Глава 87
Сон был сумбурный. Снились какие-то лестничные пролеты, всходы, подвалы...
А потом он бежал куда-то и — зацепился локтем за какой-то ржавый гвоздь, попытался вывернуться, но вместо этого — упал с грохотом на пол, чувствуя, как плечо и всю руку сводит тянущая боль.
И понял, что уже не спит. С вывернутой в плечевом суставе рукой он лежал на полу около диванчика. Его держал Сева. Борзов стоял, ощерившись, рядом.
— С добрым утречком, медвежонок.
Олег только поморщился:
— Такое утро можно считать добрым?
— Смотря для кого, — продолжая нехорошо улыбаться, бросил Борзов.
— Может, ослабишь хватку? Не убегу, — кривясь от боли, сказал Олег.
— Не убежишь, это точно. Бежать придется мне, — ответил за охранника Борзов.
— С чего? Моя схема сработала.
— Но... Биржа еще не открылась, но мне сообщили... Сначала мировые нефтяные трейдеры, а потом и ОПЕК сделают сегодня заявления о коренном изменении и новой скоординированной политке в области нефтедобычи... Часика в четыре по московскому времени... Понимаешь, что это означает? Посыплются все российские «голубые фишки»... Вся нефтянка... — Борзов закашлялся, помотал головой, продолжил:
— Никто из предполагаемых воротил российского и мирового фондового рынка, как и никто из олигархов, больше не вольет в купленные нами акции ни цента. Никто из политиков не станет давить: нефтянка и энергетика — это становой хребет и основные валютные поступления, станут спасать их. Даже ценой президентской короны. — Борзов усмехнулся невесело. — Возможно, эта цена была назначена изначально, а? В таких играх «наши не пляшут». Что остается? — Борзов засмеялся скрипуче. — Лучше пить жидкий чаек, чем никакого.
— Лучше. Но... Мы не использовали все возможности.
— Всех возможностей нет ни у кого. Только у Господа Бога. Но он не играет на фондовом рынке. Ты понял, что это означает для нас? Хотя — для тебя уже ничего.
Борзов обхватил ладонями лоб, скрутился сжатой пружиной, расхохотался:
— Подумать только! Меня — меня! — завлекли играть «зайчиком»! Ты-то, Медведь, игрок, но... Ты же умный! А когда большие мужчины ведут финансовые разборки с очень большими мужчинами, — мы здесь не танцуем ни под какую музыку, мы просто болтаемся на веревочках! Ты же умный, как ты попался?
— Я все рассчитал стратегически правильно. Но... не правильно выбрал время.
— Все идиоты упорны в своих заблуждениях. Пожалуй, ты умрешь с улыбкой.
— Ты хочешь успеть вынуть деньги, Борзов?
— Ну конечно! И с прибылью! Сколько сейчас влито в наш рынок? Миллионов пятьсот? С открытия до четырех я вытащу соточку и десятку, а то и полторы сверху... Сотку верну кредиторам — чтобы не нарушать отчетности, и — сольюсь...
— Ты не успеешь вынуть столько до четырех...
— Медведь, на меня будут работать пять брокерских контор, не считая твоей.
Неужели ты думаешь, я не подстраховался?
— Знаешь ты — знают и воротилы, и если они тоже примутся изымать капиталы...
— Не начнут. Ты же прекрасно понимаешь, им не до этого. Да и... «полная тайна вкладов». Когда люди работают десятками миллиардов, на сотни миллионов им пока наплевать.
— Наш рынок все равно поднимется.
— И что с того? Через полгода, не раньше. После выборов. Может быть и до, но... «В твоем доме заиграет музыка, но ты ее не услышишь...» — Борзов замолчал, убежденно кивнул своим мыслям:
— Большие мужчины возьмутся поднимать «голубые фишки» — чтобы сохранить баланс экономики...
— Я могу тебе помочь.
— Нет нужды. Ты покончишь с собой — извини, Медведь, поскольку тебя все равно пристрелят по-лю-бому... Раз уж будешь для всех работать козликом отпущения — будь им и для меня, грешного, за компанию... Договорились?
— Тебе нужно мое согласие, Борзов?
— Нет, конечно. Но на душе было бы легче. Извини, Медведь, на этот раз представления с секундомером не будет. Все по правде. Говорят, история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, другой — в виде фарса. Это ложь.
Если первый раз бывает трагедия, второй — драма уединенного безумия. — Борзов повернулся к помощнику:
— Кончай его, Сева.
Охранник большим пальцем взвел курок.
— Можно спросить?
— Валяй, Гринев. Только быстро и незатейливо.
— Аня... Она... меня предала?
— Что у тебя за мысли, Гринев! Ты сейчас будешь лежать грудой неодушевленной материи, а тебя волнует какая-то девка?
— Ты не ответил.
— Предают только свои. Она тебе своя?
— Так это — она?
— Нет, Медведь. Аня — просто приблудная девка.
— Где она?
— Почем я знаю! Может, пописать вышла! У тебя все? На этот раз действительно — все.
Борзов не фиглярствовал, он был целеустремлен и логичен.
— Тогда — без обид. Ничего личного. Чистый бизнес.
Олегу казалось, что он продолжает смотреть сон.
Длинный, тягучий, затянувшийся сон... И сейчас он кончится. Быстро, легко, беззвучно: человек не слышит выстрела, который его убивает. «Господи, буди милостив мне, грешному...» Он полулежал, скрученный Севой, вплотную к виску был приставлен пистолетный ствол, и совсем не был холодным... Перед глазами Олега серел лишь прямоугольник коврового покрытия, пахнущий пылью и моющим средством с эссенцией апельсина... И в голове было пусто. Совсем. Вот только этот ненастоящий апельсиновый запах... По нему невозможно было представить оранжевый солнечный плод... Олег и не представлял ничего. И ни о чем не думал. И ничего не вспоминал. В мозгу болталась ритмичная рекламная песенка: «Просто добавь воды!» Олег облизал пересохшие губы. Он хотел пить.
Хлестнул выстрел. Гринев даже удивиться не успел. Сразу следом хлестнул другой. Олег почувствовал, как хватка Севы ослабла и сам он неловко, боком, осел на ковер. Оружие выпало из ослабевшей руки.
Олег поднял голову. Борзов лежал посреди кабинета на спине. В дверях комнаты отдыха стояла Аня. И держала обеими руками пистолет.
