— Итак, Гончий? — напряженно произнес Маэстро. — Кто начнет?

— Важно, не кто начнет, а кто закончит. И чем. Как героин попал в сумочку к Але?

— Операция прикрытия.

— Ты же сказал…

— Нет, ее в разработку не вводили. Она — случайный контакт. А дальше… Кто-то из воров просто-напросто украл рюкзачок, обнаружил порошок, и понеслось…

— Что прикрывали наркотой?

— Ты хочешь это знать?

— Да.

— Уверен? Меньше знаешь — легче спишь.

— Это когда как. Мне нужно знать, чего беречься в будущем.

— Если оно будет, — не сдержал усмешки Маэстро.

— Я стал оптимистом.

— Да? Давно ли?

— Уже три дня.

— Тоже неплохо.

— Кто бы спорил.

Маэстро помедлил, прикурил сигарету, спросил:

— А все-таки, Гончий, на кого работаешь теперь ты? Признаться, когда всплыла твоя персона, да еще рядом с этой милой девушкой… Знаешь, что я подумал?

— Догадываюсь.

— Вот именно. Не нужно быть семи пядей… Я решил, что и милая барышня, и ты — спланированная подстава по той операции, что мы проводили в Княжинске. Это невероятно большие деньги. Мои шефы хотят положить в кармашек целую страну: не так мало, а?

Гончаров пожал плечами:

— Кому как. — Ответил, глядя в глаза Маэстро:

— Я работаю только на себя.

— Вполне возможно. Вполне. Так что тебе нужно здесь? — Маэстро напряженно смотрел в глаза Олегу.

— Мне нужна девушка.

— И все?

— В войну я бросил играть давно.

— Если так, у нас есть шанс разойтись с миром.

— Это решаешь ты?

— Я возьму это на себя, — заверил Маэстро.

— Как ты выражаешься… Это непрофессионально.

— Настоящий профессионал только тот, кто может сам решать, делать ему исключения из правил или нет.

— Ты решил?

— Да.

— Почему…

— Я отступаю от правил?

— Да.

— Ты мне не врешь. Это во-первых. А во-вторых…

— А ты уверен. Маэстро? — вмешалась Аля. Она выглядела как разъяренная пантера.

— Может быть, вы еще поторгуетесь? «Почем девочка?» — «Полцентнера героина». — «Полцентнера мало». — «Тогда — центнер».

— Алена. — начал Гончий.

— Что — Алена? Крутые мужи, да? А кто из вас поручится, что я-не агентесса сенегальской разведки?

— То, что тебе нравится убивать, — ты солгала, — улыбаясь, произнес Маэстро. — А в остальном… Если бы я до сих пор не научился отличать ложь от правды, меня давно бы не было. А Гончий… У него всегда был один существенный в нашей профессии недостаток: он не мог путно солгать.

— А ты можешь?

— Вся наша жизнь — ложь, лишь слегка приукрашенная правдой, — отшутился Маэстро.

Впрочем, в его устах это было не вполне шуткой: этот человек жил словно несколькими жизнями, и какая из них была более реальной, а какая — проигрывалась его воображением?..

— А что нужно тебе? — резко спросил Гончаров.

— Гончий… Ты помнишь ту веселую ночку в Хачгарском ущелье?

— А как ты думаешь?

— После нее нас разбросало… Тебя — в отставку. Барса-в проект «Снег».

— Что за проект?

— Наркотики. Очень много наркотиков. Тонны.

— И он…

— Он решил сыграть свою игру.

— Барс не стал бы…

— Извини, я неверно выразился. Ему показалось, что игра, в которую его втянули, грязная. Словно бывают чистые… И тем не менее… Он решил ее поломать. Его устранили.

— Кто?

— Те, кто это сделал, уже мертвы. Ты помнишь наши отношения с Барсом?

— Они были вполне…

— Не лукавь, Гончий! Я относился к нему как к сводному старшему брату. Этакая смесь зависти, раздражения, желания превзойти… И — восхищения. У него всегда было то, чего не было во мне. И не будет никогда. А у меня… Когда-то давно, мы тогда припухали под Гератом, был у нас с Володей разговор. Барс сказал: «Влад, тебе надо кончать с этим делом». — «С каким?» — спросил я. «С войной».

Помню, я несколько растерялся, он заметил на лице моем обиду. Ты же помнишь, Гончий, работал я не хуже других и был… кое-как я переживал и обиду, и растерянность, спросил в лоб: «Почему?» И Барс ответил так же прямо: «Ты безрассуден». Тогда я не вполне понял, что он имел в виду. Теперь я понимаю. И еще… В досье у меня было сказано, что поступал я когда-то в Щукинское…

Егоров тогда добавил: «Война — не сцена. Здесь все должно быть просто и рационально». Скажи, Гончий, я был позер?

Гончаров пожал плечами:

— Как все мы в двадцать с небольшим…

— И тем не менее я желал стать лучшим. И не на сцене, в жизни. А тогда нашей жизнью была война. И много смерти вокруг.

Маэстро помолчал, глядя куда-то в прошлое. Произнес:

— Помнишь, мы все приняли близко гибель ребят…

— Да.

— Я… Я постарался забыть это так, что… Метод Станиславского: внушить себе можно все, и то, чего ты никогда не чувствовал. Даже по поводу смерти. Может быть, Барс был прав, и во мне умер великий актер. Нерон бы понял. Я был проверен на всевозможных «полиграфах», прокачан на всех известных «наркотиках правды»…

И сумел действительно стать тем, кем меня хотели видеть. Там, наверху, решили, что я — редкостная сволочь! Уникум. Исполнительный, умный, бесчувственный, все амбиции которого заключены в смерти. Красиво?

— Кому как.

— Вот и я так думаю… Но… Никакие достижения не даются безнаказанно… Что-то я в себе сломал. Навсегда. — Маэстро помолчал, прикурил сигарету от бычка. — Как бы там ни было, за такие исключительные «показатели» я был «награжден»

Острогом-22. Выше «двадцать второго» по спецподготовке — только боги с Олимпа.

— А такие есть?

— Я не встречал. Разве только Лир.

— Кто такой Лир?

— Для меня — фантом. Для всех остальных — тоже. Он существует голосом в телефонной: трубке и отдает приказы.

— Маэстро, ты…

— Да! Я при всем своем тщеславии за десять лет так и не смог к нему подобраться! Но стал его личным контактом. Как говорили в незапамятные времена: креатурой. Этот человек координирует слишком многое: все существующие службы безопасности крупнейших корпораций России, всех банков…

— Я полагал, там замкнутые службы безопасности.

— Да, но только не для конторы Лира. Все они замыкаются на него.

— Напрямую?

— Естественно, нет. Через агентуру. Но это люди высшего, управленческого уровня.

— Погоди, Маэстро… Мы слишком далеко уехали. Зачем тебе нужна Аля Егорова? И почему вы здесь?

— Тот самый порошок.

— Героин?

— Да. Барс спрятал его в одной из катакомбных шахт.

— Это интересует Лира?

— Это интересует меня.

— И Аля?..

— Она должна знать номер шахты.

— Должна или знает?

— Знает, но сама не подозревает об этом.

— Скрытый, случайный секретоноситель?

— Именно так.

— Так что именно я должна вспомнить? — вмешалась Аля.

— Скорее всего цифры, — произнес Маэстро.

— Цифры? — нахмурившись, переспросила Аля.

— Да. Худо-бедно, но когда-то военные спелеологи — такие тоже были, да и чего у нас только не было! — обмерили-таки с грехом пополам эти разветвленные подземелья и составили карты. Тоннели и шахты пронумерованы. Карты есть; пусть для служебного пользования, но есть. У Барса такая точно была, иначе войти бы он смог, а вот выйти…

— Вы же сказали, там две тысячи километров подземных ходов.

— По легенде, барышня, по легенде.

— На самом деле — меньше?

— Не знаю. Может быть, и больше! Камень добывать там стали еще греки; где-то здесь была их колония. Потом кто только не рыл: византийцы, хазары, татары, турки, казаки… Но Барс не полез бы на необследованную территорию: бессмысленно. А то получилось бы как в известной сказке: пошел туда, не знаю куда. И — сгинул. А он не сгинул, объявился! А потому вспоминай! Ведь говорил же тебе Барс какие-то цифры? В игре, например? Он должен был их повторять несколько раз, чтобы ты запомнила совершенно механически… Вспоминай, девочка…

Аля наморщила лоб, но никаких цифр в голове не всплывало. Только считалочка:

«Ехала машина темным лесом за каким-то интересом…»

— Зачем тебе порошок? — перебил их Гончаров, глядя на Маэстро. — Обменять на деньги?

— Нет. Если засветить его на рынке этой страны и в таком количестве, вспыхнет колоссальный скандал, его нужно будет гасить. Лир вынужден будет засветить многие высокие теневые связи и скорей всего сам выползти из норы!

— А зачем тебе Лир?

— В тиглях этого алхимика варится слишком много дряни. Мне, по правде, наплевать на это, но… Думаю, его аналитики задумали и проект «Снег». С оч-ч-чень дальним прицелом.

— Ты хочешь сказать…

— Ничего я не хочу сказать! Мне наплевать на стадо, которое обжирается наркотой и отлетает сначала в сон, потом в смерть. Но мне не наплевать на Хачгарское ущелье. Мне не наплевать на три десятка пацанов, которых подставили под расстрел только затем, чтобы соблюсти секретность проекта «Снег»! И еще… С тех пор как погиб Барс, у меня в башке будто что-то повернулось… Я ликвидировал всех, кто был причастен к его смерти… Вернее, нет. Не ликвидировал. Попросту убил. Это было личное. И Лир — тоже личное. И еще… У меня тогда появилось чувство, что я должен заменить Барса. Вот только… Мне чего-то недостает… Того, что было в нем. Что-то сломалось во мне. Ты знаешь, Гончий…

Фразу Маэстро не окончил. Голова вдруг откинулась назад, глаза словно пеленой заволокло… Лицо исказила судорога, все тело напряглось, он выгнулся дугой, до крови прикусив губу…

Приступ продолжался недолго. Маэстро застыл на месте. Лицо было абсолютно белым; на лбу и на верхней губе блестели бисеринки пота…

Он нашел коробочку и проглотил горсть круглых белых шариков. Оскалился: это должно было означать улыбку.

— Меня, должно быть, заждались в аду. Но я не уйду, пока не исполню назначенное.

— Маэстро, вы очень больны, — склонилась над ним Аля.

— Вовсе нет. Просто… У меня особые отношения со смертью. У Лира — тоже. Но Лир должен умереть. Ибо и в смерти должна быть своя справедливость. — Маэстро перевел дыхание, щеки порозовели. — Когда со мной такое случается, я вижу тропу.

Она идет высоко, очень высоко в горы… И каждый шаг грозит не просто гибелью — бездной… И еще… На ней нет места стаду. Эта тропа для одного. Это .