Просыпаясь, я слышала, что вроде пикнул телефон, сообщая о письме. Но я сразу его не нашла, и про сообщение как-то забыла. И лишь позже, кладя в сумку телефон, который обнаружился в ванной, увидела значок «сообщение». Оно оказалось от Ийки, видимо, в ответ на мое вчерашнее. И было в нем всего одно слово: «Мам».

Как-то мне стало не по себе от такого письма. Я убеждала себя, что все в порядке, что она просто забыта или поленилась дописать его, или считала, что и этого хватит… Но на душе у меня было неспокойно. Одеваясь и причесываясь, я снова и снова набирала Ийкин номер, но женский голос автоответчика упорно и спокойно отвечал, что с Иечкой сейчас поговорить нельзя. Тогда я написала ей: «Пожалуйста, дочка, когда включишь телефон, позвони или сообщи письмом, что у тебя все в порядке. Я очень волнуюсь». Я была уверена, что хоть одно слово она должна будет мне написать.

Спустившись на завтрак, посмотрев на дымящиеся сосиски, обжаренные с утра пораньше в масле, на чуть неровные пухлые блинчики, которые жарил круглощекий повар в туго повязанном переднике и огромном белоснежном колпаке, на россыпи изюма, чернослива, инжира, фиников, орехов, я поняла, что есть не хочу, причем категорически. А хочу понять, и как можно быстрее, что же хотела сказать мне Ийка. Даже вкусный ароматнейший кофе, который варил другой, серьезный бородатый повар, тоже в высоком, жестко накрахмаленном колпаке, показался мне сегодня просто горьким и больше никаким.

Я отставила недопитую чашку, резко вышла из-за стола и поднялась к себе, даже не взглянув, вышел ли Лео на работу. Полчаса я безуспешно набирала Ийкин номер, и каждый раз мне казалось — вот сейчас она ответит, я уже заранее слышала ее голосок, не сразу отвечающий мне: «Мам?»… Я не отличаюсь излишней мнительностью, чтобы паниковать без причины, и предчувствиям своим я верить особо не привыкла. Но… если продолжать звонить на Ийкин молчащий телефон, я сойду с ума.

Передо мной лежал все тот же список экскурсий, который передал мне гид Феликс. Что-то он не очень настойчив, с тех пор так и не объявлялся. Так, какой сегодня день недели? Вторник, кажется… Значит, сегодня можно поехать куда? Я просмотрела экскурсии. В аквапарк, это как-нибудь в следующий раз… и еще на Сицилию… Интересно — в Италию? Да, вот тут так и написано… Я взглянула на часы. Успею, если выйду прямо сейчас. Из окна я увидела, как у небольшой пристани качается катер. Очевидно, на нем и можно добраться до Сицилии. В проспекте же написано — «от пристани в 8.00». Если это та пристань и тот катер… Я быстро собралась и вышла из номера.

Лео, оказавшийся внизу, поспешил объяснить мне, что можно просто взять билет на катер и на Сицилии отлично справиться самой — добраться до вулкана, постараться понять без помощи гида, в чем прелесть острова и его главной достопримечательности — действующего вулкана Этна. И это будет увлекательнее, чем ехать с экскурсией. Вряд ли Лео знал о моих нравственных муках по поводу местных цен и денег свинюшки Ирки. Он просто советовал, как лучше и интереснее. Я решила, что так и сделаю: воспользуюсь туристическим проспектом и смело окунусь в неизвестное. Взяла билет и села на катер.

На катере я решила купить бутылочку воды и поняла, что поступила опрометчиво, не взяв с собой в дорогу воды. Не могу сказать, что мне было очень приятно в очередной раз сознавать, что я не могу себе позволить многих вещей. В Москве, как ни странно, живя в своем обычном ритме, покупая еду в одних и тех же магазинах и редко совершая большие покупки, я так сильно этого не ощущаю.

Здесь же мне постоянно приходилось снова и снова понимать — нет, не по карману, дорого, не для меня. И как-то мне становилось от этого странно. Не грустно, и не тоскливо, и не обидно. Нет. А так, будто я зашла случайно на чей-то веселый праздник в серой будничной одежде и грязных сапожках, не потому что я грязнуля, а потому что ходила-ходила по осенней грязи, из дома в дом, от одного ребенка к другому… И вот зашла туда, где все веселятся. И стою в сторонке, не знаю, как в этот праздник встроиться, на меня особо никто и не смотрит, и вид мой ни у кого не вызывает раздражения, да мне самой как-то неловко. И тогда я пытаюсь объяснить сама себе: понимаешь, в нашей стране произошел очередной катаклизм. Они происходят в России регулярно. То одно, то другое. То революция, то крестьянский бунт, то голод, то коллективизация, то засуха, то нашествие иноземцев, то происки коварных горцев, то расстрелы, то слабовольный царь, то потерявший разум генсек, то внезапно грянувший капитализм… А, как известно, дрова рубят — щепки летят.

И мне досталось, как и многим. Меня, с моей прекрасной профессией, легко причислили к «бедным» и с высоких трибун обсуждают, как нам, «бедным», помочь. И те из моих одноклассников, кто хуже всего учился и не стал поступать в институт, живут сейчас гораздо лучше. «Лучше». Так, наверно, будет правильнее сказать. Слаще едят, больше отдыхают, чаще путешествуют.

Но ведь не вырваться из существующей системы. На пустынный остров в поисках потерянных идеалов, а также справедливости, гуманности и милосердия не убежишь… Приходится жить по предложенным тебе законам, предложенным кем-то более сильным, напористым, уверенным в том, что имеет право решать за миллионы других людей.

Размышления о политике и удивительной судьбе собственной страны чуть было не повергли меня в полное уныние, как обычно. Усилием воли я заставила себя перестать думать о социальных катаклизмах и просто смотреть на море. И вот тогда через некоторое время у меня возникло перед глазами лицо вчерашнего итальянского мальчика, Тонино, и его мамы. Странно, но утром, проснувшись, я почему-то совсем не думала о них. Да, с таким веселым малышом маме с папой надо быть все время начеку, и еще очень долгое время…

Я понимала, что мальчик был на волоске от самого страшного. Родители это тоже поняли. Жаль, что мне стало вдруг плохо и пришлось сразу уйти. Я бы с удовольствием познакомилась с родителями мальчика, поговорила бы с ним самим, если он, конечно, знает английский. Я слышала, что итальянцы учат английский примерно с тем же успехом, что и мы, русские, — плохо учат, ничего не понимают, говорят еле-еле. По крайней мере, папа Тонино объяснялся со мной с трудом. Но думаю, я правильно услышала, что они ждали мальчика десять лет. Действительно, на вид они — любящая пара, и не очень юная. Женщине — лет тридцать пять, а то и больше, ее мужу — лет сорок пять. И если целых десять лет они жили вместе, любили друг друга и очень хотели завести ребенка, можно себе представить, насколько он им дорог.

Хорошо, что мне пригодились мои знания в такой неожиданный момент и неожиданном месте. Никогда мне не приходилось этого делать. Из глубины памяти всплыло, вероятно, когда-то выученное, что именно так нужно спасать подавившихся малышей, правда, самых маленьких, но мне кажется, я все сделала правильно и очень вовремя. Как только я с легкостью подняла и перевернула мальчика, который наверняка весил килограмм двадцать, если не больше, — загадка для меня самой…

На острове Сицилия все туристы сразу ринулись к автобусам, которые ждали группы, чтобы везти к действующему вулкану Этна. Мне места в автобусе с русскими туристами не досталось. К немцам и полякам, которые тоже были на катере и сели в свои автобусы, я даже не стала подходить. Я спросила местного гида, сколько идти пешком — вулкан был хорошо виден, и казалось, что дойти можно буквально за полчаса. Он засмеялся:

— На машине — три часа! А пешком — сами понимаете… Будет еще автобус, подождите немного. С него пересядете на другой и доберетесь…

Я решила прогуляться в поселочке, купить Ийке какой-то сувенир и попробовать добраться своим ходом. Ведь ездят как-то местные жители, они же не пользуются экскурсионными автобусами. Не доеду до вулкана — просто прогуляюсь. Заблудиться здесь трудно, впереди — Этна, за спиной — море.

В сувенирных лавочках недалеко от пристани продавались разные поделки из вулканических пород, и просто камешки, вырвавшиеся из самых недр вулкана или осыпавшиеся с вершины кратера. Я выбирала-выбирала, да так ничего и не выбрала. Интереснее всего было бы, конечно, самой подобрать камешек и положить его на полку. А Ийке лучше всего было бы купить какое-нибудь украшение — колечко, например, и с камешком вовсе не из вулканической породы. Даже не знаю, почему я подумала именно про колечко. Мне вдруг показалось, что Ийке так приятно было бы надеть на пальчик красивое, необычное колечко. Я зримо представила себе ее, с восторгом глядящую на свою тонкую, прозрачную ручку, на которой блестит и переливается кольцо…

Я отогнала этот образ, словно наваждение. Странно. Наверно, просто соскучилась по дочке. К тому же давно не уезжала так далеко от нее. Доводы разума — что Ийка стала настолько большая, что смогла собрать вещички и уйти из дома, — никак не помогали.

С пересадкой я все-таки доехала до городка, расположившегося у подножия Этны. Оттуда можно было взять такси, чтобы добраться до пешеходной тропки, по которой туристы со всего мира каждый день пытаются взобраться к манящей, курящейся вершине. Но я решила пойти пешком — вот уж навстречу вулкану я еще точно ни разу в своей жизни не ходила. Солнце, как по заказу, сегодня светило неярко, и воздух был наполнен спокойствием и умиротворенностью. Все получалось, как мне хотелось, я особенно ни о чем не думала, как будто мои сомнения, страхи, тревоги на какое-то время замерли, устав мучить меня.

Идти пешком было километра три-четыре, так мне сказала женщина в местном ларьке, где я наконец купила бутылку минеральной воды. Я шла, смотрела на вулкан, похожий на огромный черный конус, над которым стоял столб дыма, и вспоминала, как читала Ийке сказку английского писателя Дональда Биссета про волшебника, жившего в огнедышащей горе и подарившего частичку огня маленькому дракону, чтобы тот мог разогревать чай своей бабушке. Мне самой очень понравилась эта немного абсурдная и милая сказка, а Ийка неожиданно заплакала в самом конце. Когда я с трудом допросилась у нее до причины расстройства, она мне объяснила: «Понимаешь, ведь теперь дракон не будет никогда приходить к нему в гости! У него же есть свой огонь… Волшебник будет ждать его, а он никогда не придет…»

Почему ей стало так жалко волшебника, на кого он был для нее похож, с чем в своей душе неожиданно связала моя дочка историю, смысл которой был совсем в другом — для меня, для взрослой, — я так и не смогла понять. Хотя очень хотела, как всегда, понять все, что происходило в ее душе.

Мне показалось, что я быстро преодолела эти несколько километров, но, взглянув на часы, просто ахнула — я шла почти два часа, не торопясь и не думая о времени, и оно прошло незаметно. Я шла будто по лесу, только забираясь все выше и выше. Вокруг меня росли сосны, каштаны, дубы, они были не очень высокими, но крепкими и пышными. Я ощутила, что земля под моими ногами стала теплеть. Вот, из-за этого ощущения туристы, в частности, и едут посмотреть на действующий вулкан. Я сняла босоножки и пошла по тропинке, утоптанной тысячами и тысячами таких же праздных, любопытных ног. Как же хочется приблизиться хоть на чуточку к тайнам Земли, к ее самостоятельной и неподвластной ни нашим чаяниям, ни страхам жизни. Планету Земля можно облететь кругом, сфотографировать, можно взорвать, погубить, но точно узнать все ее тайны пока не под силу никому. И это манит, притягивает…

Я наклонилась, чтобы подобрать красноватый камень, показавшийся мне осколком вулканической породы.

— Надеетесь, что его выплюнул вулкан? Специально для вашей домашней коллекции? — спросил вдруг по-английски мужской голос сзади.

Я распрямилась и обернулась. И опять почувствовала гордость — ну надо же, скажи мне кто неделю назад, что я буду разгуливать босиком по Сицилии, взбираться на вулкан и, главное, говорить по-английски так, словно занималась этим всю предыдущую жизнь, — я бы точно не поверила!

— Разве не так? — спросила я, глядя на симпатичного… Только вот кого? Я пыталась понять национальность стоящего передо мной человека. Мешало то, что, во-первых, он был в темных очках, полностью скрывающих глаза, а во-вторых, незнакомец страшно напоминал мне одного нашего одиозного политика, веселого, нагловатого, появляющегося то там, то здесь, то уходящего в тень, то снова возглавляющего какую-то партию.

— Дайтека…

Не дожидаясь разрешения, он взял у меня с руки камень и снял очки. По-английски иностранец говорил хорошо, как почти все цивилизованные европейцы, и, значит, скорей всего, носителем языка — англичанином или американцем — не был. Без очков он еще больше напомнил мне нашего знаменитого политика — фамилию я вспомнила тут же, слишком уж она последние годы на слуху. Только наш несколько моложе. Я еще раз подивилась чудесам генетики. Ведь не случайно во всем мире появляются двойники то одного, то другого известного человека — так выпадают комбинации генов. Возможно, где-то в сокрытой от нас глубине веков у них и были общие предки…

— Ну как, правда, хороший камешек? — спросила я «политика» и отобрала у него камень. Потому что ничего подобного рядом больше не видела.

— Похоже, вам повезло, — ответил он мне. — За лето туристы выбирают здесь камешки тоннами. Крупный трудно уже найти. Красивый золотистый загар, как тонкий слой меда, — добавил он без перехода.

И я не сразу поняла, что теперь он имел в виду меня. Мне и не приходило в голову, что за несколько дней отдыха я умудрилась загореть.

— Меня зовут Петер, — продолжал незнакомец, шагая теперь рядом со мной. Я же решила дойти как можно выше, до того места, дальше которого идти уже нельзя — так мне объяснили в автобусе, в котором я добиралась до городка. — Я приехал на этот остров в надежде насладиться уединением, красотой и, главное, — пройтись вот так, как вы сейчас идете, босиком к вулкану.

Я взглянула на его ноги — сам он почему-то был в сандалиях и даже носках. Он тоже взглянул на свои ноги и только вздохнул.

— Так вот, — продолжил он. — Я приехал три дня назад. Два дня назад я чуть пожалел, что приехал. Вчера — пожалел очень. А сегодня поменял билеты и собираюсь завтра утром улететь домой. В этой связи — не хотели бы вы сегодня разделить со мной мой прощальный ужин на этом… ммм… прелестном острове?

— Нет, — ответила я, думая, почему же мне так везет на чудаков. Нет ли тут некоей закономерности?

Незнакомец хмыкнул. Мне даже показалось, что он хмыкнул удовлетворенно. Я мельком взглянула на него:

— Вам понравился мой ответ?

Он засмеялся.

— Вы не поймете. Есть вещи, за которыми приходится ехать за тридевять земель.

— Я всегда думала, что это… — Я хотела сказать «аленький цветочек», но как это выразить по — английски? Просто сказать «a red flower» — «красный цветок»? Не уверена, что нашу сказку знают во всем мире. Наверняка у других народов есть аналогии, но сразу ничего в голову не приходило.

Пока я размышляла, незнакомец спросил:

— А как зовут вас?

— Alexandra… — я неожиданно для самой себя произнесла свое имя по-английски, хотя до этого представлялась обычно. И тут же ощутила, как непривычно звучит мое имя в его английском варианте. Меняются всего лишь две буквы, но получается такое торжественное, просто королевское — «Алегзандра».

— Alexandra, — повторил он за мной задумчиво и вздохнул чему-то своему.

В этот момент пикнул его телефон.

— Вот черт!.. — с досадой пробормотал он. — Ну, надо же… Звонил в банк и забыл потом выключить телефон… Везде достанут… — Он посмотрел на определившийся номер и ответил звонившему, не включая связи: — А вот и нет меня нигде! Имею я право познакомиться с милой девушкой, бредущей к вершине вулкана? Просто поговорить с человеком… — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Извините. О чем мы говорили?

— Да, кажется, ни о чем, — пожала плечами я.

— Вы точно не журналист, — утвердительно сказал он.

— Я точно не журналист, — засмеялась я.

Мне показалось, что мой неожиданный спутник не знает, о чем дальше со мной говорить, поэтому сказала сама:

— Ну, что ж, до свидания!

Петер в задумчивости смотрел на меня.

— Пожалуй, я тоже сниму ботинки. Не больно так ходить?

— Да нет…

— Говорят, можно залезть в погасший кратер. Вы как?

— Если честно, я бы лучше поближе подошла к…

— Живому, да? — он взглянул на меня с любопытством. — И я…

Сама не знаю почему, но я подождала, пока он снял сандалии, по-мальчишески запихнув носки в карманы, и мы пошли дальше. Земля под ногами становилась все теплее и теплее, и даже в воздухе чувствовалось приближение вулкана. В воздухе появился запах. Я, пожалуй, не скажу, на что он похож. Странный и приятный. И чуть тревожный. Наверно, я никогда не знала похожего запаха, ведь того, что бурлит в недрах земли, на поверхности нет… Я заметила, что мой спутник тоже потянул носом.

— Не страшно? — спросил он.

— Да нет, конечно.

— И мне не страшно. А жаль.

— Вы ищете страха?

— Я ищу жизни — в разных ее проявлениях. Потому что живу сейчас так, что порой не понимаю — дождь идет оттого, что на улице ноябрь, или оттого, что апрель. Понимаете?

Я неуверенно кивнула. Чем же надо заниматься, чтобы так обо всем забывать?

— Я иногда три раза в неделю летаю. Просыпаясь, не понимаю, в каком я городе. В прошлом году купил новую квартиру и до сих пор в ней путаюсь.

— Большая, наверно, квартира… — осторожно заметила я.

— А! — Петер махнул рукой. — Ну, большая… Пока ночью дойдешь до кухни, воды попить, весь сон пройдет… Может, сядем? Посидим немного… Отсюда такой вид красивый на окрестности.

— Вы не художник и не имеете отношения к искусству, — теперь уже сказала я.

— Не художник. Но я рисую и фотографирую, хотя почти никто этого не знает.

Солнце, которого утром почти не было, все же вышло. Дымчатая пелена, покрывавшая небо, рассеялась, и теперь на нем плавало несколько веселых кудрявых облачков. День и дальше обещал быть очень теплым. Я сняла Ийкину светлую толстовку, в которой мне весь день было так уютно и приятно, и повязала ее вокруг пояса.

— У вас есть дети? — спросила я Петера.

Он прищурился. И, как мне показалось, с некоторым усилием ответил:

— Есть.

И я поняла — он очень не хочет говорить о своей личной жизни. Точнее, не хочет отвечать на вопросы. И, кажется, ему совсем не интересна моя жизнь. Он ищет чегото, чему, наверно, и названия не знает.

Я встала.

— Я пойду?

Петер с удивлением посмотрел на меня. Может, я все-таки чегото не поняла?

— Нет, пожалуйста, еще посидите… — Он постучал рукой около себя по земле.

И я загляделась на его руку. Эта рука не знает ни топора, ни отвертки. Скорей всего, не знает даже руля.

Идеальный мужской маникюр, красивые длинные пальцы, без колец, без шерсти, без натруженных вен, без царапин и ссадин. Возможно, эти руки привыкли летать по клавишам компьютера, быстро набирать нужный номер телефона и… и еще, конечно, крепко держать около себя нужную в данный момент женщину.

Я перевела взгляд на лицо незнакомца. Я так и не поняла, какой же он национальности. Кажется, есть еврейская кровь, может быть, половина. Мне по-прежнему мешало его сходство с нашим политиком, лицо которого среди шести-семи явных политических лидеров страны известно всем настолько, что любой школьник может его худо-бедно нарисовать. А спрашивать, как часто в простоте душевной спрашивают за границей: «Where are you from? И откуда ж вы, мил-человек, приехали?», мне почему-то не хотелось.

Да ведь и он тоже меня не спрашивал. В этом была некая прелесть — без принадлежности к стране, к национальности, мы говорили о чем-то общем и необязательном, и очень важном в тот момент. О том, как странно сидеть на теплой полуголой земле — и правда, здесь, высоко, местами почвы почти не было и только где-то еле-еле пробивались редкие травинки. О том, что море отсюда кажется изумрудно-зеленым. О птицах, летающих вокруг и не приближающихся к самой верхушке вулкана. Об удивительном запахе — горячих недр земли. О том, что так можно просидеть, глядя на море, невероятно долго и ни о чем особо не думая. Просто смотреть и ощущать себя частью мироздания.

Петер прилег на землю, опершись на один локоть. Я сидела рядом, вытянув вперед ноги. Иногда, когда я делаю что-то для себя неожиданное, я по-прежнему, как и двадцать и тридцать лет назад, думаю — а как бы к этому отнеслись мои родители? Что бы они сказали, увидев меня сидящей на склоне действующего вулкана, с голыми коленками, очень веселую и спокойную, в компании совершенно незнакомого иностранца?

— Мой отец всегда считал, что лучший отдых — сойти с корабля в неожиданном месте и дальше идти пешком, — вдруг сказал Петер.

Я улыбнулась и промолчала, потому что почувствовала, что он вовсе не ждет от меня ответа и рассказа о моем отце.

— Море — удивительно яркое и гладкое, как будто нарисованное наивным ребенком. Просто не верится, что такое бывает… — Он бросал маленькие камешки вниз по склону, и в тишине было слышно, как они скатываются вниз.

А я смотрела не на море, а вниз, на редкие деревья, кое-где еще растущие на одном склоне. Наверно, за этим стоило ехать так далеко. Чтобы узнать, что на склонах действующего вулкана Этна на острове Сицилия растут… березы. Они были кряжистые, как и остальные деревья, будто чуть прибитые к земле, с короткими ветками, и не такие нежные, как растут у меня во дворе, под окном, но это были настоящие березы.

— Красиво, правда? Красиво и необычно. Это надо впитывать в себя, а не снимать. Когда снимаешь, суетишься, выбираешь ракурс, и ничего в душе не остается… Вот и вы тоже ничего не фотографируете… — прервал мои размышления Петер, перевернувшись на живот и глядя на меня снизу вверх. Почему-то от его взгляда мне на секунду стало неловко… словно только что произошло то, о чем у нас и речи не было. — А это не ваш муж там бежит? К нам, похоже… — продолжил он, не меняя позы. — Симпатичный такой… руками машет радостно… как будто искал вас весь день и всю ночь. И, наконец, нашел…

Я посмотрела в ту сторону, куда кивнул Петер. К нам быстро, почти бегом, приближался очень крупный, налысо бритый мулат в горчично-желтой рубашке с короткими рукавами и бриджах с веревочками по бокам. Мулат действительно махал рукой и улыбался. Поскольку больше никого на склоне рядом с нами не было, шел он, по всей видимости, к нам.

— Не ваш? — еще раз спросил Петер, перевернувшись теперь на спину.

— Нет. Точно не мой, — покачала я головой.

— Тогда, значит, мой, — потянулся со вздохом Петер и улегся поудобнее, положив руки под голову. Увидев мой удивленный взгляд, он объяснил: — Не муж, конечно. Ох… поверенный в делах, шофер, врач… Кто еще? Верный телохранитель… переводчик… Верный, прекрасный Юлиус. Сейчас вас познакомлю. Вот скажи мне, мой друг, — сразу обратился он к запыхавшемуся мулату по-английски, — есть ли у нас в стране такие прелестные блондинки? Такие спокойные, невозмутимые, уверенные в себе.

Я осторожно посмотрела на Петера. Нет, похоже, он не шутил, говоря это. Хотя…

— Я рад, что вы целы, здоровы и… и что я вас нашел, — ответил ему, отдуваясь, Юлиус.

— Ага… — снова вздохнул Петер. — Но я же сказал: два дня меня нигде нет.

— Но вообще-то прошло четыре, — заметил Юлиус, садясь перед нами на корточки и ненароком оглядывая меня с ног до головы.

— Сэр… — подсказал ему Петер.

— Сэр! — кивнул головой Юлиус. — Прошло четыре дня, с тех пор, как вы… — Юлиус помотал головой и пробормотал что-то неразборчивое.

Я замерла. Нет, конечно, мне только показалось.

— Я тебя умоляю, вот давай без этого! — негромко сказал Петер, отвернувшись от меня.

Но теперь я точно слышала — он говорил по-русски. О, господи… А это значит… Думаю, что второго такого лица в России просто быть не может. И выглядит он старше, потому что раньше я его видела только на экране, загримированным для телепередач, и на плакатах.

Я машинально села и поправила волосы. Ничего себе… Встреча…

— Погодите! — сказал мне незнакомец по-английски, увидев, что я пытаюсь встать. — Мы еще не договорили…

Юлиус умоляюще посмотрел на своего хозяина и снова заговорил по-английски:

— Сэр! Вас очень ждут дома. Вы там очень нужны, поверьте мне. Больше, чем здесь.

— Увы… — Петер встал и шутливо поклонился мне. — Хотел в кои-то веки, как нормальные люди, познакомиться с девушкой… Даже не успел спросить, из какой страны она прилетела…

— Из далекой, — заверила я его.

— И холодной… — мечтательно сказал Петер. — Могу себе представить — вы живете в домике у самого моря, вокруг мало людей, у вас три огромные собаки и молчаливый жених…

— Лесоруб… — подтвердила я, не очень уверенная, что правильно вспомнила английское слово.

Но Петер меня понял и с явным сожалением засмеялся.

— Вот так всегда. Чуть только встречаешь человека, которого понимаешь с полуслова, тут же труба зовет… Прощайте, Александра. Возможно, когда-нибудь…

— Не сомневаюсь, — ответила я все так же по-английски. Зачем лишать человека такой невинной радости? Поиграть в иностранцев… — Прощайте, Петер.

Юлиус, услышав, как я назвала незнакомца, лишь хмыкнул и покачал головой. И я была с ним абсолютно согласна. Очень смешное имя для нашего одиозного политика.

Я видела, как они почти бегом бежали по склону вниз. Наверно, среди деревьев Юлиус оставил машину, какой-нибудь мощный внедорожник, потому что через некоторое время в тишине я услышала звук взревевшего мотора. И подумала, что, пожалуй, впервые в жизни, сидя на склоне действующего вулкана, ощущаю, что Земля, по которой я тридцать восемь лет хожу, — живая. И это показалось мне важнее того, что я целый час, а то и два, провела в такой компании, и что никто и никогда в эту историю не поверит.