Володя Савосин гнал. Проехав километров двадцать, он остановил машину, вытащил миниатюрный компьютер, чтобы связаться с Гончаровым, и аж присвистнул… Теперь это был просто кусок лома. Когда рядом с административным зданием газпромовского пансионата он «толковал» с оставшимися боевиками безымянной группы, один из них успел выстрелить. Пуля, к несчастью, угодила как раз в «ноутбук». Или — к счастью. Было бы куда хуже, если бы она попала Савосину в голову.

Ничего, он свяжется с Гончим из Краснореченска. Сигнал тревоги тот получил, разберется. А скорее уже начал разбираться. А пока…

Савосин гнал. Тяжелый, устойчивый «лендровер» катил под сотку, и Володя все прибавлял. У него появился азарт — нагнать человека, из-за которого разыгрался весь этот сыр-бор. По всем прикидкам, тот направится в столицу. Из Краснореченска на Москву идет всего один поезд, вычислить парня не так сложно, особенно рядом с девчонкой с внешностью фотомодели из «Elite».

Тяжелая фура материализовалась из снега и мрака, фары ослепили, дальнобойщик поленился, видно, переключить свет на ближний, в голове Володи промелькнуло: «…Аннушка уже пролила подсолнечное масло…» — руки на руле дернулись, и автомобиль плавно и медленно, будто вагон поезда с откоса, слетел в кювет и замер, зарывшись радиатором в грязный, смешанный с песком снег.

Савосин ткнулся лицом в руль и потерял сознание.

Фура притормозила — и проехала мимо. Шофер-дальнобойщик понимал, что не прав, и остановился бы, если бы… Если бы это была другая машина, а не «ниссан» с наглухо тонированными стеклами. Получить пулю — не самая приятная радость… «КамАЗ» зарычал двигателем и умчался. Мягкие мокрые снежинки бесчисленно летели с темного неба и таяли над асфальтом, еще не коснувшись земли.

Герман чувствовал, как слипаются от усталости глаза. Так получилось, что не спал он уже вторые сутки. Сначала попробовал он «притопить» под девяносто, но машина заюлила по скользкой дороге, как рука ловеласа по шелковым трусикам подруги, грозя слететь в глубокий по одной стороне шоссе кювет. Такое счастье было совсем ни к чему: кататься на лысой резине и вообще удовольствие не из приятных, а по такой поре…

Если чего и хотелось сейчас Герману, так это кружку чифиря. Чтобы была пусть и звенящая, тупая, искусственная, но бодрость. Нет, в его личном несессере были «пилюли» на любые случаи жизни и смерти, но все вещи остались в разгромленном пансионате.

Он помнил, что поезд Краснореченск — Москва убывает утром. Другого пути в Москву у этого парня не было. Перехватить… Он, Герман, сделает то, с чем не справилась «Дельта». Но… Такими темпами он просто не успеет. И — решил рискнуть. Съехал с шоссе и погнал через станицы и хутора.

Можно, конечно, на таком «корабле» запросто сесть на брюхо в какой-нибудь безымянной луже, но расстояние это сокращало почти вдвое.

Герман почти перестал ощущать время. Просто крутил руль, прислушивался к завываниям мотора и думал только о том, чтобы он не заглох не ко времени да чтобы самому не заплутать в темной и враждебной степи. К Краснореченску он подъехал, уже когда совсем рассвело. Оставил автомобиль на безымянной стоянке, вышел, дождался междугородного рейсового автобуса и поехал в город. Он полагал, что Савосин поступил так же.

Связываться с Магистром Герман не стал. Тому, он полагал, уже доложили о стрельбе в Раздольной. Нет, нужно дело сделать, привести этого шустрого финансиста «головой» и тем — сберечь свою… Да и… Да и стоит ли вообще вести финансиста в Замок? Может быть… Магистр слишком неразворотлив по теперешнему времени. Хотя — коней на переправе не меняют… Хм… Коней — нет, а вот наездников — вполне.

— Ну и как впечатление? Не слышу бурных продолжительных аплодисментов, плавно переходящих в овацию! — произнесла Лена, как только мы отъехали от гаишников.

— Тащусь, как сутулая лошадь! Это же надо!

— Двусмысленный какой-то комплимент. Если вообще — он.

— О, женщины, вам имя — вероломство! — Потягиваюсь на заднем сиденье. — Лен, у нас курить осталось?

— Есть. — Она подала мне пачку. — А почему это — вероломство?

— Это не я сказал. Это — Шекспир.

— А ты авторитетами не прикрывайся, ты по существу ответь!

— Лен… Ты врала так вдохновенно, что поверил даже я.

— А я и не врала…

— Не врала?

— Не-а.

— Что, твоя подруга действительно такая вот мымра?

— Нет, конечно. Она — милая и славная. Глупый, я фантазировала.

— Прямо Франсуаза Саган!

— Еще бы. Да и чего не сделаешь ради любимого мужчины. Ладно, куда рулить-то?

Об этом я думаю с той самой поры, как мы отъехали от крепости имени Госавтоинспекции. Прозвониться в Москву? И что это даст? Вот он я, живой, здоровый, и готов приступить… А пока — деньжат переведите в здешний банк…

«Лимонов» пятьдесят, до Москвы добраться… А там я ужо…

Нет. Такой путь чреват самоубийством. Причем двойным. А если и я не страдаю излишними суицидальными наклонностями, то девушка — и подавно. Кто, зачем меня подставил? Кому? Вопросов больше, чем ответов. Прежде чем воскресать во всем блеске, нужно ответить хотя бы на первый вопрос: кто? Последовательно завязанный на второй: зачем?

— У тебя много денег? — спрашиваю девушку.

— Есть.

— На билеты хватит?

— С избытком. И-на пиво останется.

— Значит, так. Мчим на вокзал, определяемся с билетами, а там — видно будет.

— Как скажете, сэнсэй.

Машину припарковали в скверике у вокзала. Лена ушла, вернулась бегом:

— Не спи, замерзнешь! Поезд — через пять минут!

Герман успел за минуту до отправления. Подбежал к проводнику купейного вагона, сунул ему в руку несколько купюр, выдохнул:

— До Москвы, командир, а?

Проводник мельком оглядел пассажира. Если его и удивило, что тот вообще без вещей, даже «дипломата» занюханного нет, вида он не показал. Пачка «хрустов» раза в три превышала обычную таксу за безбилетный провоз. Да и интонация мужика выдавала служивого, скорее всего бывшего. И-не мента. На ментов у проводника был нюх.

— Проходите. Третье купе.

Герман нырнул в вагон, а вскоре поезд тронулся.

К вагону мы подошли, когда проводник уже прихлопывал дверь. Но билеты рассмотрел не торопясь, с профессиональной солидностью: спальный вагон в этом поезде — единственный! Лена молодец — не забыла ему улыбнуться, — и он готов был провожать ее до купе, забыв и обо мне, и о незакрытой двери тамбура…

— Как это тебе удается?

— Дор… Улыбка — мой стиль.

— А-а-а…

— Что — «а-а-а…»? Вот как тебе удается? Попали в какую-то гнусную бодягу, едва ноги унесли, а ты продолжаешь молчать, как рыба об лед, да еще с невозмутимым видом, дескать: «Все идет по плану!» Знаешь, ты похож на нашего премьера!

— Вообще-то я делово-о-ой…

— Слушай, деловой…

Вошел проводник с дымящимся чаем в тяжелых подстаканниках. И есть сразу захотелось — как из пушки!

— Скажите, у вас колбаса имеется? — Лена словно угадала мои мысли.

— Сырокопченая.

— Отлично!.. А… А вы не могли бы организовать нам завтрак? Командировка, продукты не успели купить…

Проводник понимающе улыбнулся, кивнул. Все понимание, надо полагать, свелось в его голове к простому и немудреному, проверенному многолетней практикой: действительно, командировочные, от какой-нибудь фирмы иноземной с представительством в Москве; девка — явно за главную, мужик — при ней, хотя и старше… Видно, от мужа или мужика постоянного оторвалась в отъезде, всю ночь с этим протрахались, как кролики, до синих кругов под глазами, едва на поезд не опоздали, деньги — казенные, раз взяли «люкс», да и ехать сутки, хочется оторваться напоследок… Краля, наверное, у шефа фирмы в любимых козочках ходит, вот и шикует… Хотя — если б не такие, то и заработка никакого в СВ давно бы не было: на подсадных особо много не накрутишь… Народ на подсадку простецкий, все больше в плацкарту норовит… Подешевле и побольше… Да и вообще — народец такой: ему всегда надо много, дешево, лучшего качества и навсегда… А здесь — тариф: тройной счетчик. Хочешь кайфово доехать — все будет, только плати!

Не убирая приятной улыбки, халдей произнес:

— Сделаем. Что-нибудь для аппетита? Коньяк? Водка? Мускат?

— Коньяк не на товарном дворе разливали? — поинтересовался я с невинным видом.

— Ну что вы… — Проводник сделал на миг обиженною лицо. — У нас ведь даже депутаты ездят… Армянский, ереванского розлива.

— Тогда — ой…

— Не понял?

— Бутылочку присовокупите…

— А мне, — вмешалась Лена, — мускат и… Груши у вас есть?

— Груш нет. Не сезон.

— А на что сезон? Проводник пожал плечами:

— Бананы.

— На них теперь — всегда сезон, — вздохнула девушка. — Давайте бананы. — Она махнула рукой так, словно ей предложили под мускат горькую редьку.

— Что под коньяк, кроме колбаски? Есть копченый палтус, ветчинка свежайшая, своя, балычок…

— Давайте на ваше усмотрение.

— Э-э-э… — замялся проводник. — На какой класс, так сказать, рассчитываете?

— На высший, — вмешался я. Добавил:

— Решите сами. Люди мы не богатые, но состоятельные, — и улыбнулся этому Сусанину в стиле «чи-и-и-из», это когда глаза — холодны, изучающи и равнодушны.

— Сделаем, — посерьезнел халдей. Но удалился, внутренне сияя. Одно он точно перерешил: то, что главный здесь все-таки я. А впрочем…

— Обдерет, несмотря на твой жизнеутверждающий оскал, — прокомментировала Лена.

— Работа у него такая, — пожимаю плечами.

— Ты даже не соизволил поинтересоваться, сколько у меня бабок, кавалер, понимаешь.

— Интересуюсь: сколько?

— Два «лимона». И — заначка, как у всякой порядочной девушки.

— Велика заначка?

— Пять сотен.

— «Зеленью»?

— Естественно.

— Доедем, как цари египетские!

— Не выражайся!

— Не буду. Может, цыган закажем?

— Лучше сигарет. У меня — все.

— Милая барышня, для вас — хоть луну с неба.

— Вот луну как раз и не надо. Помнишь, у Чехова? Что важнее, луна или солнце?..

— Луна! Солнце светит днем, когда и так светло, а луна — ночью.

— Сережа… Я все же никак не могу понять, кто же ты такой… Умный, образованный, храбрый…

— Милая барышня, вы преувеличиваете мои достоинства.

— Вряд ли. Слушай, а как все-таки твоя фамилия?

— Дорохов. Я разве раньше не сказал?

— Смолчал. Скрыл. Значит, Дор — это от Дорохов.

— Ага.

— Дорохов…

После легкого предупредительного стука дверь приотворилась, появился проводник. Принес коньяк, бокалы, нарезанные «до слезы» палтус и балык, сырокопченую… Яства были щедро обложены свежей зеленью.

— Богато, — прокомментировал я.

— Да вы прямо маг! — не удержалась от радостного восклицания Лена.

Мужчина загадочно улыбнулся, с заговорщицким видом извлек из-под салфетки… грушу. Крупную, желтую, налитую соком.

— Вот это да!

— Не буду вам мешать. Да… Я тут картошечку варю, для себя, вы не против, горяченькой?..

— Еще как не против!

— Значит, через полчасика.

— Деликатный он наш — чем это мы можем заняться на полчасика, кроме как коньяк разлить… — хмыкнула девушка, когда гарсон удалился.

— Ну почему же… Можем еще и выпить.

— Тогда — разливай!

Я расплескал коньяк, выпили. Тепло разлилось как-то сразу, стало легко…

Закурили две крайние сигареты.

— Знаешь, Дорохов… Такое впечатление, что все, что было ночью, — будто не было… Или было, но не с нами… Но ведь оно было?! А мы болтаем так, словно люди не убивали друг друга…

— Понимаешь…

— Понимаю. Я все понимаю. Но… Знать, понимать — это одно… То есть когда по телевизору или по радио… А ощущать на себе… Если честно, то мне было жутко страшно!

— Но ведь все прошло…

— Нет, я чувствую… Ничего еще не прошло. И сейчас — просто «пикник на обочине»… Может быть, совсем ненадолго…

Девушка взяла бутылку, налила себе еще, выпила.

— И сейчас страшно. Дорохов, как мы во все это попали?.. Ведь не могли же те отморозки… Значит… Дорохов, ответь, наконец, чем ты занимаешься? Кто ты такой?!

— Чем занимаюсь — это проще… Деньгами. Или — очень большими деньгами.

Любимый спорт на пространствах СНГ. Если честно — любимый спорт на пространствах мира. Люди как-то незаметно для себя втянулись в добывание денег, и все остальные игры — просто производные от первой. Хотя… В любой профессии есть «свободные художники». То есть они занимаются тем, что больше всего им нравится, они превратили хобби в профессию, и деньги для них — не смысл, а производная от любимых занятий.

— Хобби… Знаешь, у кого самое хмыревое хобби?

— У кого?

— У телеведущих. Особенно политических шоуменов: это когда сидят несколько сытых или очень сытых и рассуждают о проблемах голодных… Ну а твое, как выяснилось, не самое безопасное…

Дверь дернулась — что-то быстро проводник с картошечкой подсуетился, — отъехала в сторону. В проеме материализовался молодой, лет тридцати с небольшим, мужчина, светлый, мельком взглянул на меня, с полсекунды смотрел на девушку, разлепил губы, равнодушно произнес: «Извините, ошибся», — и дверь закрылась.

— Ну и глаза у него… — произнесла Лена.

— У блондинов — у всех такие.

— Ты не рассмотрел… У этого… Даже не знаю, как сказать. Будто прозрачные льдышки… Бр-р-р… — Лена глубоко затянулась, затушила сигарету резким мужским движением. — Ну что… Рассказывай про деньги… Коли не шутишь.

— А с мыслями собраться?

— А чего с ними собираться? Они или есть, или нет. Ты не греховодник, я не исповедник. Может, так оно и лучше. Кстати, финансист, ты боевым искусствам в Шаолине обучался? У вас что там, филиал какого-нибудь «Кредитинвесттраста»?

— Тогда сначала нужно. Это совсем другая история…

— Может, ты только так думаешь? А история та же самая?..