Вивьен налетела на молодого человека, потому что не смотрела, куда идет, а шла, как всегда, быстро и даже чересчур быстро. Столкнулись они серым лондонским утром на углу Фулхэм-роуд и Сидни-стрит.

– Простите, – сказала Вивьен, когда первый испуг сменился стыдом за свою неловкость. – Я вас не заметила.

У молодого человека было такое ошалелое лицо, что Вивьен подумала в первый миг, будто у него по ее вине случилось сотрясение мозга. Она добавила с раскаянием:

– Я слишком быстро шла. Я всегда слишком быстро хожу.

«Стремительный солнечный зайчик», – говорил отец, когда она маленькая носилась по бушу. Вивьен постаралась прогнать воспоминание.

– Это я виноват, – отмахнулся молодой человек. – Меня трудно заметить. Иногда я бываю практически невидимым. Не поверите, до чего это осложняет мне жизнь.

Вивьен настолько не ожидала шутки, что невольно улыбнулась – во всяком случае, уголки ее губ поползли вверх. Это было ошибкой, потому что молодой человек склонил голову набок и вгляделся пристальнее, немного сузив глаза.

– Я вас раньше видел.

– Нет. – Вивьен решительно погасила улыбку. – Не думаю.

– Да. Я уверен.

– Вы ошиблись. – Она кивнула, давая понять, что разговор окончен, и зашагала прочь, бросив напоследок: – До свидания.

Шли минуты. Вивьен была уже почти на Кейл-стрит, когда сзади донеслось:

– В столовой Женской добровольческой службы. Вы увидели мою фотографию и рассказали про больницу, которую организовал ваш знакомый.

Вивьен остановилась.

– Больницу для детей-сирот, верно?

У Вивьен вспыхнули щеки. Она быстро вернулась туда, где стоял молодой человек, и приложила палец к губам.

– Молчите. Ни слова об этом.

Он удивленно сдвинул брови. Вивьен глянула ему через плечо, потом назад и потянула молодого человека через выбитую витрину в разрушенный бомбой магазин, подальше от любопытных прохожих.

– Кажется, я вполне ясно сказала, чтобы вы никому не повторяли моих слов.

– Так вы меня все-таки помните.

– Конечно. Я похожа на дуру? – Вивьен глянула на улицу, дождалась, когда женщина с хозяйственной сумкой неторопливо пройдет мимо, и зашептала: – Я просила вас никому не говорить про больницу.

Он так же шепотом ответил:

– Я не думал, что к вам это тоже относится.

Вивьен осеклась. Молодой человек смотрел совершенно серьезно, но что-то в тоне подсказывало: он шутит. Показать, что она это видит, значило его поощрить, а этого Вивьен хотела меньше всего.

– Да. Ко мне это относится тоже.

– Ясно. Буду знать. Спасибо, что объяснили. – На его губах заиграла легкая улыбка. – Надеюсь, я не погубил все, выдав вам ваш секрет.

Вивьен вдруг сообразила, что по-прежнему держит его запястье, и отдернула руку, словно обжегшись. Она попятилась, переступая через битые кирпичи, и откинула назад упавшие на лоб волосы. Рубиновая заколка, которую Генри подарил ей на день рождения, была красива, но держала хуже невидимки.

– Мне пора, – сказала Вивьен и, не оборачиваясь, двинулась в сторону улицы.

Разумеется, она сразу его вспомнила. Как только они столкнулись и она, отступив на шаг, увидела его лицо, узнавание пронзило ее, словно электрический ток. Вивьен до сих пор не могла объяснить себе тот сон, что приснился ей после встречи в столовой, – от его отголосков у нее целый день перехватывало дыхание. Сон был не эротический, а куда более опасный и пьянящий. Он разбередил необъяснимую тягу к далеким времени и месту, про которую Вивьен думала, что давно ее переросла, а проснувшись утром, ощутила отсутствие этой тяги как смерть близкого человека, пустоту, с которой придется жить. Она всячески гнала воспоминания о недавнем сне, но его голодные тени не рассеивались. За завтраком Вивьен была уверена, что Генри читает в ее глазах все, – Вивьен, которая так хорошо научилась скрывать от мужа любые свои переживания.

– Подождите минуточку.

О господи, снова он, идет следом. Вивьен ускорила шаг и чуть сильнее задрала подбородок. Она не хотела, чтобы молодой человек ее догнал; для всех будет лучше, если он отстанет. И все же… Какая-то часть души – та самая безудержная и любознательная часть Вивьен, что управляла ее поступками в детстве, источник раздражения для тети Ады и радости для отца, крохотная частичка, не умиравшая, как бы ее ни давили, – хотела знать, что скажет дальше молодой человек из чудесного сна.

Вивьен мысленно обругала себя за слабость. Она перешла на другую сторону и еще быстрее зацокала каблуками. Дурочка. В ту ночь он приснился ей только потому, что мозг спроецировал его образ на тот хаос бессознательного, из которого рождаются сновидения.

– Подождите, – раздался сзади его голос, уже ближе. – Вижу, вы не шутили насчет того, как быстро ходите. Не думаете поучаствовать в Олимпиаде? Золотая медаль по спортивной ходьбе – это бы подняло патриотический дух Англии.

Молодой человек нагнал ее, и Вивьен чуть замедлила шаг, но голову не повернула.

– Простите, бога ради, я вовсе не хотел вас дразнить, просто очень обрадовался встрече.

Она глянула в его сторону.

– Вот как? Почему?

Молодой человек остановился, и что-то в выражении его лица заставило остановиться и Вивьен. Она оглядела улицу, убеждаясь, что никто за ними не следит.

– Не волнуйтесь, пожалуйста. Просто после того разговора я много думал о больнице, о Нелле – девочке на фотографии…

– Я знаю, кто такая Нелла, – оборвала его Вивьен. – Я видела ее на этой неделе.

– Так она по-прежнему в больнице?

– Да.

Она видела, что краткость ее ответов расстроила молодого человека, и это было хорошо, но тут он улыбнулся, видимо, надеясь растопить лед.

– Понимаете, я хотел бы ее повидать, только и всего. Обещаю вам не мешать. Если вы когда-нибудь возьмете меня в больницу, я буду страшно признателен.

Благоразумие требовало сказать «нет». Меньше всего ей хотелось тащить кого-нибудь к доктору Томалину. Все и без того было слишком опасно; Генри явно уже что-то заподозрил. Однако молодой человек смотрел так умоляюще, а в лице у него было столько света и доброты, что неудержимая тяга из недавнего сна внезапно вернулась.

– Пожалуйста! – Он протянул к ней руку.

Во сне они держались за руки.

– Вам придется идти быстро, – отрезала Вивьен. – И это будет только один раз.

– Что? Вы хотите сказать, прямо сию минуту? Вы идете туда?

– Да. И сильно опаздываю. – Вивьен не добавила «из-за вас», но надеялась, что это и так понятно. – У меня… встреча.

– Я вам не помешаю. Клянусь.

Видимо, она вопреки желанию его обнадежила, потому что говорил он с улыбкой.

– Я отведу вас туда сегодня, – сказала Вивьен, – но потом вы исчезнете.

– Знаете, я ведь на самом деле не совсем невидимка.

Она не улыбнулась.

– Вы вернетесь туда, откуда пришли, и забудете все, что слышали от меня в столовой.

– Хорошо. Честное слово. – Он протянул руку. – Меня зовут…

– Нет, – быстро ответила Вивьен и по лицу молодого человека увидела, что тот обескуражен. – Никаких имен. Имена уместны между друзьями, а мы не друзья и никогда ими не будем.

Он заморгал, потом кивнул.

Вивьен радовалась, что после всех сегодняшних глупостей сумела произнести последние слова так холодно.

– И еще, – добавила она. – Я отведу вас к Нелле и надеюсь никогда больше не увидеть.

Джимми не то чтобы совсем шутил – Вивьен Дженкинс шла так, будто у нее на спине мишень. Или, вернее, будто хочет все время быть на два шага впереди человека, которого против воли согласилась взять на свидание. Ему пришлось почти бежать, чтобы не оторваться от Вивьен в лабиринте улочек, так что поддерживать разговор на ходу не получалось. Что ж, так даже удачнее: чем меньше между ними будет сказано, тем лучше. Они не друзья и никогда не подружатся, это правда. Джимми радовался, что Вивьен сама провела эту границу. Он легко сходился с людьми, так что напоминание оказалось очень кстати: незачем ему заводить близкие отношения с Вивьен Дженкинс.

Джимми согласился помочь Долл главным образом потому, что, по ее словам, план был совершенно безобидный.

Они сидели в закусочной «Лайонс» возле Мраморной арки, и Долл, стиснув ему руку, говорила:

– Все очень просто устроить, разве не понятно? Ты столкнешься с ней будто бы случайно, и пока вы будете ахать, какая неожиданная встреча, ты скажешь, что хочешь навестить ту девочку из разбомбленного дома, сиротку…

– Неллу, – сказал Джимми, глядя на металлический край стола, тусклый даже в солнечном свете из окна.

– Она согласится – кто бы не согласился? Особенно когда ты расскажешь, как тебе жаль девочку. Ведь это же правда, Джимми? Ты сам мне говорил, что мечтал бы ее проведать.

Джимми кивнул, по-прежнему не поднимая глаз.

– Ты пойдешь с ней, придумаешь повод встретиться еще раз, и тогда я вас сниму – вместе, когда вы будете выглядеть… ну, так сказать, не чужими. Мы отправим ей письмо – анонимно, разумеется, и она с радостью сделает все, чтобы тайна осталась тайной.

Долли резко затушила окурок, раздавив его в пепельнице.

– Видишь? Все очень просто. Надежность – сто процентов.

Просто-то просто, может быть даже надежно, но непорядочно.

– Это вымогательство, Долл, – тихо сказал Джимми, затем поднял голову. – Воровство.

– Ничего подобного, – твердо ответила Долли. – Это восстановление справедливости. После того, как она поступила со мной, с нами, Джимми… Не говоря уже о том, как она поступает с мужем. К тому же у нее куча денег, она и не заметит той малости, которую нам отдаст.

– Но ее муж…

– Ничего не узнает! В том-то и прелесть! Их дом на Кемпден-гроув, доход – все принадлежит ей одной! Бабушка в завещании оговорила, что Вивьен будет распоряжаться деньгами и после замужества. Ты бы слышал, как возмущалась леди Гвендолен.

Джимми не ответил, и Долли запаниковала. Ее и без того большие глаза расширились еще сильнее, и она стиснула пальцы, как на молитве.

– Как же ты не понимаешь? Она ничего не потеряет, для нее это не деньги, а мы с тобой сможем пожениться. И жить счастливо до конца дней.

Джимми по-прежнему не знал, что ответить, поэтому молчал, вертя в пальцах спичку. Как всегда в тягостные минуты, мысли его уплыли куда-то в сторону, словно сигаретный дымок. Джимми думал об отце. О комнатушке, в которой они живут вместе, пока не подыщут что-нибудь поприличнее, и как отец сидит у окна и вслух гадает, сумеет ли мама их тут отыскать, и почему ее все нет и нет, и как он каждый вечер спрашивает Джимми, нельзя ли переехать на старую квартиру. Он часто плачет, и у Джимми сердце надрывается слушать, как отец рыдает в подушку и повторяет снова и снова, что хочет одного: пусть все станет по-прежнему. Джимми надеялся, что когда у них с Долл будут дети, он сумеет правильными словами унимать их горючие слезы, но если плачет твой отец, это совсем другое. Сейчас столько людей рыдает в подушку – Джимми подумал о всех тех несчастных, кого снимал с начала войны, обездоленных и отчаявшихся, скорбящих и мужественных. Он снова взглянул на Долл. Она закурила новую сигарету и теперь сосредоточенно затягивалась, так непохожая на девушку со смеющимися глазами, которую он когда-то фотографировал. Наверное, очень многие, как отец, мечтают вернуть прошлое.

Или приблизить будущее. Спичка сломалась у него в пальцах. Прошлого не вернешь, незачем об этом и думать. Есть лишь один путь – в будущее. Джимми вспомнилась первая неделя после того, как Долл сказала, что не выйдет за него замуж: черная пустота впереди, одиночество, мешающее спать по ночам, отцовские рыдания и бесконечный стук собственного сердца. А следом пришла мысль: так ли ужасно то, что предлагает Долл?

В обычных обстоятельствах Джимми ответил бы: да, ужасно. Когда-то у него были твердые представления о добре и зле, но теперь, когда война столько всего уничтожила… Джимми неуверенно покачал головой. Бывают времена, когда, стараясь быть чересчур правильным, можешь потерять все.

Джимми сложил половинки сломанной спички, и тут Долли вздохнула. Джимми глянул на нее: она обмякла на стуле и закрыла лицо ладонями. Он снова заметил царапины на ее руках и как она исхудала.

– Извини, – проговорила Долли сквозь пальцы. – Извини. Не надо было заводить этот разговор. Мне просто подумалось… Я… я хотела… – Ее голос стал совсем тихим, как будто ей тяжело выговорить ужасную истину. – Она так держалась, что я почувствовала себя пустым местом.

Долли любила актерствовать и как никто умела исчезнуть за вымышленной личиной, но Джимми очень хорошо ее знал, и щемящая искренность этих слов пронзила его в самое сердце. Вивьен Дженкинс заставила прекрасную Долл, такую умную и яркую, способную столько подарить миру, Долл, чей смех наполняет его жизнью и силой, почувствовать себя пустым местом. Его больше не надо было убеждать.

– Быстрее. – Вивьен Дженкинс стояла перед дверью с бронзовой табличкой «Др. М. Томалин» и дожидалась Джимми. Она глянула на золотые часики, потом на улицу у Джимми за спиной, и ее темные волосы вспыхнули в солнечном свете. – Я спешу, мистер… – Вивьен осеклась, вспомнив, что они договорились не называть имен. – В общем, спешу. Я и без того опаздываю.

Джимми вслед за ней вошел в кирпичное здание, неотличимое от соседних. Видимо, когда-то это был богатый особняк, теперь же в вестибюле расположилась регистратура: стол на красивых витых ножках, за которым сидела дама с мельхиоровой сединой, взбитой и уложенной в два высоких валика надо лбом.

– Этот джентльмен пришел к Нелле Браун, – сказала Вивьен.

Мельхиоровая дама мгновение изучала Джимми через узкие очки для чтения. Он улыбнулся, она нет. Внезапно он почувствовал себя диккенсовским персонажем, парнишкой с кузницы, теребящим чуб при виде истинного великолепия.

– Я знаком с Неллой, ну, в некотором смысле. Видел ее в тот день, когда она лишилась близких. Я фотограф. Снимаю для газет. Зашел поздороваться, узнать, как она.

Джимми заставил себя сделать паузу и глянул на Вивьен, надеясь, что та его поддержит. Однако Вивьен молчала.

Где-то тикали часы. За окном пролетел самолет. Наконец регистраторша вздохнула.

– Понятно, – произнесла она таким тоном, будто впустить его – заведомо неразумный поступок. – Фотограф. Снимаете для газет. Как, вы сказали, ваше имя?

– Джимми. – Он покосился на Вивьен, и та отвела взгляд. – Джимми Меткаф. – Вероятно, умнее было бы солгать, но эта мысль пришла ему с опозданием. Он не очень-то умел обманывать. – Я просто хотел узнать, как поживает Нелла.

Дама оглядела его, плотно сжав губы, затем коротко кивнула.

– Хорошо, мистер Меткаф, идите за мной. Но предупреждаю, в моей больнице нельзя расстраивать моих питомцев. Если что-нибудь пойдет не так, вы немедленно отправитесь на улицу.

Джимми улыбнулся, благодарно и немного испуганно.

Дама аккуратно задвинула стул под стол, поправила золотой крестик на груди и, не оглядываясь, стремительно зашагала по винтовой лестнице. Джимми послушно двинулся следом и только на середине пролета понял, что Вивьен с ними нет. Он обернулся. Вивьен стояла у двери в дальнем конце вестибюля и поправляла волосы перед зеркалом.

– Вы не идете? – Джимми говорил тихо, но в сводчатом вестибюле его слова отозвались громким эхом.

Вивьен мотнула головой.

– У меня тут другие дела… – Она вспыхнула. – Идите-идите! Мне некогда разговаривать, я уже опаздываю.

Джимми пробыл в палате примерно час, глядя, как Нелла отбивает чечетку, потом прозвенел колокольчик, и она сказала: «Нас зовут на ленч». Джимми решил, что пора прощаться. По коридору они шли за руку, а перед лестницей Нелла вскинула голову и спросила: «Когда ты придешь снова?» Джимми замялся: он не заглядывал так далеко вперед. Однако при виде открытого детского личика ему отчетливо вспомнился мамин уход, а следом яркой вспышкой пришла мысль, такая быстрая, что Джимми не успел ее ухватить. Она была каким-то образом связана с детьми, с тем, как доверчиво они вкладывают ладошку в твою руку и ждут, что ты будешь рядом всегда. Он сказал: «Наверное, денька через два», – и тогда Нелла улыбнулась, помахала рукой и весело побежала по коридору в столовую.

– Ты молодец! – воскликнула Долл вечером, когда Джимми закончил рассказ. Она слушала очень внимательно и вскинула брови, когда он упомянул зеркало у входа в докторский кабинет и то, как покраснела Вивьен – наверняка от стыда, что Джимми увидел, как она прихорашивается («Я же тебе говорила, она тайно от мужа встречается с доктором!»)

Теперь Долли заулыбалась.

– Ну вот, мы близки к цели!

Джимми не разделял ее оптимизма. Он закурил.

– Ой, не знаю, Долл. Все так запутанно. Я сказал Вивьен, что больше не приду в больницу.

– А Нелле – что придешь.

– Ну вот, ты видишь мое затруднение.

– Какое затруднение? Не можешь же ты обмануть ребенка? Тем более сироту!

Разумеется Джимми не мог обмануть Неллу, но, видимо, он плохо объяснил Долл, как резко говорила с ним Вивьен.

– Джимми? Ты же не огорчишь Неллу?

– Нет, нет. – Он махнул рукой с зажатой между пальцами сигаретой. – Я приду к ней. Но только Вивьен огорчится.

– Ты ее уболтаешь. – Долли ласково приложила ладони к его щекам. – Ты и понятия не имеешь, какой ты обаятельный. – Она коснулась губами его уха и сказала игриво: – Вот видишь, как ты меня обаял.

Долли поцеловала его, и Джимми улыбнулся, но рассеянно: он представлял, как рассердится Вивьен Дженкинс, увидев его в больнице, и придумывал оправдания. Довольно ли будет сказать, что его пригласила Нелла?

Тут Долли выпрямилась и проговорила:

– Да, так будет лучше всего.

Джимми кивнул. Разумеется, Долл права.

– Ты навещаешь Неллу, случайно встречаешь Вивьен, сговариваешься о времени и месте и предоставляешь все остальное мне. – Долли склонила голову набок и улыбнулась, так что на миг показалась совсем юной. – Легко?

Джимми выдавил слабую улыбку.

– Легко.

Все и впрямь было легко, только у него не получалось встретиться с Вивьен. В следующие две недели он приходил к Нелле всякий раз, как удавалось выкроить время между работой, отцом и Долл, и хотя пару раз видел Вивьен издали, случай поговорить с нею все не подворачивался. Первый раз Вивьен вышла из больницы в то самое время, когда он сворачивал на Хайбери-стрит, огляделась по сторонам и подняла шарфик, пряча лицо. Джимми ускорил шаг, но опоздал: когда он подходил к двери, Вивьен уже быстро шла прочь, опустив голову, чтобы никто ее не узнал.

Второй раз она была не так осторожна. Джимми только что вошел и дожидался Миру (мельхиоровую регистраторшу, с которой уже успел подружиться), чтобы сказать, что пойдет к Нелле. Внезапно он заметил, что дверь в докторский кабинет приоткрыта. Там была Вивьен. Она тихо смеялась, глядя на кого-то, скрытого дверью. Тут на ее голый локоть легла мужская рука, и у Джимми заныло под ложечкой.

Он пожалел, что не взял фотоаппарат. Доктора он почти не разглядел, только его руку, зато хорошо видел Вивьен и счастливое выражение ее лица.

Надо же было не прихватить технику в тот самый день, когда она нужнее всего! Джимми все еще ругал себя на чем свет стоит, когда появилась Мира, закрыла дверь и спросила, как у него сегодня дела.

Наконец, в начале третьей недели, войдя с лестницы в коридор, чтобы идти к Нелле, Джимми увидел впереди знакомую фигуру. Он замер, делая вид, будто разглядывает косолапого малыша с тяпкой на плакате «Копай для победы», а на самом деле чутко ловя звук удаляющихся шагов. Когда Вивьен свернула за угол, Джимми пошел за ней. Сердце у него колотилось. Вивьен скользнула в маленькую дверь, которой Джимми прежде не видел. Он выждал немного и последовал за ней. За дверью оказалась узкая лестница наверх. Джимми поднимался быстро и тихо, пока не увидел полоску света из-под еще одной двери. За ней оказался низкий этаж, меньше остального дома похожий на больничный. Джимми сперва не понял, куда делась Вивьен, потом заметил ее тень на выцветших, голубых с золотом обоях. Он улыбнулся про себя – азарт погони разбудил живущего в нем мальчишку – и двинулся дальше.

У него не было сомнений, что доктор и Вивьен встречаются в мансарде старого дома, где никому не придет в голову их искать. На сей раз фотоаппарат был у него с собой. Куда лучше сделать настоящий уличающий снимок, чем назначать свидание в надежде заснять что-нибудь якобы инкриминирующее. Кроме того, это означало, что Вивьен и впрямь изменяет мужу, что слегка успокаивало совесть. Правда, еще предстояло отправить Вивьен письмо (а это, как ни крути, называется «шантаж»), но он уже готов был себя переломить.

Вивьен открыла дверь и вошла. Тогда Джимми шагнул вперед, на ходу снимая колпачок с объектива, выставил ногу, чтобы дверь не закрылась, и поднял фотоаппарат, готовясь нажать на спуск.

Однако то, что он увидел в видоискатель, заставило его опустить аппарат.