– Итак? – Выцветшие глаза Филина под белесыми ресницами уставились Панкратову в переносье. Тот стоял перед столом босса и чувствовал себя неуютно. – Слушаю, – произнес Филин, едва разлепив тонкие гу-бы. – Почему ты остановил операцию?

– Я не остановил. Просто перевел на другой уровень.

– Не играйся словами, Ильич, – поморщился сухопарый. – По существу.

– В Покровске объявился некий Дронов.

– Да? – насмешливо приподнял брови босс. – И что? Из-за «некоего Дронова» ты объявил «всеобщую мобилизацию»?

– Я неверно выразился. Я его вспомнил. И еще – вспомнил, что три недели назад он проходил по ориентировке Юго-Западного административного округа столицы как подозреваемый в нескольких убийствах.

– Ильич, ты что, заработался? – сорвался Филин. От его усталого благодушия не осталось и следа: только холодная ярость. – Сворачиваешь уже начавшуюся операцию, летишь в Москву, и только затем, чтобы сообщить, что в Покровске объявился какой-то киллер?!

Панкратов едва сдержался, чтобы не вспылить в ответ, но, глянув на босса, понял: тот вряд ли спал хотя бы пару часов в последние сутки и был на изрядном взводе от смеси коньяка и кофе.

– Он вовсе не киллер. Разрешите по порядку?

Филин чуть обмяк:

– Валяй. Надеюсь, у тебя были веские основания лететь сюда. И заваривать всю эту кутерьму. Только коротко и самую суть.

– Дронов не киллер. Он аналитик. Очень серьезного уровня.

– Вот как? И что?

– Когда-то он возглавлял аналитический отдел «Континенталя», но, по-моему, это было для него лишь ширмой. «Крышей». Чем он занимался на самом деле, мы достоверно не знаем. – Панкратов помолчал, добавил: – Этот Дронов всегда был птицей свободного полета…

– Аналитик-ас?

– И не только аналитик. У него прекрасное оперативное чутье, да и подготовка имеется, вполне профессиональная.

– И где же он ее получил?

– Это также достоверно неизвестно. Но… Школа у профессионалов всегда одна.

– А что известно достоверно?

– Только то, что на его счету несколько блестящих операций, приведших к определенной расстановке политических сил в стране. На самом высоком уровне.

– Этот Дронов… Он настолько влиятелен?

Панкратов пожал плечами:

– Я сужу по результату.

– Разумно. А при чем тут убийства?

– Дронову инкриминируется по крайней мере три убийства… Которых он, судя по всему, не совершал.

– Можешь ручаться?

– Другой тип человека.

– Хм… – скривил губы Филин. – Помнишь, как в бессмертном фильме? «Каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен!»

– Дело не в этом. У меня было немного времени перед нашей с вами встречей. Я просмотрел имеющийся в нашем распоряжении материал по Дронову.

– И?..

– Его вывели на Покровск. Грамотно, профессионально. Я бы сказал, красиво.

– Вот как… Его играют втемную?

– Похоже.

– Кто?

– Не установлено. Именно поэтому я и опустил «шторки». До выяснения.

Филин чиркнул кремнем зажигалки, выпустил клуб дыма, прищурился:

– Мотивировки?

– Некоторое время назад был убит некий Крузенштерн, вице-президент «Континенталя». Дронов был его другом.

– Не понял.

– Каким-то образом Дронов связал Покровск с этим убийством и решил его размотать.

– Зачем?

– Он хочет найти заказчиков и исполнителей. Отомстить за убийство друга.

– Месть? – Лицо Филина скривилось в болезненно-брезгливой гримаске. – Мы что, мексиканский сериал играем?

Панкратов пожал плечами:

– Дронов – странный человек. Какой-то доисторический. Даже его оперативный псевдоним – Птица Додо.

– Кто?

– Дронт. Вымерший маврикийский голубь. – На этот раз скривился Панкратов. – Миротворец.

– Месть – это по меньшей мере непрофессионально, а по большей…

– Тем не менее скорее всего это так. При всем своем мастерстве Дронов действовал порой как мушкетер у Дюма. Кроме этой мотивировки, кураторы, что ведут Дронова втемную, применили эмоциональный прессинг: его подставили под обвинение в нескольких убийствах и буквально вытолкнули из Москвы.

– В Покровск.

– Да.

– Хорошо. Вопрос первый: этот Дронов действительно опасен?

– Судя по результатам его активности в нескольких неординарных ситуациях прежних лет – чрезвычайно.

– Тогда вопрос второй: Дронов может догадаться, что его используют втемную?

– Вполне.

– И третий. Он может под прикрытием «месть» или «работа на дядю втемную» сыграть свою игру?

– Свою?

– Выполнять чье-то задание вполне осознанно, запустив «месть» как дезу для профи, вроде нас?

– Почему нет?

– Я жду конкретный и однозначный ответ.

На этот раз Панкратов молчал почти полминуты:

– Да. Может.

– Прелестно, – скривился Филин, откинулся на спинку кресла, оскалился, словно у него вдруг нестерпимо заломило зубы: – Прелестно. – Хмыкнул, ни к кому не обращаясь: – А счастье было так возможно… – Собрался, придвинулся к столу: – Итак, что мы имеем? Непонятного цвета фигуранта, то ли сбрендившего маргинала с навыками аналитика, оперативной работы и умением стрелять, то ли холодного и расчетливого профессионала, играющего непонятную нам игру. – Филин выдержал паузу, резюмировал: – Давай конкретику.

Панкратов выложил на стол фотографии:

– Дронов Олег Владимирович. Во плоти. В клетке Октябрьского РОВД Покровска.

– И что он там делает?

– Как все: сидит.

– За что?

– Попал под зачистку.

– М-да… А что еще мы имеем конкретного? Кроме домыслов? – Филин зорко взглянул на Панкратова, завершил: – Страх. Самое призрачное из всех чувств, но и самое неотвязное и угнетающее. Как это формулируют психоаналитики? Эмоция, превращающаяся в доминанту и блокирующая подсознание. И тем – блокирующая осознанные активные действия. Не так?

– Мне кажется… – начал было Панкратов, но сухопарый снова его прервал:

– Вот-вот. Когда профессионалу начинает что-то казаться или мерещиться… Подумай сам… – Филин скосил взгляд на фото. – Почему наличие в Покровске этого небритого, явно нетрезвого и порядком избитого субъекта заставило тебя, тебя, старого паленого волка, немедленно стопорнуть важнейшую операцию, «заморозить» боевиков, перейти на запасные каналы связи и мчаться в Москву быстрее лани шизокрылой? Ильич, ты что, постарел? Полагаю, даже если бы сам Япончик сейчас чудом оказался в Покровском домзаке, это не вызвало бы у тебя столь бурной реакции и ты сумел бы со всем разобраться на месте. Не так?

– Так, но…

– Это же пацан! Сколько ему? Тридцать с небольшим? Да когда он еще описывал первые пеленки, ты уже проводил блестящие спецоперации в Египте, Конго и Родезии! Сколько ты «негативов» переправил к их африканской едрене бабушке, а?

– Россия – не Конго, Филин.

– Ну да, ну да… Ни умом не понять, ни аршином не измерить… Разве что матом покрыть: сначала вдоль, потом поперек.

– Мне не до шуток.

Филин поморщился:

– Прекрати, Ильич. Мне тоже совсем не весело. Так ты испуган?

– Нет. Хуже. Я обеспокоен.

– Что предлагаешь?

– Я уже отправил к Дронову своего сотрудника: пусть потрется.

– И?..

– Хорошо бы прояснить, кто стоит за этой птичкой.

– Хм… Говоришь, этот Дронов может доставить нам массу неприятностей?

– Да. Он и те, что стоят за ним.

– А кто может стоять за ним? Сейчас идет бой супертяжеловесов: «Интеррос» с ОНЭКСИМом и группой союзных банков, частный предприниматель Борис Абрамович со товарищи, «Газпром», мэр Москвы с коалицией… Ну а если сократить «производные», останутся только две фигуры. Вернее, три. Третья – теневая, всегда, вечно теневая, сейчас выйдет под свет софитов. Но останется в тени. Тебе интересно, на чьей стороне играем мы?

Панкратов закаменел лицом, ответил:

– Для меня это излишняя информация.

– Верно. Так ты предлагаешь подержать Дронова на поводке?

– Это единственный способ нащупать тех, кто за ним. Нам не нужны осложнения по Покровску. Вы полагаете, нам их не смогут устроить?

– Смогут. – Филин закрыл глаза, устало помассировал веки. – Но не успеют.

– События начнутся так скоро?

– Завтра.

– Значит, ликвидация?

– Да. Убери его. Постарайся чисто. Твой человечек, тот, что приставлен к Дронову, тяжел на руку?

Панкратов кивнул.

– Лучше, если он сотрет этого супермена сегодня. Нет человека – нет проблемы.

– Лучше ночью?

– Да.

– Есть.

Филин остался один. Сидел за столом неподвижно, прикрыв веки, словно даже неяркий свет зеленой лампы мешал ему. Взял фото Дронова, подержал на весу, разглядывая карточку. Встал, подошел к сейфу, открыл. Выложил на стол несколько десятков фотографий известных политиков, министров, губернаторов, парламентариев, банкиров. Разложил ведомый только ему пасьянс. Полюбовался работой. Бросил на стол фото Дронова. Снова раскидал карточки, в другом порядке. Посмотрел на новый расклад. Усмехнулся. Открыл выдвижной ящик стола, достал оттуда фотопортреты премьера, президента, четверых ведущих российских политиков; отдельно – фотографии двоих могущественных олигархов, имена которых связывались с группами крупнейших банковских холдингов и наиболее скандальных правительственных фигурантов. Перемешал «карты». Разложил снова. Долго рассматривал собственное «произведение», благоговейно, чуть склонив голову набок, словно это была картина работы старого мастера. Улыбка скривила губы Филина, одним движением он перевернул нескольких улыбающихся политиков лицом вниз, к столу…

Вот так. Они думают, что сейчас они на коне, в зените карьеры, блеска, богатства, славы. Но всем отмерен свой срок. Всем.

Встал, закурил, походил какое-то время по комнате, вернулся к столу. Задумчиво потер подбородок, чуть поколебавшись, перевернул еще одно фото лицом вниз. Посмотрел на разложенный пасьянс, как на вполне законченное произведение.

Фото Дронова лежало в стороне от этого властно-олигархического Олимпа и казалось на гладкой черной поверхности стола совершенно лишним. Губы Филина в который раз за вечер искривились в змеистой усмешке; одним щелчком пальца он отправил фотографию Дронова в ящик стола и задвинул его. Аккуратно сложил остальные, будто колоду карт, и небрежно бросил на полку сейфа.

Вернулся к креслу, сел, расслабился. Завтра в этой стране поменяется все. Даже время. А граждане… Да какие к черту граждане – просто обезумевшие от страха овцы! – будут метаться в поисках пропитания, движимые кто – страхом голода и войны, кто – алчностью, кто – завистью, кто – отчаянием… Ну что ж… Такая у овец доля: быть пищей волков.