Глава 27
Сидящие в автомобиле «кожаные» проводили взглядами задние «габаритки»
«Нивы».
— Видел? Двое поехали.
— И что, за ними двигать?
— Ты чего, перегрелся теперь в тепле? К деду. «Ауди» подрулила к дому. В окнах горел свет, — Не спит, сычара.
— У старых так бывает. Ты знаешь, давай к деду с уважением.
— А без него вообще нельзя. — Старший подхватил большую канистру. — Ты, случаем, масла туда не лил?
— Да не, позавчера купил только.
— Вот и ладушки.
«Кожаные» поднялись по ступенькам, старший постучал в притолоку. Дверь распахнулась, старик появился в проеме:
— Кого черти носят…
— Здоров будь, Михеич!
— Здоров покамест… — Старик после света пристально вглядывался в ночных визитеров. — Чтой-то не припоминаю вас, парни…
— Да проезжие мы. Зайти-то можно?
— А чего ж нельзя? Только башмаки оббейте да оботрите вот об тряпку.
Мужчины прошли в небольшую комнатку.
— Мы, извиняйте, что ночью, по винцо.
— А чего, на площади палаточка круглосуточная.
— Да нам не влить надо, нам с собою, да чтобы хорошее было. А то ведь кореша скажут: были в Раздольной и гостинца не привезли… Справились у тех палаточников: у кого винцо поласковее, чтоб не шмурдяк?.. Так тебя и назвали…
И еще сказали — сова ты, наверняк не спишь, ну мы и завернули. Да и тебе в прибыток. Канистрочку наплескаешь?
— Отчего ж нет?.. — Старик едва заметно улыбнулся. — Ко-ре-ша…
Присаживайтесь покуда к столу, служивые…
— Чего?.. — Молодой был пониже старика, поднял голову.
— Да ты головой не взбрыкивай, что конь перестоялый… Видно сокола по полету, а опера по погляду… Али дело какое казенное до Лукоморья довело?..
— Говорю же — проездом, — замялся старший. — Крепленое-то есть?
— А как же… Пробуйте. — Михеич поставил на стол три банки из шкафа.
— Да чего пробовать — нам бы такого, чтобы и самим выпить, и тетку какую сильно замороченную угостить… Короче: чтоб и градус, и букет, два стакана и привет!
— Ладушки. «Изабеллы» вам налью, пятилетней… Но пятилетняя дорогая…
Как с деньгами, служивые?
— Разойдемся.
— Для себя да для гостей держу…
— А мы гости и есть…
— Ну да, ну да… Незваный гость…
— Много званых, да мало избранных…
— Ждите. В подвал спущусь.
Старший быстренько оглядел стаканы, кружки, вытащил из сумки пакет, опустил туда две емкости…
— Уж из какой-то этот «спортсмен» пил винцо, а? Учись, студент, пока я жив! Вежливость — главное оружие вора. Изъятие стаканов оформлять не будем? — Передал пакет молодому:
— Вали в машину!
Старший появился через полчаса. Навеселе. Грузно плюхнулся на переднее сиденье, аккуратно установил канистру между ботинками:
— Вино у старика — просто… Э-эх… — отмахнул рукой по-тагарински:
— Трогай. К утру нужно быть в Приморске.
— Нам бы не гнать особо. Чего теперь… Дело сделано…
— Ямщи-и-ик не гони лошаде-ей… Нам не-е-екуда больше спешить… Нам не-е-екого больше любить…
— Не, гнать нельзя… Опасно. Поземка, ветер… Погода собачья…
— Погода-то в самый раз… — вздохнул старший… — А вот жизнь…
* * *
Припорошенная снегом ночь неслась под колеса стремительно, как поземка.
Зеленое мерцание приборного щитка, темень, дальнее ощущение моря… Его не видно, его чувствуешь, как присутствие некоего живого существа, куда более мудрого, доброго, чем люди.
Тьма. Постоянная тьма сопровождает Россию уже несколько лет… А сейчас…
Глубинная Россия словно отгородилась от сияющей огнями богатой Москвы и живет своей, скрытой, непонятной и непостижимой жизнью… Днями — неприветлива, сутолочна, по мелочам — злобна и нетерпима, ночами… Что-то ей мнится ночами в редком свете фонарей, заметаемой вьюжной поземкой, засыпанной снегом, снегом, снегом…
— Дор… Мне так грустно… — Девушка прикурила сигарету… — Михеич, вот он — мудрый, очень сильный и очень одинокий человек… Невероятно, до чего одинокий… А мне — мне всего двадцать три, а я ничегошеньки не понимаю в этой жизни… И чувствую себя не менее одинокой… И порой кажется, что это уже навсегда… Почему?.. Мне ничего не хочется, мне ничего не надо, мне все постыло… Жутко постыло… Знаешь, ты извини, я выпила много лишнего, но…
Так хочется, чтобы было красиво, волшебно, чтобы… Я не могу этого объяснить, я это просто чувствую… Иногда — удается, чаще — нет… Наверное, я порядком выпила и болтаю много лишнего, но разве красота — это лишнее?..
— Все беды, милая барышня, внутри нас. Как и все счастье, на которое мы способны.
— Да знаю я это… Если кто взглянет на мою жизнь со стороны, скажет — девка с жиру бесится… Не припекало… А только — я не хочу жить никак, будто красивая птичка в красивом вольере среди декоративных кустарников… Ты бывал в московских новомодных забегаловках?
— Думаю, да.
— Ну тогда ты понимаешь… Эти разъетые «хозяева жизни», эти девчонки, похожие на нарядных кукол, со страхом ожидающие «капризного ребенка», который и будет с ними играть… Хорошо, если попадется тихий, и будет просто раздевать, и поместит в красивую комнатку, и будет демонстрировать друзьям, как украшение коллекции, или даже — сочтет талисманом и станет таскать по миру… А если тот «дитятя» будет капризный или жестокий… Ведь многим так хочется узнать, что у их игрушки внутри. И почему она говорит именно эти слова, а не другие?.. А это можно узнать, только поломав ее… И — ломают… И — идут себе дальше, этакими «викторианцами» по жизни, торопятся успеть… На Пир Победителей, куда не бывает приглашений, где каждый должен занять свое место сам… А когда они уже прорвутся за этот вожделенный праздничный стол, то остается от них только оболочка, полная разочарования и нечистоты, но эти богатые манекены давно не способны понять, что уже перестали быть живыми… Они автоматически двигают челюстями, перемалывая цыплят, бифштексы, эскалопы, в модных закрытых кабаках, в модном обрамлении из «вечнозеленых кустов», так похожих на погребальные венки, и их пустые, как латунные пуговицы, глаза тупо отражаются в зеркальных стеклах… А на подмостках кривляется, изгибаясь, очередная девчонка, и манекены ловят кайф уже оттого, что она — живая… Пока — живая… Пока…
Лена замолчала так же внезапно, как и начала говорить. Прикурила новую сигарету от бычка, затянулась, выдохнула:
— Странно… Все — странно… И дорога эта, и ты, и перстень на пальце, и Михеич, и снег, и море, и все… Извини, Дор, я выпила слишком много сегодня…
Как и вчера… Порой мне кажется, я спиваюсь… И все равно — это лучше, чем колоться… У меня одна знакомая ширяется, предлагала мне попробовать…
Знаешь, что меня спасает?.. Обыкновенная брезгливость… И еще — я врачей боюсь… С детства. И уколов. Знаешь, когда-то, я еще в школе училась, классе в первом или во втором, пришли из больницы нам прививки от чего-то делать. Под лопатку. И то ли я костлявая была, то ли тетка, что колола — больно злая, только как она прикоснется ко мне, кожу спиртом смазывать — у меня аж мурашки, и всю спину сводит от страха… Стала колоть — больно ужасно, мышцы деревенеют, я вырываюсь… Игла поломалась… Тетка та — ругалась жутко, была б ее воля — избила бы точно… Потом меня аж втроем держали, пока ту прививку вкололи… Я тебе не надоела еще?
— Нет.
— Вот… И это тоже… Постоянно боюсь быть навязчивой и оттого, наверное, и становлюсь такой…
Останавливаюсь на взгорке перед развилкой.
— В какие степи рулить?
— Вон там, внизу, видишь огоньки? Это ворота. В них проезжай, потом — домики будут, мой — крайний, у самого моря.
Автомобиль покатился под горку совершенно бесшумно. Сворачиваю. Еще сворачиваю. Останавливаюсь у просторного домика типа бунгало:
— Здесь?
— Ага. Зайдешь?
— Если пригласишь.
— Приглашаю.
* * *
Альбер ждал. После получения предварительного сообщения из Приморска ожидание стало невыносимым. Немыслимым. Альбер пил коньяк рюмку за рюмкой, желая одного — уснуть, но нервное напряжение не оставляло. Он вдруг понял почему. Это было напряжение даже не нескольких последних месяцев, а многих последних лет. Тех самых, нареченных предателями «судьбоносными». В восемьдесят пятом ему исполнилось сорок два, и было совсем не просто «вкатить» в «перестройку» и «ускорение». Нужен был стресс, и этот стресс произошел. Когда Вадим Вакатин, этот «пятимесячный выкидыш», как его окрестили в «конторе», стал сдавать американцам все и вся… И если раньше Альбер еще искал, в действиях высшего руководства какой-то ведомый только им смысл и полагал, что и тактические, и стратегические уступки диктуются какой-то неизвестной ему по положению целесообразностью, будущей стратегической выгодой, то после…
Советский Союз и «демократическая» Россия последовательно сдавали те, оплаченные громадной кровью наших людей, интересы России: ее вытесняли отовсюду, из Азии, из Европы… Можно корить Сталина за что угодно, но интересы государства он отстаивал жестко, пусть по простой причине: Сталин ассоциировал себя со страной и страну с собой! Психиатры впоследствии долго разбирались в параноидальном «отцовско-абсолютистском» комплексе почившего вождя, но вышло именно так, как он предрекал после Ялты: будем надеяться, что мы сумели закрепить мир хотя бы на пятьдесят лет… Пятьдесят лет прошло… Всюду война…
Он, Альбер, выбрал Замок… Или Замок выбрал его?.. Все просчитав, все проанализировав, все взвесив… Альберу вдруг стало смешно… Ведь в таком случае не только он, Альбер, но и сам Магистр — просто пешки в чужой игре…
Самые что ни на есть жертвенные фигуры… И только одна пешка, береженая, пробьется в ферзи… Кто она?.. Быть ферзем при короле, способном только царствовать, но не править…
Альбер понял, что нервничает. К черту аналогии и ассоциации: и политика, и агентурная работа — вовсе не шахматы, а карты в руках профессиональных «кидал» и «катал», «ловкость рук и никакого мошенства…». Он устал ждать. Он желал действия.
Компьютер работал строго на прием. Система защиты информации была многоуровневой, стратегической; информация «выстреливалась» одной подачей за доли секунды с компьютера-респондента и появлялась на мониторе его машины; засечь сигнал было возможно, но вот расшифровать… Альбер ждал… Экран равномерно светился темно-зеленым… Цвет непреклонной, решительной воли…
Ждать.
Короткий писк прозвучал для Альбера сигналом освобождения. Компьютер принял информацию и начал расшифровку. На это уйдет всего секунда, дальше Альбер должен набрать код вызова информации, иначе она будет уничтожена с полной автоматической зачисткой канала связи: восьмикилограммовый ящик, напичканный электроникой, был одной из последних разработок, и пока аналогов в мире ему не было… Обычная американская шифровальная система имеет около семидесяти в шестнадцатой степени ключей. Обычная русская — десять в восьмидесятой степени. Соединенный с «ноутбуком», он был самой совершенной системой тайной связи… Пока… Все в этом мире — пока, кроме смерти… Или — жизни вечной?.. Вот в это Альбер не верил. Совсем.
Альбер набрал код, на экране проступило изображение. Худощавое лицо, короткая борода, разрез глаз… Похож… Но не он! Стоп… Не торопиться.
Мужчина вызвал на компьютер фото Дорохова пятимесячной давности… Похож, как дальний родственник… Скажем, троюродный брат… Попробуем сведение… Глаза: идентификация… Губы… Снимали ночью, рисунок губ при укрупнении смывается…
Что еще… Ага… Второй лист: отпечатки пальцев. Всего четыре варианта. Два — полное совпадение… Значит — Дорохов? Рано радоваться… Думать!
Первое. Не был ли человек на яхте, которого «потрошил» Доктор, изначальной, запрограммированной подставой? Скажем, объекту какое-то время назад — с его ведома или под предлогом медобследования, в состоянии наркотического опьянения, произвели «закладку» определенных образов, ощущений, которая им самим воспринималась впоследствии как бывшая и оставшаяся в памяти реальность. Доктор «вскрыл» именно эту, заложенную реальность и изначально направил людей Магистра, его самого, по ложному следу. Работал профессионал и учел способ мышления профессионалов соответствующего уровня… Ха… Гениальные французы отработали эту идею в замечательной комедии с Пьером Ришаром; высокий блондин в желтом ботинке стал наживкой, на которой сгорел травленый волк Сюрте, желавший занять место шефа.
При выборе объекта противник учел и многовариантность его собственных воспоминаний и ощущений, на которые легла «закладка». Красиво? Вполне. Тем более для Альбера самым реальным в поведении объекта были проявленные им боевые качества: физические навыки, в отличие от представлений, иллюзий и прочих психологических прибамбасов, сохраняются на всю жизнь даже при отсутствии повторений… Профессионализм Дорохова в применении приемов специального назначения практически «на автомате», как и умение владеть оружием — такие навыки приобретаются длительной практической подготовкой, причем не в условиях, «приближенных к боевым», а только в самом бою! Любой, кто бывал в бою, знает эту «маленькую, но существенную» разницу!
Второе. Дорохов — действительно банкир, владеющий информацией о передвижении названной суммы или даже участвовавший в ее передвижении. Тогда…
Какого черта тогда он занимался подводной охотой на пляжах Кипра, а не сидел тихо и скрытно где-нибудь в особнячке и не двигал эти самые суммы? Время не пришло? Или он был, что называется, «запасной выход»?.. Тогда — почему Доктор не сумел выудить понятные ему сведения из многоумной головы финансиста?.. Нет, ни на один этот вопрос ответов нет, а из догадок дело не пошьешь. Так любил говаривать Игорь Давыдович Губельман, работавший еще при Ягоде, севший при Ежове и отбарабанивший астрономический срок при Лаврентии, и снова работавший, но уже в кадрах золотого прииска на Камчатке аж до середины восьмидесятых…
Помнится, генералы бросили его, Альбера, в места отдаленные поискать криминала на неких деятелей искусства, чьи детки желали или романтики, или хер знает чего, а развлекались мытьем золотишка в старательских артелях… Тогда Игорь Давыдович раздумчиво так и грустно посмотрел на Альбера и посоветовал по-отечески:
— Не нужно здесь копать, дело хлопотное, да и кровавым стать может…
Золотишко бичи да романтики роют, а вот сбывают его людишки оч-ч-чень практические… Ты здесь, дорога душа, если что и найдешь, так только холмик…
На собственную могилку… В бумагах копать надо, в них… Бумажка, ею и загородиться завсегда можно, и пришибить кого… Вы там покопайте, на Москве…
Оно — надежнее, да и чинами прибыльнее… А здесь — не надо… Червонное золото здесь, а оно к крови совсем близко… И не разделить…
Спросил тогда Альбер, не удержался — чего ж он, Губельман, двадцатку отбарабанил по лагерям, а не при «железных наркомах», раз такой умный…
Старичок ответил спокойно:
— Лучше быть живым нарядчиком, чем мертвым наркомом. Да, наговорил я на себя, но — самую меру наговорил, как раз на «червончик»… А как головы лететь стали, я уже при деле был, нарядчиком; да наряды писать — не лес валить… А как срок стал к концу подходить, так я себе пяток годков по бытовухе надбавил: и статья легкая, и лагерь знакомый… А чего мне?.. Еда была — грех жаловаться, водочку вольнонаемные подносили, да и бабенки случались куда чаще, чем на воле… Да и была ли воля та где и когда? Любой человечек, будь он служивый или зека, он подневольный и есть… Будь он хоть Ленин, хоть Сталин, хоть Брежнев нонешний… Смекай…
— Ты бы помалкивал про Брежнева…
— Странный ты человечек, лейтенант… На мне — ни чина не заработать, ни гонора не проявить… Велика заслуга — старого еврея под антисоветскую агитацию подвести? Смекай, говорю… Коли хочешь чинами разжиться — по Москве копай… А лучше всего — признание получай, суды и раньше «чистосердечное» жаловали, и сейчас, думаю, любят… Ну что, молодой, угостишься водочкой? Ну и славно…
Копай бумажки те, копай… Великая сила в них.
— Умный ты, я погляжу…
— А еврею без ума — как проживешь? Никак.
Альбер закурил. Молча, не отрывая от губ, высмолил сигарету до фильтра…
Да! Прав старик Губельман! «Признание получай!»
К бесам всех этих яйцеголовых Докторов и прочих задротов! Альбер был человеком действия и знал только одно: чутье на людей его не подводило никогда!
Нужно просто посадить этого Дорохова напротив, и Альбер сам решит, кто перед ним: шестерка, пятый закладной Туз или Джокер! Тогда, только тогда можно будет банковать… Самому.
Мужчина сел за компьютер:
«Альбер — Гроту: Произвести захват объекта — немедленно, стремительно, скрытно. Провести операцию прикрытия по схеме „криминал“. Объект доставить на Базу. КК».
Теперь… Теперь нужно только придумать работенку для Магистра и его «Дельты»… Ну да это — с утра.
Альбер нажал «ввод».
Система «выстрелила» зашифрованный, сжатый до микросекунды сигнал в ясное ночное небо.