— Зачем тебе было это нужно, Кришна?

— В этом мире все очень сложно, Сережа…

— В этом мире все просто! Честь — дороже! Или люди, или деньги! Деньги для тебя стали живыми, а люди — «куклами», вот и вся философия, и вся сложность…

Кришна с Валерианом влетели так стремительно, что охранники приотстали; один — возник на пороге, замешкался, озадаченный, Михалыч одним движением вытолкнул его из комнаты, закрыл массивную, как в бомбоубежищах, дверь, задраил ее кронштейнами…

— Ты был обязан выполнить то, что тебе назначено, я — то что назначено мне! — спокойно констатирует Решетов.

Отточенный, как бритва, тесачок, коим Тишайший зачищал контакты, от его шеи я убрал.

— Кришна, прекрати мести пургу! Я все-таки банкир, а не бухгалтер! И два плюс два еще складываю! Михалыч!

— Да?

— Ты в курсе, где тут что? В смысле — камеры видеонаблюдения и аудиопрослушивания?

— А как же! Не первый день здесь сидим!

— Вырубай к едрене фене! У нас с товарищем конфиданс будет! Полный!

— Минутное дело… — Тишайший ковырнул в нужных местах стену и одним ударом тесака перерубил коммуникации…

— Чего важного не задень…

— Поучи отца строгаться…

Подаю Решетову трубку аппарата связи:

— Сообщи своим псам, что ты жив, в добром здравии и собираешься дожить до победы мировой революции… А то им, чего доброго, придет в голову брать нашу халупу штурмом; тогда «царства свободы» тебе уже не видать, как морского дна!

Уразумел?

— Хм…

— Или, оставшись сиротами, эти замковые сторожевые начнут искать себе другие приоритеты…

Похоже, вторая перспектива озадачила Решето ва куда больше. Он снял трубку:

— Приоритет Бран вызывает приоритет Кербер.

— Кербер слушает Брана.

— Со мной все в порядке. Мы тут побеседуем. В течение сорока пяти минут никаких действий не предпринимать. Ждать распоряжений. Усилить охрану объекта.

Приказ понятен?

— Да.

— Действуйте.

— Есть.

— Коротко и ясно. В этом матюгальнике — никаких сюрпризов? — спрашиваю Михалыча, кивая на аппарат связи.

— А щас глянем, — бодро отозвался тот, в момент отвинтил три крепежных винта, с минуту изучал внутренности. — Нет. Можно беседовать, как в чистом поле. В грозу.

— Так и будем. Продолжим, Константин Кириллович? Мы говорили о цифрах…

— Ну и что ты сложил?

— Картинку.

— Интересно…

— Ты работал у отца. В чем вы не сошлись — не знаю, но разрыв ваш пришелся на девяностый — девяносто первый, это я помню… По-видимому, ты, находясь во Внешторгбанке, нашел очень хороший источник обогащения и соблазна не выдержал… Распродажа сырья, помощь в размещении западных инвестиций… А для того нужно было сначала «завалить» то, что имелось, так?

— Глупо переть со штыком против паровоза. Особенно если это бронепоезд…

— Ага. Это твоя игра, и ты ее делал…

— Времена меняются… Вместе с ними меняемся и мы…

— Отец не менялся.

— Он отстаивал отжившую доктрину.

— Россия не доктрина, Решетов. Это — тысячелетняя страна. И живут в ней, Константин Кириллович, десятки миллионов людей. Людей, а не марионеток, которыми можно манипулировать.

— К чему высокая философия, Дор? Я — финансист и, как и положено финансисту, стремился к прибыли. И о России я не забывал. Просто…

— Сначала ты, потом страна… Вместе с людьми… Ты продал всех, Решетов… Но у тебя не было структуры… И ты подгреб структуру «Вымпела-24», превратив ее в игрушку… А там ведь тоже люди работали… И полагали, что ты наследник Петра Юрьевича, нет?

— Если и так…

— Так. И еще — у тебя не было возможности выбирать. Если бы была, ты бы выбрал Замок! Но там сидели уже другие люди… Самое смешное, что душою ты был с ними, а обстоятельства тебя вынудили пойти по пути Петра Дорохова… А потом повязался деньгами, чужими деньгами, крупными… Кто подходил к тебе? Багров?

Игнатов? Герасимов?

— Да… Недооценил я тебя…

— Еще как! Зато тебя оценили люди Замка. Как и ты — эту превосходную структуру. И — начал мутить. Ты мутил три года, выдавая себя за обладателя «туннелей», созданных Дороховым. За обладателя громадных, частично свободных капиталов… Ты врал и Замку, и другим финансистам, которые тебе тащили деньги, как ты сказал, фургонами… Ты крутил эти деньги, строил свои пирамидки и успевал вовремя закрывать бреши… Всех отвлекли выборы: сначала парламентские, потом президентские… Дескать, все деньги пошли туда… Да и люди сами в стороне не стояли: нужно было вложиться всенепременно лично… Власть хочет кушать и кушает — много, жадно и сладко…

Но и у людей Замка, и у «промышленников», и у «криминалов» постепенно сформировались сомнения на твой счет… Мотивированные сомнения. Отмести их можно было только деньгами. Которых у тебя не было. Кстати, ты сам догадался, что я обладаю какой-то информацией?..

— У меня возникали подобные мысли… Но…

— Я не проявился… Поэтому ты и взял меня на работу? Можешь не отвечать: ты убивал двух зайцев: как бы косвенно подтверждал, что именно ты — наследник Дорохова-отца, и… Ты не мог представить, что человек, обладающий такими возможностями, какие давали скрытые капиталы и связи «Вымпела-24», не воспользуется ими! А я не пользовался! Потому что просто не подозревал об их существовании! И тогда — люди Замка спланировали и провели мое похищение! Они посчитали, что ты играешь какую-то очень сложную свою игру, и решили все упростить. Вот тут ты заволновался по-настоящему… Решил, что они знают то, чего не знаешь ты! Или — могут узнать…

— Предположим…

— Вот я и предполагаю… Кто-то из высших Замка — уж не знаю, по каким соображениям, — решил тебя устранить. Гончий — умница, он тебя предупредил, вы действительно разыграли комбинацию как по нотам. Замок решил, что ты мертв…

Ты озадачил Гончего, а сам в это времечко вышел на кого-то из людей Замка. Или — кто-то из них вышел на тебя! Кто? Магистр? Или Альбер?

— Альбер.

— А у Замка в это время ничего не ладилось с дешифровкой собранного материала…

— Уж очень у тебя натура разносторонняя, — вставил Тишайший. — Да и батюшка с матушкой в тебя вложили немало… В смысле общей культуры. Тут кто хошь мозги свернет!

— И еще загвоздочка, — продолжаю я, — пропал «объект». Без вести. А над тобой уже нависали: и «промышленники», и «криминалы», а? И тогда… Тогда ты сделал коронный ход: вышел на того, кто над Замком! Ведь ты же крутишься при политике не первый год… Это…

— Помолчи, Дорохов! — оборвал меня Кришна. — Болтать ты можешь все, что угодно! Но — не зарывайся! И сейчас за твою голову много не дадут, а если зарвешься — так и подавно!

— Это ты помолчи, Решетов! Соблазн оказался велик, а? Сохранить и бывшую структуру, и Замок прибрать к рукам? Вот тут-то ты и оказался самой настоящей куклой на ниточке, и тебе с нее не слезть! Никогда! Ты продал все и всех! Тебе предложили высший приоритет, так?

— У меня не было другого выхода…

— Ты не искал другого выхода, Решетов! Не искал! Зачем? Ты хорошо бы вписался в эти коридоры — ведь деньги стали для тебя живыми!

Закуриваю. Пальцы заметно дрожат. Чтой-то я разнервничался не к месту. И — не ко времени. Из этой норы еще вылезти нужно. Без инфаркта и паралича! А также сопутствующих процедур… И Лене, и Тишайшему, и Валериану, и мне, грешному.

Потому как освободители Курдистана, судя по всему, полегли где-то на наших славных равнинах.

— Все, что ты тут рассказал, — занятно, — спокойно улыбнулся Решетов. — Я действительно тебя недооценил… Теперь вот расплачиваюсь.

— Переоценки ценностей не наступило? — спрашиваю я. Хотя сам знаю, и давно: переоценки ценностей не бывает. Если это на самом деле ценности. А не крашеная бумага. А если они и случаются — то результат убийственен.

Решетов только усмехнулся в ответ:

— Из Замка нельзя выйти. Живым. Здесь это знают все.

— Дурак ты, Решетов! В Замке нельзя жить живым — вот это точно! А выйти…

Все имеет свою цену.

— Цену? — оживился финансист.

— Ага. Даже одна живая душа дороже тысячи мертвых. А нас здесь — четверо.

Ты можешь оставаться. А мы — своей дорогой. С Божьей помощью…

— Да? И как ты себе это представляешь?..

— Разве четыре жизни абсолютно не нужных вам индивидов не стоят цифры с двенадцатью нулями?.. В самой популярной из валют? — довольно насмешливо спрашиваю я. Чего мне стоит эта насмешливость… Этак поседею с перенапрягу…

— Ты имеешь в виду…

— Ну да. Представь себе, банкир, что мне абсолютно наплевать и на власть, и на все остальное… Я, как примерный гражданин своей страны, хочу максимальной независимости от олимпов — и от кремлевского, и от всех остальных, оптом и в розницу… С наследством папы я немножко уже пошуровал: на жизнь мне хватит. Остальное — забирайте. И — пропадите пропадом с глаз моих! Из жизни моей! Навсегда!

— И насколько пошуровал?

— Не торгуйтесь, Решетов, вы не на базаре! Миллионов на сто ценными бумагами — разве ж это деньги?.. Рядом с вышеозначенной суммой?..

— А что остается?

— Я же продемонстрировал вам! А, Валериан? Этот господин внимательно наблюдал за экраном?

Лицо Горина кривится снисходительной улыбкой, он кивает, а в увеличенных толстенными линзами глазах — все та же неизбывная тяжелая печаль… А может, он по жизни меланхолик?

— Ну, тогда картина битвы всем ясна. Значит, так! Командуешь этим церберам, и мы всем дружным коллективом отъезжаем! На какой-нибудь приличной большой колымаге, но чтобы и ты туда поместился! На все у нас — час! Информация остается в оперативке компьютера. Вопросы? Пожелания?

— Предложение деловое. Я готов его принять. Но… Мне обязательно ехать с вами?

— А как же! У здешних ландскнехтов неистребимая тяга к «чистоте». Чего доброго, они просто-напросто возьмут да и впендюрят нам под днище полкило декоративного «пластика», а? Зачем нам это негритянское счастье? Это все, во-первых. Ну а во-вторых — у тебя не будет времени заниматься нами, а наоборот — будет насущнейшая необходимость поскорее вернуться в эти премиленькие стены, дабы какой чудик не подобрал этот клад с легким сердцем…

Кришна смотрит в одну точку. Что-то быстро просчитывает в уме. Сука. Я-то полагаю, он знал, что Гончарова собираются устранять, или даже сам передал приказ на это устранение. В любом случае — дал добро. И сейчас выстраивает какую-то каверзу.

— Чтобы соблазна не было, Константин Кириллович, Тишайший придумал тут одну штуковину, — невинно произношу я. — Можно попросить вас снять рубашечку?

— Что?

К Решетову подходит Михалыч, у него в руках — пояс не пояс, конструкция.

— Поясняю принцип действия — мы люди технические и любим ясность! Вот эта сбруя оборачивается вам вокруг пояса… Видите эти маленькие железные штучки?..

А эти проводки?.. А эту коробочку?.. Возможности нашей лаборатории вы представляете? Вот и прекрасно… Если у вас появится соблазн отдать приказ на наше уничтожение, то на такой случай — три пульта. Один будет в руках у меня, второй — у Дорохова, третий — у Лены. Валериан сегодня больно сумрачен и устал от пережитого — кнопочку может нажать по чистой случайности или не нажать вовсе, и человеколюбия… Ни у меня, ни у Дора таких комплексов нет. А девушка в случае чего надавит на «пуговицу» только потому, что вы лишите жизни или ее любимого, или мужа близкой подруги… Женское коварство вам известно, Константин Кириллович? Ну вот и отлично! А синхронный выстрел сразу трех снайперов невозможен. Так что хотя бы один из нас успеет тиснуть пимпочку и превратить ваше тело в кусок горелого мяса… Напряжение — около трех тысяч…

Крысы даже пискнуть не успевали! Это мы с Валерианом соорудили, — с неподдельной гордостью сообщил он, — пока раздумчиво слушали песнопения Дорохова: как-то не верилось, что в случае большого прорыва в деле дешифровки нас наградят поездкой на Канары, а не пулей в затылок. Мы были правы, а?

За разговорами Тишайший закрепляет на Решетове «пояс верности», шутит черно:

— Испытания проводить будем вольт этак на пятьдесят, чтобы вы уж не сомневались?

— Нет. Я вам верю.

— А вот это — правильно.

— Я хочу еще раз проверить компьютер, — произносит Решетов. — Там началась какая-то свистопляска…

— Нашими стараниями…

— Ну об этом-то я догадался…

— Но ведь не сразу?! Что и требовалось… Когда персоне, подобной вам, в руки суют такую власть, а потом на ваших же глазах этот «скипетр» исчезает, будто мираж… Тут трудно сосредоточиться и просчитывать варианты… Тут — время действовать!.. — самодовольно прорицает Тишайший. — Но… Вы играетесь в эти игры, и вам они кажутся такими же интересными для всех… А нам вот, кроме любви и солнца, ничего бы и не надо…

— А питаться — манной небесной?.. — зло перебил его Решетов.

Похоже, нравоучительный монолог Михалыча ему поднадоел, тем более что тот, сопереживая нашему с Кришной собеседованию, изрядно облегчил бутылек с коньячком… Да и в «поясе верности» он чувствует себя не вполне уверенно… Да и Лена достаточно туманным взглядом, еще не вполне отошедшая от наркоты, изучает выданный ей пульт.

— Не беспокойтесь, сама установка еще не задействована… Пусть девочка потренируется, а? — решил вернуться к черному юмору Михалыч, но тут он поймал такой тяжелый и жесткий взгляд Решетова — что ни говори, а воля у него железная, да и к власти привык, — что замолчал и пригласил жестом радушного хозяина к компьютеру:

— Прошу.

Решетов вывел на монитор «оглавление» и начал быстро, выборочно просматривать файлы… Щеки его порозовели, похоже, он забыл и о «поясе верности», и о Замке, и обо всем на свете… Был «капитаном» этого «звездолета»… Пожалуй, перспективы и возможности — почти неограниченные… В полном безмолвии прошло пять минут… Десять…

— Может быть, уже пора? — отрываю я финансиста от столь приятного занятия.

— Все без обману, боярин, не сумлевайтесь. Компьютер — единичен, никаким другим не дублируется во избежание утечек; на «вход» не работает; монитор на вашем Центральном на этот раз Тишайший не включал. Вряд ли ваши церберы волокут в финансовых делах, но во избежание… Так что… Надежно, как в банке. Полагаю, вам все ясно…

— Да. Мне ясно все, — отрывисто произносит Кришна. Смотрит на меня долгим взглядом. — Мне одно непонятно…

— Да?

— Почему ты от этого отказываешься? Ведь это — власть… И к тому же ты — банкир, это — твое, неужели тебе не хочется…

— Нет. Оттого, что поводок длинный, свободнее не становишься.

— Тогда самые свободные — это нищие бомжи.

— Нет. Они не свободны уже тем, что нищие. А у меня, как ты заметил, средств достаточно. Для жизни. А во власть — играйтесь вы.

— Ну что ж…

Решетов подходит к одному из аппаратов, снимает трубку:

— Приоритет Бран вызывает Кербера.

— Кербер слушает Брана.

— Первое. Обеспечить автомобиль с полным баком. К подъезду. Еду я сам.

Второе. Никакого сопровождения. Третье. Никакой самодеятельности. Освободить подземный коридор для свободного выхода к воротам. Никаких людей по дороге. Ни с оружием, ни без. Никаких! Вам ясно?

— Да.

— Выполняйте.

— Есть.

— У вашего Кербера не возникнет соблазна э-э-э… проявить инициативу?

Скажем, по вашему освобождению. На вашу жизнь мне, честно сказать, наплевать, а вот мне страсть как жить охота… — интересуется Тишайший.

— Здесь приказы не нарушают. Это принцип.

— Да? А Альбер?

— Именно поэтому он мертв. И это знают все.

— А вот это приятно… Ну что, двинулись?

— Двинулись.

Отмыкаем тяжеленную дверь и выходим, так сказать, на оперативный простор.

Спускаемся в подземный этаж. Коридоры залиты мертвенно-белым люминесцентным светом. Впереди, уверенным шагом. Тишайший, за ним — Решетов, потом Лена и Валериан, я — замыкающий. Штука довольно неприятная: хотя никаких людей нет, но постоянно чувствовать на себе взгляд десятков камер слежения, этих бездушных зрачков… И кто знает, сколько подземных этажей в Замке, сколько еще невидимых приоритетов и уровней, на каждом из которых смогут легко принять решение о ликвидации. Именно так: не о расстреле, не об убийстве — все это слишком по-человечески, — а об устранении или ликвидации. Словно люди — просто препятствия на поле для игры… Что за игра?.. Солдатики, кегли или — Королевский Кро-кей… Бог знает.

Ворота отворены; у входа стоит весьма презентабельный «мерседес»: как определенные люди не курят ничего, кроме «Мальборо», только потому, что ниже им не положено, так и банкирам не положено кататься ни на чем ниже бронированных «мерсов». Усаживаемся. Тишайший возится под днищем с каким-то приборчиком: проверяет на «пластик». Ну что ж, береженого — Бог бережет.

Сажусь за руль.

— Мы прокатимся до автострады. Не возражаешь? — спрашиваю Решетова.

— Обратно мне что, пешочком?

— А это как знаешь. Можешь на такси… С деньгами проблем нет?

— Хм… Все шутишь… Знаешь, уезжай отсюда, Дорохов. Совсем уезжай.

Романтики в этой стране долго не живут.

— Это циники долго не живут. Нигде. А Русь без романтиков — это как поле без одуванчиков. Такого просто не бывает.

Автомобиль срывается с места. Замок остается позади. Темные башни на черном фоне выглядят несуразными громадинами, непонятно как и зачем поставленными среди векового бора.