— Нашли дурака… — цыкнул зубами Валерик, тщедушный мужичонка лет тридцати пяти, прислонившись тощей спиной к борту «Москвича» — пикапчика; зубы его были мелкими, как у хорька, и гнилыми, как перезревшие поганки. — Нашли дурака…

Валерик был детдомовским шофером-экспедитором. Росточком — метр с кепкой, редкие всклокоченные волосики постоянно торчали в разные стороны. И еще — был он личной «креатурой» Кабана: возил продукты не столько в детдом, сколько на личную гасиенду директора.

По слухам, была у Валерки в райцентре супружница, крупная суровая тетка, которая бивала бедолагу чуть не ежедневно. И было за что: вечерами Валерик залезал в каптерку, помещавшуюся рядом с душевой девчонок-малолеток на первом этаже, приникал к щелям в дощатой перегородке, отделявшей каптерку от раздевалки, и дрочил до полного изнеможения. Для жены от мужской его силы оставались одни воспоминания, если они у нее вообще были. Говорят, он пытался приставать к девочкам, но пацаны поговорили с ним тишком, и Валерик отвязался. Из каптерки же его даже гонять перестали: что возьмешь с убогого, молью трахнутого мужичонки?..

— Валерик, нам о-о-чень надо…

— За бесплатно не вожу, — скривил он рожу.

— А кто сказал, что за бесплатно? — округлила глаза Светка.

— Не свисти… Денег у вас нет: вторую неделю на капусте гнилой сидите.

— Ну ты и жлоб…

— Поучи еще…

— А бартер?

— Чего?

— Валерик, ты водила или где? Две ну просто очень завлекательные девчонки просят подбросить их до городка, а ты — о деньгах… Пфи…

Видно было, как дернулся его кадык, проталкивая вмиг ставшую вязкой слюну.

— А ты мне не вкручиваешь, свиристелка?

— Вот еще!

— Хм… — подавился Валерик смешком. На его пигмеиском лице можно было читать, как в ученической тетради: вожделение билось с недоверием, желание — со страхом.

— Ну да, вот так и учат шантрапу всякую, — заразмышлял он вслух. — Щас я рот разину да песнями вашими заслушаюсь… С вас станется: вы и овцами прикинитесь, и трусики скинете, а что потом? Иди сюда, нехороший человек Валерик?! Плати за девочек!

— Ты че, Валерик, мандражируешь? Не знаешь, что мы центровые? У нас сплошной коммунизм и демократия в коллективе! Хочу — даю, хочу сама гуляю…

— Свисти… Знаю я вашу банду! Что Буня, что Философ… А Булдак — тот вообще!

Эту вашу Медви некую изуродовал как Бог черепаху! На хрен упало мне такое счастье. Пешком дойдете.

— Вот придурок, а?! — в сердцах воскликнула Светка.

— Может, и придурок, да не такой дурак, как вы думали. Пошли отсюда, мокрощелки…

— Выходит, не стоит у него, — притворно вздохнула цветка. — я тебе говорила?

То-то. Что за мужики пошли… Валерик покраснел от ушей до корней волос:

— Девки, вы че, серьезно?

— Да кто с тобой шутить-то собирается? Так хочется, аж сил нету!

— Ну?

— А ты думал? Мне одна напела: говорит, мелкий мужик что блоха, злее жалит. Вот мы с Глебовой на спор пошли! Я говорю — импотент тот Валерик, как и все здешние, она — наоборот. Решили проверить.

— Да? И что у вас на кону?

— Интерес свой, пиковый. Вот это не твоего ума дело. Ну что, поехали?

Лицо Валерика напряглось, словно он решал самый главный гамлетовский вопрос: нимфа эта Офелия или все-таки курва?

Светка ткнула меня локтем в бок, шепнула со смешком:

— Гигант мысли, титан секса и вообще… Водила решился. Открыл дверь:

— Залазьте. — По-гагарински, бесшабашно маханул рукой, на хорьковом личике — выражение остервенелой решимости, словно именно сейчас он и покорит ее, Вселенную. — Поехали!

Мы обе уместились на переднем сиденье. Изношенный мотор «москвичика» поурчал для порядку, и машина тронулась. Пару раз Валерик попытался стопорнуться на проселке для получения обещанного, но Светка обиженно надувала губки: дескать, за кого вы принимаете, милостивый государь, честных девушек? Да чтобы в слякотную осеннюю пору, да на жухлой траве, да голой задницей елозить? Да ни в жизнь! Притом она взмахивала короткой юбчонкой, как дирижер палочкой, настраивая этого полудурка на напряженное ожидание…

Когда до городка оставалось километра три, Валерик стал на обочину, потребовал:

— Баста. Дальше не поеду. Рассчитывайтесь давайте!

— Расчет так расчет… — пожала плечами Светка, — мы и не отказываемся. — Она подмигнула мне, запустила руки под юбку и стянула колготки вместе с трусиками. — Ну, что застыл, болезный? Доставай свое хозяйство!

Валерик, красный, как томат, неловко расстегнул брюки. Я отвернулась к окну.

— Что, этот стручок и называется мужской гордостью? — услышала я насмешливый Светкин голос. Скосила глаэ Валерик всеми силами пытался пробудить уснувшую мервым сном плоть. Пыхтел и тужился, как дизель… Послышалось «уф!» — и водила затих.

— Что и требовалось доказать! — констатировала Светка. — Не стоит! Даже кончает лежа! Глебова, с тебя коньяк! С первой же получки!

Вообще-то она жестоко с этим Валериком. Я глянула: он сидел теперь буро-малиновый, но притом — совершенно довольный.

— Чего застыл? — прикрикнула на него Светка. — Скорее рак свистнет, чем твой помазок подымется… Поехали уже, дрочило-мученик!

— Девки… Только вы никому…

— А кому оно интересно? — усмехнулась Светка. Пообещала:

— Могила!

— Вас обождать? — с надеждой переспросил он, когда доехали.

— Да как хочешь! Силенок хватит на обратный путь? — хохотнула Светка и вслед за мной выскользнула из машины.

Город был смурной и стылый по поздней осени. Капли зависли на черных голых ветвях уныло, словно сами деревья были простужены, больны этим многодневным затянувшимся ненастьем. Честно говоря, мы тоже поскучнели, заспешили к оптовому рынку. Шли какими-то закутками между гаражами, ларьками, непонятно что огораживающими бетонными заборами, расписанными известными словами в персональный адрес тогдашних демократических вождей страны… Особенно не жаловали Гайдарчика. А мне вдруг вспомнилось: когда мы ехали в поезде в детдом, я стояла в тамбуре. Вид был похожий: мы объезжали какой-то городишко по окраине.

Тупики гаражей, надписи, ржавый хлам, там и сям свалки разного мусора… Даже жилые двухэтажные дома с торчащими скелетами антенн выглядели брошенными, нежилыми…

«Жуткий город», — произнесла я невольно вслух. Маленькая девочка, прилипшая носом к стеклу рядом, махнула рукой: «А, он поломанный!»

Устами младенца… Поломанный город. Выброшенный, как никчемная, нелюбимая игрушка. Вместе с людьми. Из жизни.

Рынок расположился на огромной Сенной площади на окраине Зареченска. Здесь торговали, как водится, всем.

Светка уверенно протискивалась сквозь толпу к месту, где обычно стопарились наши пацаны. Я плыла за ней, как плоскодонка в кильватере крейсера. Хотя… какой Светка крейсер?..

Ребят мы увидели издали. Они стояли группкой. Напротив гужевались синяки.

Вернее, не сами блатные, а так, пехота, малолетки. Буня и старший в той группе, здоровенный жлоб с лобиком как у морской свинки, о чем-то базарили. Разговор был явно напряженный. Как сейчас принято называть, «стрелка». Это сейчас «уважаемые» на стрелу съезжаются на «мерсах», «БМВ» и джипах. Тогда пацаны делили сферы влияния обычным мордобоем.

Мы со Светкой подошли к ребятам. Обыватели чуяли недоброе; вокруг обеих групп образовалось пустое, мертвое пространство.

— Чего вам здесь надо? — грубо остановил нас Философ.

— Фил, вас собираются подставить! — сказала Светка.

— Светик, нас здесь уже года два подставляют, — усмехнулся Фил, — и ничего живем, хлеб жуем.

— Фил, ты не понял…

— Девки, валите отсюда по-быстрому, а? — произнес он, и в голосе никакой просьбы, только приказ. Глаза Философа блестели недобро… Он смотрел на Буню и этого низколобого спокойно и уперто. — Чую, по-доброму нам сегодня не разойтись.

Уж больно Синус резв, значит, давно по кумполу не получал. Сейчас получит.

— Синус, это тот?

— Угу. У него, кроме прочего, глаза косые, вот свои и прозвали его сначала Косинусом, потом, потому как он вроде паханить у них стал и сильно огорчался на Косинуса, стали Синусом звать. Ладно, кончай базар, девки, валите. Ихние уже подтягиваются; по слухам, кастеты отковали — ручонки-то слабенькие, со спортом не дружат… Но мы им тоже сюрприз наладим, мало не покажется…

— Философ, отзови Буню! — вмешалась я. — Катька Медвинская сказала, Булдак вас подставил!

— Кому?

— Груздеву.

— Блин! — Философ шагнул было к Буне… Поздно!

Удар Сашки был молниеносен. Синуса словно подкосило на месте; пока он падал, голова успела еще дважды дернуться, и он завалился в разбитое ногами грязное месиво окровавленным кулем. И тут…

Тут появился Булдак. Синусоиды расступились, пропуская его вперед.

— Ты, я слышал, меня искал? — Будак смотрел на Буню ненавидящим взглядом.

— Уже нашел! — Буня ринулся на Булдака со стремительностью выпущенной арбалетной стрелы. И — словно на стену налетел! Хлесткий звук, будто широкой доской хлопнули по металлическому настилу… В руке Булдака воронел пистолет; ствол слегка подрагивал…

— Допросился, сука?.. Получи! Получи!

Выстрелы грохотали один за другим… Буня приподнялся на носках и рухнул навзничь.

Все произошло невероятно быстро. Пацаны стояли, словно в столбняке, и тут…

— Не-е-ет! — Светка тигрицей ринулась на Булдака; он успел направить на нее ствол… Я оказалась еще быстрее: с шага прыгнула и в падении хлестнула ребром ладони по его руке… Палец нажал спусковой крючок, пуля ушла в землю, а Светка просто-напросто сбила здоровенного парня с ног, как ураган. Вцепилась ногтями в щеки Булдака так, что полетели лоскуты кожи, потом ткнула в глаза…

Наши пацаны ринулись на чужих. Молча, как волки. Меня кто-то, словно котенка, отшвырнул в сторону…

Дрались жестоко. Кто-то упал в грязь, зажимая ножевую рану, кому-то раздробили кастетом лицо…

Торговцы и покупатели сыпанули в стороны. Милиции, как всегда, не было, и вдруг…

Визг тормозов, хлопанье дверец…

Парни из внутренних войск выскакивали из кузовов машин. Дубинки со свистом рассекали воздух. Били всех: правых, виноватых, случайных… Были здесь и менты местного РОВД: они под сурдинку чистили палаточки, громя все и вся…

Я почувствовала, как меня схватили за шиворот, обернулась: меня цепко держал здоровенный ментяра… Я попыталась вырваться — куда там!

— А с этой что, Палыч? — спросил сержант милицейского старлея, красномордого, толстого, дубинкой он усердно и монотонно бил по голове какого-то невесть как попавшего в переделку кавказца.

— С этой?.. — Старлей глянул на меня, глазки лакомо блеснули. — Вези в клетку…

— Гоготнул:

— Там разберемся…

Я дернулась, пытаясь вырваться, обернулась и хватанула мента зубами за руку. От неожиданности он выпустил воротник, я рванулась бежать, но сержант подсек меня тяжеленным кованым ботинком, будто оглоблей по ногам двинул, и я рухнула подкошенно на землю. Он поднял меня за ворот, с маху впечатал пощечину громадной пятерней:

— Будешь брыкаться, стерва?!

В голове помутилось; я почувствовала кровь на губах; кровь текла из носа… А сержант добавил:

— Прибью!

Схватил меня в охапку, словно куль, поднес к милицейской машине, старой такой, допотопной, с маленькими зарешеченными оконцами, забросил внутрь и захлопнул дверцу. Кроме меня, там были еще четверо: трое молодых девчонок лет двадцати, видно, продавщиц из палаточек, и одна взрослая, лет тридцати, тетя.

Девки смолили сигарету за сигаретой. Все молчали.

Я придвинулась к оконцу, приподнялась на цыпочках. Служивые заканчивали работу.

Избитых, бесчувственных пацанов забрасывали в машины и увозили. Пятеро парней — Булдак, Буня и еще трое, мне незнакомых, лежали без движения. Подъехали легковушки, оттуда вываливались люди в штатском.

— Пошла писать губерния… Пять жмуриков… — прокомментировала старшая.

Куда делась Светка, я не заметила. Зато заметила, что ларьки разгромлены не все — только некоторые.

— Хорошие менты остановили кровопролитие и немножко побили плохих мальчиков, — снова сказала старшая. — Теперь все в одних руках.

— А в чьих? — спросила я довольно глупо.

— Видишь «Волгу» серую? И рядом рыло холеное… — Тетка обернулась на девок, прищурилась:

— Пардон, лицо.

— А кто это? — шепотом спросила я.

— Князек. Груздев.

Груздев… Вот, значит, как. Права Медвинская: Булдак — придурок. И ствол ведь он достал откуда-то… А сейчас лежит, затоптанный, и никто в этом не виноват…

Стихия…

Дверь распахнулась, к нам пинками загнали еще двоих девчонок, — Мент поганый! — огрызнулась одна, отбив руки сержанта, когда он облапил ее попу, «помогая» залезть в машину.

— Ну ты договорилась, паскуда! Приедем в управу, там ты у меня по-другому запоешь! Лично займусь! — с нехорошей ухмылкой пообещал той сержант и захлопнул дверцу.

Машина завелась и тронулась, переваливаясь на колдобинах, как беременная утка.

Не к случаю ругнувшаяся девчонка закаменела лицом. Тут ее товарка еще и подначила:

— Дура ты, Танеева! Чего мента материть? Кусок, он кусок и есть! А теперь — отыгрываться начнет на всех!

— Да? — огрызнулась та досадливо. — А может, мне нужно было еще и подмахнуть ему, козлу меднолобому?

— И чего ты добилась? Только разозлила…

— Да пошла ты! — Распаленная Танеева оглядела нас, остановила на мне взгляд:

— А это что за ребенок? Ей в куклы играть впору, а не в «воронке» разъезжать…

— Детдомовская, видно, — подала голос другая. — Из-за них, недоносков, весь сыр-бор и заварился. Они, видите ли, с малахаевскими пришли разбираться. Синуса решили укоротить…

— Ну, Синуса укоротить давно пора было… — сказала какая-то маленькая толстушка.

— Да?! Теперь из-за этих ублюдков нас всех и подмели. Хорошо еще, если подержат да и отпустят… Только верится в это слабо… Ты что, Палыча не знаешь? Или дело катать начнет, или — раздвигай, подружка, ножки…

— Не имеют права.

— Ха-ха… Право… Забудь это слово, пончик! Прав тот, у кого сила! Еще сама ему и брюки рассупонишь!..

— А может, этой детдомовке морду набить? Чтобы не подставляла всех!

— А ну, заткнитесь все! — прикрикнула на них самая старшая. — Дуры вы, дуры и есть! Вы чего думаете, это менты на драку таким кагалом слетелись? Да пасли они… Загодя пасли… А как драка началась, так и высыпали, что тараканы, из всех щелей…

— Ты чего, думаешь, они нарочно? Подзавели детдомовских, малахаевских, а сами…

— А то…

— Да у Палыча или у начальника ихнего, Карташева, на это мозгов не хватит!

— Зато у Груздя хватит, — подала голос до того молчавшая девчонка, очень хорошенькая зеленоглазая шатенка. — Здесь вся милиция под ним пляшет!

— А ну, хватит языком молотить! — рявкнула на нее старшая, и та разом затихла.

Дальше ехали в полном молчании. Минут через десять машина остановилась, в проеме растворенной двери под явилась довольная красная физиономия старлея Палыча.

— Вытряхивайтесь, мочалки. Разбираться с вами будем. — Два сержанта, тот, что схватил меня, и другой, стоял по бокам.

— Куда их, Василь Палыч? В клетку?

— Место в клетке еще заслужить надо. Веди в вытрезвитель.