Глава 40
19 августа 1991 годи, 8 часов 01 минута
Никита Григорьевич Мазин чиркнул кремнем, прикурил папиросу, пыхнул несколько раз и только потом сделал глубокую затяжку… Нет, то что расскажет Бирс своей жене, его ничуть не волновало: решение о ликвидации принято, и оно будет исполнено. Запись разговора он уничтожит. А что касается операции «Снег»… Он скосил глаза на экран телеприемника… Строгая дикторша в который раз зачитывала обращение ГКЧП к советскому народу:
«…Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных мер по стабилизации экономики, то в самом недалеком времени неизбежен голод и новый виток обнищания… Преступность быстро растет, организуется и политизируется. Страна погружается в пучину насилия и беззакония…»
Никита Григорьевич даже крякнул — эка завернули: «в пучину насилия и беззакония». Вот только маховик раскручен, его уже не остановить. А текст писал талантливый борзописец…
«Бездействовать в этот грозный для Отечества час — значит взять на себя тяжелую ответственность за трагические. поистине непредсказуемые последствия. Каждый, кому дорога наша Родина, кто хочет трудиться в обстановке спокойствия и уверенности, кто не приемлет продолжения кровавых межнациональных конфликтов, кто видит свое Отечество в будущем независимым и процветающим, должен сделать правильный выбор. Мы зовем всех истинных патриотов, всех людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени».
Никита Григорьевич снова хмыкнул… М-да… Писака блестящий, а вот поди ж ты, смешал стили: «гр-р-розный сор-р-рок пер-р-р-вый» и «люди доброй воли» — это из двух разных времен. А люди, они живут чувствами, никто не будет вдумываться в содержание, всех сразит стиль: снова без меня меня женили. Ну что ж… А что нам говорит пресса? Мазин раскрыл газету «Правда», просмотрел внимательно, страницу за страницей. Кажется, когда подписывался номер, правдисты не были посвящены в планы высоких лиц, подмахнувших обращение… Но кто-то должен был быть посвящен… Нет, не в их планы, в суть происходящего… А если повнимательней?..
Мазин начал просматривать газету тщательно, материал за материалом… Взял номер за субботу. Ага, ну вот. Программа передач. В девятнадцать сорок по первой программе сегодня заявлен художественный фильм «Только три ночи».
Только три ночи…
Мазин усмехнулся. Как говаривали римляне: «Умному достаточно». Только три ночи… Это означает, к двадцать второму сия бодяга закончится полной победой организаторов действа. Нет, совсем не тех, кто подписался в состав органа с идиотской аббревиатурой; авторитета у него никакого, и хотя начинается название со слов «государственный комитет», выражение «чепе» имеет у нас совсем уж мелкотравчатый смысл; чепе — это когда педколлектив судачит о скоротечно забеременевшей незамужней учительнице-первогодке или, упаси Бог, ученице-старшекласснице, а уж никак не «критический для судеб Отечества час».
Тем самым в стране имеет место быть хорошо подготовленный государственный переворот, но возглавляет его вовсе не Янаев, Крючков, Пуго и иже с ними…
Фигуры уж больно никакие, особенно первый. Миша Меченый подобрал себе «вице» как раз по признаку «никаковости»: всю жизнь Геннадии Иванович возглавлял при комсомольцах Комитет молодежных организаций; сей орган люди серьезные тоже использовали удобненько для специфических целен разведки, но посвящать Гену Янаева в них никто не считал нужным. Возглавляют другие, их публика пока не знает или знает плохо… По — скоро узнает. Вполне. Или… Или не узнает никогда. Уж больно .мастерская разработка. А если задуматься о «судьбоносном процессе» в целом — то и давняя, весьма давняя, потребовавшая изрядных денег и огромной мощи; одной государственной мощью Штатов здесь явно не опошлись.
Три дня и три ночи. Умному достаточно. Как и посвященным. когда сидеть тихо и страдать «под. пятой коммунистического произвола», когда — кипеж подымать, лезть со знаменами на трибуны и бросаться грудью на амбразуру обкомовских дверей, благо ни пулеметов, ни пулеметчиков там отродясь не было. Итак, двадцать первого августа наступит «момент истины», а двадцать второго — торжества по случаю освобождения от супостата. Речи, биения в грудь, клятвы народу… Ну и конечно. танцы: бордель все-таки!
Судя по всему, после этой клоунады начнется легкое или не очень буйство профессионально подогретой демократствующей толпы. Под этот хорошенький шумок можно будет просто-напросто изъять все материалы о «Снеге». Они исчезнут бесследно, как уже исчезли люди, занимавшиеся проработкой «тропы»… Останутся только те, кто насмерть повязан… Вот именно, насмерть. И здесь, в Москве, и в Казахстане, и в Узбекистане, и на Украине, и в Афганистане, и во многих других местах… Как говорится, по городам и весям. Большие деньги делают людей послушными, они похожи на марионеток, подвешенных на тонких ниточках, и одетые в черное кукловоды абсолютно незаметны на (фоне черных портьер… Нет, публика знает об их наличии, может сколько угодно представлять их очертания, но знать наверняка — нет.
Итак. птенчик запел… Вернее, грозный, несокрушимый. умный Барс — он стал ручным котенком в руках этой женщины… Впрочем… Это большое счастье, если у мужчины есть женщина, с которой он может почувствовать себя котенком. Быть беспомощным, быть беззащитным, быть любимым и любящим. Хотя… Куда лучше — выбирать самому. Женщин, которые полностью в твоей власти, края, где ты можешь чувствовать себя ханом или шейхом… Людей, для которых ты — Бог, потому что именно ты распоряжаешься не только их талантом или успехом, их нищетой или роскошью, их славой или безвестностью, но их бытием или… небытием. Их жизнью и смертью. Сладостней этого ощущения нет ничего: ни близость красивейших женщин, ни вкус изысканных вин — ничто не может заменить власти.
Никита Григорьевич Мазин знал, за что сражается… Жить на пенсию отставника организации, которую в скором времени обзовут каким-нибудь гестапо, он не собирался. Химеры, называемые «долг», «честь», «благородство». его не увлекали и раньше, а в сложившейся ситуации — подавно; Мазина серьезно волновали лишь три понятия: жизнь, смерть и власть.
Вполне благородное занятие для немолодого мужчины. Ну а поскольку оно позволяло ощущать еще и вкус тех самых изысканных вин и любовь тех самых изысканных женщин, то…
Мурлыкай, Барс, мурлыкай… Чем скорее ты назовешь имя человека с Ходынки, тем скорее исчезнешь… Естественно, в мир иной. лучший, горний, да еще и не один, а с милой женушкой и сопливой дочкой. Живите своим растительным стадом там, а в этом жестоком мире не место ни барашкам, ни агнцам. Особенно тем, что решили поиграть в хищников.
Хищник должен думать только над тем, как захватить большую территорию и отстоять ее… Этот Барс — не хищник. Его волнует судьба баранов. Так пусть разделит их судьбу. До конца. Такая уж баранья доля — служить кому-то кормом. Аминь.
* * *
19 августа 1991 года, 8 часов 07 минут
— Снег… Что это? — спросила Наташа.
— Наркотики. Героин, морфий, опиум. Но в основном героин.
— А при чем здесь ваша контора?
— Наркотики — это оружие массовою поражения.
— Ну конечно… А водка тогда — страшнее ядерной войны…
— Не я это придумал. В свое время англичане в Непале выращивали опиумный мак в огромных количествах. Рынком сбыта стал прежде всего Китай. Китайцы возмутились; прошли три англо-китайские опиумные войны, самые настоящие, прежде чем англичане утвердились в своем праве эксплуатировать этот рынок сбыта.
— Ну и что? А Китай-то стоит до сих пор. Великая держава.
— Тем не менее тогда Поднебесная попала в тяжелую и долговременную зависимость.
— И это из-за наркотиков?
— В том числе. Страна была расчленена, и снова Китай объединил полностью только Мао Цзэдун.
— А Тайвань?
— Политика — штука тонкая. И укладывается не в годы, а в века. Порой — в тысячелетия.
— Слушай, тебе по пекинскому радио можно выступать!
— Зря иронизируешь. Главная заслуга Великого Кормчего — в объединении страны.
Режимы приходят и уходят, единая страна остается.
— Ну а при чем здесь ваша контора?
— Видимо, кто-то решил учесть опыт.
— Англичан?
— Не только. Страны Востока — дружественная нам Индия, исламские режимы — производят огромное количество наркотиков. И наркокартели получают доходы, вполне сравнимые с прибылями крупнейших и мощнейших мировых корпораций. Причем не облагаемые никакими налогами. Слышала о «золотом треугольнике»?
— Только что слышала, не больше.
— А больше и не надо. Именно там производится две трети потребляемого в мире опия. Переработанный в героин, он приносит хозяевам десятки миллиардов долларов.
И губит миллионы жизней. Только в Европе годовой оборот наркобизнеса составляет 124 миллиарда долларов США. Годовой объем сбыта наркотиков в мире — около трехсот тысяч тонн.
— Так я, не пойму: что, кто-то решил перевести ваше заведение на хозрасчет и зарабатывать этим деньги?
— Не совсем так. Мотивировки были политические. И подкинул их кому-то из руководителей или комитета, или даже ЦК кто-то из восточных друзей. Или зарубежных, или наших среднеазиатов, — Да? И кто именно?
— Этого я не знаю. Хотя могу примерно просчитать время: год семьдесят шестой. Я тогда как раз в училище поступил.
— Почему семьдесят шестой?
— Первое серьезное обострение болезни Брежнева. Наверное, этот некто использовал возможность подать идею таким образом, что генсек одобрил ее, не особенно вникая.
— По-моему, он никогда ни во что не вникал.
— Наташка, ты совсем взрослая девочка, чтобы судить о людях так поверхностно. А о государях в особенности.
— Володя, ты уже совсем взрослый мальчик, чтобы не быть всегда таким серьезным.
Это я стебаюсь.
— Чего?
— Иронизирую. Сленг. Так что там подписал дорогой Леонид Ильич?
— Полагаю, ему была предложена программа… Знаешь, эти восточные режимы не просто наживают деньги на поставке наркотиков, скажем, в США или Западную Европу. По их разумению, так они борются против «мирового сатаны». Белый порошок уносит жизней в год куда больше, чем все локальные войны, имеете взятые, причем он убивает людей в сытых, благополучных странах, убивает, не разбирая ни чинов, ни званий, ни регалий, ни могущества родителей, не беря в расчет ни интеллект, ни талант. Цель может быть сформулирована примерно так: «они» навязывают бедным азиатам локальные войны, эмбарго и другие тяготы, те… Те лишают их будущего.
— Мне всегда казалось, что наркотики употребляет определенный сорт людей…
— Не очень привязанных к жизни?
— Ну. вроде того. Какие-нибудь хрипящие рокеры, бродяги, неудачники по жизни…
— У неудачников по жизни и бродяжек нет денег на «белое бессмертие». Они довольствуются спиртным.
— Нет, погоди… Вот ты говоришь, англичане наводнили Китай опиумом, и ничего.
Китайцы сумели и объединиться, и повоевать, и сейчас очень неплохо движутся… А возьми Штаты пятнадцатилетней давности! Да там курить марихуану было просто модой! Казалось, из этих хиппи, поколения «ленивых бунтарей», не вырастет ничего путного, а что на деле: стали те вьюноши примерными отцами семейств и жесткими, расчетливыми бизнесменами, политиками, военными. Прагматиками. И с удовольствием вспоминают те времена, когда трахались под каждым кустом с такими же обкуренными подружками на каком-нибудь рок-фестивале… По-моему, ты драматизируешь… От водки кончается куда больше народу.
— Это пока. Водку и употребляют практически все.
— И все же…
— Нет, Наташа. Это ты упрощаешь. В программу «Снег» входили и научно-исследовательские институты…
— Даже так!
— Да. В семидесятые если что и делалось, то делалось очень серьезно. Особенно при наличии санкции Генерального.
— Помню. Но и дури хватало.
— Как везде. Так вот… — Егоров замолчал, собираясь с мыслями, закурил сигарету. — Это было замечено давно: и водка и наркотики по-разному действуют на белых, желтых и черных., .
— В твоих устах «белокурой бестии»…
— Брось, Наташка, ты же знаешь, что я не расист. Просто такова реальность.
Индейцев Северной Америки уничтожили вовсе не карательные походы колонистов или выстрелы лихих ковбоев, а «огненная вода». Любой азиат, начинающий потреблять волку, спивается, как подросток, за два-три года. Из десяти начинающих систематически употреблять спиртное азиатов спиваются все десять. Что, кстати, произошло не только с «ихними» индейцами, но и с нашими доморощенными чукчами и камчадалами.
— Понятно. Генотип такой.
— Кстати, возможно, именно поэтому пророк Мухаммед запретил своим последователям употреблять вино.
— Угу. Они все больше коньячок предпочитают, как я могла заметить.
— Тем не менее… Восточные люди могут курить гашиш, опиум годами, безо всяких существенных подвижек, как наши так водочку кушают. А вот белый человек подсаживается на наркоту крайне быстро и, к сожалению, почти всегда необратимо.
В девяносто восьми случаях из ста.
— Егоров, так что с этими двумя? Они тоже потом станут наркоманами?
— Не-а. Не успеют.
— Почему это?
— Помрут от запоя.
— Ага. Если ты шутишь, значит, не все так страшно.
— Все достаточно противно, Наташка. Наркотики в у отличие от алкоголя принимать начинают совсем молодые ребята; для них «пыхнуть» или «ширяться» — не настолько попытка «кайф догнать», сколько желание принадлежать к некоему избранному кругу, у которого от окружающих есть и свои тайны. К тому же прием наркоты завязывается и на групповуху, что в зеленом возрасте — очень даже стимулирующий фактор.
— Наверное, и не в зеленом тоже? — хмыкнула Наташа. — Но — одни любят арбуз, другие — свиной хрящик. Егоров, тебе-то какое до всего этого дело и зачем вообще ты во все полез?
— Вообще-то случайно.
— Как это — случайно? В вашей системе бывают еще случайности?
— Да их везде навалом! Все началось с командировки в Афган, помнишь?
— Еще бы! Егоров, ты что, так все годы службы наркотой и занимался?
— Нет. Я разным занимался. И в Афган попервоначалу попал как чистый практик и долго не мог привыкнуть к тамошней работе.
— Практик — в чем?
— Наташка…
— И не щурься! Сказал "а", говори "б". Ну и все другие буквы. Думаю, ничего ты уже не нарушишь, если расскажешь мне что-то. Причем никаких тайн военных мне не надо, я же сказала…
— В засадах я работал.
— В засадах?
— Спецназа. Все просто: сидишь в укромном месте и ждешь караван «духов». Пока не дождешься…
— И — что?
— И — все. Потом уничтожаешь живую силу противника, а материальную часть захватываешь.
— Как-то… Как-то у тебя все не по-настоящему получается…
— Зато у Хемингуэя по-настоящему.
— Иронизируешь?
— Нисколько. Война — это грязь и кровь. И много боли. Больше ничего там хорошего нет.
— Совсем?
— Не совсем. Есть еще и дружба, и верность. Иначе просто не выжить. — Егоров закурил, сделал несколько глубоких затяжек и одним движением затушил сигарету в пепельнице. — Это было в восемьдесят шестом. Засада была серьезная. Мы захватили три машины. У меня был приказ сразу по ликвидации живой силы связаться с базой и вызывать прикрытие. Один из автомобилей оказался поврежден. Разрушенным оказался и контейнер, находящийся в кузове. Большой такой. В нем… В нем оказалось около семисот килограммов героина. Пусть и скверно переработанного.
Потом согласно приказу вызвал «вертушки», доложил с повреждениях. Потерь среди личного состава у меня не было.
Вертолетов налетело столько, сколько не бывало на прикрытиях войсковых операций.
Из двух выскочили бойцы спецгруппы… Знаешь, об этом не любили говорить ни в газетах, ни в воспоминаниях потом, но такие были.. Они выполняли самую грязную работу. Совсем грязную. На войне… На войне и ее нужно кому-то делать. Кто-то должен.
Они затарили в грузовой вертолет контейнеры. Никто кроме этих ребят и нас. не знал, что в них. Мы вернулись на базу. Но, как выяснилось, остальные наши группы с этой базы уже убрались, только мы… А той же ночью… Той ночью был мощный налет. Вот именно, мощный.
Обычно «духи» нападали втихую, и никогда — на базы спецназа. Слишком были бы велики их потери при любом исходе операции. А здесь… Сначала они обстреляли нас из минометов и орудий, потом — из тяжелых пулеметов. Мы пытались вызвать помощь, но ничего не вышло…
— Что-то с рацией?
— Не совсем так. Даже пока рация действовала, мы не могли добиться внятного приема…
— Может быть, ваши враги выставили радиопомехи?
— Может… Но… Такой аппаратуры у «духов» не было, это точно.
Володи замолчал, глядя в одну точку. Закурил, сделал несколько затяжек, продолжил:
— В живых осталось трое. Трое! Из тридцати здоровых, молодых парней! Ни одна «вертушка» не пришла, даже когда рассвело, ни один бронетранспортер! Никто!
— Володя… — Женщина мягко положила ладонь на руку мужа.
— Я спокоен, Наташка. Сейчас я спокоен. Втроем мы ушли в горы еще затемно и затаились. Нас бы тоже перебили, но здесь уже случай. Часов в одиннадцать мы заметили километрах в семи небольшую группу. Одеты они были как «духи», но когда я наблюдал за их передвижением в бинокль, то сумел рассмотреть лицо одного из них. Это был… Короче, это был командир группы спецназа ГРУ. Тогда я просто-напросто встал во весь рост, дал длинную очередь из «калаша» в воздух, потом начал махать руками. Хм… Хорошо, что попросту не подстрелили сгоряча…
Вместе с ребятами мы вышли через трое суток в расположение базы спецназа ГРУ.
Вертолет за нами прислали через пару часов. А еще через два дня со мною встретился некий товарищ…
К ЭТОМУ времени у меня накопилась масса вопросов. Первый: каким образом «духи» смогли за полсуток организовать такое хорошо подготовленное нападение на базу?
Подтянуть технику, сосредоточиться, а наши при этом ничего не заметили, а?
Второй: почему нам не подошли на выручку? Как удалось узнать, силы были, силы вполне мобильные, и очень недалеко: стоило нас поддержать огоньком или броней, и группа осталась бы цела. И третье: с базы ГРУ «домой» мы долетели в целости и сохранности только потому, что пилот… самовольно изменил полетное задание.
Капитан Игнатьев… В Афгане он был пилот милостью Божьей, плевать хотел на любое начальство… Потому, наверное, и выжил…
Первым делом, как взлетели, он отключил рацию, глянул на нас: "Мужики, мое дело — вас в цельности доставить, так? Потому «косяка» давить нечего, у всех свои протечки в чердаке. Мы должны лететь через Западный отрог, но мы там не пойдем.
Не знаю почему, но не пойдем. Страшно мне там идти, поняли? Так что… — Потом приложился к фляжке. — Ну что, как говаривал Юрий Алексеевич, поехали!" — «Какой Юрий Алексеевич?» — «Так Гагарин! Юрке попроще было, по нему из всех видов не палили. Хотя — как знать…» Он круто развернул машину, и мы понеслись на юг, прижимаясь к невысоким горам, чуть не задевая брюхом каменистые склоны… Ну так вот, на другой день со мною беседовал человек…
— Некий товарищ?..
— Нет, он представился, только… Знаешь, Наташка, «неким» его назвать сложно.
Увидев его однажды, вряд ли когда забудешь. Для нашей конторы такое лицо…
— Красавец мужчина?
— В смысле?
— Лицо выразительное?
— Трудно сказать. Наверное, раньше оно и было приятно-неприметным или даже красивым, если бы не шрам. Словно лицо когда-то располосовали в лохмотья бутылочным остовом…
