Завод «Точприбор» маячил за символическим бетонным забором огромной мглистой громадой. На улицу выходила глухая, с закопченными стеклами стена одного из цехов; рядом высилось сравнительно новое здание заводоуправления. Восемнадцатиэтажный корпус стоял несокрушимым айсбергом. Когда-то он вмещал в себя сотни, тысячи итээров, мелких управленцев, несметное количество бухгалтеров и счетоводов, профсоюзных теток и комсомольских долгорожих мальчиков, секретчиков первого отдела и неподкупно-занудных кадровиков, зеленых лицами работников многотиражки «Приборостроитель» и партгрупоргов, щеголявших в обшарпанных костюмчиках завзятых второгодников и галстуках-самовязах, вещателей заводского радио и социологов с конфликтологами, профилактологов местного санатория и наркологов центра борьбы за трезвость, массовиков-затейников, заводских летописцев, ваятелей светлых образов Ильичей и художников-оформил, «богомазов», заполонивших заводскую территорию и сопредельные улицы-закоулки ветхозаветными ликами Маркса – Энгельса – Ленина и графиками досрочных перевыполнений… Как при всей этой своре завод умудрялся еще и выпускать изделия под длинными и малопонятными цифровыми аббревиатурами и пугать вероятного противника исключительной точностью приборов наведения страшных баллистических ракет – сие вопрос, покрытый мраком непроницаемой тайны не только для их разведки, но и для нашей.

Припарковываюсь сбоку, рядом со служебной стоянкой, полной импозантных представительских машин, явно не ворованных с немецких автобанов, а доставленных прямиком с заводских линий «Фольксвагена», «Даймлер-Бенца» и «Ситроена». Как и следовало ожидать, капитаны, мичманы и прочие старшины производства не потерялись в рыночном море, и схема проста как яйцо: заказы, которые выполняют работяги, покупает у них не сам заказчик, а ЗАО «Точприбор», составленное из тех самых офицеров завода, за символические деньги. Само же ЗАО оплату получает сполна: акционерам есть на чем ездить и что попить-покушать. Вот только одно плохо: содержали бы уж своих работяг хотя бы как рабочую скотину, а не как пыль лагерную! Ладно, все это лирика. Мир подлунный мне не переделать, да я и не собираюсь. Меня интересует совсем другое.

Где-то там, на огромной территории, затаился сверхсекретный цех, завод в заводе, изготовивший нечто, ради чего кладут трупы не просто пачками – штабелями. Невзирая на лица и ранги.

Допустим, профессор Буркун не ошибся и не преувеличил: в неведомом цеху действительно изобрели абсолютно, принципиально новую систему кибернетической памяти. Превосходящей имеющиеся аналоги не просто в разы, в десятки раз со степенями! Что это означает? Что будет, если этим завладеет вероятный противник, уже полтора десятилетия изображающий из себя сердечного друга и делающий все возможное, чтобы укатать нас и превратить в послушную и подвластную территорию?

Будет катастрофа. Полная. Все шифры ФАПСИ – псу под хвост, все системы наведения еще оставшихся ракет – на свалку, можно вместе с самими ракетами, ибо без работающих кибернетических начинок, пунктов слежения и управления, они – просто груда металлолома с крылышками. И заткнуть ими нечего.

Итак, некий Кузнецов, то ли администратор, то ли изобретатель, числившийся главным инженером упомянутого цеха, упорхнул в Москву, где ходил по инстанциям. То есть утечка по изобретению прошла достаточная. И кто-то решил его купить. По-тихому. Вместе с заводом: как выражался кот Матроскин, чтобы не нарушать отчетности. Покупателем может выступить только наш вероятный противник, ибо только Штаты обладают достаточной мощью раскрутить изобретение в продукт и товар. Но продавец, кем бы он ни был, в Госдеп с образчиком товара не попрется: спецслужбы не дремлют, да и пулю за измену родине можно схлопотать легко. Минуя и суд, и присяжных, и стряпчих поверенных. Следовательно, посредником может выступить американская частная корпорация или лицо, занимающееся смежной темой. Например, Билли Кейтс, мультимил-лиардер и глава компьютерной империи. Он вполне способен не только оплатить покупку, но и с легкостью покрыть миллионные издержки по многоступенчатой операции прикрытия. Каковая и была проведена в Покровске в конце лета и ранней осенью: мертвяков наваляли воз и маленькую тележку, но, как правильно заметил Козырь, без видимой выгоды для кого-то.

Тепло.

Сделка уже подготовлена. Заинтересованные стороны нервничают. Стоило Козырю только поинтересоваться, каким таким делом решила заняться временная творческая группа, прибывшая со своим оборудованием, умением и навыками, как закопали не только троих любопытных, но и самого Козыря продырявили, словно сушеную воблу. А что компетентные органы? Сидят и носа не кажут. Почему? Никогда эти ребята особым комплексом неполноценности не страдали, и вот на тебе: на вверенной им территории чужаки вытворяют скандальные непотребства с настиланием трупов, а они – затаились и молчат в тряпочку. Объяснение? Только одно: служивые сидят в своих начальственных креслах согласно приказу, а значит, согласно другому приказу могут вылететь из них, как булыжники из катапульты. Вывод: у приезжих есть соответствующая бумага. Авторитетная. Такая, что местные ребятишки, будь то РУБОП, УВД или УФСБ, близко не подойдут! Не просто авторитетная, а, как выражался профессор Преображенский, конкретная бумага, окончательная бумага. Броня!

Горячо.

А где у нас изготавливают бронированную бумагу? Только в одном месте: в Администрации Самого. Вполне возможно, подмахнул ее по представлению кого-нибудь из кремлевской молодежи сам Дедушка – в промежутке между водными процедурами и отходом ко сну. Дескать, хочет славный американский мальчонка-предприниматель вложиться в российскую реальную экономику зелеными денюжками, после чего зацветет завод и запахнет, и тропка ихнему капиталу в нашу производственную сферу будет протоптана, и заживет народ как в сказке… Вот только мешают этому злыдни криминальные, да бароны-губернаторы каверзы строят, ножики точат, царской власти противятся! Вот здесь вот распишитесь, ваше велико… Опаньки!

Очень горячо!

Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить? Молчит проклятая, как рыба об лед. Ну и слава Богу: никогда не верил в глупые приметы, а «кукушка» на профессиональном жаргоне – это снайпер.

Ну наконец-то! Зря, что ли, я маячу здесь четверть часа? Из дверей заводоуправления неторопливо вышел вертухай в камуфляже и направился к моей машине. Но, как гласит народная мудрость, не той пули бойся, что свистит, а той, что молча летит. На вялой пристани у заводоуправы я стою исключительно живцом: раз такие гнилые расклады кругом, должен и на меня, сирого и убогого, упакованного в средний братанский прикид индивида, кто-то отреагировать?

Но пикироваться с камуфляжным фуфлыжником не хочу. Поворачиваю ключ и медленно, но с достоинством покидаю стоянку. Вот они, мои любопытствующие провожатые: выдвинулись из ряда на умеренно замызганном «шевроле» не самой первой свежести, но вполне съедобном, и припустили следом. Поиграем в догонялки.

На загородный автобан я выехал с лихостью. Хвост мой не торопился, но и не отставал. Я глянул на циферблат часов: ага, со времен разборки в центре тишайшего Покровска прошло чуть больше часа; боссы, что контролируют и обеспечивают охрану и секретность предстоящей сделки, уже проинформированы о том, что с ликвидацией Козыря все прошло не совсем гладко – был легкий шухер. А мне в этой связи любопытно лишь одно: если пришлые контактируют с мест-ными служивыми на уровне «равняйсь, смирно!», то никакого «Бредня», «Невода», «Гарпуна» и тому подобных планов перехвата злоумышленников объявлено не будет: секретность любит тишину. Стоп. Что-то перекрутил: почему тишину? Пусть силовики кидаются в погоню за бандюками и чехвостят злачные кабаки: серьезные люди на подписание договора купли-продажи приедут под хорошей опекой, никакой братан к ним близко на километр не приблизится.

М-да… Гадала гадалка, хотела выгадать, да все и прогадала. Чтобы не уподобляться этой тупой тете, я и нацепил себе хвост. Мне нужен «язык». Ибо, как учил Сун Цзе, великий и ужасный, «если рассудительный военачальник одерживает победу над противниками всякий раз, когда они переходят к действиям, это достигается благодаря предварительной информации. Так называемая предварительная информация… может быть получена только от человека, который знаком с ситуацией противника».

Я увеличил скорость до ста двадцати. Заемная таратайка работала на совесть и на скользком участке разогналась, как живая. «Шевроле» преследователей доказал, что тоже машина. Пора и бодаться.

Умом я понимал, что совершаю безрассудство, но инстинкт игрока оказался сильнее. Я вдавил педаль тормоза, тут же отпустил и дернул рулем. Моя машинка развернулась на сто восемьдесят градусов, шипованная резина жалобно запела заунывную песню старого монгольского нойона, и машина резво, как пришпоренный дикий коник, рванулась навстречу преследователям. Водила за рулем «шевроле» был менее опытен: видя несущийся навстречу со страшной скоростью радиатор чужака, он заюлил, зарыскал по дороге… А хоть бы он был и шофером Брежнева! Максимум, что он мог успеть сделать на такой скорости, это либо подставить мне борт, либо честно лететь со свистом в кювет на крыльях снежной поземки. Нет, был третий путь: добросовестно выдержать лобовую атаку и героически погибнуть. Но даже такому кретину, как я, было противно думать, во что превратятся наши молодые и жаждущие любви тела после такого столкновения!

Я уже видел на руле побелевшие от напряжения костяшки пальцев водителя приближающегося автомобиля, но не свернул: замкнуло. Видно, кто-то из предков был гусаром и предпочитал русскую рулетку всем другим развлечениям. Ген затесался накрепко: не могу же я подвести предка?! Честь превыше.

Жизнь победила. Мой противник дернул рулем, «шевроле» вылетел с шоссе и ткнулся рылом в неглубокий наст. Я повторил не такой уж простой трюк с разворотом, но уже на меньшей скорости, и, держа оружие наготове, подъехал к месту аварии. Бампер у «шевроле» массивный, и ребятки вполне отделались испугом, который могут отработать на мне из какого-нибудь скорострельного «узи». На открытом воздухе штука скорее психологическая, чем боевая, но при известном умении в машину они попадут. А она чужая, обещал вернуть.

Тишина. Свергнувшаяся под откос машина безмолвна. Хотя и особых повреждений я не вижу. Выбираюсь из авто и легкой рысцой сбегаю вниз по склону, держа пистолет наготове: со стороны посмотреть, прямо чиподейлизм какой-то! Забавные эти американские зверушки, и чем-то похожи на Международный валютный фонд: спешат на помощь – не отвертеться! Вот только как бы потом от благодарности откашляться!

Водила разбил голову и грудь о рулевое колесо, лыка не вяжет, и если жив, то условно. Его напарник успел приложиться качественно лбом о приборную доску и пребывает в состоянии тоскливого «грогги»: мир вокруг существует, но мутен, вязок и ирреален. Он приоткрыл дверцу, пытаясь вывалиться наружу; инстинкты притом у бойца сработали штатно: стоило мне скрипнуть снежком в опасной близости, как откуда-то из-под руки веером вылетела полушальная череда пуль, вздыбливая фонтанчики смерзшегося снега. Я зайцем метнулся в сторону. При этом никакой грохот выстрелов тишину не разорвал: на ствол скорострельного механизма навернут профессиональный глушачок. Как говорится, стреляйте друг дружку сколько душе угодно, но соблюдая притом покой и благолепие.

Усилия полуоглушенного пассажира увенчались успехом: он вывалился-таки из машины, неловко, боком. Я рысью прыгнул на него, мигом подмял оружие, коротко и резко ударил в подбородок. Парень угомонился в кратком беспамятстве: все же лучше, чем плавать в колеблющемся пространстве. Я подхватил его на плечи «мельничкой», забросив на шею его сумку, куда уложил и миниатюрный тихий «узик»: судя по тяжести, там мно-о-ого всякого нужного в нелегальном быту добра. Уже через минуту отчалил от паленого места, проехал с десяток миль, пока не узрел хороший съезд в лес. С замиранием сердца свернул на снежную колею: «фолькс» – не джип и не «лендровер», сядешь на брюхо и будешь куковать, дурак дураком. Оставалось уповать на народную мудрость: смелость города берет, а наглость – троны.

Проехал я с километр, угадывая под снежком заброшенный проселок. Когда вокруг пошли елки с сосенками сплошным частоколом, остановился: пора и честь знать, чай, не за грибами прибыл. Глянул на пассажира: он вряд ли полностью оклемался, но окружающее осознавал, пусть хлипко и кое-как, но осознавал: зрачки под прикрытыми веками дергались. Никаких резких выпадов с его стороны я не опасался, ибо еще при посадке скрутил ручонки сзади его же ремнем. Для знающих людей таковые путы – куда надежнее «кандалов»: из наручников при известной сноровке и подготовке можно выскользнуть, а ремешок, спутанный хитро, держит мертво, как петля – покойника.

– С прибытием в вольные Шервудские леса! – приветствовал я незнакомца чувствительным пинком в бок. – Хватит придуриваться, потолковать надо.

Чуть-чуть поразмыслив, самую малость, парень открыл глаза. Взгляд его был спокоен: сегодня ты гончий, завтра – дичь. Такая игра. Он не задавал глупых во-просов, ни о чем не просил, не пытался играть ни в какие игры. Спокойно смотрел на меня светло-карими глазами и ждал. Чего? Продолжения или перемены ветра Фортуны, когда флюгер по имени Удача повернется ко мне задницей, пардон, хвостом, хоть на мгновение?.. Ну тут уж, как отвечал старый Рабинович на вопрос о здоровье, не дождетесь! Если нужно, сам, вместо ветра, дуть начну во всю силу легких! Легко упускается только то, что легко дается, а если за удачей ты прополз на собственных карачках расстояние от Шпицбергена до Гибралтара, то – извини… Не до-жде-тесь!

– Ты «Легенду о Нарояме» помнишь? – спросил я пленника.

– Чего?

– Кино такое. Фильм. Японский.

– Нет.

– Жаль. Очень доходчиво. Короче, чтобы не торговаться: ты отвечаешь на мои вопросы, я – отпускаю тебя на все четыре. Думаю, после ответов к шефам своим ты не попрешься, ну да Россия велика, и при известной сноровке добрый молодец, вроде тебя, не пропадет. Это первый вариант. Второй. Эта штучка тебе знакома? – Достаю из его же сумки миниатюрный шокер с регулятором мощности и кожаную сумочку на «молнии». – Вижу по реакции, что знакома. Шокер – для слабых духом, и применять его к тебе я, пожалуй, не стану. Не живодер. Хотя… – я сделал вид, что колеблюсь, – если приставить вот эти вот железные штучки к краю пениса, результат может быть очень даже впечатляющим, ты не находишь?

Парень скривил губы в ухмылке:

– Пошел на хер. Елдак нужен тому, кто остается жив. Мертвому он ни к чему.

– Ага. Значит, иллюзий насчет своего будущего ты не питаешь. И в бега от сотоварищей пускаться не собираешься, опасаясь, что все одно достанут. Или скорее я не пощажу.

– Больно ты говорливый.

– Грешен. Люблю поболтать с людьми, а удается не часто. Так о чем я? Ну да, о Нарояме. Парень, с помощью вот этих вот ампулок я тебя все одно выпотрошу, ты и сам это понимаешь, но отпустить тогда уже не смогу: перед боссами ты будешь чист, как агнец, против химии не попрешь, и пойдешь, следовательно, меня закладывать добросовестно. Убивать безоружных не на поле боя мне претит сызмальства, потому оставлю я тебя в этом глухом леске с кляпом во рту, прикрученным к одиноко стоящему дереву. К весне будешь как живой. Перспективу хорошо уяснил?

– Кончай психа давить, работай, – спокойно посоветовал парень.

Уважаю. Кем бы ни были мои противники, но людей они подбирать и готовить умеют. Игры с огнем этого требуют априори, но не всем удается. Я вынул сигареты:

– Закуришь?

– Здоровье берегу.

– Хозяин барин.

На мои приготовления – накладывание жгута и сор-тировку медикаментов, предназначенных отнюдь не для лечения, протирание рук спиртом, раздумчивые паузы, когда я решал, что и в каких пропорциях вводить пленнику, рассматривая необычную маркировку на ампулках – разноцветные точки и штрихи, – несговорчивый парень взирал с почтенным равнодушием стоика или, что хуже, спокойной отрешенностью самурая. Без давней идеологической подготовки – не обошлось. А что я, собственно, комплексую?! Ведь весь этот эскулапский набор, равно как и автомат «узи» с полновесными двумя магазинами, предназначался именно мне, и совсем не в подарок! На войне как на войне. И везет на ней не всем, не всегда и не во всем.

Плохо было только одно: с этим парнем мы были одного поля ягоды, меня так и подмывало сказать ему слова Маугли: «Мы с тобой одной крови». Я постарше лет на пятнадцать, только и всего. Мне еще досталось быть содатом империи, ему – выпало стать лишь легионером царька, господствующего на осколке-астероиде той самой империи.

Нет ни императора, ни империи, ни приказа. Но есть люди, которых нужно защищать. Когда-то они отстояли нашу страну, вытащили ее на плечах, а теперь тихо уходят, брошенные и беспомощные. Так быть не должно. Теперь наш черед.