Глава 19
Вихрастая голова Тимофеичева отпрыска застыла в светлом проеме двери, как учебная мишень. По крайней мере, таковой она должна восприниматься с того места, где возлежит Леночка, прикинувшись ветошью под моей курткой. Оружия я ей не доверил, дабы не пальнула со страху.
Пока Серега одолевал последние три ступеньки, я успел переместиться к двери и смотрю теперь на него чуть сбоку. Выяснить мне нужно только одно: визит на чердак – его личная инициатива или…
Глаза его привыкли к темноте, он заметил мою куртку и что-то под ней.
Поднялся еще на ступеньку, повернул голову в мою сторону…
– Тссс… – шепчу я, приставив к губам ствол револьвера. – Залезай, только спокойно и неторопливо. Дверь прикрой.
Серега смотрит на меня, как на тень отца Гамлета.
– Дро-о-н!
– А ты ожидал увидеть красивую блондинку? Не расстраивайся, блондинка тоже в наличии.
Ленка выпросталась из-под куртки и села. В волосах остались сухие травинки, глаза удивленные, губы чуть приоткрыты… Ее вполне можно принять за лесную нимфу. Тем более что из одежды на ней – только узенькие белые трусики. Не удивительно, что подросток напрочь забыл и о моей невзрачной персоне, и о том, зачем он сюда поднялся…
– Ой! – Девушка мигом покраснела и залезла под куртку.
– Извините. – Сережа опустил глаза.
– Отвернитесь! Оба!
Пока Ленка одевается, мы с Серегой сидим, изучая выбоины в стене.
– Ну как, собрался с мыслями? – спрашиваю.
– Было бы что собирать!
– Логично.
– Дрон, ты не представляешь, тут вчера был такой шухер, потом шмон капитальный!
– Да ну! И что искали?
– Как это что? – Юноша смотрит на меня непонимающе. Потом усмехается:
– Так ты шутишь… Замечает автомат-малютку:
– Ух ты! Настоящий!
Как писал какой-то педагог-прозорливец о подростках:
«Плечи теленка, душа – ребенка». А ведь в потемках Сереге можно дать лет эдак девятнадцать. Пока молчит.
– Дрон, так ты знаешь, что тебя ищут?..
– Догадываюсь.
– А сам здесь сидишь. Здорово!
– Ты лучше скажи, зачем залез сюда: по делу или нас повидать?
– Да я хотел тут инструменты взять свои, а стал подниматься, голоса услышал…
– Который теперь час?
– Двенадцать. Без двух.
– В городе не был?
– Мать с утра ходила на рынок.
– И что говорят?
– Да все об убийстве Ральфа.
– Можете повернуться, – объявила Леночка. Красивыми женщинами я не перестану восхищаться никогда! За какие-то пять минут девушка из лесной русалки превратилась в фотомодель – глаза подведены, губы подкрашены, волосы… Эх, не понять мне «голубых»! Ведь даже одна красавица умеет непостижимо измениться в пять минут и стать еще желаннее! Даже одна… А их, красивых, столько, что голова может уплыть!.. Прибавим милых, скромных и обаятельных… Нет, никогда не понимал «голубых». Впрочем, они меня тоже.
– Сергей, это Леночка, Лена, это Сергей, – скороговоркой выстреливаю я и стараюсь направить ход наших мыслей в деловое русло:
– Так что говорят?
– Да обсуждают, за что все-таки Ральфа порешили. Но как-то невнятно, шепотком. – Серега мельком глянул на девушку, спросил еле слышно:
– Дрон, это ты его шлепнул?
– Нет. – Похоже, парнишка разочарован. Чтобы как-то компенсировать моральный ущерб, добавляю:
– Но мы с Леночкой сейчас в ситуации – круче не бывает.
– Ну! – Восхищение девушкой перерастает в восторг. – Так она с тобой в этом деле?
– По уши, если не глубже.
– А что произошло-то?
– Долго объяснять.
– Понятно. Ну потом-то расскажешь?
– Расскажу.
– Честно?
– Обещаю. Все, что тебе можно будет знать. Парень кивает понимающе, с заговорщицкой миной:
– Понятно. Тоже хлеб.
– Сережа, у меня к тебе просьба, или поручение. Выполнишь?
Парень сияет. Но, взглянув на девушку, сурово сдвигает брови:
– Слушаю.
– Во-первых, принеси мне газеты. Вернее, всю почту, которая пришла сегодня к вам.
– Так.
– Во-вторых. Ты еще общаешься с рокерами?
– Да так-сяк. Ты же знаешь, у нас другая команда.
– Сережка, это все равно, какая команда. Но вы «вышиваете» на железных конях в полувоенной униформе, а мне не улыбается, если какой-нибудь усердный служака стопарнет нас. Улавливаешь?
– Понятно. Тебе нужны куртка, шлем, траузы хорошо бы кожаные, но это может не покатить. Ничего, и твои сойдут. А шузы у тебя и так стильные.
– Сережа, мне и девушке. Полная униформа рокеров, только мне куртку побахматей, «сбрую» спрятать.
– Нет проблем. Ты же помнишь, в какой я два года назад гонял? Отцовская старая, вид – хищняк, я еще на нес крутых клепок насобачил.
– Помню. Батя с тобой разговор имел.
– Да ладно, глупый был. Но ведь сейчас пришлась!
– Это без балды. Да, и еще «колеса». Сережка помялся секунду:
– Мои подойдут?
– Не жалко?
– На дело же.
– На хорошее. Ты не переживай, за «росинантом» приглядывать буду.
– Да ладно, по мере возможности. Все?
– Пока. За полчасика управишься?
– С головой!
– Да, еще вот. Третье.
– Ну?
– Расслабься. Серега улыбнулся.
– Ну, я пошел?
– Валяй. Инструменты не забудь.
– Инструменты?
– Ну да. Ты же за ними лазил.
– Ага.
Серега легко подхватил ящик из угла, ловко бросил мне пачку сигарет.
– Обратной ходкой пожевать принесу.
– А выпить? – подала голос Леночка.
– А у нас без этого и за стол не садятся, – достойно парировал Серега. Из парня определенно выйдет толк. Тьфу, чтобы не сглазить.
– Сережа, только…
– Обижаешь, гражданин начальник. В том же ящике и принесу. Пока.
Парень аккуратно и неторопливо прикрыл за собой дверцу. Но я успел шепнуть ему еще пару слов.
– Ты хоть мотоцикл-то прилично водишь?
– В процессе выяснишь.
Парень появился минут через сорок. Времени мы зря не теряли… Лена сразу заявила:
– Есть хочу, как сто волков!
– Это у тебя нервное.
Я же первым делом приложился к холодной банке с розовым. Потом закурил. Вот этого мне действительно не хватало.
– Все сделал. Мотоцикл на ходу, обе куртки рядом, в свертке.
– Вокруг посмотрел? Сережка усмехнулся:
– Джабдету доверил. Велел порыскать.
– А он к какой-нибудь сучке не свинтил?
– Не, на службе он мужчина серьезный; Когда рыскает – гоняет всех чужих поблизости.
– Дрон, я не пойму, мы что, уже сейчас едем? Кто-то говорил, что нужно до вечера пересидеть.
– Может, и так, но не здесь.
– Ты же говорил: надежно. И еще не вечер.
– Ваша правда, барышня. Но поскольку разные грехи тяготят мою детскую душу, лучше все же слинять. Уж очень многим прошлым вечером я на мозоли понаступал.
– Ты думаешь, шпана эта будет здесь искать?
– Шпана – это вряд ли. А какой-нибудь служака усердный наведаться вполне может, даже не из служебного рвения, а чтобы направление «отработать» и крестик поставить: проверено, мин нет.
Сам я даже не знаю, с кем встречаться хочется меньше: с Кузьмичевыми сторожевыми или с безопасниками-горлохватами, оставленными мною досыпать на свежем воздухе. Полагаю, они уже часов шесть как бодрствуют и полны глубокого разочарования к моей персоне и, соответственно, непритворного служебного рвения.
Так что рвать когти – самое время. Куда-нибудь на запасной аэродром с вертикальным взлетом.
– Ленка, ты дорогу в «веселый особнячок», конечно, не помнишь?
– Я же тебе рассказывала… Наверное, все же недалеко от шоссе.
– Пять дней пути буреломами… И то при условии, если б у нас над крышей личный геликоптер свиристел.
– Дрон, а что такое «геликоптер»? – спрашивает Серега.
– Вищокрылая машина вертолет.
– А-а.
Серега – молодец. Лучше спросить, чтобы потом знать, чем притвориться сильно умным, оставаясь дураком. Хотя некоторым это и по жизни удается.
Пока мы трепались, он незаметно передал мне записку. В ней – пять цифр, номер телефона.
– Так куда мы поедем? – спрашивает девушка.
– На кудыкину гору!
– Чего ты злишься?
– Привычка дурацкая – закудыкивать!
– В приметы веришь? А как же психоаналитика?
– Да при такой жизни Фрейд вообще шаманом бы стал! Ладно, ребятки. Я отбегу минут на десять, а вы тут не шалите, ведите себя примерно.
– Ты не поел даже.
– Попож-жа. – Я отхлебнул из банки. Понятное дело, для храбрости.
– Да, Олег, забыл сказать. В городе спецназ. На каждом перекрестке. С автоматами. И лотки многие не работают.
– Недолго мучилась старушка в руках умелого врача. Откуда – известно?
– Не-а.
– Ладно, держите, – оставляю ребятам оба «Макарова». Заряжаю, ставлю на предохранители. – Только не балуйтесь. Ежели кто из властей – тут и нашли.
– Дрон, ты думаешь?.. – начинает Ленка.
– Ничего я не думаю. Это вам для комфорта. Психологического.
«Узи» прячу сзади за пояс, наган – в карман куртки.
– Будьте паиньками…
– Дрон… Ты возвращайся… Пожалуйста.
– Я вернусь, девочка.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Ползу вниз по ступенькам и чувствую себя последней сукой. Оставил пацана и девчонку с двумя «пээмами», словно это остановит серьезную сволочь. Ну да не я все это затеял. Искренне верю, что успею обернуться за десять минут.
Только бы дозвониться – сразу будет легче.
Выхожу огородом на коротенькую окраинную улочку. Отсюда до почты, где телефон, рукой подать.
Серая «волга» на приличной скорости вывернула в улочку и едва не размазала меня по бамперу. Судя по удивленным рожам пассажиров, меня не ждали, судя по их же охотничьему возбуждению, искали именно меня.
Как гласит народный эпос: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал».
Судя по мордам и повадкам вылезших из машины, компетентные и иные внутренние органы они не представляют. Это вселяет надежду, плавно переходящую в уверенность, что пальбы с их стороны не будет, иначе сюда сбегутся все «легавые» городка в компании новоявленного спецназа и превратят наши молодые тела в кучу паленого мяса. И почему особисты к «лжеузи» глушитель не привинтили!
Меня приложило о бампер, потом о забор. Это дало противникам фору. Но я уже вытащил револьвер и держу его на взводе. Вид у него вполне устрашающий, честный, пролетарский. Повожу длинным стволом, надеясь сдержать противника. Тщетно.
Ребятки медленно, шажками, охватывают меня полукольцом. Один разжимает губы:
– Брось пушку, фраерок. Ты ведь не будешь палить, себе дороже. А так – с тобой просто поговорят…
Знаю я эти разговорчики в строю. А также номера, шуточки, хохмочки. Мне прошлой ночи хватило.
– Стоп, ребята. В моем положении и корова соловьем споет. На войне как на войне. Еще шаг – буду стрелять.
Вообще-то здоровый прав. Стрелять я просто не хочу. Перед тем как стрелять, никто никого не предупреждает. Мы профессионалы, оба; просто болтовней каждый пытается выиграть, они – расстояние, я – время и положение. Но наган в моей рабочей руке свое дело делает: даже незаряженное ружье стреляет, а оружие самоубийцы, каковым я по их мнению являюсь, уложит одного, а то и двоих легко.
Без напряга. Что и пытаюсь им навязать психоаналитически и внушить телепатией, строя рожи, делая круглые глаза и дергая револьвер в нервическом беспорядке от одного к другому. В любом случае, первым быть никому не хочется.
Картина битвы мне ясна!
Вот он, первый.
Парень на исходной: в руке обоюдоострый нож, рука безразлично опущена вдоль бедра, а морда отсутствующая, как у случайного прохожего. Другой, чуть в стороне, громко звякнул цепью… Раскладка для жесткой шпаны моей отлетевшей юности. Проходили в девятом классе.
В запасе у меня шаг. Я подобран, слегка ссутулен, но если расправиться, доставал паренька как раз в шаг назад. Топчусь, как перепуганный конь, рычу на троих страшным командным голосом, пугая вороненым стволом:
– Стоять!
Громила слева начал движение. Одновременно рукой и ногой. Охнуть он не успел, – стилет вошел легко и плавно. Парень опустился в теплую пыль, даже не сумев понять, что умер. Я уже стою лицом к троим оставшимся. Весь «процесс» занял двадцать сотых секунды. Отработано!
Нападающие, похоже, не совсем поняли, что произошло. Упавший парень одет в синюю водолазку, на его груди ни крови, ни заметного отверстия. Тот, с цепью, уже летит на меня, как булыжник из катапульты. Делаю шаг ему навстречу, прижимаю к себе, словно интимного друга, втыкаю ствол нагана в живот и нажимаю спуск.
Выстрел похож на сильный выхлоп, и только. Пуля пробила ему печень.
На меня, кажется, рухнуло небо. Вместе со всем содержимым. Пытаюсь приподняться на четвереньки, удар ботинка в низ живота опрокидывает. Ребятишки «поласкают» меня ногами в свое удовольствие – месть за страх, что перенесли.
Бьют очень больно, но неточно, раз я все еще ясно соображаю.
Револьвер и «узи» они подобрали, а вот стилет – в рукаве. Правда, чтобы вытащить его, нужно как минимум тряхнуть рукой. А я не уверен, что она цела, – болит, кажется, все.
– Хорош, Серый. Труп нам не нужен. Старик спросит. Да и линять пора отсюда.
– Куда ребят?
– Давай на заднее. Сука, как он их завалил!
– Считай, нам повезло. Этот парнишечка Хасана кончил.
– Не нравится мне все это. Нужно бы его просто пристрелить.
– Но Старик, ты же сам сказал…
– А насрать на Старика. Из-за него нас всех накроют, как скунсов вонючих.
Легавый это, я чую… А Старику скажем – спецназ замочил парнишечку.
А-а-х! – Удар пришелся в лицо, вес куда-то поплыло… Обидно – вляпаться в такое дерьмо и так глупо… Были бы чуть поумнее, можно бы зубы им позаговаривать… Пока язык ворочается…
Я пытаюсь подняться и хоть что-нибудь сказать…
Новый удар… Я вижу теплую песчаную дорожку и плавно удаляющуюся по ней девушку… И самое обидное, так и не узнал, кто это, – Лена?.. Лека?.. Элли?..
Боль возвратилась, окрасив мир белым. На этом белом фоне взрываются алые круги, превращаясь в грязно-фиолетовые, потом в черные. Слова доносятся, как из бочки. Причем из бочки с дерьмом.
– Ладно, хорош развлекаться. Кончаем.
– Вот из этой штуковины?
– Ну да.
– Хлипковата больно.
– Зато дырки частые делает. Старик ведь проверит, как его замочили; а у спецназа такие «машинки» вполне могут быть.
– А у него-то это откуда?
– Говорю же, легавый. Я их на нюх чую. Значит, так – сначала я очередь, потом ты. И-до свиданья, дядя Ваня, чтоб никому не в обиду.
Парень подходит ко мне, пинком переворачивает на спину. Щелкает затвор «узи».
– Стой, там девка какая-то!
– Бля! У нее пистолет вроде!
– Брось автомат! – слышу я знакомый голос. Собираюсь с силами и приоткрываю глаза. Ленка стоит метрах в пятнадцати, расставив ноги, и держит «пээм» двумя руками – в лучших традициях американского кинематографа.
– Ты, целка! Что, хочешь убить живого человека? Насмерть? – Громила медленно поднимает руку с зажатым в ней автоматом. Зрачок его неумолимо приближается к неподвижной девичьей фигурке. – Моя мама родила меня не затем, чтобы…
О родственниках он рассказать так и не успел. Как и о цели собственного рождения. Кое-как собравшись, пинаю громилу в голень, автомат заработал, вздыбливая веером сухую пыль. Очередь оборвал жесткий рявк «Макарова». Я вижу, как другой быстро вскинул мой наган, – снова рявк – и парень упал лицом в землю.
Девушка опустила пистолет. Разжала руки, и он упал в пыль. Следом опустилась на дорогу и она.
К Ленке подползаю кое-как, на четвереньках, – боль все еще не дает разогнуться.
– Ты что, ранена?
Лицо ее серое, губы – почти синие. Но крови нигде не вижу.
– Куда?
– Я… убила…
– Потом, милая, потом. Уходим.
Наган и автомат я подобрал, пока полз к ней. Оба парня мертвы. Обоим пули попали между глаз. Это не просто профессиональные выстрелы – из «Макарова», с пятнадцати метров, учитывая обстановку и угрозу оружием… Это – высокий класс!
Причем – не по мишеням. Даже с натяжкой мне сложно поверить, что такие навыки приобретают сотрудницы фирмы по продаже компьютеров, даже если это предприятие самое совместное из всех!
Ладно, думать некогда – ноги делать надо.
Пытаюсь приподнять девушку и сам от боли падаю на колени. Ребятки душу отвели на совесть. Кажется, я физически ощутил метафору «хрустальные яйца». И внутренние органы, похоже, распаялись. Но крови во рту нет, значит, все на месте. А боль – это мы потерпим. С медицинской помощью.
Высвобождаю из аптечки пару таблеток в облатках и глотаю. Наверное, многовато: даже одна такая пилюля может превратить чахлого от вечной мерзлоты престарелого мамонта в боевую машину пехоты с вертикальным взлетом!
Ну да что съедено, то съедено. И вообще, зубов бояться… На улочку въезжает Серега. На мощном, крытом черным лаком «урале» он походит на юного кентавра. Мотэ-цикл он самолично, с моей и Тимофеичевой помощью, перебрал по винтику. Сия машина – предмет вожделенной зависти всех подростков-недолеток.
– Бли-и-н, – только и произносит парень, рассмотрев «поле битвы». Даже под загаром видно, как посерело его лицо.
Пилюли действуют быстро и безотказно. Ленку я поднимаю легко и бросаю на заднее седло. Надеваю на нее закрытый шлем.
– Куртки?
– В сумке. – Парнишка передает мне баул. Переодеваюсь, загружаю в сумку весь арсенал.
– «Макаров»?
Серега протягивает мне пистолет. Но неохотно.
– Теперь – домой, и – чтобы не высовываться!
– А может…
– Живо!
Парень слез с мотоцикла, вздохнул. Протягиваю ему руку.
– Спасибо, Серега.
– Удачи.
Ленка сдергивает шлем и, перегнувшись, чмокает мальчишку в щеку.
– А теперь домой. Бегом.
– Ага.
Девушка вроде успокоилась.
– Ленка, у меня к тебе вопрос..
– Спрашивай.
– Почему вы ушли из домика, с чердака?
– Даже не знаю. Мне как-то беспокойно стало. Очень.
– Интуиция?
– Ну, я не знаю даже… Беспокойно, и все.
– А где ты научилась так стрелять?
– Я же тебе рассказывала, что ходила в девичестве в кружок, в дом пионеров.
– Ну?
– Так вот: этот кружок был стрелковый. У меня даже разряд есть.
– Юношеский?..
– Почему юношеский. Взрослый. Пневматический пистолет и малокалиберная винтовка.
– «Пээм» очень даже не пневматический.
– А какая разница. Принцип один.
– И люди мало похожи на мишени. Девушка замолчала, глядя в одну точку.
– Ты знаешь… Две недели назад я бы так не смогла… Честно. Просто… И этот особняк… И потом… Ведь они же… Не люди. – Девушка смотрит мне в глаза с тоской и надеждой:
– Правда?
– Правда.
Эти ребята сами отказались быть людьми, выдумав для себя иные критерии отсчета. И получили по ним сполна. Хотя – не нам это решать.
– Держись! – И даю по газам.
