Кэмрин

В туалете очередь. В воздухе висит крепкая смесь перегара, духов и прокуренной одежды. Кабинки поочередно освобождаются. Их дверцы хлопают с отвратительным лязгом. Вначале я иду мыть руки и оказываюсь между двух поддатых девиц, сидящих по обе стороны от умывальника. К счастью, они настроены благодушно. Я бы сегодня не справилась с чужой грубостью и агрессивностью. Девицы извиняются, что загородили раковину, и отодвигаются в сторону.

– Спасибо, – бормочу я, открывая воду.

– Э-э, так это вы сегодня пели? – спрашивает та, что слева, и показывает на меня пальцем.

Она снова улыбается и переглядывается с подругой.

– Думаю, что это я, – отвечаю я тоном благовоспитанной английской леди.

Я вовсе не настроена на задушевные беседы в туалете. Чем дольше я общаюсь с незнакомыми, тем грубее и циничнее становлюсь.

– Вы оба потрясающе поете, – говорит она, улыбаясь до ушей.

– Без балды, – вторит ей подружка. – И чего вы свой талант растрачиваете на бары?

Я пожимаю плечами и выдавливаю на ладони порцию жидкого мыла, стараясь не вступать в разговор.

– Здесь не то место, – соглашается та, что слева, и добавляет: – Я бы заплатила, чтобы послушать вас на концерте.

Иммунитет против комплиментов у меня есть, но мне тоже нравится слушать похвалы в свой адрес. Я улыбаюсь и снова ее благодарю.

Освободившиеся кабинки спасают меня от дальнейшего общения с поклонницами. Девицы устремляются туда. Облегчившись, они желают мне успехов в музыкальной карьере. Вскоре в туалете нет никого, кроме меня. Я поворачиваюсь к зеркалу, но не смотрюсь в него. Достаю из кармана таблетку и быстро проглатываю, запив водой из-под крана.

Это просто чтобы успокоиться.

Затем я смотрюсь в зеркало, заталкивая таблетку и чувство вины поглубже в подсознание. Каждый прием лекарства вызывает у меня угрызения совести. Я начинаю придумывать оправдания, и мне почти удается себя провести. Но я-то все равно знаю: моя совесть шебаршится не просто так.

Проходит еще десять минут, и духовные метания утрачивают значение. Часть моего мозга перешла в заторможенное состояние.

Я замечаю, что от жары в зале у меня потекла тушь, и убираю черные следы. Затем туалетной бумагой вытираю пот на лице. Выйдя отсюда, я должна выглядеть безупречно. Сейчас мне хорошо внутри, но нельзя забывать и про внешний вид.

Проталкиваюсь сквозь галдящую толпу к громадной барной стойке, за которой стоят Эйдан и Мишель. Вспоминаю, что Эндрю собирался принести мне выпивку, но ради нее как-то не тянет снова соприкасаться с публикой.

– Вы оба фантастически пели! – выкрикивает мне Мишель.

Она обнимает меня. Я ее тоже обнимаю. На моем лице расплывается широкая улыбка медикаментозного происхождения.

– А ты как думаешь? – спрашиваю я Эйдана.

– Согласен с Мишель! – кричит он. – Вам нужно писать свои песни и почаще выступать. У меня постоянно бывают охотники за талантами. Знаменитости тоже заглядывают. – Он машет в сторону задней стены, где развешены фото различных музыкантов и кинозвезд. На каждом снимке – автограф. – Заявите о себе программой из собственных песен, – продолжает Эйдан. – Могу поспорить на кругленькую сумму: не пройдет и года, как с вами заключат контракт.

Я испытываю такую эйфорию, что, даже если бы Эйдан обозвал нас безголосыми наглецами, которым нечего и соваться на публику, я бы тоже улыбалась и кивала. В одно ухо вошло, в другое вышло.

Тем временем Эндрю снова на сцене. Местные музыканты готовы ему подыгрывать. Он собирается исполнить свою коронную «Laugh, I Nearly Died». Вряд ли Эндрю меня сейчас видит, но он знает, что я слушаю. Люблю слушать, когда он поет один, целиком в своей манере. Мы и вдвоем неплохо звучим, но в одиночестве он лучше раскрывает свою индивидуальность. Может, мне это только кажется. Я люблю вспоминать вечер, когда я впервые увидела его выступление. Это было в Новом Орлеане. В тот вечер он пел для меня, и я ощущала себя счастливейшей девчонкой на земле.

Я бы сделала что угодно, только бы вернуть это ощущение. Что угодно…

Как всегда, с первых аккордов Эндрю завладевает вниманием слушателей. Те две девицы, кого он собирался «соблазнить», теперь выламываются в откровенном танце. Конечно, их усилия направлены на Эндрю. Я такое уже видела. Они его хотят, а он дарит им иллюзию, будто тоже их хочет. Всего на один вечер. Точнее, на те несколько часов, пока он в баре. Совершенно безобидное занятие. Мы с Эндрю относимся к этому просто как к прият ному способу повысить чужую самооценку. Легкий флирт, и вот уже какой-нибудь парень или девица краснеют и улыбаются, становясь вдруг центром внимания. Мы же не знаем, каково им в повседневной жизни. Небольшой заряд позитивной энергии еще никому не мешал.

В дом Эйдана и Мишель мы возвращаемся в первом часу ночи. Я сразу ложусь и целый час слушаю их голоса, проникающие сквозь плотно закрытую дверь. Эндрю тоже хотел лечь, но я же чувствовала, что он не уснет. Пусть пообщается с братом. Эти дни Эндрю сильно беспокоился за меня. Завтра мы возвращаемся в Роли. Пусть наговорится с Эйданом.

Проходит еще час, а мне по-прежнему не уснуть.

Раздосадованная бессонницей, я лезу в сумочку за флаконом и глотаю несколько таблеток.

Только потом я спохватываюсь, что проглотила сразу три штуки. Зато мгновенный отруб.