься, что когда-нибудь будешь настолько мне доверять, что выйдешь за меня замуж, есть ли смысл начинать сближение? Может, тебе сразу спровадить меня на все четыре стороны?

— Это что, ультиматум? — удивилась Джулия, глядя на него во все глаза.

— Нет. Но я хочу доказать, что достоин тебя, а тебе требуется время, чтобы исцелить свои душевные раны. — Габриель внимательно вглядывался в ее лицо. — Мне нужно что-то постоянное.

Теперь Джулия удивленно разинула рот.

— Ты хочешь чего-то постоянного или нуждаешься в чем-то постоянном?

— И то и другое. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, а еще хочу стать таким, каким должен был бы стать с самого начала, но каким никогда не был.

— Габриель, ты все время пытаешься меня завоевать. Когда ты прекратишь эти попытки?

— Никогда.

Джулия сокрушенно воздела руки:

— Ты отказываешься от секса, чтобы я вышла за тебя замуж. Это называется манипулированием.

Габриель заметно повеселел:

— Я не отказываюсь от секса. Вот если бы ты говорила, что не готова спать со мной, а я давил бы на тебя, тогда я был бы презренным манипулятором. Разве я не вправе отложить секс с тобой до тех пор, пока не восстановятся наши отношения? Разве мой выбор не заслуживает уважения? Или принцип «нет значит нет» применим лишь к женщинам?

— Я бы не давила на тебя, если бы у тебя нашлись возражения против секса, — торопливо возразила Джулия. — Когда я не была готова спать с тобой, ты оказался потрясающе терпелив. Но как насчет примирительного секса? Разве это редкое явление?

— Примирительный секс? — повторил Габриель, наклоняясь к ней почти вплотную и обжигая ее своим взглядом. — Ты этого хочешь? — хрипло спросил он.

«С возвращением, профессор Эмерсон».

— Хм… да.

Габриель дотронулся до ее трясущейся нижней губы.

— Скажи мне.

Джулия несколько раз моргнула, только бы освободиться от магнетического притяжения его синих глаз. Это притяжение лишало ее способности говорить.

— Я ничего так не хочу, как проводить с тобой дни и ночи, удовлетворяя малейшие твои желания, познавая твое тело и поклоняясь тебе. И я это сделаю. В наш медовый месяц ты убедишься, насколько я внимательный и изобретательный любовник. К твоим услугам будут все мои навыки. Когда я уложу тебя в постель как свою жену, то попытаюсь исправить все былые недочеты.

Джулия опустила голову ему на грудь, туда, где под белой рубашкой находилась его татуировка.

— Как ты можешь быть таким… холодным?

Габриель повернул ее так, чтобы она целиком оказалась в его объятиях, а потом прижался грудью к ее груди.

Поначалу его поцелуи были осторожными, больше напоминая скольжение гладкой кожи по еще более гладкой коже. Потом он зажал ее нижнюю губу, слегка потянув на себя. Его объятия становились все более страстными. Габриель обнял Джулию за шею. Он привычно водил рукой вверх и вниз, пока не почувствовал, что Джулия успокаивается.

— Тебе это кажется холодным? — Тепло его дыхания разлилось по ее щеке. В его глазах застыл голодный взгляд. — Неужели ты рискнешь утверждать, что я тебя не хочу?

Если бы так оно и было, Джулия покачала бы головой.

Губы Габриеля двигались по ее щеке, по подбородку, а потом начали мучительно медленный спуск по левой стороне ее шеи, пока не добрались до впадинки у основания горла.

— Ну как? Или ты это тоже назовешь холодным?

— Н-нет, — ответила Джулия, вся дрожа.

Нос Габриеля достиг ее уха, а его зубы начали покусывать мочку. При этом он еще успевал шептать слова восхищения.

— А что ты скажешь об этом?

Его правая рука медленно спускалась по ее телу, ощупывая каждое ребро, словно они состояли из драгоценных камней или он хотел найти место, куда встало ребро, взятое в незапамятные времена у Адама. Он слегка подвинул Джулию, и ее бедро скользнуло по его бедру. Все это являлось красноречивым подтверждением его страсти.

— Ты решишься это отрицать?

— Нет.

Габриель страстно глядел на нее:

— А теперь, когда ты убедилась, что я ничуть не остыл, мне будет интересно услышать твой ответ.

Ей было трудно рассуждать в объятиях Габриеля. Джулия попробовала высвободиться из его рук, но он еще крепче обнял ее.

— У меня не было других женщин. Даже когда я был один, я мысленно держал тебя в объятиях. Но если бы ты вдруг сказала, что полюбила другого и счастлива, я отпустил бы тебя. Хотя, должен признаться, это был бы удар по мне. — Габриель поморщился и шепотом продолжил: — Джулианна, я всегда буду тебя любить, независимо от того, любишь ты меня или нет. Это мой рай и мой ад.

Несколько минут в комнате стояла звенящая тишина. Потом Джулия дрожащей рукой прикрыла себе рот. Из ее глаз полились медленные, крупные слезы.

— Что случилось? — Габриель несколько раз обнял ее и наконец уговорил плакать у него на груди. — Я не хотел сделать тебе больно, — с отчаянием произнес он, гладя ее по руке.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Джулия успокоилась и смогла говорить.

— Ты любишь меня.

На лице Габриеля тут же отразилось недоумение.

— Это вопрос? — Джулия не ответила, и Габриель не на шутку испугался. — Ты не верила, что я тебя люблю? Но ведь я постоянно говорил тебе об этом. Поступками, словами и телом я старался показать тебе свою любовь. Неужели ты не верила мне? — (Джулия качала головой, будто показывая, что он ее не понял.) — Скажи, ты мне верила? Когда мы были в Италии? Когда ездили в Белиз? — Габриель схватил себя за волосы. — Боже мой, Джулия, неужели ты сделала меня своим первым мужчиной, думая, что ты мне просто нравишься?

— Нет.

— Тогда почему ты только сейчас поверила в мою любовь?

— Потому что ты готов отпустить меня ради моего счастья, даже если это счастье с другим. — Две слезинки скатились по ее щеке, и он пальцами поймал их. — Так бывает, когда ты по-настоящему кого-то любишь. Ты хочешь, чтобы этот человек был счастлив. — Джулия вытерла глаза тыльной стороной ладони. Габриель увидел слезинку, покатившуюся по его обручальному кольцу, которое теперь было на ее большом пальце. — Когда на репродукции я увидела святого Франциска, спасающего душу Гвидо де Монтефельтро, я не поняла, зачем ты ее туда положил. Зато теперь я понимаю ее смысл. Ты опасался, что университетские власти поломают мне жизнь, и решил перевести их удар на себя. Ты настолько любил меня, что позволил мне исчезнуть из твоей жизни, хотя это терзало твое сердце.

— Джулия, я…

Возражения Габриеля потонули в тепле ее губ, прижавшихся к его губам. Поцелуй был целомудренным и печальным, эротичным и радостным.

До этого момента Джулия не считала себя достойной того вида любви, что у греков назывался агапе. Этот вид любви не был ее целью и предметом ее поисков. Когда Габриель впервые признался ей в любви, Джулия поверила ему. Но тогда она не понимала всей силы и глубины его чувств. Понимание пришло к ней только сейчас, и вместе с пониманием пришло и сильное чувство благоговейного восторга.

Возможно, любовь Габриеля всегда была жертвенной. Возможно, со временем его любовь стала еще более сильной и зрелой, подобно старой яблоне, накормившей их в тот знаменательный вечер. А Джулия этого не замечала.

Впрочем, ее сейчас не занимало происхождение его жертвенной любви. Переживая новое состояние, для которого у нее не было иных определений, кроме слов «что-то очень глубокое», Джулия знала: впредь она может не сомневаться в его любви. Габриель любил ее с тех самых пор, как впервые увидел, любил целиком, полностью и без сомнений.

Он немного отодвинулся, прижал ладонь к ее лицу.

— Я не считаю себя благородным. Но мою любовь к тебе невозможно погасить. Когда я пришел в твою квартиру, моим намерением было сказать тебе о своей любви и убедиться, что у тебя все хорошо. И если бы ты прогнала меня… — Он сделал глубокий вдох… — Я ушел бы.

— Я не собиралась тебя прогонять, — прошептала Джулия. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь.

— Спасибо.

Джулия вновь оказалась у него на груди.

— Я виноват в том, что оставил тебя, — сказал Габриель, целуя ее.