Глава 45
«Падает снег… ты сегодня не придешь… падает снег… укрывая в сердце ложь… этот свет надежды… полон слезами…» – мелодия Сальваторе Адамо вывела меня из раздумчивого забытья. Это был сотовый.
– Олег?
– Да, Аня.
– Ты почему не звонишь? Мне как-то очень беспокойно… У тебя все хорошо?
– Да.
– Тогда – извини. Просто… На меня снова словно наваждение нашло какое-то… Взяла лист бумаги и стала рисовать… И получился вихрь или смерч… Черный… Но потом я взяла белую гуашь и поверх нарисовала тебя… И – успокоилась. Хотя… Только не обманывай меня… Что-то случилось?
Сказать ей, что за краткое время я дважды чудом избежал гибели? Ну уж нет. «A la guerre comme a la guerre». «Мужчины – рискуют, женщины – ждут».
– Все нормально, – сказал я. А самому вдруг стало невыносимо приятно, что кто-то за меня беспокоится и кто-то меня ждет. И даже не «кто-то», а невероятная красавица, усталая, тревожная и совершенная, как море. Может, это действительно нормально, и моя беда в том, что никогда раньше я этого чужого беспокойства не испытывал? Разве только когда была жива мама… Но тогда я сам был молод и принимал беспокойство обо мне с привычным раздражением опостылевшей опеки… Так уж устроены люди: важное мы замечаем лишь тогда, когда теряем. Навсегда.
– Значит, мне показалось… Почудилось. Или – этот город на меня так действует. А три часа назад, вскоре, как ты уехал, меня трясло всю и было так страшно… Может, это просто нервы?
Я вспомнил про все объясняющие слова и повторил, подтверждая:
– Да. Это нервы. Ты бы поспала немного. Как только прояснится хоть что-то существенное, я тебе позвоню.
– Ты и просто так позвони. А то я боюсь… что ты заблудишься в этом городе так, что не найдешь выхода.
– Я тут услышал забавную историю…
– О чем?
– Когда вы только приехали сюда, Морис забрался на здание бывшей ратуши и перевел часы.
– И что здесь забавного?
– Он решил, что они отстали на целый век.
– Но это действительно так! Вот только Морису не дали завершить… Он тогда передвинул время только на несколько суток. Потому город так и остался там, где он был. В прошлом.
– Ты это серьезно, Аня?
– Конечно. А разве ты сам этого не чувствуешь?
Ну да… Эти странные видения… Или сны… вдруг оборачивающиеся жестокой и опасной явью… С другой стороны – разве можно сделать прошлое настоящим, лишь передвинув стрелки?.. Почем мне знать?..
– Ты еще здесь, Дронов?
– Да. Думаю.
– О чем?
– Об относительности времени.
– Чтобы чувствовать относительность времени, нужно быть ребенком.
– Может быть. А я уже давно – взрослый. Еще я встретил Мориса. Он сказал, что боится своего прошлого. Которого не знает. Ты тоже?
– Все мы хотим знать, кто мы. Откуда. Но гораздо больше – зачем мы.
– Чтобы понять это, каждый нередко тратит всю жизнь. Без остатка. Часто так и не узнав ответа.
– Потому что взрослые. Им не надо.
– Но и ты не ребенок, Аня.
– Здесь я себя взрослой совсем не ощущаю.
– С годами это пройдет. Аня, можно тебя попросить?
– Да. Нужно что-то сделать?
– Нет. Просто не выходи пока никуда, ладно?
– Почему?
– Я потом объясню.
– Хорошо.
– Поспи.
– Ты скоро будешь, Олег?
– Всегда.
– Не поняла.
– Это из песни. «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда буду я!»
– Ну вот, а говоришь – взрослый… Но ты перепутал слова. Там сначала, после солнца и неба, мама. «Пусть всегда будет мама…»
Я промолчал. Любое поминание о родителях для детей, выросших без них, – болезненно. Я свою маму могу вспоминать и – жалеть, что был с нею порою неласков, груб, что отсутствовал подолгу, не догадываясь позвонить, даже когда была такая возможность, вернее не желая этого делать: словно я взялся доказывать ей некогда, еще подростком, что могу принимать решения и жить сам, да так и не вырос… А Аня… Она лишена и воспоминаний, и чувства вины, и раскаяния… Или я ошибаюсь? «Ты перепутал слова…»
– Старость – не радость, – отшутился я.
– Нет. Ты взрослый, но по-прежнему – мальчик. Потому что видишь мир таким, каким желаешь видеть…
Желаю видеть… Вот только мир людей ломает и гнет нас всех под себя. И не терпит несоответствия себе – серому, строгому, рациональному либо, напротив, – карнавально праздному… Но и карнавальность эта вымученная; в ней люди пытаются проиграть то, что не дается им в жизни… И – проигрывают. И мир таков, что все готовы развлекаться, так ничем и не увлеченные, а потому лишенные действия, деяния, веры в то, что можно сдвинуть этот заплесневелый шарик, изменить время, найти свое и – себя в нем! Когда-то это именовалось подвигом.
Наверное, все это романтические бредни… Вот только куда придет мир без романтизма? К вялой телесной сытости и умственному убожеству?..
– Ты куда исчез, Олег?
– Задумался. Вот только о чем – и сам не пойму. Зачем – и подавно.
– Ты все поймешь. Просто – еще не время.
– Может быть. Пока, Аня? Мне пора.
– Только ты не пропадай, Олег.
– Не пропаду. Я же взрослый мальчик.
