Герман курил пятую сигарету. От табачного дыма уже першило в горле, а он спокойно и деловито поджигал следующую от предыдущей.

Он дважды прошел весь состав. Человека или людей Гончего не было. Он знал, что не ошибается, — людей схожей с ним профессии он различал «на раз». Ну что ж… Разбираться лете. Герман любил разбираться один, без «соратников»: они, как правило, только мешали. А сейчас он может действовать сам, по обстановке.

Когда он действовал сам, ни разу не ошибался. Ни в чем. Каждая его победа была чьей-то смертью.

Девчонку надо будет устранить. Скорее всего — ночью. А мужика… Скрутить и выключить его он сумеет без проблем, даже если тот и имеет какую-то подготовку, — слишком велика разница в классе. Таких профессионалов, как он сам, в деле, именуемом смертью, Герман не знал.

Итак, убрать девчонку, выключить ее кавалера, что дальше? Просто, как яйцо: влить ему в глотку грамм семьсот горячительного, коньячку или водчонки, и сопроводить, как закадычного друга, на выход. Не доезжая до Москвы. В каком-нибудь Новохоперске. А там — по обстоятельствам.

Герман закурил очередную сигарету. Он ждал.

Наконец появился проводник. Герман шагнул к нему:

— Слушай, командир… Дело такое. У тебя местечка для мастера не найдется?

Тот скоро оглядел фигуру мужчины. Высокий, широкоплечий, поджарый, длинная кожаная куртка — вроде стандарт, да не очень, не «Турция» или «Пакистан», итальянская модель, очень дорогая выделанная кожа, под курткой — костюм, волосы острижены коротко, но не по-бандитски, взгляд… Взгляд ясный и холодный…

Такой, что аж мурашки по спине… Да и слово «командир» — не из его лексикона… Мужчина знает себе цену. Ну а раз знает — пусть платит. Видно, сегодня «маза» пошла.

— Отчего ж не найти, если для уважаемого человека… Тот словно угадал мысли проводника, добавил:

— Мне бы все купе, чтобы не беспокоили. Намотался.

— До Москвы?

— Не ближе.

Проводник поднял глаза, вздохнул:

— Контролеры нынче на линии лютуют… Да и бригадир ко мне любит захаживать… Даже не знаю…

Мужчина молча вытащил три новенькие сотенные. Улыбчивый Франклин смотрел с каждой бумажки добро и поощрительно.

— Ну, если… — Проводник малость даже опешил. Быстро взял деньги, спрятал, хотел было провести пассажира в седьмое купе, но тот уже пошел сам, остановился рядом с тем, где поселились «любовники-командировочные», отодвинул дверь в сторону:

— Здесь, я вижу, свободно.

— Да сейчас сезон такой — почти везде свободно. Два купе только и занято, — зарассуждал проводник, да вовремя осекся. Этот еще решит, что погорячился, дал много… Или — передумает: в купейном он возьмет все купе за сотню…

Скажет просто: «Что-то здесь пахнет у тебя дрянью», заберет деньги, и — пока. А не отдать такому… Это… Еще и своих добавишь… — Вообще-то будут еще садиться, и на Узловой, и на…

— Меня не побеспокоят?

— Нет, что вы! Я ваше, — проводник выделил слово «ваше» особо, — купе и заявлять не буду… Если чего — уж расселю кого куда.

— Вот и славно. Я отоспаться хочу.

— Спать будете сладко, диваны у нас мягкие, новенькие. Да и сам вагон — сказка. А может, в восьмое переберетесь, тут соседи…

— Что — соседи?..

— Молодой человек с подругой, — понизив голос, будто делясь интимной тайной, поведал проводник. — И дама, я вам скажу, оч-ч-ч-чень темпераментная, судя по всему… Кабы вам не помешали, — закончил проводник и угодливо захихикал.

— Не помешают. Я сплю крепко. Проводник пожал плечами: хозяин барин.

Спросил только:

— Может, чего желаете?

— Большую чашку кофе. Очень крепкий.

— Есть «Нескафе Голд». Только для солидных клиентов.

— Все равно. Только — крепкий и горячий.

— Сделаем. Когда нести?

— Сейчас.

— Извините… Но чашки у нас только маленькие… Ничего, если в стакане? С подстаканником?

— Хоть в ведре. Очень крепкий и очень горячий. Да, и три пачки «Кэмела». — Мужчина подумал, добавил:

— Лучше — четыре.

— Будет исполнено.

Мозг проводника работал, будто калькулятор… Так, за очень крепкий кофе он содрал бы с клиента десятку, не меньше… Четыре пачки сигарет — это по червончику… Ловкий парень…

Уже из своих трех сотен, считай, червончик «зелени» вернул… Но не успел проводник попереживать по этому поводу, мужчина извлек откуда-то из кармана новенький синий «полтинник», протянул:

— И — побыстрее.

— Да я мигом!

Проводник и вправду метнулся в свое купе, как кот от дворняги! Нет, сегодня «маза» точно пошла! Только бы бригадир в самом деле не заявился…

Делиться с ним — никакого кайфа. Вообще-то считалось, что бригада работает «на один карман», а все же каждый тянул к себе кто сколько мог… Да и бригадир — мужчинка не ветром приправленный: у него как чутье… Ладно, отстегнуть ему полета «зелени» — за глаза!.. А может, он и вообще не пойдет никуда после вчерашнего… с утра был — страшнее ядерной войны! На него как найдет — три дня квасит, как зверь, Машку-буфетчицу харит так, что весь бригадирский вагон дрожмя дрожит, потом — неделю лечится… Врастяг, да все больше коньячком…

Во, идея! Надо к нему с «конинкой» и подгрести, тогда точно — ни на какие инспекции его не потянет… А контролеры — те вообще по зимне-весенней поре не ходят: нет у «провожалы» навара и контролеру отстегнуть нечего — чего ж им зря ходить?..

Уже заливая шесть ложек кофе крутым кипятком, проводник подумал: да как же он спать после такого сможет?.. А фиг с ним, у этих — свои причуды. «Местечка для мастера не найдется?» Если где ему давно место, этому «мастеру», так на кладбище… Проводник слишком долго работал на поездах, чтобы не уметь распознавать людей. Это был волк. Да и пусть друг друга мочат. Воздух чище будет. Его дело — кофеек вскипятить, а там — хоть топись в нем.

Герман закрылся в купе. Для верности не только опустил «флажок», но и примкнул ручку купе к скобе «кандалами». Подождал несколько минут, пока кофе чуть остынет, выпил весь стакан в несколько глотков, приставил емкость к стене и сам прильнул ухом к донышку. Стакан, понятно, не миска, да и поезд трясло, громыхало на стыках… И все же отдельные слова он различал…

— Слушай, Дорохов… Так чего ты не остался? — спросила Лена, когда проводник удалился.

— Где? — не сразу понял я.

— На сверхсрочную. Или — в училище бы пошел…

— Я так и планировал сначала. Но… Мама заболела. Тяжело. Отец написал письмо, просил вернуться… Подумал я… Короче, когда дембель подвалил, уволился, вернулся в Москву. Вообще-то я был уверен, что временно, но сложилось иначе. По приезде — восстановился на факультете…

— …и снова — «номера, конкурсы, концерты»?

— Нет. Во-первых, повзрослел. Стал старше своих сокурсников и по возрасту и по… Теперь называют «ментальностью», а вообще-то это просто ощущение жизни.

Ее непредсказуемости, величайшей ценности и… конечности земного пути. Ну, ты понимаешь…

— Понимаю…

— Сначала-то я полагал, что задержусь ненадолго, но мама действительно заболела серьезно… Во мне она души не чаяла, я был поздний ребенок, да и отца не хотел оставлять в такой ситуации: он разрывался между работой и домом.

Впрочем, не все было так гладко. Я ведь уходил мальчишкой-шалопаем, а вернулся мужчиной. Отец мой по характеру был крут и суров, ну а я, как выяснилось, — в него…

— А по тебе — не скажешь…

— Разве?

— Вообще-то… Да.

— Характер — это нечто скрытое. Как говаривал кто-то из знаменитых, это как белье: необходимо иметь, но совсем не обязательно демонстрировать.

— Это точно. Демонстративный характер — у психопатов и истериков.

— У них его вообще нет. Просто они демонстрацией защищаются от мира. У каждого — свой способ, все мы в кого-то играем, чтобы охранить свой внутренний мир, свое я, то, что есть в нас хорошего… Каждый надевает ту маску, которая наиболее принята в твоем непосредственном окружении.

— Да? И кого же играешь ты?

— Как все: сильного человека. Девушка задумалась, спросила:

— Дор… А кто действительно скрывается за этой маской?.. Теперь — черед задуматься мне.

— Еще более сильный человек, — отвечаю.

— Излишней скромностью ты не страдаешь…

— Скромность украшает только тех, кто иных достоинств не имеет.

— Ay тебя они есть?

— Я надеюсь.

— Вот и я надеюсь. Знаешь, при всей твоей самоуверенности…

— Милая барышня, не путай самоуверенность и уверенность в себе, в своих силах. Во втором случае — это просто правильная, адекватная самооценка, без нее невозможна реализация человека вообще и мужчины — в особенности. Для определенных мужчин слова «сделать» и «выжить» являются синонимами. Тем более с годами все больше убеждаешься — жизнь, даже если длится сто лет, коротка и сачкануть в ней не удастся никому…

— Почему?.. Для некоторых это вообще — стиль жизни…

— Да? Ну и кого они, в конце концов, обманут, кроме самих себя?

— Бога.

— Бога обмануть нельзя. А попытки люди не оставляют, за что и платят.

Сами, еще в этом мире.

— Дор… А ты — принципиальный человек?

— Да. В вопросах серьезных — да. Не терплю всего, что не любят большинство людей: бесчеловечность, непорядочность, трусость…

— А предательство?..

— Предательство — это даже не качество, это изъян психики, вроде шизофрении. Очень тяжелый изъян, опасный. И для самого больного, и для окружающих.

— А что еще?

— Не люблю?

— Да.

— Ханжество, чванство, льстивость. Очень не люблю пьяниц. Понимаю в чем-то, но не люблю. Особливо «тихушников».

— Предполагается, что противоположными перечисленным качествами ты сам обладаешь вполне, — лукаво улыбнувшись, спросила девушка.

— Не вполне. Но я стараюсь.

— Ты — молодец!

— Спасибо за комплиман…

— Да нет, я честно. Встречала я нетерпимых людей — не очень-то приятные…

И надутые от собственной правильности. Да и пользы от них… как молока от рогатых самцов!

— Сурова ты, девушка… Не по годам.

— Зато справедлива.

— Время покажет.

— Так ты начал «цапаться» с отцом?

— Не то чтобы цапаться… Как известно, два медведя в одной берлоге не живут. Да и моя э-э-э… личная жизнь его, мягко говоря, задевала. Он был однолюб.

— Ты знаешь, наверно, как все. Влюбленности случаются, и это здорово, а вот любить можно только одного. Иначе — сердца не хватит… И то — не каждому выпадает такое счастье… Мне пока не выпало. Но я надеюсь…

— Я — тоже.

— Ты был женат?

— Да.

— Ну и как?

— Как в сказке…

— Тогда почему?..

— Всякая сказка кончается. А жаль.

— Жаль… Может, сказки нужно уметь продолжать?

— Может быть.

— Ладно, излагай дальше. Как ты сделался финансистом?

— Если я на что и подналег, так это на учебу. Сначала просто по привычке, было неудобно сачковать, когда ребята на флоте пашут, а потом втянулся, и стало очень интересно.

— Бухгалтерия и делопроизводство? Или — как организовать соцсоревнование?

— Нет. Помимо предметов собственно по специальности плотно занялся изучением международных банковских группировок. Их еще называют «банковские клубы». Тогда это было чистой наукой. Хотя, если разобраться, это увлекательнее любого детектива!

— Если разобраться, то и пчелы — тоже фигня…

— В таком ракурсе — конечно. Но меня интересовала конкретика…

— …и персоналии.

— И они тоже. Потому что без выдающихся личностей финансовые империи не создаются.

— Разве? А мне казалось, что девиз любого банка — «умеренность и аккуратность». И чем кропотливее, незаметнее и добросовестнее клерки, что называется без фантазий, тем больше доверие обывателей к заведению, в котором эти клерки функционируют.

— Это когда банковская система уже стоит. А когда формируется — без личностей никак не обойтись. Да и… Посредственности, может, и стабилизируют систему, но не развивают ее.

— Думаешь? — приподняла Лена брови.

— Уверен. И зря ты иронизируешь.

— А если человек только с виду посредственность, а внутри…

— Если человек чего-то стоит, он реализуется. С Божьей помощью.

— Ну мало ли… Может, вдруг — и взлетит…

— Всякое бывает. Только… Рожденный ползать — летает редко.

— И низехонько-низехонько… — смеется девушка.

— Вот именно.

— Слушай, Дорохов, но ведь банки — это так скучно…

— Милая барышня, ты и не представляешь, как на самом деле это интересно!

Банки — давно совсем не те, что мы себе представляем! С семидесятых годов, и особенно в восьмидесятые, состоялась всеобщая трансформация крупнейших банков в международные, транснациональные. Люди наглядно заметили информационную революцию, потому что это коснулось непосредственно каждого: выход через мировые информационные сети в любые информационные хранилища, будь то библиотеки, музеи, архивы, общение посредством компьютера, мгновенная почта, работа на любой из мировых бирж, не выходя из офиса или дома…

— Хм… На наших гражданах это как-то не отразилось…

— Я имею в виду зарубеж. А вот революцию финансовую и там заметили не все и не сразу… Размещение крупнейшими банками-монополистами «опорных пунктов» в международной среде происходило темпами даже более высокими, чем экспансия торгово-промышленных монополий. Зарубежная банковская деятельность превратилась в один из значимых показателей внешнеэкономического положения развитых стран.

Даже конкурентные позиции национальных экономик США, Великобритании, Японии, Германии — всех «китов» — стали определяться размахом международной деятельности их банков в кредитно-финансовой сфере. Ну а сами банки… Они стали кредитовать государства путем покупки государственных займов. Это и раньше бывало: скажем, французская корона столь задолжала амстердамским менялам и ростовщикам, что вынуждена была предпринимать жесткие фискальные меры и придумывать такие налоги, что подданные просто шизели от удивления. Но таких масштабов, какие приняло в наш век кредитование государств банками, история еще не знала. Деньги стали всем — оружием, силой, властью.

— У нас — тоже?

— У нас — российская специфика. Банки относятся к государству примерно так же, как Мавроди к гражданам: государственные казначейские обязательства под бешеные проценты есть просто-напросто инструмент перераспределения бюджетных средств в пользу банков. А бюджетные средства — это те же зарплаты учителям, врачам, пенсии… Причина — коррупция.

— Дорохов, а чем ты сам занимаешься, как финансист?

— Инвестициями.

— Туманно и непонятно.

— Наша группа инвестирует капиталы в России и за рубежом в предприятия, связанные по единому производственному циклу. Или — единой спецификой. Как говаривал товарищ Ульянов, вождь мирового пролетариата, в единстве — победа!

— Короче, ты банкир-диверсант!

— Почему это?

— Ну как… Вкладываешь капитал на чужой территории в часть объекта, чтобы потом захватить весь объект целиком!

— Хм… Любопытная трактовка…

— Зато — правильная! Дорохов… А как ты оказался в Раздольной?

— Течением принесло.

— А серьезно?

— Серьезнее не бывает. Взял пару недель отпуска и маханул на Кипр…

— Один? Или — с подругой?

— На Кипре с подругой не отдохнешь…

— А подруга есть?

— Была. И не одна… Счастья нет.

— Дело наживное.

— Надеюсь.

— И с Кипра — самопехом приплыл?.. Извини — пришел…

— Вот этого — не знаю. Тут как в кино: шел, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс. На Кипр я отбыл в сентябре, в себя пришел у Михеича в каморе в конце января. Два месяца занимался спортом и приходил в себя. Потом появилась ты.

— Круто… Дорохов, а ведь это просто… Вспомни, что ты сделал такое, что стал мешать всем жить? Или — чего не сделал?

Пожимаю плечами:

— В том-то и дело, что чист, как первый снег…

— …на железнодорожной насыпи?

— Лена, я не вру.

— А ты подумай. Хорошо подумай. Если нельзя вспомнить, можно догадаться.

Знаешь, у нас в школе учитель физики был, он формулировал просто: «Гений — это умение догадаться об очевидном раньше других».

— А гений и злодейство — две вещи несовместные…

— Ага. Ты подумай, а я посплю. Чуточку.

Девушка разделась, свернулась клубочком, закрыла глаза. Кажется, она уже начала засыпать, как вдруг привстала на подушке, произнесла:, — Сережа…

— Да?

— А что такое Грааль?..

— Грааль?

— Ты выкрикивал это слово. Во сне. Ты помнишь, что тебе снилось?

— Смутно.