Первое, что я увидела, открыв утром глаза, был огромный букет роз. Лепестки были нежны и прозрачны, бутоны едва распустились… Я огляделась: в комнате никого.

Потом дверь открылась, появилась Медвинская, увидела розы, прищурилась зло:

— Не знаю, что такого в тебе нашел Буня, чего в нас нет… Но ты не задавайся, детка… Сейчас тебе покатило, а завтра, может быть, не покатит… Фортуна — девушка переменчивая: сегодня с тобой, завтра — с другой. Вот тогда ты и ответишь. За все.

— Будь спокойна, отвечу!

Катька зыркнула на меня с ненавистью и вышла, хлопнув дверью. Почти сразу дверь открылась снова: я думала, она вернулась, забыла что-то… Но это была Светка Артюх.

— Ну ты и спать сильна! — Подошла ко мне, посмотрела внимательно. — Что-то у тебя глаза блестят… — Приложила руку ко лбу. — Да у тебя температура!

Простыла, что ли? Подожди, я сейчас.

Она ушла, вернулась через минуту с тарелкой разогретого вчерашнего жареного мяса.

Есть я хотела зверски, запах был такой, что голова кружилась… Сглотнула, отвернулась:

— Я не буду.

— Ты чего?.. Не капризничай, тебе нужно…

— Я не буду. Я буду то, что едят все…

— Так все это и едят…

— Ври… Вы никакие не центровые, вы просто свиньи… Устроили тут… И отбираете у тех, кто слабее… Лучше с голоду подохну, но с вами не буду…

— Так ты… — Светка удивленно приподняла брови и — расхохоталась. — Так ты подумала, что мы с кухни мясо берем? У детей?

— А откуда же еще?

— Дура ты, Алька, необразованная. Хотя… Ладно, мясо, конечно, ворованное, но не с кухни. Наоборот, одного кулака на рынке в райцентре пощекотали, он нас и угостил. И если бы не Буня и пацаны, все в детдоме действительно бы голодали.

Уразумела?

— Как это — пощекотали?

— Ну припугнули, по морде слегка съездили… А тебе что, жалко? Кулачок этот где-то приворовывает, свинюк откармливает, машину купил, а тебе его жалко? Да он такой же, как наш Кабан, такая же сволочь зажратая! Ничего, и до него черед дойдет.

Аромат от мяса был такой, что у меня закружилась голова…

— Правда не у ребят?.. — тихо спросила я.

— Да говорю же тебе: нет! Ешь давай!..

Мне казалось, что насытиться я не смогу никогда. Но на самом деле моего голодного задора хватило только на один кусок: мне показалось даже, что я жутко объелась… Сказала Артюх, что больше не могу, она только улыбнулась:

— Я тарелку оставлю, потом доешь…

Она собралась уходить; я решилась, спросила:

— Света, а все же… Как вы с Катькой живете в одной комнате?..

— Боишься ее?

— Вот еще! — поспешила ответить я, потом… Потом вздохнула:

— Если честно, да, боюсь.

— И правильно делаешь. Девки все подлые, и я, и ты тоже… А Катька… Ей, конечно, досталось по жизни, но… Завистливая она… Отхватила себе не того парня… Знаешь, ей до смерти хочется быть с Буней, а ее Булдак за собой держит… Вот такие расклады. Так что ты правильно ее опасаешься.

— А у Буни… — начала я.

— Девчонка? На постоянку? Нет. Он холопками обходится.

— Да кто такие эти холопки? У вас что, игра такая?

— Ну это тоже старшие девки, только… Ты же понимаешь, маленькие пока все детки… А эти… Аля, жизнь такая. Хочешь кушать сладко — отрабатывай. Если рисковать характера не хватает, чем ты расплатишься? То-то ж… Снимай трусики и подставляй, что имеешь… Холопки — это те, что сами за жрачку не рискуют, по рынкам не шустрят… А кушать хотят сладко. Вот и выбирай.

— Тогда что же вы вчера мне устроили?

— Смотрины. И ты вела себя молодцом.

— Погоди, Свет… Я глаза этого Булдака видела. Он не простит. Ни тебя, ни меня, ни Буню.

— Булдак — еще тот волчара. Да только не его сила, не его и власть. Ты думаешь, они из-за тебя сцепились? Булдак заматерел за последний год, пацанов подбивает, давно на Буню зубы точит, а тут случай представился… Тем более пацаны расслабились, винцом налились, а тут такая краля замаячила, и один говорит — трахать в очередь, другой — не трогать… За кого станут? То-то.

— Буня ведь рисковал…

— Не без этого. Но Булдака все равно унять нужно было. Ладно, заболталась я с тобой, пора на промысел. — На какой промысел?

— Еду добывать.

— Воровать?

— Ну, можно и так сказать.

— А может быть, заработать проще?

— Негде. Колхоз рядом — сам по себе, как черная дыра. А у мужика какого из подвала тащить… Раньше, когда побогаче жили, сами делились, а сейчас… Всем до себя — как бы самим выжить. Не, мы на базаре в райцентре суетимся: когда фуру почистим, когда — перекупщиков…

— Опасно же…

— Не мы эту жизнь выбрали такой. Все. Мне пора. Отдыхай.

И я снова уснула.

Оклемалась полностью я через неделю. У меня был жар. И самое обидное… Самое обидное было в том, что Буня не навестил меня ни разу. Правда, прислал джинсы, свитер, видно, добыли на том рынке. Я вещи взяла. Я не собиралась отсиживаться; решила: как только болезнь пройдет, буду вместе со всеми.

…Тот день был очень ясным. Свет словно пронизал насквозь листву кленов, расцветил все, и день стал другим, красивым, и все вокруг словно стало другое, и хотелось верить, что это действительно так и что так теперь будет всегда.

Его я увидела, когда он шел по двору к автобусу. Окликнула:

— Э-эй!

Буня обернулся, постарался сделать лицо равнодушным:

— Привет. Как дела?

— Нормально.

— Ну вот и отлично. Завтра на уроки пойдешь.

— А ты сам ходишь?

— Мне некогда.

— Слушай… А как тебя на самом деле зовут?

— Меня? — Было похоже, что он смутился. — Саша. — Парень усмехнулся. — А ты что, не знала?

Я, конечно, узнала и его имя, и фамилию: Буников. Подумала и ответила честно:

— Знала. Но мне хотелось познакомиться с тобой по-нормальному, — Ну вот и познакомилась, — ответил он довольно нелюбезно.

А я стояла как дура и не знала, что говорить дальше… И свой голос услышала словно со стороны:

— Я хочу ходить с вами.

— С нами? В светлое будущее?

— Нет. На рынок.

— Ты знаешь, что мы там делаем?

— Еду… добываете. Для ребят.

— Ты знаешь как?

— Научите.

— Хм… Рано тебе. Повременим.

Мне стало до того обидно!.. Словно меня записали в дети, когда я уже взрослая!

Или он действительно считает меня ребенком? Я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза…

— Не хнычь!

— Я не хнычу…

— Вот что, рысенок, сделаем так: пока по вечерам начнем с тобой заниматься. В спортзале. Согласна?

— Да, — ответила я.

— Ты не спросила чем… Я покраснела…

— Ну-ну. Не переживай. Будешь осваивать рукопашку. Каратэ. У тебя отличные данные. Теперь поняла?

— Да, — ответила я, стараясь, чтобы он не заметил моего разочарования.

— Вот и славно. До вечера.

Саша махнул рукой и легко побежал к автобусу.

Мы начали заниматься. Утром пробежка, вечером пробежка. Совсем вечером — тренировка. Кроме меня, у Буни тренировались Философ, он был его постоянный спарринг-партнер, и Кулик. Правда, это трудно было назвать каким-то из единоборств. Определенная школа у Сашки, конечно, была: оказывается, он до тринадцати лет жил в Таджикистане, в военном городке, пока не погибли родители.

И занимался лет с восьми. Сейчас ему было почти семнадцать.

Так прошел месяц, потом — еще месяц. Я ходила на уроки: они были не просто нудными, а словно из другой жизни. В этой — борьба за выживание, в той — руководящая и направляющая роль партии большевиков… Шел девяносто третий год, а учебники в детдоме были старорежимные, учителя — вообще… Они приезжали из райцентра, из Зареченска, отбывали часы, а там — хоть трава не расти. Не все, правда.

И еще… Ночами я ревела, уткнувшись в подушку. Сашка не обращал на меня внимания, никакого!

— Страдаешь? — приподнялась на подушке Светка Артюх. Медвинской не было: где-то ее носило. Я замолчала, лицо — в подушку.

— Зря страдаешь…

— Да не страдаю я. Просто вспомнилось…

— Ври… Что я, не вижу?

Тут я не выдержала и снова расплакалась:

— Почему, Светка, почему?.. Почему он не обращает на меня никакого внимания? Кто я для него? Спарринг-партнер? Пацанка? Мы занимаемся в зале, иногда разговариваем о жизни, а потом… Потом я возвращаюсь в эту дурацкую комнату и лежу одна, как дура… А он…

Вот вы тут устроили: холопки не холопки… А что им, живется плохо? Пацаны их угощают, с ними спят… А сегодня? Эти, Павленко и Кураева? Мы стоим с Сашкой в коридоре, я как раз собралась в душ идти в свой, он-в свой. Заявляются, примадонны, в одних рубашках…

«Буня, устал? Пойдем, мы тебе массаж сделаем!» — говорит Павленко. А Кураева нагло так глядит на меня, губы облизывает, переводит взгляд на Сашку:

«Ха-а-а-роший массаж. Расслабляющий…» Потом снова смотрит на меня: «А что, Киска, хочешь с нами? А нельзя! Ты же — центровая, ха-ха-ха…» И пошли обе в душ для пацанов.

Я стояла, будто меня с ног до головы помоями полили. Буня что-то продолжает мне говорить, у меня, чувствую, сейчас слезы на глазах закипят, а тут еще дверь открывается, выкатывается эта Кураева в чем мать родила, становится такой прямо в коридоре и капризно так, губы вытянув: «Бу-у-ня, ну сколько жда-а-ать можно?»

Не помню, что я сказала, — просто сорвалась и пошла. Ты знаешь, я надеялась, он пойдет за мной, а он — остался… С ними… Это что, и есть счастье — быть гордой и плакать ночами?..

— Все же ты еще дите, — пожала плечами Светка. — Против природы не попрешь.

— Да не дите я никакое! Просто я не хочу так! Ты понимаешь? Я хочу чувствовать, что нужна именно я, я, и никакая другая!

— Не заводись, Алька, и меня не заводи. Расслабься. Будет Сашка еще твой, куда он денется…

— Ага, а сейчас в душе с этими… массажистками. Завтра встречу и набью морды.

Обеим.

— А вот этого не надо. Ты же не злая.

— Да? Вот сейчас я так не думаю.

— Подожди. Просто для тебя и Сашки время еще не пришло.

— А оно придет?

— Придет… — неуверенно так сказала Светка. — Ты верь.

— А что мне остается делать?.. Мы помолчали.

— Ты спишь? — спросила я Светку.

— Нет.

— Ты вместе с Сашкой росла?

— Ага.

— Расскажи.

— Не сейчас, ладно?

— А когда? Ты в военном городке жила?

— Да. Мой папа, как и его, был офицером. И погиб еще раньше, в Афганистане. А мы с мамой остались жить в городке: куда было ехать? Мама там в столовой работала.

И погибли они вместе, в девяносто первом, два года назад… Моя мама и его родители… И еще один рядовой, шофер. Поехали в Душанбе, машина — в пропасть…

— Несчастный случай?

— Ага. Так считается. Но я так не думаю. И Сашка не думает. — Светка лежала, сцепив зубы. — Мы еще вернемся туда. Вместе с ним. И все разъясним. Иначе жить нельзя.

— Извини, Свет…

— Да ладно… Хватит болтать. Спать давай.