Глава 87
Данилов улыбнулся, вложил три сотни в ладонь Рутена:
– Погуляешь немного?
– Как скажете. А остальные деньги?
– После окончания сеанса связи.
– Понял, не дурак.
Рутен вышел.
– Звоним папе? – оживилась Даша.
– Погоди. – Данилов склонился к монитору, забегал пальцами по клавишам. – Дай-ка гляну информацию по биржам... Если что-то действительно поменялось, мы это увидим по биржевым чартам.
– Что такое чарты?
– Графики колебания курсов ценных бумаг.
– Нам это нужно?
– Да. Пока я не понимаю, зачем тебя похитили!
Ничего существенного на бирже не происходило. Несмотря на колебания цен на нефть и газ, цены покупки и продажи акций местных энергетических и транспортных компаний существенно не менялись. Плавные восходяще-нисходящие тренды. Покой и благорастворение.
Олег тряхнул головой.
– Ты что воздух бодаешь, Данилов?
– Тупик. Рынок нефти и газа, и здешний, и транзитный, поделен и расписан.
И ни за какие коврижки никто ни с кем не лается. Было повышение мировых цен, потом – падение, но это рутина... Не показывает биржа даже отдаленно ничего такого, что могло бы вызвать... столь бурную реакцию какой-либо из сторон, как твое похищение.
Данилов провел пальцами по клавишам, на экране монитора появилась телекартинка.
– Решил развлечься дневным сериалом? Самое время.
– Вчера в нашем Датском королевстве был не самый спокойный денек. Кажется, на третьем национальном время городских новостей. Может быть, то, что мы просмотрели, заметили журналисты?
– Журналисты видят только то, что им помогают увидеть люди умные и заинтересованные!
– Вот на это я и рассчитываю.
Новости были пусты, велеречивы и чуть напыщенны, как всякие новости.
Данилов слушал вполуха. Ничего экстраординарного.
– И долго ты будешь разглядывать эту глупую смазливую мордашку? – спросила Даша, кивнув на ведущую.
Данилов пожал плечами, пролистал несколько каналов. Все чинно, благопристойно, благолепно. Все слишком чинно, благопристойно, благолепно. Судя по всему, разбитый «крузер» на ночной дороге отнесли к обычному дорожно-транспортному, покойников в районном городишке – к местечковой криминальной разборке. «На люди» ничего не вышло.
Данилов замер. С экрана на него смотрел он сам: в камуфляжной форме, молодой, худощавый. Взгляд прямой и жестокий.
– Органами правопорядка разыскивается Олег Данилов, бывший боевик спецподразделения советскойгосударственнойбезопасности,бывший легионер-наемник в одной из африканских стран. Был ранен и контужен. Возможны психические отклонения, чреватые общественно опасным насильственным поведением.
Может выдавать себя за журналиста, профессионального военного, работника спецслужб, криминального авторитета. В последнее время работал сотрудником одного из княжинских издательских холдингов. Возможно, вооружен.
Брови Даши Головиной поползли вверх.
– Держите меня все и еще восемь человек! А почему не сообщили, что ты всю жизнь выдавал себя то за плошку для овсяного киселя, то за мирно пашущий колхозный трактор?
Картинку убрали, дикторша замешкалась, поискав глазами что-то на суфлере, не нашла, взяла со стола бумажку, видимо только что положенную перед ней ассистентом режиссера, начала читать:
– По предположениям оперативных работников, Олег Данилов, находясь в состоянии неадекватного восприятия действительности, похитил человека. – Ведущая запнулась, а на экране появилась цветная фотография Даши Головиной, явно давняя: на ней девушке было вряд ли больше четырнадцати. – Просьба ко всем, кто знает о местонахождении Олега Данилова или девушки, фото которой вы видите на экране, сообщить в правоохранительные органы или по телефонам...
– Да ты меня еще и похитил?! – развеселилась Даша. – Маньяк просто какой-то! И – приставал! Прямо на лоне природы!
– Погоди, Даша. – Лицо Олега было встревожено и крайне напряжено. Он быстро записал два номера, мелькнувших на экране.
– Ты что такой стал? Да это же туфта полная!
– Хуже, Даша, много хуже.
– Чем?
– Все от слова до слова – спланированная провокация.
– Для кого?
– Для Папы Рамзеса.
– Для папы?!
– Да. Ты рассказывала, твой папа запанибрата и с министром внутренних дел, и с дефензивой...
– С чем?
– Со службой безопасности.
– Ну да.
– Так вот: никакая из этих служб сообщение не визировала! Везде фигурируют некие «правоохранительные органы». И уж поверь мне, через час ни одна собака не дознается, кто и как слил этот скверно сварганенный матерьялец на ТВ! – Данилов несколько раз ударил кулаком по столу и выругался – жестко, коротко, яростно.
– Ты – ругаешься?! – Дашины брови снова взлетели домиком в искреннем изумлении. – Да ты даже там, у реки, когда эти уроды... ты только улыбался. И когда я вела себя как дебильная олигофренка... Правда, стекло разбил. В машине.
– Погоди, Даша!
– Да я стараюсь тебя просто отвлечь, чтобы ты успокоился. Что страшного-то произошло?
– Нас списали.
– Как это – «списали»? Приговорили? – Даша выговорила это слово так, словно оно царапало ей горло. Потом спросила совсем по-детски:
– За что?
– Дело даже и не в этом! Они дали знать это твоему отцу! Что-то им нужно от него, что-то очень существенное, и, чтобы он не сомневался, объявили нагло и цинично: похитил дочь маньяк, а потому – всякое может статься! При этом не назвав даже твоего имени, а меня представив сбрендившим маргиналом!
– Кто такой маргинал?
– Если просто – это птица, отбившаяся от своей стаи и не нашедшая другой.
Всюду мечется с криком потерявшая стаю птица, Надвигается вечер – все летает она одна.
Здесь и там она ищет пристанища и не находит, Ночь сменяется ночью – все печальнее птичий крик, – грустно прочла на память Даша. – Это стихи Тао Юаньмина. Подумать только, он жил почти полтора тысячелетия назад. Всего четыре строки. А люди читают и начинают думать – и как они живут, и почему, и зачем... И какой во всем этом смысл.
– Даша, сейчас...
Девушка улыбнулась грустно:
– Погоди, Данилов. Дай мне сказать. Столько произошло со мною за эти двое суток. И еще произойдет. А сил бояться уже совсем не осталось. И еще статистика какая-то вспоминается... Американцы сбросили на кого-то столько-то крылатых ракет... Я думаю, они их обрушивают на головы кочевников только потому, что просто выбросить – жалко, демонтировать – дорого, а срок хранения – истек... – Даша вздохнула:
– Иногда мне кажется, у большинства из ныне живущих давно истек срок хранения... А они продолжают. Потому что жизнь – мила. Даже тем, к кому она жестока. Бывают же, наверное, матери – жестокие, властные, а люди живут себе... Я маму почти не помню. А папу почти не знаю. Мне кажется, что когда-то, давным-давно, он был другим. И этим «другим» его узнала мама и полюбила... А потом – «срок истек». И он перестал быть только моим папой. Он стал... Папой Рамзесом.
Даша замолчала, почертила ногтем на столе:
– Я не знаю, чего ты боишься, Данилов. Ты кого-то не смог уберечь когда-то... Не бойся за меня, ладно? Ты куда лучше, когда милый и любимый, чем когда серьезный. Я перестаю тебя узнавать. – Спросила неожиданно:
– Ты отбился от стаи?
– Хуже. Я никогда и не прибивался. Даша только кивнула.
– Ты прости меня, Олег. Я очень устала. И еще... Ну да: ревность. Мне стыдно, конечно, очень, но так и есть. Я ревную тебя к твоему прошлому... Если у меня столько произошло всего за сорок восемь часов, сколько же всего у тебя было за жизнь... Она ведь проходила не в оранжерее Папы Рамзеса.
– Даша...
– Извини. – Девушка тряхнула головой. – На меня порой находит. – Улыбнулась неуверенно:
– Это у нас фамильное. Знаешь, я спущусь к ребятам, ладно? Там, кажется, есть кофе. Мне сейчас не помешает. И тебе принесу. Я быстро. – Даша помолчала, добавила:
– Я понимаю, что нужно позвонить немедленно папе, но очень боюсь, что телефон опять не ответит. Словно его уже нет нигде.
