— Нам повезло по случаю купить новенький авиадвигатель. Буквально задаром, если не считать взяток. Да и со взятками — все равно смешная цена. У всякого самолета двигатель — основное; крылья могут летать куда дольше, если их вовремя латать. Оставалось только купить эти крылья. Вот тут мы и нашли у китайцев старенький военный транспортник. Как раз под наш моторчик. Подняться на этой рухляди в воздух мог только камикадзе, да и то — в пьяном виде. Но китайцы отдавали его нам чуть не даром. Оставалось только перегнать в Союз, подлатать малость, поставить новенький движок — и чем не ковер-самолет? Те же чартеры тогда вошли в большую моду, и на одних перевозках можно было классно заработать, ежели, конечно, налоги не платить. Но это уже — дело дружбы с таможней. У меня на нее был специально человек отряжен, мастер развлекухи: коньячок, бардачок, банька, девочки…

Короче, провел я в том Китае переговоры, самолет купил. Команду пилотов в Союзе набрал загодя: зарплата у них тогда была невысокая совсем, и за хорошие деньги они не то что на рухляди, на заборе бы взлетели, если к нему вентилятор приспособить!

Выбрали день — чтобы небо было ясное. Кое-как поднялись. Летим. Двигатели гудят, как у народного автомобиля «Запорожец», и немудрено — ресурс им лет десять назад как вышел, и летун этот ржавел себе тихо в ангаре безо всякой профилактики, потому как у китайцев на новый движок денег лет десять и не было, а с нами они были в большой ссоре после Даманского…

Летим. Пилоты рулят, как им и положено. Смотришь в иллюминатор: крылья покачиваются вверх-вниз, как у перелетной птицы, корпус время от времени дрожмя дрожит, как алкоголик поутряни, снизу — Китай, сверху — небо в звездах… А я сижу в гордом одиночестве и водку пью. А пить в одиночку — плохой совсем признак. Ну, пошел в кабину к пилотам, пообщаться, так сказать… Им — тоже скучно. Из пилотской кабины движение вообще не заметно: словно зависли мы где-то между землею и небом, и есть ли земля вообще за темно лежащими внизу облаками или скрыта давно волнами всемирного потопа… Такая жутко-чарующая отрешенность…

Чтобы было чем время занять, начал выспрашивать у летунов, что за приборы и что какой из них означает… Командир мне, дяде-заказчику, терпеливо и подробно объясняет: это — то-то, а вот это — то-то… Доходит до очередного:

«А это — радар».

«А зачем он?»

«Ну, если борт какой идет встречным или опасно близким курсом… На такой скорости, если вовремя не заметить, отвернуть не успеешь… — Помолчал секунду, потом добавил так равнодушно:

— Только он не работает».

«Хм… Слушай, а как же… Если вдруг встречный все-таки какой появится, а?»

«Ну у него-то — работает!» — спокойно пояснил командир.

Вернулся я в салон, уселся в кресло, допил литровую бутылочку, и пока пил, все вспоминал: никто из наших сегодня в Китае больше транспортников не покупал?

Так и уснул в неведении.

— Все — как всегда! Долетели-то нормально?

— Как видишь! — обвожу себя руками. — Потом — довели тот самолет до ума, стали гонять: аппараты «Сделано в Японии» — в Европу, благо, она рядышком. В тот же Китай — за товаром…

— Вроде самолетами, я слышала, накладно…

— Ага. Если налоги платить. А если борт пришел порожняком… А чтобы пришел «порожняком» — на то и была у таможни своя такса… Так и жили — не тужили. А потом пришла тема с «мерседесами»…

— Из Германии?

— Ну. Фирма — веников не вяжет!

— И крутой был «подъем»?

— Исключительный. Но тоже — не без «мошенства». Или — ловкости мысли.

Фирма солидная, машина — дорогая, но и на солнце — пятна, и у них брачок случается… Мелкий брачок, простому глазу незаметный, но на него — скидки немаленькие… Плюс — когда берешь, как состоятельный клиент, партию сразу в тридцать машин…

— Это же риск какой! А если бы стопорнули?

— Кто не рискует, тот… Ну дальше ты знаешь. Гнали мы всю партию, что называется, самоходом, на огромной скорости, под прикрытием двух вертолетов и какой-то важнецкой бумаги из Совмина. Ты права: если бы стопорнули… Но братва тогда еще не сориентировалась, да и бумага Совмина по старой памяти чего-то значила… А вообще ты права: если бы с бибиками что случилось — не сносить мне головы. Операцию проводил на свои и под свою же ответственность, но две сотни тысяч «зелени» налом все же изъял из «совместного» с китайцами на месячишко…

«Мерсы» ушли, что называется, «с колес»: как раз тогда стали преобразовываться министерства, кто — в «Газпром», кто — в «Лесбумпром», и кататься им на «тридцать первых» «волжанках» уже было полное ломалово… А времечко стояло еще пока такое, что и «ауди» — машина аховая… На лимузинах раскатывать себе позволяли только три десятка избранных. «Мерсы» пришлись кстати.

— Дорог кусок к обеду. Ну так и развивал бы этот бизнес…

— Вот как раз и нет. Одну сделку провернул под сурдинку — и ладушки…

Жадность фраера погубит! Деловые уже распробовали здешний интерес к иномаркам и стали угонять «новье» по Западной Европе пачками! Становиться им «поперек характеру» — время терять. И если время — деньги, то тогдашнее «судьбоносное» времечко — это были ох какие большие деньжищи. Короче, организовал я себе кооперативный «коммерческий» банк и стал пилить и строгать уже точно по специальности. Почти.

— Почему — почти?

— Потому что в любой стране «нал» и «безнал» — почти одно и то же. Причем «безнал» в особо крупных размерах куда предпочтительнее «нала» — «цивилизованные» последнего сторонятся, потому что запах дурной… Или — дурманящий. А наркота у них — в большом забое!

— Сторонятся… Но, наверное, не все…

— Не всегда и не везде. Покрутить «лимоны» и «арбузы» «зелени», которые стали курсировать через «границу на замке» чемоданами, баулами и даже цистернами, готовы многие. Потому что деньги если и пахнут, то только свежей типографской краской. И это у нас научились не считать доллары; на Западе — все в старых и добрых традициях: пфенниг марку бережет, а неплательщика — конвой стережет! А у немецкого конвоя не забалуешься! «Деньги, деньги, деньги, деньги, рублики… Фунты, франки, стерлинги да тугрики… Все ищут ответа — в чем главный идеал? Пока ответа нету — копите капитал!» Помнишь водевильчик?

— Смутно.

— Вот и я не ярче. Да не в этом дело. У нас «нал» оказался куда дороже своего безналичного собрата, это во-первых, а во-вторых… Продолжался период полной прозрачности границ СНГ при наполовину директивных ценах. Грянул девяносто первый год — вот тут и начался «чес»…

— А, знаю. Так эстрадники называют сериальные гастроли по городам, чтобы снять побольше «денег с провинциальных лохов за фанеру».

— Похоже. На Украине установили цены куда ниже, чем в России, — здесь реформа готовилась, а там Кравчук сразу же-лал показать, «як гарно жити без москалей»… Причем ввели купоны, реальная покупательная способность рубля на Украине оказалась вдвое ниже, чем в России, а по «безналу» они шли — один к одному! Ты представляешь навары?!

— Получается, только перевести деньги из Украины в Россию — и они увеличиваются вдвое!

— Или «безнал» — в «нал»! Это даже не кино было, это был концерт по заявкам! Вот тут я и начал «гонять»… И закончилась бы моя гонка дыркой в башке, если бы не Кришна…

— Кришна?

— Ну да. Товарищ отца. Как-то позвонил мне — я купил себе квартирку небольшую…

— А на большую, что, — денег не было?

— Времени. Да и деньги — все крутились…

— А что это у него за кличка такая?

— Из-за подписи. Константин Кириллович Решетов. И когда ставил он свой росчерк на листе, получалось в аккурат — КРШН. Кришна, короче. Одно время, по молодости, как он плехановскую академию закончил и финансами стал заниматься в каком-то закрытом отделе Внешторгбанка, его прозвали сначала Решкой — от Решетов, потом Орловичем — так сказать, оборотная от Решки, потом уже устоялось — Кришна. Созвонились мы с ним, переговорили… О моих успехах он был, в целом, наслышан… Но резонно заметил — сколько веревочке ни виться, а войду я в орбиту криминала и тогда… Да я и сам чувствовал: могут быть проблемы. Которые в нашей стране со времен оных разрешаются просто: есть человек — есть проблема, ну а нет — так и нет…

Кришна предложил работать вместе — у него, так сказать, «под эгидой» изрядные капиталы «без ратного дела» застоялись, и люди, ими обладавшие, хотели вкладывать их пусть без большого «подъема», но и без значительного риска. На перспективу, так сказать… Связи и возможности у Решетова были не чета моим…

Я для дела подходил и знаниями, и накатом, а мою неумеренную рисковость в некоторых вопросах Кришна пообещал сдерживать… Поинтересовался здоровьем отца — он тогда как-то резко сдал — и попросил не афишировать перед ним наши контакты…

— Ты же говорил — они дружили…

— Какая-то кошка между ними все же пробежала, какая — я уточнять не стал;

Решетов был лет на пятнадцать помоложе отца, был когда-то вроде в его подчинении, а там всякое бывает. Да и предложение было стоящее, в подробности его распрей с отцом вдаваться просто не хотелось, да и крутость отцовского характера была мне известна… Я согласился. А через несколько дней отец умер.

— От чего?

— Острая сердечная недостаточность. Легко умер, во сне, с ним виделся за пару дней до этого — заезжал домой, привез кучу каких-то лекарств, фрукты…

Отец поставил тогда оперу Римского-Корсакова, ее очень мама любила, сказал вдруг: «Скучаю я без нее. Уже сколько лет прошло, а скучаю. Ничего, скоро свидимся…»

Я начал что-то лепетать — мужик-де он крепкий и еще сто лет проживет, — отец оборвал меня взглядом… Знаешь, так бывает: вся сила из тела вроде уже ушла, а в глазах, во взгляде — осталась. Несокрушимая.

Посидели молча, музыку послушали… Потом отец встал из кресла — руки тряслись, хотел ему помочь, он отослал:

«Можешь жить — живи, не можешь — уходи. И не мешай ты мне, пожалуй…»

Вышел в соседнюю комнату, вернулся — с перстнем…

— Это вот с этим самым?

— Да. Рассказал историю. Перстень тот оказался антикварным: Дороховы, я тебе скажу, старинная дворянская фамилия… Один из пращуров отличился в войне двенадцатого года, был жуткий повеса и шалопай и стал вроде даже прототипом для толстовского Долохова из «Войны и мира». Другой родственник — Руфин Иванович Дорохов, воевал вместе с Лермонтовым на Кавказе…

— Ух ты!.. Взаправду?

— Семейное предание. Кстати, портрет того, что был повеса, я видел в Зимнем дворце в Питере — в комнате героев Отечественной войны двенадцатого года. Знаешь… На меня похож… Только у него лицо понаглее будет и усы роскошные…

— Не обольщайся. Я уже тебе говорила — от недостатка скромности ты особенно не страдаешь.

— А я вообще ни от чего страдать не хочу.

— Никто не хочет, а приходится.

— Все потому, что главный враг человеку — он сам.

— Ты — тоже?

— А чем я хуже других?

— Успокойся — ты лучше. Просто — лев пустынь! Король джунглей! Заслуженный нырок Черноморского флота!

— Вот это правильно. Правду я готов выслушивать в глаза в любом количестве! Хорошее качество для финансиста, скажи?

— Очаровательное…

— Ну да… Отец принес перстень, попросил, чтобы я его надел, он пришелся мне впору. Отец сказал: «Всегда носи его с собой. Он тебя выручит. Из самой пропащей ситуации». И снова попросил поставить Римского-Корсакова…

— Папа у тебя был склонен к мистике?

— Да нет…

— А ты? Ведь перстень же носишь…

— Знаешь, так получилось, что после нам поговорить больше не пришлось… А все мы время от времени ощущаем вину перед родителями: ведь не так уж и сложно было сделать их жизнь чуточку… счастливее, что ли… Пока они были живы…

Просто — больше внимания, и все… В общем… Да, я ношу этот перстень постоянно. Как он просил. Сначала это меня смущало, было не принято… Потом — все привыкли.

— А сейчас — ив моду вошло.

— Вот именно. А совсем недавно… Совсем недавно я узнал, что камень достаточно дорогой. Вернее — очень дорогой. Чрезвычайно.

— Даже для финансиста?

— Деньги — и в Африке деньги. Раньше мне и в голову не приходило оценивать кольцо — ведь продавать камень я не собирался ни при каких обстоятельствах…

— И откуда узнал?

— От Михеича. Он здорово в камнях разбирается. Да и… Действительно, так может быть. Перстень, по рассказу отца, был подарен какому-то совсем уж дальнему Дорохову, прапращуру, графом Орловым.

— Тем самым?

— Да. И связан был с темной историей вокруг престолонаследия и объявившейся в Италии княжной… Орлов тогда специально, по поручению Екатерины, отбывал в Неаполь, влюбил в себя эту принцессу и привез ее в Россию… На пожизненное. Какова роль в этом Дорохова и правдива ли вообще эта легенда — узнать невозможно. Да и незачем. Единственное, о чем я знаю, — Орлов знал толк в камнях, скакунах и борзых.

— А в женщинах?

— Наверное, да. Только… Что-то мне кажется, ценил он их куда ниже, чем борзых.

— Как знать…

— Да… Как знать…

— А вообще — очень может быть. Мужчины, особенно красавцы, занимающие еще в молодости посты при дворе, нередко так озабочены собственной значимостью, избалованы доступностью окружающих женщин, ослепленных блеском их славы, что сей «предмет» не кажется им достойным внимания…

— Может, и так.

— А зря. Ты подумай, кто бы заметил голого короля, если бы рядом была голая королева!

— Железная логика!

— Железная логика — у Маргарет Тэтчер! У меня — обычная, женская.

Основанная на интуиции и здравом смысле. Эвита Перон была любимицей Аргентины, и кто знает, достиг бы диктатор таких высот, если бы не она. Не согласен?

— Естественно, согласен. А откуда ты знаешь про Эву?

— Кино смотрела.

— А-а-а…

— Что — а-а-а?..

— Да ничего.

— Не-е-ет. Ты это как-то произнес… А если б я сказала: монографию про Перона читала — было бы краше?

— Слушай, Ленка, что завелась-то? Ты чего, феминистка?

— Да нет. Мне, как нормальной русской бабе, хочется зависеть от мужчины любовью к нему… И — его любовью ко мне. Вот и весь феминизм. Просто мужчины часто несправедливы к нам…

— Наверное, так оно и есть.

— Слушай, а над чем ты работал у Кришны? — спрашивает Лена, меняя тему с логикой нормальной девчонки.

— Я же тебе сказал… Подробности?.. Подробности не очень интересны, финансы — сфера вполне специфическая, чтобы кого-то интересовал процесс собственно бухгалтерии… А переговоры с партнерами — как везде: я из-за границ не вылезал…

— То есть ты не знал ничего такого, что могло бы стоить твоей жизни?

— Знаешь… Мир денег специфичен: там даже доллар может быть ценой в чью-то жизнь.

— Ну, это… — пожимает плечами девушка.

— Общие слова?

— Да вроде того. Скорее, может быть, ты случайно узнал что-то чрезвычайно важное…

Вспоминаю. Отвечаю искренне и твердо:

— Нет. Ничего.

— Хм… Ты вполне мог не придать этому значения.

— Лена… Я — хороший профессионал в своем деле. Если подумать — блестящий.

Девушка порывается что-то сказать…

— Погоди. Не важно, большое у меня самомнение или не очень… Просто это так. И «что-то важное» я бы не пропустил.

— Знаешь, со всеми бывает… Человеку свойственно ошибаться.

— Но банкирам несвойственно прощать ошибки. В денежных делах нет места сантиментам. И ошибки не прощают. Никогда.

— Сурово.

— Но справедливо. Работа такая: на войне — как на войне.

— Тогда, может быть, тебя просто подставили? Вместо кого-то другого?

Пожимаю плечами:

— Все может быть.

Лена курит и смотрит в окно. Ночь окрасила все двумя цветами — черным и серым… А мир — мир не так одноцветен… «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан…» Бокал с многоцветной жидкостью… Коктейль «Флаг»… И — капля пурпурного вина, искрой проходящая через все слои…

Да!

Вот именно за этим я и был больше всего нужен Кришне! Я — случайный фактор, я — тот самый джокер, обряженный в царский пурпур, на меня кинулись, как на главного Дирижера неведомого мне оркестра, в то время как настоящий Маэстро, Кришна, беспроигрышно ведет свою партию! И — бесстрашно, как и подобает полководцу, жертвует пеш-кой ради позиционного выигрыша и, следовательно, победы во всей партии… Ну что ж… Понять это я могу, а простить?.. На войне — как на войне.

Расчет Кришны оказался изящен и прост. С одной стороны — фамилия.

Финансовые зубры старшего поколения не могли не слышать о Дорохове-старшем, Петре Юрьевиче… Он в свое время был вхож в самые высокие кабинеты и на любые этажи… Если он и занимался финансами, то какими?.. Мне это неизвестно.

Второе. Сам я — человек шебутной и непредсказуемый, показавший себя активным «новым русским» со старой родословной. Кришна — теневой финансист — старался не афишировать наши контакты, но… Но — и не скрывал особенно их!

Свой бизнес, свой банк, завязанные на меня предприятия я сворачивать не собирался; октябрь девяносто четвертого и весь следующий год, оказавшийся для многих банков фатальным из-за ужесточения политики Центробанка и монарших околодолларовых игр, для меня прошел легко: во время «черного вторника» я нажил за трое суток почти миллион долларов и нескольких крайне опасных врагов; в период «ужесточения», когда на меня, как на selfmademana «наехали» и ЦБР, и ряд «уполномоченных китов», — все закончилось даже не легким испугом, а имитацией «наезда»: могучая тень Константина Решетова, тень Кришны оградила меня, подобно беспросветной ночи… Как там говорил Михеич? Кришна — значит темный?..

Третье. Константин Кириллович неоднократно намекал мне на некую «Большую Игру», но не говорил ничего определенного. Притом — что активно помогал связями, задания по своим делам давал обычно в те точки земного шарика, где они пересекались с моими деловыми интересами; действовал я крайне активно, как привык… Зарабатывал деньги группе Решетова, но для банкира его уровня — совсем небольшие деньги. Впрочем, особенно я не терзался: мой бизнес был надежен и прибылен. Иногда приходила мысль, что Кришна готовит меня к чему-то… Но я старался об этом не думать. Забыв, где бывает обычно дармовой сыр… Особенно в такой «романтической» профессии, как делание денег.

Вывод: Кришна всеми силами старался представить дело так, что я — крупная или даже центральная фигура в его «Большой Игре». Люди, которые за ним и за мной пристально наблюдали, сопоставляли мою активность в различных точках земного шара с какой-то другой информацией и пришли именно к тому выводу, к какому и стремился подвести их Кришна.

Красиво… Добротно… Хорошо.

В нужный момент они кинулись на меня, как крысы на сыр… Мышеловка захлопнулась. Меня похитили с Кипра, накачали наркотой по самую маковку, сняли, надо думать, бездну бесполезной информации и напрягли массу «яйцеголо-вых» на обработку ее. По идее меня после «прокачки» положено было утопить в Черном море. Чтобы сомнений не возникало. Тут — неувязочка. Что-то у них, видно, не сложилось… Вообще-то бывает. Кто-кто, а я по поводу этой несвязухи сетовать не намерен.

Конечно, обидно сознавать, что тебя отыграли втемную, как последнего живца, как пескаря, выловленного «мутником» и аккуратно, чтобы был живым и резвым, насаженного на «донку» опытным рыболовом… Человеком, который мне был не просто симпатичен, которому я доверял…

«Если радость на всех одна, на всех и беда одна…» Наверное, я остался слишком большим романтиком, чтобы выжить в нашем теперешнем мире… Вернее — чтобы выжить в мире вообще… Хотя… Мы самоуверенны: часто нам только кажется, что время, в которое мы живем, — самое скверное, неприятное, предательское, подлое… Думаю, во все времена этой дряни хватало. С избытком.

Особенно рядом с деньгами или властью. «Боливар не выдержит двоих…»

Только для меня, и сейчас, и всегда, — «если радость на всех одна, на всех и беда одна…», пусть этих «всех» будет двое, трое, четверо… Это уже не так мало. Ради этого стоит жить. И побеждать.