Глава 68
Моторы надрывно выли, преодолевая подъем.. Четыре автомобиля: два «уазика», джип и поношенный, отслуживший свой срок даже в виде металлолома, широченный «форд» — пикап — один за другим въехали на возвышение. Остановились метрах в пятидесяти. Из машин выпрыгивали люди в камуфляже. В руках их было оружие.
Маэстро, еще бледный от перенесенного приступа, удивленно приподнял брови:
— Это что еще за ряженые?
А «ряженые» вели себя странно. Вытряхнувшись из автомобилей, сгрудились на какое-то время, видимо совещаясь, потом растянулись цепочкой. Стволы в их руках теперь можно было разглядеть отчетливо: это были длинноствольные двустволки, карабины и помповые ружья. Маэстро наморщил лоб, будто пытаясь оценить намерения «пятнистых»: из такого арсенала они могли достать их группку легко, но… не стреляли. Более того, цепочка из людей была растянута так, что не прижимала Маэстро, Гончего и девушку к обрыву, а, наоборот, вытесняла на плоскогорье.
Глаза Маэстро сузились, будто прорези амбразуры.
— Ты понимаешь, кто это? — спросил он Гончего.
— Отморозки.
— Хуже. — Лицо Маэстро разрезала ухмылка; мурашки мгновенно прошли волной по спине девушки: она знала, что за этим последует. — Это охотники.
— Кто? — едва слышно произнесла девушка, почувствовав, как сел голос.
— Ребятки решили развлечься. Им, видишь ли, неинтересно стрелять беспомощную, по их мнению, дичь. Кайфа того нет. — Маэстро сплюнул. — Рейнджеры гребаные, — Может быть, им объяснить… — начала было девушка, но осеклась под острым, как бритва, взглядом Маэстро.
— Эти человечки понимают только один язык. Язык огня и боли. — Глаза Маэстро помутнели, едва заметная судорога прошла по рукам, он произнес тихо и внятно:
— «Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море бед, сразить их противоборством? Умереть, уснуть, ..»
Четыре выстрела фонтанчиками вздыбили сухую землю. Загонщикам не нравилось, как ведет себя дичь. Они желали охоты, а не забоя… Теперь до цепочки было не больше тридцати метров;
Голос Маэстро был горек, как полынь:
— Язык огня и боли… К тому же они не любят Шекспира… — Взгляд его снова стал скорым и зорким. — За камни, живо! — скомандовал он Але.
Девушка и не подумала противиться, нырнула за массивный валун у кромки обрыва.
Два выстрела фонтанчиками взвились рядом: охотники показывали другим, что девушка в капкане, выйти не сможет… Они не считали ее дичью, она была призом.
Маэстро повернулся к Гончарову:
— Старшего определил?
— Рыжий. С бульдожьей мордой.
— Его оставляем. Остальных стираем. Хоп.
— Хоп.
Выстрелы загрохотали один за другим, осыпая затаившихся за плоскими камнями Маэстро и Гончего сухой, перемешанной со льдом землей и каменной крошкой. Но били не прицельно: тешились.
Нападавшие и ближе не подходили. По-видимому, решили, что сие — «неспортивно». В промежутках между выстрелами они выкрикивали комментарии по поводу трусости «шавок».
Маэстро показал на пальцах Гончарову план и последовательность действий. Тот кивнул.
Грохнуло еще три выстрела. Гончий поднял пистолет, трижды веером выстрелил в ответ и беспорядочно, петляя, как подпольщик в фильме, рванул прочь. Пули его никого не задели, но охотники заметно оживились: один из «кабанчиков» наконец-то повел себя соответственно. Да и грохнувшие в их строну выстрелы добавили «пятнистым» здорового азарта и послали в кровь нужную для хорошего развлечения порцию адреналина. Раздался свист, несколько человек метнулось вдогон, стреляя на ходу и выкрикивая что-то…
Бульдог довольно растянул толстые губы, бросил ближнему:
— Выкуривайте второго из норы. Веселиться так веселиться. — Повернулся ко всем:
— Стрелять по клешням!
Похоже, больше всего он боялся, что развлекуха завершится до того, как его головорезы да и он сам натешатся всласть. Оглядел братков, крикнул:
— Загоним кабанчиков, а? Погоняем и возьмем — в ножи!
«Братки» ответили дружным довольным ревом. На этом плато и сурку не скрыться!
Гонять можно до десятого пота, полоская беглецов в визжащей рядом картечи и липком, мерзко пахнущем страхе… И самое приятное в гоне, что спастись они не смогут. Бульдог точку поставит сам.
— Эй, черный! Не спи — замерзнешь! — крикнул кто-то, и пули из карабина с противным визгом ударились в камень, за которым ничком лежал Маэстро.
— Не хочешь бегать, сучий потрох… Щас мы его прикладами погоним!
— Эй, сынок, испытай фортуну, может, повезет, а? — Бульдог, прихохатывая, приложился к фляге с чачей. — А то ведь если возьмем сиднем, кожу сдерем, а тушу — воронам скормим! Солдаты удачи козелков навроде тебя ох как не любят!
Маэстро вскочил из-за камня в один миг, словно вырос из земли. Пистолеты в его руках заплясали, загрохотали, изрыгая огонь. Кто-то из нападавших успел поднять оружие, кто-то даже выстрелил, но черноволосый уже катился по земле, а пистолеты продолжали работать, будто их направляла не рука человека, но воля демона.
Грохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Преследовавшие Гончарова замерли, а Гончий вдруг обернулся и тремя выстрелами снял троих нападавших.
Наступившая тишина была полной.
Рыжий вожак так и не понял, что произошло. Восемнадцать человек, что были с ним, лежали в неудобных позах: кто ничком, лицом вниз, кто — глядя в бездонную голубизну неба стекленеющими глазами. Никто не стонал, никто не звал на помощь.
Живых среди них не было. Вожак остался стоять один. Бесполезная помповушка в одной руке, фляга с чачей — в другой. Бульдог беспомощно лупал белесыми ресницами, потом тихо перевел дыхание, облизал разом пересохшие губы. То, что произошло, казалось наваждением, сном…
— Солдаты удачи, говоришь? — негромко произнес Маэстро. — Кончилась ваша удача.
Совсем кончилась.
Кадык на шее рыжего дернулся. Хрипло, едва слышно он произнес, кивнув на флягу в руке:
— Я хлебну?
Маэстро пожал плечами:
— Валяй…
Вожак пил, пока хватило дыхания. Опустил флягу, поставил, перевел дух. Поднял глаза:
— Ну что… Теперь кончай.
— А закурить?
— Чего?
— Закуришь? Бульдог кивнул:
— Закурю.
Подрагивающими руками Бульдог вставил в рот сигарету, долго чиркал кремнем зажигалки, пока прикурил. Затянулся раз, другой… Губы его плясали… Одним движением он отбросил сигарету, крикнул срывающимся на визг голосом:
— Что тянешь, сука! Кончай!
— Хозяин барин, — равнодушно произнес Маэстро. Движение его было неприметно быстрым: пистолет дернулся, выплюнув порцию свинца, и Бульдог кувыркнулся на спину. Но…
Его дикий, полный тоски и боли вой, казалось, мог разбудить только что уснувших вечный сном сотоварищей. Кое-как зажимая раздробленное колено, он поднял искаженное болью и ненавистью лицо.
— Куражишься, да? Сука! Царствуй, твоя власть… — Он заскрипел зубами, зажмурился от нестерпимой боли, снова поднял глаза и натолкнулся на острый, как жало, взгляд Маэстро. Тот сидел рядом. И произнес только одно слово:
— Кто?
Вожак попытался сглотнуть, выплюнул слюну с кровью:
— Шаповал.
— Кто такой Шаповал?
— Опер фээсбэшный. Старший. В области.
— Велел списать?
— Да. Начисто!
— Всех?
— Тебя. Девку — поберечь. Про второго-вообще разговору не было.
— На кого работает Шаповал?
— Не знаю. И знать не хочу.
— Это все?
— Все.
Маэстро помедлил, произнес:
— Тебе просто не повезло.
— Везет не всем.
— Это точно.
Маэстро едва заметно двинул руками, легко поднялся на ноги. Вожак остался лежать на спине, глядя в синеву неба мутнеющим безразличным взглядом.
Гончаров стоял чуть поодаль. Маэстро быстро глянул на него, спросил:
— Чего такой невеселый?
— Есть чему веселиться?
— Обычная работа, — пожал плечами Маэстро. Гончаров скривил губы в подобии улыбки, проронил тихо:
— Отвык. — Одним движением бросил в рот сигарету, чиркнул спичкой, поломал, вытащил другую, чиркнул снова, зажег, но сигарета выпала. — Черт… — Помолчал, добавил:
— И не хочу больше привыкать.
— А вот это правильно. Минздрав предупреждает… — Маэстро подхватил флягу, так и стоящую на земле, слил чачу, обмыв горлышко. — Примешь сто пятьдесят? — Втянул ноздрями аромат:
— Это тебе не пойло буржуйское, чача первого выгона. От стрессов. — Растянул губы в улыбке, но глаза при этом остались холодными. — «Имидж ничто, жажда — все».
Впрочем, совету Гончаров последовал. Сделал из фляги глоток, другой и опустил ее вдруг, проливая содержимое на землю. Послебоевой синдром прекратился, он встревоженно поднял глаза на Маэстро:
— Влад… Что с Алей?
Оба метнулись к камню, за которым скрывалась девушка. Она сидела в отрешенной позе, жива и на первый взгляд невредима. Но совершенно неподвижна.
— Аля… — позвал Гончаров, тихонько проводя ладонью по ее щеке. Девушка не пошевелилась. Он поднял глаза на Маэстро, и взгляд его был беспомощен, словно взгляд близорукого человека, разом лишившегося привычных, укрупняющих мир толстых линз.
Тот тоже наклонился, оглядел внимательно:
— Она не ранена. Боевой синдром. Даже скорее… Досталось ей слишком за несколько дней. У волкодавов психика ломается, а у девчонки… Не переживай сильно, все же дочь Барса! Флягу, живо!
Олег поднес сосуд к губам девушки, осторожно влил в рот глоток. Она поперхнулась, закашлялась, зрачки расширились…
— Что застыл! Лей! — скомандовал Маэстро. Она глотнула и — пришла в себя окончательно. Оглядела мужчин, улыбнулась:
— Олег… — Встретила взгляд Маэстро, помрачнела… — Те, что стреляли…
— …больше не стреляют, — закончил ее фразу Маэстро. Добавил:
— Приходи в себя, детка. Если у нас и осталось время, то совсем немного.
Девушка встала. Ее слегка покачивало. День разошелся, стало тепло и ясно. Она подошла к краю обрыва. Солнце рассеяло туман, вода играла бликами. Девушка стояла на самом краю, и ей вдруг показалось: стоит раскинуть руки — и она полетит, понесется в этом просторе…
Рокот, сначала слабый, был слышен все сильнее. Аля прищурила глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть в переливающейся под солнцем чешуе моря… Она не заметила, как встревоженные Гончаров и Маэстро оказались рядом с ней.
— В ямы, быстро! — скомандовал он.
— Не успеем, — спокойно отозвался Гончаров.
Вертолет вырастал на глазах. Он шел низко над морем и тут вдруг взмыл вверх.
Спаренный крупнокалиберный пулемет ударил из-под днища, вздыбливая каменистый обрыв веером осколков. Гончаров мигом толкнул девушку на землю, выхватил оружие, выстрелил трижды, пока пистолет не замолк с беспомощно откинутым затвором.
Высокие фонтаны щебня приближались, Олег вжался в землю, притиснув девушку и прикрыв ее собой.
Маэстро остался стоять недвижно, словно Каменный гость. Пистолеты в его руках заплясали, изрыгая свинец. Вертолет вихрем промчался над ним, усыпав с ног до головы вырванной крупнокалиберными пулями щебенкой. Очередь распорола обшивку двух автомобилей, один просто стал похож на дырявую сковородку, другой разлетелся на части, опалив пространство вокруг клубом огня: грохот взрыва в вертолетном гуле показался выхлопом циклопической машины.
Маэстро остался невредим. Он продолжал стоять на краю обрыва во весь рост.
Улыбка застыла на бледном лице, глаза сияли ребяческим восторгом. Похоже, у него в самом деле был договор со смертью, и смерть свою часть выполняла.
Вертолет развернулся с креном, пошел на второй заход, Гончаров знал: пилот примерился и на этот раз не промахнется. Оставалось только надеяться, что пули не прошьют его насквозь и девочка останется живой… Хотя такая надежда и была смутной, она, как известно, умирает последней.
Как только фонтанчики вздыбились на краю обрыва, Гончий вжал девочку в грунт и притиснул к земле. Мышцы спины напряглись, Олег хотел бы превратить их в броню, в метровый слой кевлара, в котором эти смертоносные куски железа застыли бы обессиленно…
Надежда не умирает никогда.
Маэстро успел заменить обоймы. Пока вертолет делал разворот, он любовно осмотрел головки бронебойных пуль… Усмехнулся: красивые штучки… Спецзаказ.
Сделал несколько шагов в сторону: теперь пилоту придется выбирать мишень: или эти двое, или он. Маэстро знал, кого выберет пилот. Договор есть договор.
— Тяжелым басом гремит фугас, ударил фонтан огня… — пропел он негромко. Лицо его было бледным, сосредоточенным и необыкновенно спокойным. Маэстро прищурился, разжал губы и произнес коротко, как выстрел:
— Все счеты.
Фонтанчики приближались. Вертолет потряхивало от отдачи: это не был боевой «Ми-28»; обычный «фонарь», украшенный спаренным «эрликоном». Торопились ребятки, явно торопились… Маэстро с удовольствием наблюдал, как сверкающие в лучах солнца гильзы сыплются в море — будто гора золотых червонцев, которыми оплачены его жизнь и его смерть…
Пулемет грохотал непрерывно. Гончаров почувствовал себя так, словно толстый раскаленный прут впился в тело, вколотив его в землю. Грохота пистолетных выстрелов он не услышал. Боль расколола мозг, и он провалился в месиво, красное и горячее, как расплавленный металл…
…Когда металлическое брюхо зависло над ним. Маэстро выпустил в него всю обойму. Вертолет дернулся было, но выровнялся. Пилот произвел разворот и бросил машину в атаку сразу, со стороны берега. Он шел совсем низко над землей, стремясь срезать человека в черном прямой очередью.
Маэстро, вы пустил пистолет с опустевшей обоймой, обеими руками сжал другой.
Пулеметчик открыл огонь. Маэстро ухмыльнулся, ощерившись, прошептал: «Все счеты». Пистолет запрыгал в его руках, направляя пули в ведомую стрелку точку…
Будто черная тень пронеслась над лежавшими и — исчезла.
Аля попыталась выбраться из-под отяжелевшего тела Гончарова; ей это почти удалось, когда Олег, в полном беспамятстве, схватил ее здоровой рукой и притиснул к земле.
— Лежать! — прохрипел он чужим голосом, как команду. Где-то там, внизу, новый взрыв упруго разодрал воздух.
— Сейчас, миленький, я сейчас…
Девушка высвободилась из железной хватки, подняла голову. Маэстро на краю обрыва не было. На четвереньках она кое-как подползла к краю и заглянула вниз…
Вертолет, разваленный на куски, догорал на галечном пляже. Там же, у самой кромки воды, лежал Маэстро. В своем черном сюртуке, так похожем на концертный фрак, с высоты он казался штрихом, оставленным кистью китайского мастера на щелке… И штрих этот расплывался, расплывался… Аля прищурилась, не понимая, что творится у нее со зрением, пока не поняла, что плачет… Слезинки катились по щекам, девушка свернулась калачиком и заплакала, уже не сдерживая слез…
Потом она встала. Подошла к Гончарову. Попыталась приподнять его, но он был слишком тяжел.
Правая рука висела плетью; пуля, казалось, перерубила ее. Аля снова попыталась тащить мужчину — ничего не получалось.
— Олег, Олежек, ну пожалуйста, очнись…
Теперь она снова плакала. От собственного бессилия. Кое-как перевязала руку.
Потом — добежала до машины, включила зажигание. Когда-то, еще в экспедиции, она пыталась научиться водить, но скорее для форсу. Теперь стартер запускался, машина взбрыкивала, как живая, и глохла;
Заставить мотор заурчать удалось, наверное, лишь с десятой попытки. Аля мягко отпустила сцепление и подрулила к самому обрыву. Кое-как подхватила Гончарова, втянула его на заднее сиденье. Набралась храбрости, посмотрела вниз.
Тело Маэстро лежало неподвижно. Волны добегали до его ног и, наверное, касались его ласково, словно щенки, шершавыми солоноватыми языками…
…Аля мягко съезжала вниз. Дорога расплывалась, девушка протянула руку, протереть стекло, и только тогда поняла, что плачет. Слезинки катились по щекам одна за другой, делая стекло размытым, будто в дождь.