Глава 3 3/4
Лесс,
в том, что случилось сейчас с Эми, виновата только ты. Это очевидно.
Х.
Глава 4
Лесс,
мои поздравления с двухнедельной датой со дня смерти. Грубо? Может быть, но извиняться не буду. В понедельник мне надо возвращаться в школу, но я совсем этого не хочу. Дэниел передает мне все сплетни, хотя я все время повторяю, что мне это до лампочки. Разумеется, все считают, будто ты убила себя из-за Грейсона, но я знаю: это не так. Задолго до встречи с ним ты только притворялась живой.
Есть еще одно происшествие, о котором я тебе не рассказывал. То самое, которое побудило меня заставить Грейсона порвать с тобой. История сложная, но после того вечера все теперь твердят, что я напрямую отвечаю за твое самоубийство. Дэниел говорит, что народ даже сочувствует Грейсону, а тот подонок и рад.
Самое пикантное в этой сплетне то, что якобы моя огромная вина в твоем самоубийстве пробуждает во мне самом суицидальные наклонности. И если массы говорят такое, то это, вероятно, правда?
Честно говоря, мне страшно себя убивать. Никому об этом не говори. Но сейчас ты этого сделать не сможешь, даже если бы захотела. Однако это правда. Ведь я понятия не имею, чего можно ожидать после этой жизни. А что, если жизнь после смерти еще хуже той, от которой убегаешь? Требуется большая смелость, чтобы добровольно и безрассудно нырнуть в неизвестность. Не могу не восхищаться тобой, Лесс, ты на порядок смелее меня.
Ладно, заканчиваю письмо. Не привык много писать. Гораздо удобнее набирать текст, но тебе ведь нравится преодолевать трудности, верно?
Если в понедельник увижу Грейсона в школе, оторву ему яйца и пришлю тебе по почте. Какой твой новый адрес?
Х.
* * *
Когда я въезжаю на парковку, Дэниел ждет меня у своей машины.
– Каков план игры? – спрашивает он меня, едва я открываю дверь.
Я напрягаю мозги, силясь что-то вспомнить. Не припоминаю ничего такого, что потребовало бы «плана игры».
– Какой план игры?
– На сегодня, тупица. – Он направляет на свою машину пульт сигнализации и блокирует двери, потом направляется к школе вместе со мной. – Знаю, как ты не хочешь сюда идти, так что, думаю, нам понадобится план для отвлечения внимания. Хочешь, я буду угрюмым и апатичным, чтобы народ не стал доставать нас? Сомневаюсь, – ответил он сам себе. – Это может подстегнуть людей подойти к тебе с ободряющими словами, так похожими на соболезнования, а насколько я знаю, тебя и так тошнит от этой чепухи. Если хочешь, я могу подсуетиться и отвлечь от тебя внимание. Можешь мне не верить, но две последние недели все только о тебе и говорят. Меня это так достало, блин!
Мне не нравится, что людям больше не о чем разговаривать, но нравится, что Дэниела это раздражает так же, как меня.
– Или мы можем вести себя нормально в надежде, что народу есть о чем поговорить помимо того, что случилось с Лесс. О-о! О-о! – игриво произносит он, поворачиваясь ко мне. – Я могу идти впереди тебя с рассерженной физиономией, как охранник, пусть даже ты крупнее меня. И если кто-нибудь попытается подойти к тебе, я ему врежу. Хорошо? Сыграешь роль рассерженного скорбящего брата? Ради меня? Ну пожалуйста!
Я смеюсь:
– Думаю, мы вполне обойдемся без плана.
Он хмурится, видя мое нежелание сыграть свою роль:
– Ты недооцениваешь удовольствие, которое получают люди от сплетен и догадок. Просто молчи, а разговаривать, если понадобится, за нас буду я. Уже две недели я борюсь с желанием наорать на этих уродов.
Я ценю его заботу, но на самом деле не жду от сегодняшнего дня ничего особенного. Во всяком случае, пожалуй, люди постесняются при мне говорить о неприятном. От смущения они вообще не станут ничего говорить, и именно это меня устраивает.
Звонок на первый урок еще не прозвенел, поэтому все стоят снаружи. Сейчас я впервые вхожу в школу без Лесс. Одна только мысль о ней возвращает меня к тому моменту, когда я вошел в спальню и обнаружил ее. Не хочу вновь переживать те минуты. Не сейчас. Вытаскиваю из кармана сотовый и делаю вид, будто занят им, пытаясь отвлечься от мысли, что Дэниел, возможно, прав. Все вокруг нас притихли, и я хочу только, чтобы все поскорее пошло как обычно.
У нас с Дэниелом только третий урок общий, поэтому, когда мы входим в школу, он машет мне и идет в другую сторону. Я открываю дверь в нашу классную комнату, и почти сразу же воцаряется тишина. Все глаза устремлены на меня. Ребята молча смотрят, как я подхожу к парте.
Держу в руках телефон и продолжаю делать вид, что занят им, но остро чувствую присутствие каждого человека. Правда, это помогает не встречаться ни с кем глазами. Если не смотреть людям в глаза, они, скорее всего, не подойдут ко мне. Интересно, а может, мне только кажется, что народ сегодня ведет себя не как до самоубийства Лесс? Может, дело во мне. Но мне не хочется так думать. Если дело в этом, тогда сколько еще это продлится? Сколько еще мне придется каждый миг думать о ее смерти и как это повлияет на всю мою жизнь?
Я сравниваю утрату Лесс с потерей Хоуп много лет назад. Долгие месяцы после похищения Хоуп мне казалось, что все происходящее наталкивает на мысли о ней. Проснусь, бывало, утром и думаю, где просыпается она. Чищу зубы и задаюсь вопросом, купил ли ей человек, забравший ее, новую зубную щетку, поскольку у нее с собой ничего не было. Завтракаю и думаю: знает ли похититель, что Хоуп не любит апельсиновый сок, но зато очень любит молоко. Ложусь вечером в постель, гляжу из окна спальни на ее окно напротив и спрашиваю себя, есть ли вообще у нее теперь своя спальня.
Стараюсь вспомнить, когда эти мысли наконец прекратились, хотя не думаю, что они ушли полностью. Я по-прежнему думаю о Хоуп больше, чем следует. Прошло уже много лет, но каждый раз, поднимая глаза к небу, я думаю о ней. Каждый раз, как кто-то называет меня Дином вместо Холдера, я вспоминаю о ней и о том, как смеялся, когда она в детстве коверкала мое имя. Каждый раз при виде браслета на руке девушки я вспоминаю о браслете, который Лесс ей подарила всего за несколько минут до того, как ее увезли.
О ней напоминает так много вещей, и больно сознавать, что теперь, когда Лесс с нами нет, будет еще хуже. Теперь всякий раз, как мне что-то напомнит о Лесс, возникнут мысли о Хоуп. Всякий раз при мысли о Хоуп мне вспомнится, как я подвел их. Обманул ожидания той и другой. Когда-то я придумал для них общее прозвище: Хоуплесс, созданное из имен их обеих – Хоуп плюс Лесс. Теперь я сам настоящий Хоуплесс – Потерявший надежду. Потому что сейчас я чувствую себя совершенно отчаявшимся.
* * *
Мне как-то удалось просидеть на двух уроках, и никто со мной не заговорил. Дело не в том, что они не обсуждают этой темы. Они ведут себя так, будто я их не вижу: шепчутся, косятся в мою сторону, стараясь прочитать мои мысли.
На уроке мистера Маллигана я сижу рядом с Дэниелом. Тот взглядом спрашивает, как дела. За последние несколько лет мы привыкли общаться без слов. Я пожимаю плечами: нормально. Конечно, это все отстой, и лучше бы меня здесь не было, но что поделаешь? Приходится терпеть. Вот так-то.
– Я слышала, Холдер ни с кем не разговаривает, – шепчет сидящая передо мной девушка другой. – Типа, совсем. С тех пор как нашел ее.
Она шепчет слишком громко: явно понятия не имеет, что я сижу прямо за ней. Дэниел поднимает голову и с отвращением смотрит на них, зная, что их разговор мне слышен.
– Может быть, он дал обет молчания, – предполагает другая девица.
– Угу, может быть. Лесли не помешало бы время от времени давать обет молчания. Ее дурацкий смех иногда здорово раздражал.
Я моментально прихожу в ярость. Стискивая кулаки, я впервые в жизни жалею, что парню нельзя бить девчонку. Я злюсь не потому, что они разговаривают о ней за спиной: чего-то в этом роде я ожидал. Не злюсь я даже и на то, что они говорят о ней, когда она уже в могиле. А злюсь я потому, что в Лесс мне больше всего нравился именно ее смех. Уж если они собираются о ней трепаться, пусть лучше ничего не говорят об этом.
Схватившись за край парты, Дэниел поднимает ногу и с силой бьет по парте девчонки, так что она едет вперед на добрые двенадцать дюймов. Девушка визжит и моментально оборачивается:
– Что с тобой, Дэниел, черт тебя побери?
– Что со мной? – повысив голос, переспрашивает он. Подавшись вперед, он сердито смотрит на нее. – Я скажу тебе, что со мной. До чего досадно, что ты девчонка! Будь у тебя пенис, я бы прямо сейчас врезал тебе по твоей жирной физиономии.
У нее отвисает челюсть, и она явно озадачена, почему он выбрал ее. Правда, ее замешательство проходит в тот самый миг, как она замечает, что я сижу прямо за ней. Глаза у нее округляются, и я улыбаюсь ей, насмешливо помахав рукой.
Я ничего не говорю. Нет необходимости добавлять что-либо к сказанному Дэниелом. Я, судя по всему, даю обет молчания, поэтому не открываю рта. Кроме того, Дэниел сказал, что уже две недели сдерживается, чтобы не наорать на этих людей. Сегодня ему представился, быть может, единственный шанс, так что пусть воспользуется. Девчонка сразу же отворачивается и смотрит вперед, даже не пытаясь извиниться.
Открывается дверь класса, входит мистер Маллиган. Напряжение спадает, ему на смену приходит иная проблема. Мы с Лесс изо всех сил старались не попасть в этом году на его уроки, но нам не повезло. По крайней мере, мне. Лесс больше не придется просиживать на его нудных часовых лекциях.
– Дин Холдер, – произносит он, как только доходит до своего стола. – Я по-прежнему жду от тебя работу, которую ты должен был сдать на прошлой неделе. Надеюсь, она у тебя с собой, поскольку сегодня у нас презентация.
Черт. В последние две недели я даже не думал об уроках.
– Нет, у меня ее нет.
Он отрывает взгляд от своего стола и смотрит на меня:
– В таком случае останься после занятия.
Я киваю и, возможно, даже слегка закатываю глаза. На его уроках без этого не обходится. Этот придурок балдеет оттого, что якобы владеет ситуацией в классе. В детстве его, очевидно, запугивали, и любой человек без газового баллончика в кармане становится объектом его плохо управляемой мстительности.
На уроке я почти не слушаю и пытаюсь составить список заданий, который должен был выполнить. Из нас двоих Лесс была наиболее организованной. Она всегда напоминала мне, что задано на дом.
Кажется, прошло несколько часов, но наконец звенит звонок. Я остаюсь на месте, прочие выходят, и теперь мистер Маллиган может попрактиковаться на мне в воспитании. Поскольку в классе сейчас только мы двое, он подходит к своему столу и прислоняется к нему, сложив руки на груди:
– Я знаю, твоя семья прошла через суровое испытание, и сочувствую твоей потере. – (Началось!) – Лишь надеюсь, ты понимаешь: в твоей жизни еще могут произойти подобные несчастья, но это не дает тебе права пренебрегать своими обязанностями.
Господи Исусе! Это все чертов доклад. От меня ведь не ждут переписывания Конституции. Я понимаю, что должен просто кивнуть и согласиться с ним, но он выбрал для своих нравоучений неподходящий день.
– Мистер Маллиган, Лесс была моей единственной сестрой, так что я не предвижу, как это может случиться снова. И хотя может показаться, будто такие вещи повторяются, она могла убить себя только один раз.
Его явно не радуют мои слова: брови сходятся, губы сжимаются в твердую линию. Ну и прекрасно, я не собирался его веселить.
– В отношении некоторых ситуаций сарказм неуместен, – без выражения произносит он. – Тебе бы стоило относиться к сестре с большим уважением.
Как бы я ни сожалел сегодня, что не могу ударить девчонку, еще больше я сожалею, что не могу вмазать учителю. Резко поднявшись и сжимая кулаки, быстро подхожу к нему и останавливаюсь почти вплотную. При моем приближении он напрягается, и, зная, что напугал его, я невольно испытываю удовлетворение. Глядя ему прямо в глаза, стискиваю зубы, а потом произношу приглушенным голосом:
– Мне наплевать, учитель вы, ученик или чертов священник. Никогда больше не упоминайте мою сестру. – Весь кипя, я смотрю на него еще несколько мгновений, ожидая его реакции. Но он молчит. Поворачиваюсь и хватаю свой рюкзак. – Завтра получите свой доклад, – бросаю я, выходя из класса.
* * *
Я был уверен, что меня исключат. Однако мистер Маллиган не стал сообщать об этом маленьком инциденте, потому что уже время обеда, а никакой реакции не последовало.
Идем дальше.
– Холдер! – зовет меня кто-то сзади.
Оборачиваюсь и вижу, что меня догоняет Эми.
– Привет, Эми.
Хотел бы я, чтобы ее присутствие хоть немного успокоило меня, но напрасно. Глядя на нее, я сразу вспоминаю, что произошло две недели назад, потом фотоснимки, за которыми она ко мне приехала; это, в свою очередь, приводит на ум Лесс, а затем и Хоуп. После чего меня снова поглощает чувство вины.
– Как ты? – неуверенно спрашивает она. – Не видела тебя с того… – Ее голос замирает, и я быстро отвечаю, не желая, чтобы она вдавалась в подробности:
– Нормально.
Она выглядит разочарованной, – видимо, потому, что я ей не позвонил. Я думал, она разобралась в том, что между нами приключилось.
– А ты, гм… – Я со вздохом опускаю взгляд на носки туфель, не зная, как сказать это, чтобы не показаться законченным подонком. Переминаюсь с ноги на ногу, а потом вновь поднимаю глаза на нее. – Ты хотела, чтобы я тебе позвонил? Потому что я думал – то, что случилось…
– Нет, – поспешно отвечает она. – Нет. Ты правильно думал. Просто… не знаю. – Она пожимает плечами с таким видом, словно уже жалеет об этом разговоре. – Холдер, я просто хотела убедиться, что ты в порядке. Я слышала сплетни и не могу сказать, что они меня не встревожили. До меня дошло, что в тот день у тебя дома я думала только о себе и даже не удосужилась спросить у тебя, как ты все это переносишь.
У нее виноватый вид даже оттого, что завела разговор о сплетнях, но негоже ей чувствовать себя виноватой. Она единственный человек, который активно пытается доказать ложность этих сплетен.
– Я в порядке, – заверяю я ее. – Эми, это всего лишь пустая болтовня.
Она улыбается, но, похоже, не верит моим словам. Я совсем не хочу, чтобы она беспокоилась за меня.
– Все нормально, – шепчу я на ухо, обнимая ее. – Не порти себе нервы, ладно?
Она кивает, потом отодвигается, с тревогой оглядываясь по сторонам.
– Томас, – шепчет она, будто оправдываясь.
Я ободряюще улыбаюсь ей.
– Томас, – кивая, повторяю я. – Полагаю, он сейчас не дома и не помогает отцу во дворе?
Она сжимает губы и качает головой:
– Береги себя. – С этими словами она поворачивается и уходит.
Я кладу вещи в шкафчик и направляюсь в кафетерий. Здесь уже полно народу, и поначалу этот обеденный перерыв кажется обычным. Но едва ученики замечают меня, пока я иду к столу Дэниела, как голоса стихают и взгляды устремляются в мою сторону.
Право, сегодня я насмотрелся драмы в избытке, и в этом есть что-то комичное. Каждый человек, мимо которого я прохожу, даже если это были мои давнишние друзья, словно считает, будто должен следить за каждым моим движением, иначе пропустит момент, когда я окончательно сорвусь. Жаль их разочаровывать, но сегодня мне удается хорошо контролировать ситуацию. Никто не собирается срываться, так что пусть возвращаются к своим обычным делам.
К тому моменту, как я подхожу к столу, шум в помещении стихает до приглушенного гула. Все глаза устремлены на меня, и мне очень хочется послать всех куда подальше. Но тогда они получат тот самый нервный срыв, поэтому я не открываю рта.
Я, правда, не запрещаю Дэниелу сказать то, что хотелось бы сказать мне самому. Подойдя к столу, я смотрю ему прямо в глаза и завожу с ним быстрый бессловесный разговор, в котором даю добро на изъявление любой сдерживаемой досады, которая в нем накопилась.
Дэниел озорно ухмыляется и громко хлопает ладонями по столу.
– Чтоб мне провалиться на месте! – вопит он, взобравшись на стул и бешено жестикулируя. – Смотрите сюда, все вы! Это же Дин Холдер! – Стараясь отвлечь от меня внимание и приковать его к себе, он вскарабкивается на стол. – Почему все глазеют на меня? – орет Дэниел, продолжая ненатурально размахивать руками. – У нас же тут есть Дин Холдер! Единственный и неповторимый! – И когда лишь несколько человек отводят от него взгляды и смотрят на меня, Дэниел разочарованно вскидывает руки вверх. – Давайте, парни! Мы ждали этого момента целых две недели! И теперь, когда он наконец здесь, вы все решили к черту заткнуться? В чем дело? – Он устремляет на меня хмурый взгляд и понуро опускает плечи. – Мне жаль, Холдер. Я думал, сегодня тебе будет интересно. Надеялся, это будет день вопросов и ответов, которые помогут разрядить атмосферу, но никак не ожидал, что в этой школе так много безвольных тупиц. – Дэниел начинает спускаться со стола, но потом вскидывает руку и поднимает средний палец. – Постойте! – Он поворачивается лицом к толпе. – Это действительно очень хорошая идея!
Оглядываюсь по сторонам, ожидая увидеть, что дежурный по кафетерию направляется к нам, чтобы прекратить этот спектакль. Однако в данный момент дежурная, как все вокруг, просто наблюдает за Дэниелом, пытаясь понять, что тот затевает.
Дэниел перескакивает с нашего стола на соседний, по ходу дела наступив на несколько подносов. Разливает на стол шоколадное молоко и едва не поскальзывается, но, опершись рукой о голову какого-то парня, сохраняет равновесие. Весь этот спектакль чертовски увлекателен, и я сажусь за наш стол и наблюдаю за другом, словно не я сам причина происходящего.
Дэниел смотрит сверху вниз на девушку, сидящую за столом у его ног, и, простирая руку, указывает на нее пальцем:
– Натали, что скажешь? Теперь, когда перед нами Дин Холдер собственной персоной, не хочешь ли спросить его: верна ли твоя теория по поводу того, почему Лесс себя убила?
Натали краснеет и встает:
– Дэниел, ты придурок!
Схватив свой поднос, она отходит от стола. Дэниел продолжает стоять на столе, и его указательный палец следует за девушкой.
– Постой, Натали! А что, если Лесли действительно убила себя потому, что Грейсон бросил ее, как только лишил невинности? Разве ты не хочешь узнать, права ли ты? Разве не хочешь узнать, что выиграла пари?
Натали выходит из зала, и Дэниел немедленно обращает внимание на Томаса, который сидит рядом с Эми. Прикрыв рот рукой, она потрясенно смотрит на Дэниела, как и прочие ученики. Дэниел указывает на Томаса и прыгает к нему по трем столам.
– Томас! – возбужденно вопит он. – Что скажешь? Хочешь участвовать в викторине «вопрос-ответ»? Утром на первом уроке я слышал твою версию, и это было нечто.
Томас встает и хватает свой поднос, как только что Натали.
– Дэниел, ты просто идиот. – Он кивает в мою сторону. – Ему этого сейчас не надо.
Я ничего не говорю, но надеюсь, что Томас не пострадает. Уж не знаю, какие слухи он распускал, ну и ладно. Не сомневаюсь: я вполне расквитался с ним тем, что сделал с Эми, пусть даже он никогда об этом не узнает.
– Ой ли? – вопрошает Дэниел, в притворном смущении поднося ладонь ко рту и глядя на меня. – Холдер! Тебе этого сейчас не надо? Ты что, скорбишь или типа того? И нам следует уважать твои чувства?
Стараюсь не улыбаться, но Дэниелу чертовски здорово удается перевернуть этот поганый день с ног на голову. Он переходит с одного стола на другой, перемещаясь обратно к нашему столу.
– Холдер, не желаешь поучаствовать в нашей викторине? Я подумал, может быть, ты захочешь внести ясность. – Повернувшись, он вновь обращается ко всем в кафетерии, не дожидаясь ответа от меня. Некоторые подхватывают свои подносы и выходят, не желая стать предметом его внимания. – Э, да куда же вы все? В любое другое время каждый из вас был не прочь обсуждать эту тему. Почему же не сейчас, когда мы можем наконец выяснить истинную правду? Может быть, Холдер расскажет нам, почему Лесс это сделала. Или даже как все было. Может быть, и предположение о том, что он тоже склонен к суициду, окажется верным! – Дэниел снова смотрит на меня и упирает руки в бока. – Холдер? Эти слухи верны? Ты действительно назначил день, когда собираешься убить себя?
Теперь все глаза и в самом деле устремлены на меня. Я не успеваю ответить, да не очень-то и хочу, но Дэниел протягивает ко мне руки с выставленными ладонями.
– Постой! Не отвечай. – Обернувшись, он обращается к сильно поредевшей толпе. – Пожалуй, нам стоит сделать ставки! Дайте кто-нибудь ручку и бумагу. Даю бабки до следующего четверга. – Он вытаскивает из кармана бумажник.
Очевидно, дежурная по кафетерию решила положить конец незаконному пари, поскольку направляется к Дэниелу. Заметив ее, он засовывает бумажник обратно в карман.
– Сделаем ставки после школы, – поспешно говорит он, соскакивая со стола.
Я поворачиваюсь и иду к двери, а Дэниел – следом. Едва за нами захлопывается дверь, как в кафетерии возобновляется гул, и на этот раз гораздо громче. Когда мы подходим к шкафчикам в коридоре, я поворачиваюсь к другу.
Не могу решить, стоит врезать ему за то, что он учинил, или низко поклониться.
– Ну ты даешь, мужик, – со смехом говорю я.
Он проводит ладонями по лицу и с тяжелым вздохом приваливается к шкафчикам:
– Угу. Я не хотел, чтобы так вышло. Просто больше не было сил терпеть эту хрень. Не понимаю, как у тебя это получается.
– Сам не понимаю. – Открыв свой шкафчик, я беру ключи от машины. – Пожалуй, можно считать дело законченным. Не хочу больше здесь ошиваться.
Дэниел открывает рот для ответа, но тут у него за спиной кто-то откашливается. Повернувшись, вижу директора школы Джойнера, который сердито смотрит на Дэниела. Снова поворачиваюсь к другу, но он непонимающе дергает плечами:
– Увидимся завтра. Похоже, директор хочет пригласить меня на обед.
– Скорее, оставить после уроков, – сурово произносит тот у меня за спиной.
Дэниел закатывает глаза и идет вслед за директором к нему в кабинет.
Достаю книгу, по которой буду заканчивать доклад для мистера Маллигана, и иду по коридору к выходу. Едва завернув за угол, я слышу, как кто-то произносит имя Лесс, и резко останавливаюсь. Выглянув из-за угла, вижу у шкафчиков группу из четырех парней. У одного в руке сотовый, и остальные склонились к нему, просматривая видео. Слышится голос Дэниела. Очевидно, кто-то записал его «выступление» во время обеда, и запись уже ходит по рукам. Потрясающе. Новый повод для сплетен.
– Не понимаю, почему Дэниел поднял из-за этого такой переполох, – говорит парень с телефоном в руке. – Неужели он думает, что мы не станем об этом говорить? Если человек настолько жалок, что убивает себя, мы, разумеется, будем об этом говорить. По мне, так Лесс должна была проявить выдержку, а не искать легкий выход…
Я не жду, когда он закончит фразу. Швыряю его телефон в шкафчик, и он разбивается вдребезги, но этот треск не идет ни в какое сравнение с тем звуком, с каким мой кулак врезается парню в челюсть. Следующих ударов уже не слышу, потому что вдруг перестаю воспринимать окружающее. Парень лежит на полу в коридоре, я сижу на нем верхом и бью с такой силой, чтобы он никогда больше не раскрыл свою вонючую пасть. Люди оттаскивают меня за плечи и руки, но я продолжаю его колошматить. Не помня себя от ярости, я смотрю, как кулаки у меня становятся все краснее от крови, которая размазывается по моим рукам с каждым новым ударом.
Пожалуй, их желание в конечном итоге исполнилось. Я сломался.
И мне на все наплевать.
