«Коль мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“…»

»…Там есть один мотив… Я все твержу его, когда я счастлив…»

»…архитектура — это застывшая музыка…»

»…музыку я разъял, как труп…»

»…Теперь — пора! Заветный дар любви, переходи сегодня в чашу дружбы…»

»…Я не имею права лгать вам, ведь вы — обладатель Камня Крови…»

»…Видимость — не всегда есть сущее…»

»…А вы знаете, что архитектура — это застывшая музыка? Каждый камень — словно нота, и каждый имеет свое звучание… Но не все способны слышать…

Имеющий уши — да услышит…»

»…Слово?..»

«Мелодию света…»

…На пустынной площади — сцена. На ней — Пьеро, он грустен и меланхоличен в своем белом одеянии с длинными, до самых подмостков, рукавами… Я вдруг понимаю, что, кроме Арлекина, я — единственный живой человек на этой площади…

Пьеро смотрит на меня долгим взглядом и исчезает во мраке кулис… Губы его шевелятся, я даже не слышу — читаю по ним: «Не уставай… Угадай мелодию…

Угадай мелодию и — вернись…»

»…Девушка похожа на тростниковую флейту. И еще — на рубин под дождем. В темноте он кажется черным, но стоит капле света или влаги попасть на его грани — рубин оживает, становится теплым и густым, как малиновое вино…»

»…угадай мелодию света…»

»…а не бросить ли тебе этот камень…»

»…угадай мелодию…»

…Капли падают с высоких сосен в мерцающем свете рождающегося утра, каждая — похожа на драгоценный, светящийся камень…

»…угадай мелодию света…»

Закрываю глаза…

И — слышу увертюру… Сначала — перебор гуслей… А вот — словно ясный, светлый ручеек побежал по лесу, устремляясь вниз, к озеру Светлояру… Звук пастушьего рожка, чистый, как прозрачный лесной воздух… И вдруг — тревога…

Она нарастает, становится высокой, нестерпимой… И — снова — перелив озерных вод, медленный, спокойный, вечный…

»…Если же пойдет, и сомневаться начнет, и славить везде, то таковому закроет Господь град. И покажется он ему лесом или пустым местом…»

»…И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою Божию — так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл Господь тот град дланию Своей. И стал он невидим по молению и по прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает…»

«Сбереги и сохрани, Богородица, освяти знаменьем Русь — землю крестную…»

Я вижу отца. Он сидит и слушает музыку. Ту, что так любила моя мать…

Из-за озера, яра глубокого Прибегали туры златорогие, Всех двенадцать туров без единого…

«Сказание о Великом и Невидимом граде Китеже…»

— Михалыч! У тебя в умной машине оперы есть? — спрашиваю Тишайшего.

— Да хоть па-де-де из «Лебединого озера»!

— Тогда — Римского-Корсакова…

— Китеж?

— Да. Сам догадался?

— Ну так.

— Давно?

— Порядочно.

— А чего не «считал»?

— А зачем?

Смотрим друг другу в глаза.

— Понятно. Сейчас — запускай. Но — через…

— Учту, — понимающе кивает Тишайший.

Он работает, что-то себе напевая…

Звучит музыка… Словно ясный, светлый ручеек бежит по лесу к тихому лесному озеру Светлояру…

Михалыч вывел эквалайзер на монитор, включил музыку на всю мощь динамиков, наклонился ко мне:

— Да, совсем забыл сказать…

При этом он успевает следить за тем, как наполняются файлы…

Горин сидит у дублирующего компьютера. Позади него — по-прежнему двое дебилов с надутыми мордами и строгий, молчаливый мужчина. Валериану страшно, безмерно страшно. Но он помнит и слова Тишайшего: «Как только от нас получат то, что хотят, — нас устранят. Немедленно. И пуля в голову — это как мечта. Ты же видел, как смотрят эти дебилы-охраннички… Нас с тобой они ненавидят люто, и легкой смерти от них ждать не приходится…»

Валериан догадался обо всех манипуляциях Тишайшего… А вдруг они заметят?! Липкий пот разом покрыл все его тело…

Нет. Невозможно. В Замке всего два компьютерных гения — Тишайший и он сам.

Для одного «домика» — даже много.

— Что?! — вдруг спросил мужчина, положив руку на плечо Валериану.

Тот собрался, сглотнул ставшую жесткой, как наждак, слюну, выдохнул:

— Пошла расшифровка!

Человек облегченно откинулся в кресле. Выудил из массивного золотого портсигара ароматную, набитую вручную папиросу и с удовольствием затянулся легким дымом.

Слегка прищурившись, он наблюдал за пляской бликов эквалайзера на экране… Теперь… Теперь он — самый могущественный финансист России… А может быть, и — мира…

— Файлы не читаются! — Тишайший смотрит на меня растерянно.

— Не может быть!

— Смотри сам!

Смотрю. По всем понятиям — наполнение файлов прошло. Но — без толку… Так что же я упустил?!

»…Услышь мелодию света…»

»…Я не имею права лгать вам, ведь вы — обладатель Камня Крови…»

»…А вы знаете, что архитектура — это застывшая музыка? Каждый камень — словно нота, и каждый имеет свое звучание… Но не все способны слышать…

Имеющий уши — да услышит…»

»…стоило капле влаги или света попасть на его грани, рубин оживал, становился теплым и густым, как малиновое вино…»

Коктейль «Флаг»… Слои… Исаак Ньютон, «сделавший» мир цветным…

Формула света… «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый…

Слегка обалдевший, извлекаю из-за пазухи болтающийся на суровой нитке перстень. Рубин цвета голубиной крови… С пурпурным отливом… Стоимостью — в невероятное количество денег… Или — того дороже…

Пурпур… Царственный цвет… В русской иконописи… В русской иконописи пурпурными назывались разные цвета — от красного, царского цвета Христа, до сиреневого или… фиолетового, цветов Богородицы, Царицы Небесной… Красный и сиреневый замыкают формулу света в один — пурпурный!

Выходит…

Хватаю со стола отверточку и варварски, двумя движениями, выворачиваю камень из оправы.

— Дай лупу! — кричу Тишайшему, стараясь перекрыть громко звучащую музыку.

— Ты чего удумал?

— Потом!

Хватаю восьмикратную лупу и начинаю тщательно изучать все грани камня…

Последовательно, одну за одной…

Помнится, у царя Соломона на перстне была гравировка: когда он печаловался, изречение его веселило, когда непомерно радовался — навевало грусть. По преданию, там было вырезано: «Все пройдет. И — это пройдет».

Ни-че-го. На этом многодрагоценном бульнике графа Орлова — или кого там? — ни-че-го. Ничегошеньки. Ни строчки, ни буквы, ни символа…

Поднимаю глаза на Тишайшего:

— Улетели гулюшки, нам остались — фигушки… Слушай, Михалыч! А информацию на кристаллы записывают?

— Ты имеешь в виду «жидкие кристаллы»?

— Михалыч, сдается мне, отец неспроста подарил мне сей «булыжник». За день до кончины. По крайней мере, не только из любви к семейным реликвиям! Он был очень собранным и последовательным человеком, и если уже и сгрузил в мою голову что-то, то сделал это!

— Погоди-погоди…

Михалыч взял рубин, полюбовался блистающими в нем искорками…

— Ага, — глубокомысленно заключил он. — Рубин. Насколько я помню, вот этот шелковистый блеск приобретается данным кристаллом наличием в нем хрома. И чем больше металла в кристалле, тем он более густо окрашен, тем он дороже… Этот — дорогой, ты приценивался?..

— Четверть «лимона».

— Чего?

— «Зелени».

— Мама родная…

— Михалыч, прекрати! На него можно записать какую-нибудь информацию?

— А как же! Если металл есть… Только совсем немного. Несколько байтов.

— А как считать?!

— Так же, как и записывали. Лазерным лучиком.

— Так читай!

Михалыч манипулирует с лазерным устройством…

— Есть!

— Ну и что там?!

«Incipit Vita Nova», — пишет он на листе бумаги. «Начинается новая жизнь».

«Новая жизнь» — название произведения Данте Алигьери, в котором он прославляет свою возлюбленную Беатриче… Сонеты оттуда отец помнил наизусть — с моей матерью он познакомился как раз на каком-то литературном вечере в публичной библиотеке, посвященном «Божественной комедии» Алигьери… Но этого никто вообще не знал, кроме меня… Я — тупой! Потому отец и подстраховался, загрузив эти слова в камень.

Михалыч вводит строчку в компьютер…

— Ну? — шепотом спрашиваю я Тишайшего…

— Идентификация. Полная.

— Грузи!

— Есть.

На экране появляется набор файлов. Компьютер сам уже обработал информацию и отправил запросы во все банки, корпорации и теперь предоставил полный список.

Начинаю выборочный просмотр…

…И чувствую, как сердце падает куда-то глубоко. Да… Такого размаха я не ожидал… Просматриваю цифры… Читаю название известнейших банков и корпораций… Это называется одним словом: могущество.

И еще — немного грустно…

Мужчина застыл, впившись взглядом в экран. Он предполагал многое, но здесь… Петр Юрьевич Дорохов был финансовый гений. Самой высокой пробы. Кто бы мог подумать из этих говенных шизодемократов, что скромный директор НПО «Вымпел-24» управляет такими капиталами и фактически является хозяином корпораций, чьи названия давно стали за рубежом символом надежности, стабильности и процветания.

Бран чувствовал, как стало трудно дышать. Защемило сердце… Только этого еще не хватало…

И вдруг экран замигал и стал гаснуть… Вместо рядов цифр и букв — безличная, мерцающая зеленоватым заставка…

— Что это?! — рявкнул он на Горина.

— Потеря информации!

— Что?!

— Потеря. Если в течение пяти минут они не найдут нужное слово, код самоуничтожится и информация будет потеряна. Навсегда.

Мужчина бросил взгляд на телеэкран, на котором проецировалась комната, в какой работали программист и Дорохов. Девушка с отсутствующим видом сидела на стуле, а двое мужчин растерянно таращились на то, что происходило на мониторе…

Бран почувствовал, как помутнело в глазах. Схватил щуплого Валериана за шиворот, сдернул со стула:

— Быстро! Туда! Со мной!

Коридоры они прошли за какую-то минуту. Распахнули дверь в блок. Первое, что почувствовал мужчина, — это касание отточенного, как бритва, лезвия к шее.

И — услышал голос Дорохова:

— Одно движение — и ты мертв! На этот раз — вза-прав-ду! Ты продал всех, Кришна…