Всю операцию затеяли люди серьезные и опытные. Вгорячах от спецназа не побегут: единственное, что достается панически улепетывающему простаку в такой ситуации, – это пуля. Понятно, отбояриться от имевшей место быть стрельбы на первых порах можно достаточно мотивированно: дескать, здешние бандюки чего-то тут делить стали, вот и вмешались, по обстоятельствам. К тому же у ребят имеется фараонов папирус. Вот только… Сам Борис уже и воду в аквариуме поменял, и рыбок. Это не значит, что прежних вуалехвостов сожрали кошки, но одно дело – жить под царским оком в ограниченном стеклом водоеме и кормиться с руки, и совсем другое – в илистом пруду карасем.

К тому же произошла попытка нарушения Системы Большого кольца противоракетной обороны. Притом, что за два дня до этого была объявлена в связи с иракским кризисом повышенная боеготовность. А это значит, что после первого наезда всех пришлых, причастных и случайно оказавшихся, начнут просеивать через три меленьких ситечка, предварительно прокрутив в мясорубке и измельчив в кофемолке! А при такой проверке все сомнения – не в пользу потерпевшего! Что из этого следует? Непосредственный командир, Ильич, и тот, кто стоит над ним, постараются уйти с достоинством и несуетливо в краткий промежуток между первым горячечным накатом спецназа (от которого их защитит казенная бумага) и приездом серьезных и неспешных дознавателей, отличающихся хваткой бультерьера и дотошностью бухгалтеров-аудиторов тех еще времен. В том, что пути отхода они продумали, я не сомневаюсь. Это только редкие птицы стремятся в полет по наитию, потому и не долетают до середины Днепра. Люди серьезные продумывают варианты загодя.

Хм, вот потому жизнь и крутит меня постоянно, как челнок в океанском водовороте: если я что и продумываю, так исключительно стратегические варианты развития событий в стране и в мире. Где я и где – мир? Нестыковочка получается! Да и на самом деле я белый и пушистый, как тиранозавр в мехах! Эх, расплююсь с этой бодягой и начну новую жизнь. Ближе к красоте и большому искусству. Например, устроюсь гримером. На киностудию «Союзмультфильм». Чего? Те же куклы, что и везде.

Мысли эти пронеслись мельком, пока я бежал к седьмому цеху. Бойцы-«марсиане» пренебрегли джипом, оставив иноземца мерзнуть с распахнутыми дверцами, ну а те, что прикатили на нем намедни по мою душу, сами уже успели остыть. Не мудрено, на холоде-то. Я надел сдернутую с кого-то камуфляжную куртку; под ней – сбруя с двумя «макарами» и легкий бронежилет под джемпером. Я спешил. Ибо отчетливо слышал нарастающий гул вертолетов. Джип, даром что японец, не застыл: движок завелся сразу, я хлопнул дверцей и рванул к административному корпусу, грея ладонью ребристую рукоять «глока» с трубой глушителя на морде. Подкатил с торца, к маленькой дверце столовой, двумя выстрелами из тишака раскурочил замок и проскочил внутрь. Вовремя: два вертолета сразу зависли сверху, включили систему освещения, и темная и мрачная допрежь территория стала похожа на лунную поверхность; свет был нестерпимо яркий, контрастный – тут не то что иголки подбирать, тут снежинки можно увидеть все наперечет и каждую в отдельности! Из вертолетных динамиков разнеслось гулко и раскатисто: «Приказываю всем оставаться на местах, прекратить движение, бросить оружие! Приказываю всем…» Послышалось несколько хлопков, вспышки были вообще едва заметны, и в холодном воздухе ясно почудился едва ощутимый привкус горького миндаля. Кто не успел, тот опоздал.

Я проскочил по темному коридору, миновал кухню, смахнув на ходу поднос с какими-то мисками-склянками, и под аккомпанемент вселенского грохота приблизился к двери, ведущей, надо полагать, в холл, а оттуда – к лифтам и на лестницу. Поскользнулся на чем-то липком и сладком и с маху въехал в стену, не добежав едва-едва. Хотел вскочить, и тут дверь задергалась, разлетаясь в щепу под плотным автоматным огнем. Пули в темноте с визгом и воем рикошетили от металлических прилавков, звонко цокали в трубы, разметали в осколки стоявшие рядком стаканы и тарелки. На секунду стрельба стихла, я приподнял было голову и – прижался к стене вновь: ребята просто меняли рожки, и пальба возобновилась с каким-то оголтелым остервенением. Когда от филенчатой двери остались, кроме щепленых лохмотьев фанеры, лишь петли да замок, автоматы заткнулись, а через десять секунд тишины на пол в метре от меня гулко упала круглая лимонка и с противным позвякиваньем покатилась за батарею…

Я метнулся рыбкой, схватил смертельный снаряд и коротко, без замаха, кинул его обратно. Рывком бросил тело к стене, замер. Взрыв вышиб остатки фанеры, осколки лимонки с визгом влетали в стены… Я попробовал пошевелиться: ё-мое, цел! И похоже, невредим! Ну, екэлэмэнэ! Знать бы, кто была та Аннушка, что вместо масла пролила вчера жирный сироп, расцеловал бы в обе щеки и троекратно! Больше, увы, нельзя: как честный человек, обязан буду жениться.

Тридцать секунд. Сорок. Тишина даже не мертвая – глухая. Только кислый запах отработанной взрывчатки и удушливый – пороховой гари. Похоже, ребятки за дверью отстрелялись. И все же выскакивать по-киношному с пистолетом наперевес я не стал: труслив, да и сложением не дядько Шварц. Тишком да бочком подполз к двери, огляделся: чистый абзац! В смысле – два трупа, но в таком состоянии, что людям со слабыми нервами лучше не видеть никогда. А я как раз с такими. И если бы не многолетний привычный стресс, застрадал бы бессонницей на всю оставшуюся жизнь.

По холлу я пробежал тенью, контролируя стволом подобранного автомата длинный, пустой и темный коридор и блуждая взглядом по оформленным декоративной плиткой стенам. Угу, уже не контора, но еще не офис. Я знаю, что я ищу. Вот он, как и положено, в рамочке и под стеклом: план эвакуации при пожаре. Никакого пожара я устраивать не собираюсь, но знать расположение помещений мне просто необходимо. Хорошо хоть, что корпус не Растрелли проектировал и не доморощенный покровский конструктивист-авангардист; каждый последующий этаж – близнец предыдущего. Вот только кабинет начальника будет расположен в такой же по величине комнатухе, что и для тридцати дуркующих инженеров. Фотографической памятью я не отличаюсь, но домик уж очень типовой. Запомним.

Темный проем лестницы. Смотрю на него не то чтобы с опаской, а как-то нехорошо: бежать восемнадцать этажей, да еще каждый – в два пролета… А старость – не радость? А одышка? А творческая усталость, наконец? Да и на любом из этажей могут ожидать такие вот архаровцы: ничего святого, ерш их впополам! К тому же, как мудро замечал писатель Иван Сергеевич Тургенев, прошедший к тому же славный боевой путь в резидентуре русской разведки во Франции, если бросать камни в каждую лающую на тебя собаку, никогда не дойдешь до цели. А дойти и так-то сложно, а когда если тебя и ждут, то трупом – в особенности. Не дождетесь! Ибо – как нельзя объять необъятное, убить ветер и по-нять женщину, так и… Все, запутался.

Для передвижения снизу вверх я выбрал лифт. Их два, оба – большие, один – грузовой, другой – для пассажиров. Начальственные четыре, верно, с другой стороны. Но и лифтом нужно уметь пользоваться в таком неспокойном месте, каким стал завод «Точприбор» моими стараниями. Я зашел в грузовой, выломал затыльником подобранного «бизона» квадрат пластиковой крыши, подтянулся и забрался на нее. Извратившись и изогнувшись в четыре погибели, дотянулся навороченным на ствол фабричным глушителем до пимпочки, лифт дрогнул, задвинул автоматические двери и с противным скрежетом пополз на крайний этаж. Ага, народная примета: на восемнадцатые этажи лучше плохо ехать, чем хорошо шагать пешкодралом, оставляя после себя трупы и ежесекундно рискуя превратиться в такой же.

«Глок» я бросил, так сказать, махнул не глядя на оставшийся целым «бизон» (второй автомат после взрыва превратился в натуральный металлолом) и на гранату-лимонку: при кинжальном огне малютка «глок» – как рогатка против птицы-дельтоплана. Хотя, как говаривал покойный авторитет, в таких делах «наши не пляшут» да «крести-козыри». Но огневая мощь, она и в Африке мощь, не говоря уже о Латинской Америке! Карты на стол, господа! Даже если вы – товарищи!

А все же обидно: и почему я все время вверх и вверх, а и до царя далеко, и до солнца неблизко? Потому что не Икар. Стоп! Дурацкие мысли, каковые у каждого рождаются при малейшей передышке в бою, чтобы мозг окончательно не сбрендил от страха и перенапряжения, все же имеют смысл! Ну да, а как планировал выбираться командарм с замполитом из этой заварухи в случае непредвиденных обстоятельств? Ответ «никак» не подходит. Комиссары героически гибнут только в кино, да и то не все, не всегда и у скверных режиссеров. Для того чтобы спастись, у них есть хороший выход: наворотить заградительные штабеля. Из трупов верных гвардейцев и прочих солдат. Люда служилого, а потому безответного, особенно в неживом состоянии. Мораль: выбирай, кому служишь, пострел! И притом – береги честь смолоду!

Вперед и вверх! Ну да, уйти из охваченного облавой по варианту «А» заводика можно только небом. На махоньком геликоптере, который станет стелиться над крышами домов спящего города низехонько, невидимый ни одному радару! Гоняться за таким на маневренных «Ми-28» над крышами спящего Покровска и сыпать ракетами класса «воздух – воздух» никто не позволит. Уйдет, зараза! А дальше – дело техники: огородами, огородами и к Чапаеву. А пока – вперед и вверх! Туда и поднимаюсь.

Лифт застыл на крайнем этаже. Створки разошлись, а я замер напряженно с лимонкой в руке: тишина? Или?.. Ну да, у этих охранников нервы оказались покрепче: шагов их я не слышал, но приближение чувствовал. Медленное, сторожкое приближение, когда стволом ощу-пывается каждый дюралевый уголок лифтовой отделки, когда полновесные пули готовы с яростью вырваться из этого ствола и крошить все и вся – в месиво, в клочья, в ничто.

Стараясь производить как можно меньше шума, ползу вверх по тросу. Благо не смазывался он давнехонько. Вот она, ниша с кабелями: в нее и втискиваюсь кое-как. Ибо медлить нельзя. Сейчас бойцы замерли перед рывком, на пальцах показывая друг другу порядок и последовательность действий. Я даже знаю каких: кто-то младшенький ворвется в лифт и на всякий случай выпустит в ту самую крышу, на которой я полминуты назад обретался, автоматный рожок. При этой здравой мысли я вжался в нишу еще плотнее. Вообще-то положить их всех сейчас из «бизона» не так уж трудно. Но придут другие. И затеют «позиционную» войнушку. В такой – выигрыш за тем, у кого больше людей и техники. А у меня и автоматик один, и сам я – азм есмь. И швец, и жнец, и на дуде игрун!

Хоп! Пластиковый потолок затрещал под пулями бесшумного автоматного огня; пули с визгом зарикошетили от стен по тросу и кабелям. Какая-то излетная пребольно стукнула в бок; я вмиг покрылся вязким и липким потом: рикошетная пуля – самая коварная, вертится, как грешник на сковородке, а потому способна разворотить нутро до полного безобразия. Спас кевларовый броник. Еще одна пулька царапнула плечо, и тут я озлился: собрался плюнуть на сугубую конспирацию и шарахнуть очередью по перепуганному пацану там, в лифте. Собака, жмет и жмет на спуск как заведенный! Патроны, они денег стоят! Да и у меня нервы – не железные! Жить не только ему охота!

Одна из крыс, затаившаяся на краешке металлической балки, с визгом полетела вниз, сшибленная пулей. Очередь внезапно затихла, но послышалась отборная ругань.

– Ты чего, Сашок?

– Да крыса, бляха, прямо на голову!

Раздался нервный смех, наступила тишина, прерываемая гулом уже не таящихся шагов, наполненная удушьем отработанных пороховых газов. Еще двое бойцов со стволами наготове воткнулись в раскуроченную кабину лифта, задрав головы.

– Вроде чисто?

– Даже и не вроде. Я там все расхерачил!

– Зато зверя подстрелил.

– Ты его забери: мочалке какой на манто, а?

Снова гогот.

– Падла, прямо на рожу свалилась!

– Жрать надо было, а не цоколем щелкать! Крыс этих китайцы за милую душу хавают! Попробуй, а?

– Да пошел ты!

– Только прищурься сперва, чтобы хвост в глаза не лез!

Дружный гогот покрыл сомнительную шутку: ребята успокоились и теперь снимали напряжение.

– Слушай, Родимец, а чего все-таки этот лифтяра пустым прикандыбал?

– А ты у него спроси! Пошли! Нехрен больше! А остальные – заблокировать надо к едрене фене!

– Не, погоди, Родимец! Панкрат тебе напел, как уходить будем? Глянь вниз, что делается: через пяток минут сюда спецназ военной разведки подтянется. Команда какая будет? Лапы кверху?

– Заткнись! Что скажут, то и сделаем! Ты контракт подписывал? Условия хорошо помнишь?

– И – что? Погибать тут героически, в этой дыре? Армейцы нас замолотят и нашинкуют, бляха-муха!

Раздался хлопок. И – наступила тишина. Потом послышался голос Родимца, судя по всему, старшего группы:

– Выкиньте эту падаль в шахту. От него мертвого вони меньше, чем от живого.

Бойцы взялись выполнять приказание. Но потащили его, видимо, в другую лифтовую шахту. А я, благословясь, поплевал на руки и полез вверх по кабелю. К той самой стропиле, с которой сверглась незадачливая крыса. Ага, вот и решеточка: закрыта на металлическую задвижку с той стороны, но никакого замка нет. Даже не задвижка – «палец». Вытягиваю его, стараясь не звякнуть, тихонечко толкаю дверь и – слегка раскачавшись, цепляюсь рукой и ногой и втягиваюсь на грязный, пахнущий кры-синым пометом пол лифтовой подсобки. Встаю на ноги, закрываю опять решетку, чтобы не болталась. Дверь из нее ведет на технический этаж. Напрягаю слегка извилины, представляя план пожарной эвакуации. Картина битвы мне ясна. К бою!