Филин откинулся в кресле, забросил в рот-щель сигарету, с удовольствием затянулся:

– Вот такие дела, Ильич.

– Может быть, не стоит беспокоить губернатора?

– По-твоему, он что-то заподозрит?

– Купчеев – очень неглупый человек.

– Но ведь не Ленин, а? – оскалился в улыбке Филин. – Великий Вовик тем и хорош был, что пер как танк времен Первой мировой, поливая все окружающее пространство беглым пушечно-пулеметным огнем! На всякий случай. А уж соратники добивали уцелевших. И друг друга. – Филин наплескал себе очередную чашку крепчайшего кофе, пригубил. – Ты что, Ильич, серьезно полагаешь, что у Купчеева хватит наглости позвонить Самому или хотя бы Премьеру и – э-э-э… проконсультироваться?

– Всяко может статься. Самому – нет, а вот Дюжеву вполне.

– Зачем? Рвение проявить? Искать приключения на собственный ливер? Он хорошо сидит, здешний губернатор, и хочет сидеть еще лучше. Любой аппаратчик даже при самой большой спешке торопится очень не спеша. Потому как и овес может сгореть, и осел сдохнуть. – Филин посмотрел на свой компьютер: – Второй час полета.

– Вы опасаетесь…

– Да! Опасаюсь! Всего, чего угодно! В том числе и того, что какая-нибудь бесхозная ракета «земля – воздух» шарахнет откуда-нибудь со дна студеного окияна и разнесет эту таратайку впополам!

– Вам не стоит пить столько кофе.

– Не боись, Ильич, тот, кого ищет пуля, от инфаркта не помрет.

Филин помрачнел вдруг, встал, подошел к окну, чуть отодвинул жалюзи, долго смотрел на ночной город. Перешел на другую сторону и застыл, еще более сумрачно глядя на пустую и темную территорию завода. Черноту ночи прорезывали лишь длинные лучи фар джипов.

– Твои развлекаются, – кивнул он Панкратову.

Тишину кабинета, нарушаемую лишь мерным гудением компьютеров, снова нарушил телефонный звонок.

– Внутренний? – спросил Филин.

– Да. Полковник Васильев.

Васильев командовал отдельной службой безопасности «Цеха-К». Филин взял трубку:

– Слушаю, Евгений Петрович.

– Что там у вас происходит? Наша система зафиксировала вспышки выстрелов. Джипы по территории завода мечутся непонятные.

– Бардак, как везде, – миролюбиво сказал Филин.

– У нас бардака нет, – сухо поправил Васильев. – Вы контролируете ситуацию?

– Да. Бандиты разбираются. Вы ведь в курсе, что в седьмом цехе склад левого бензина. И две канистры.

– Это не моя епархия.

– Удобная позиция.

– Извините, Геннадий Валентинович…

– Бога ради, полковник, я не желал вас задеть. У каждого своя служба.

– Вы справитесь с ситуацией? Я могу выслать группу нашего спецназа.

– Благодарю. Все под контролем. А у вас отличные системы обнаружения.

– Такие вам и не снились, – произнес Васильев с легким оттенком самодовольства.

– Жизнь не сон! – оскалился в улыбке Филин.

– По-моему, вы там выпиваете, ребята…

– Завтра, полковник. Все завтра. И выпивка тоже. Сегодня – только работа.

– Это так. Разгоните эту шантрапу, полковник Филин. Если бы вы знали, как мне надоел бардак за стенами объекта!

– Бардак за стенами объекта мы ликвидируем. Вместе с окружающими. – Филин снова обнажил зубы в оскале. – Конец связи.

– Конец связи.

Филин снова встал из-за стола, приоткрыл жалюзи, глянул на окутанную тьмой территорию завода. Где-то вдалеке все так же, люминесцентно-белым, светился объект полковника Васильева. Филин скривил гримаску, означавшую улыбку:

– И эту мертвечину он называет порядком! Нет, Ильич! Нас ждут банановые острова и абрикосовые красотки! Много солнца, моря, нагих гибких тел, пальмы… Ты понял, Ильич? И всего-то нужно – пережить эту ночь. И только.

Зуммер компьютера пискнул призывно.

– Что там еще?

– Мой человек в УВД. Они составили словесный портрет угонщика «фольксвагена».

– Какого «фольксвагена», Панкратов?

– Та самая машина, что была угнана из центра города после акции с Козырем. При этом был убит наш ликвидатор. Потом ее преследовали мои Голик и Сафронов. – Панкратов усмехнулся невесело: – Те, что пропали. Словесный портрет составлен по показаниям владельца машины и еще нескольких человек.

– Меньше слов, Ильич! Где картинка?

– Вы же знаете, Геннадий Валентинович, нашу систему защиты. Любая привходящая информация проходит многократную проверку и дешифровку.

– Да знаю я, АНБ нам не грозит, – хихикнул Филин.

Панкратов покосился на босса, но тут же притушил нескромный взгляд. Вообще-то он впервые видел Филина таким, дурашливым и сверхсобранным одновременно. Наверное, это кампари: смесь крепчайшего кофе и коньяка, которую Филин пьет литрами уже третьи сутки. Или он просто боится уснуть?

Разумная машина снова пискнула, на экране, как сквозь матовое стекло, стало проступать изображение…

Панкратов почувствовал, как лоб обильно оросила холодная испарина. «Дронов», – одними губами прошептал он. Он только хотел произнести фамилию вслух, но услышал, как Филин выдохнул хрипло:

– Человек Дождя. Играющий Джокер.

– Что? – переспросил Панкратов, поворачивая голову к Филину. Глаза у того, казалось, запали так глубоко, словно их не стало вовсе. Втянувшиеся щеки, заострившийся нос – все это сделало Филина похожим на… – Вам плохо?

– «Черный человек на кровать мне садится, черный человек спать не дает мне всю ночь», – тихо, будто в бреду, прошептал Филин. – Стоит мне только закрыть глаза, как перед взором – пламя… Но огонь не согревающий, нет… Такое пламя готово сожрать.

.

Панкратов вынул из бара-холодильника бутылку ледяной минералки, плеснул в хрустальный стакан, подал Филину:

– Выпейте.

Тот отхлебнул глоток, произнес:

– Он должен быть убит.

– Да, босс.

– Сколько у тебя людей?

– На заводе – тридцать четыре. Еще двадцать – в аэропорту и по дороге.

– Всех сюда. Всех!

– Есть.

– Ты расставил «сеточку»? Мы можем его обнаружить немедленно?

– Расставил. Только без пользы: господин Васильев предпринял усиление мер безопасности объекта. У него базовый генератор новейшей модификации, наши погремушки против его – пустышки.

– Почему ты не сказал этого раньше? В таком случае он может контролировать нашу связь. Переговоры, компьютер.

– Нет. Система просигнализировала бы о контроле. Да и побоится: в ФАПСИ сменилось начальство, а свои погоны на плечах дороже чужого кресла. Против нашего папируса он попер бы только по письменному приказу. А отдать такой приказ, не рискуя потерять погоны, папаху и кресло, никто не решится.

– Складно излагаешь. Почему Васильев опустил «завесу»?

– Не в связи с нашими играми: бомбардировка Ирака. Предписание. А предписание Васильев не нарушит.

– Школа Лаврентия.

– Она самая. Васильев начинал в Ленинградском училище МГБ. В пятидесятом году.

– Значит, только визуальный контроль.

– Да.

– Мы можем осветить территорию?

– Нет необходимости. Проще заблокировать ее с помощью снайперов.

– Делай.

– Есть. Вот только одно… – Панкратов замялся. – Если Дронов забьется в какую-нибудь дыру, в щель, никаких гарантий, что мы разыщем его до прилета гостей. Территория велика.

– Собаки. Пусти собак.

Панкратов пожал плечами:

– Он опытный человек.

– Кого он, по-твоему, представляет?

– Конкурентов. Или – они продолжают играть его втемную.

– Цель? Сорвать сделку?

– Да.

– Значит, это он запустил «дурочку» среди журналистов и политфункционеров. Умно.

– Привлечь внимание к заводу… – Лоб Панкратова усыпали бисеринки пота. – Он готовит акцию!

– Какую?

– Любую громкую!

– Сам? Один?

– Если бы он работал от любой из контор, все не было бы так топорно. И у ФСБ, и у ФАПСИ, и у ГРУ – масса возможностей напакостить нам массированно и заранее. Всем, включая нашего олигарха.

– Согласен. Значит, дурак-одиночка. Джокер. Человек Дождя. – Филин застыл, размышляя. – Акцию, говоришь? Взрыв? Поджог?

– Скорее всего.

– У него могут быть плаксид, тетрил, что-то в этом роде?

– Если бегает один – вряд ли.

– А если не один?..

Панкратов молчал, напряженно глядя в ведомую ему точку на столе.

– Зачем ему это надо? – медленно выговорил Филин.

Панкратов пожал плечами:

– Неизвестно. Хотя… Возможно… Возможно, он решил, что решение о ликвидации Крузенштерна принимали мы. Вы и я.

– Дронов нас знать не может!

– Ему погли помочь «информацией».

– Та-а-ак.

– В таком случае его цель – срыв сделки. Скорее всего Крузенштерна убрали именно потому, что он хотел ей помешать. Кто-то готовил ее не менее тщательно, чем вы.

– Кто? СИНТА-банк? Сам «Континенталь»? Шекало?

– Выяснить это достоверно не удалось.

– Хм… Билли Кейтс вполне разумный человек, чтобы не складывать все яйца в одну корзину. Но в данном случае – яичко одно. И не простое, а золотое! Разобьешь, другого не будет! Ряба – не птицефабрика, производит исключительно штучный товар! Даже если это действительно конкуренты, они не могут не понимать: любая громкая акция похоронит саму возможность сделки! Или – не похоронит? Отложит во времени? Ладно, Ильич, к дьяволу рассуждения, напряги чутье! Что выходит?

– Одиночка.

– Да. Служебный пес империи. – Филин оскалился. – Он продолжает функционировать один в заданном режиме, даже когда империя исчезла!

– «Исчезла»?

– Не играйся словами! Мы же не можем поменяться с ним местами! Для нас – и для тебя, и для меня – есть теперь только один способ выжить! Ты понимаешь это?

– Однозначно.

– Вот и славно. Было бы скверно, если бы ты страдал скрытым комплексом самоубийцы.

– У Дронова его тоже нет. Он пришел убить нас.

Филин сцепил зубы. Произнес:

– Снайперов. Автоматчиков. Всех. Убей его!

– Есть.

– Сделать это нужно быстро и тихо. Пусть валят любых подозрительных. От орлов Серебрякова как-нибудь отбояримся.

– Я понял.

Панкратов опустился в кресло, надел наушники, настроил аппаратуру, приготовившись отдавать команды.

– Такие дела, Ильич, – продолжил Филин, подавив тяжелый вздох. – Предчувствия меня редко подводили. Вернее, не подводили никогда. – Он помолчал, снова разлепил губы, произнес: – В этой ночи останется кто-то один… Навсегда. Или – Человек Дождя, или я. Третьего не дано.