Кадет появился через час.

– С Кротовым произошел несчастный случай, – бесстрастно доложил он.

– Да? – чуть приподнял брови Панкратов.

– Инфаркт. Во время оргазма.

– Что братва?

– Не загоревала. Общий настрой: «настоящий мужик». Требуют отпеть по понятиям.

– Отпоем, раз требуют. Тебя признали?

– На словах – да. А дело покажет.

– Что сейчас?

– Отдыхают. С ними Эдичка. При нем не забалуешься.

– Кто-то из пехоты решил стать командармом?

– Хлыст хочет. Но хотеть и мочь – две большие разницы.

– Не философствуй. Дело говори.

– Братва его не признает.

– Почему?

– Он один из них. Кому охота равного признать главным?

– Разумно. Только… Когда берут власть, в банде или в стране, ни у кого соизволения не спрашивают.

– Это так.

– Теперь же отзвонись авторитетам. В столицу. Забей стрелку, но почтительно, с целью побазарить по-мирному. Если они будут настаивать – пойдешь под их Смотрящего. Потому как тебе пока в такие верхи не по чину. Короче, и носом не хлюпай, и авторитет прояви. Какой-никакой у тебя есть. Действуй. По-умному.

– Я справлюсь.

– Вот и славно. Гнездо мы шевельнули, неделю нам пока не нужно здесь никаких разборок, а там – видно будет.

– Угу.

– У меня все. Да, а что с той девчонкой?

– Я вколол ей сонников и уложил спать.

– В особняке?

– Во флигеле.

– Братва ее на куски не порвет?

– Не должны. Беспредел. А вот трахнуть ее теперь хочет каждый.

– Раз хотят – пусть трахнут. Только не до смерти.

– Я прослежу. Могу идти?

– Давай, Колян.

Когда за новоиспеченным авторитетом закрылась дверь, Панкратов откинулся на спинку кресла, прикрыл веки, помассировал пальцами. Подвести Коляна Кадета, Каледина Николая Петровича, прошедшего школу спецназа, Приднестровье и Таджикистан, к Кротову загодя, еще два с половиной года тому, было хорошей идеей. Хорошие идеи рождают правильные действия, правильные действия приводят к успеху. К победе.

Ну а что до губернатора… Степан Ильич Панкратов не привык выражать свои чувства, а то бы радостно повизгивал, потирая руки. Как славно работается, когда окружают тебя дилетанты, вдруг получившие воз-можность отдавать приказы, и полупрофи, мнящие себя крутыми профессионалами. Как сработано! С шиком!

Сейчас поздний вечер. Как ему доложили, губернатор все еще сидит в резиденции и домой не торопится; можно надеяться, за предстоящую ночь беспокойство губернатора перейдет из тревожного в очень тревожное. Вряд ли этот господин-товарищ опустится до паники, не та школа: десятилетия начальственных кресел отучают от подобной ерунды. Но то, что ему в нынешнем креслице теперешним времечком станет неуютно, как голой институтке на экзамене, факт. Особенно после того, что случится через несколько дней… Да и сегодня: сам отдал приказ, сам и получил гору трупов. Днем к нему съехался весь силовой бомонд Покровска: начальники УВД, РУБОПа и УФСБ. Недооценивать их нельзя: наверняка в каждой из контор найдется парочка светлых голов, десяток опытных волкодавов и столько же умных оперов – на всех. Но прокумекать ситуацию в целом – это шалишь. Во-первых, для того, чтобы получить картинку, нужно иметь другие вводные. А что у них на руках на самом-то деле? Слезы… Во-вторых, на все, на любую мало-мальски толковую разработку, необходимо время, а этого времени Панкратов им предоставлять не собирался. А главное – у каждого из силовиков своих дел с маковкой; понятно, если создать спецгруппу, да придать ей толкового аналитика, да чтобы мыслил не шаблонами, по-губернски, а с размахом, стратегически… Такого здесь нет. Так что возьмутся силовики каждый за свое, повторно зачистят город и все злачное в нем, а потом – все пойдет как пойдет.

Несладко сейчас Купчееву. Как там в песне поется? «Ах, ну что тут говорить, что тут спрашивать, и стою я перед вами, словно голенький…»

Ничего. Ночку поворочается, дозреет до кондиции, получит пару втыков из стольного града Москвы, и – клиент готов к употреблению. Вот тогда ему и будет сделано предложение. Которое, как учил дон Корлеоне, он не сможет отклонить.

Искусство не в этом: отклонить на самом деле можно любое предложение. Важно, чтобы Купчеев не просто не смог его не принять; важно, чтобы он захотел его принять, чтобы за грядущую бессонную ночь сам просчитал варианты и пришел к тому решению, к которому его подтолкнула «случайная цепь событий» и «стечение злых обстоятельств». Ибо человек не доверяет никому и ничему, кроме своего мнения, кроме своего опыта, кроме своего здравого смысла. А потому чужое начальственное решение люди принимают вынужденно, свое – как откровение. И дело процветает.

Степан Ильич плеснул в широкий стакан «Хенесси», сделал глоток, другой. Раньше он любил водку, теперь привык к коньяку. Ласковое тепло расслабляло, снимало усталость. Самое время после многотрудного дня вздремнуть. Сначала отзвониться Филину. Сам тот звонить не станет до определенного часа: построение, оно построение и есть. Ну что ж… Операция «Тихий омут» проведена блестяще. Даже более чем: эта губернская частная контора своими шалостями на дороге придала всей задумке естественность и завершенность.

Панкратов сделал еще глоток, но полного расслабления не наступало. Что-то тревожило его, и он знал, что. Вот именно: все прошло слишком гладко. Вернее, гладенько. Как по писаному. Без сучка и задоринки. Операцию – хоть в учебники вписывай. Так не бы-вает.

Стоп. Хватит себя накручивать! Он знал, что с ним: депрессия достижения. Он достиг цели, пусть и промежуточной, и теперь мозг «отрабатывает»: гоняет кругами варианты, ища просчеты и ошибки. Чтобы этого не происходило, нужно уснуть. Попросту уснуть. Но сначала – глянуть милицейскую синхронную оперативку за день. Рассмотреть наиболее общую картинку такой, какой ее увидела противная сторона.

Так. Что у нас имеется? Рапорты. Еще рапорты. Обыски. Задержания. Все как положено: служивые отрабатывали «широкие варианты»: «Невод», «Перехват», «Капкан». Бывает, конечно, что и в такие сети попадает рыбка, но… Обычно при любых громких делах такие вот меро-приятия проводятся исключительно для отмазки одних людей в погонах перед другими, теми, у кого звезд на этих погонах больше и просветов меньше.

Панкратов просматривал страницу за страницей. Ничего существенного. Ничего. Ничего. Ничего.

Стоп!

Он быстро выудил лист со списком задержанных омоновской чисткой и препровожденных в клетку Октябрьского РОВД. Что-то его здесь смутило… Или насторожило.

Абросимов… Бакланов… Гершин… Гришин… Дронов.

ДРОНОВ Олег Владимирович. Возраст – совпадает… Но этого не может быть! Почему же не может?

Черт! А как все славно складывалось. Ну да, слишком славно. И все же проверить…

Он набрал номер. Трубку сняли после первого гудка.

– Фадеев слушает.

– Слушай, Фадеев, слушай. Есть работка. Прямо сейчас.

– Да, Степан Ильич.

– Надевай мундир, заготовь нужную мотивировку и дуй что есть духу в Октябрьский РОВД. Там, в клетке, народу – как сельдей в бочке. Мне нужна фотография задержанного Дронова Олега Владимировича. Немедля!

– Сделаю, Степан Ильич.

– Погоди, не спеши. Чтобы не возникло никаких подозрений, пусть по всем РОВД просеют всех задержанных через мелкое сито: фото, пальчики, все, что положено.

– Есть.

– Сколько времени вертухаи этой бодягой будут заниматься, мне не важно. Но фото Дронова доставь мне через полчаса. Понял? «Полароид» хоть в одной конторе имеется?

– Изыщем, Степан Ильич.

– Изыщи. Жду через полчаса.

– Через полчаса физически не успею.

– Через сколько успеешь физически? Безо всяких ефрейторских зазоров, точно?

– Пятьдесят минут.

– Жду. Делай.

– Есть.

Посидел, сунул в рот сигарету, пожевал фильтр. Снял трубку внутреннего телефона:

– Вольфа ко мне.

Дверь распахнулась через минуту. Невзрачный худощавый субъект в приличном ношеном костюме, белобрысый, белобровый, со стылыми серыми глазами, замер перед столом.

– Вот что, Вольф. Через сорок пять минут сюда подвезут фото субъекта. Дронов Олег Владимирович. Если это действительно тот человек, о котором я думаю, через час ты будешь сидеть в клетке Октябрьского РОВД. Нарвешься, подсядешь, прилипнешь к этому Дронову.

– Завязать отношения?

– Пока не надо. Это весьма подготовленный субъект. Вычислит тебя в два звонка. Присмотрись. Дополнительные вводные получишь там. Да, у тебя есть сорок две минуты, так что продумай, как залегендироваться. С полной достоверностью. – Панкратов помолчал, добавил тихо: – Черт его знает, куда теперь вывезет эта кривая. Выполнять.

– Есть.

Когда Вольф прикрыл за собой дверь, Панкратов откинулся в кресле, прикрыл глаза и почувствовал, как бьется сердце. Вот, значит, как оно выходит… Ну что ж… Пободаемся.

Хотя… На душе у него было вовсе не так спокойно. Надежда на то, что это однофамилец-одноименец «редкой птицы», слишком призрачна, чтобы быть правдой. Особенно при сложившихся обстоятельствах.

Минуты тянулись медленно и вязко, как сентябрьская паутина. Но Панкратов умел расслабляться: закрыв глаза, он отключился от окружающего полностью, притом органы чувств, ответственные за «безопасность», бодрствовали сторожко; при любой опасности этот немолодой мужчина, казалось погруженный в глубокий сон, отреагировал бы столь стремительно, что у нападавших не было бы шанса на жизнь. Ни единого.

Нежно пропищал зуммер внутреннего телефона.

– К нам автомобиль. «Волга-3110», номерной знак…

– Пропустить, – отозвался Панкратов.

– Есть.

Ворота бесшумно разошлись; слышен был лишь стрекот электромоторов. Автомобиль остановился во дворе. Один из людей Панкратова открыл дверцу и проводил гостя в полковничьей милицейской форме до самых дверей кабинета шефа.

Панкратов привстал из-за стола, пожал протянутую руку, но не сказал ни слова. Гость положил на стол конверт. Степан Ильич передал ему другой, который сразу же исчез из рук посетителя, будто по волшебству.

– Могу быть еще чем-то полезным, Степан Ильич? – осведомился полковник.

Панкратов усмехнулся про себя: если в этой папке то, что он думает, полезность или бесполезность тех или иных людей, завязанных в деле, будет определяться и мериться по другим критериям, нежели не только в мирное время, но и во время «игр в войнушку», маневров, какие имели место быть сегодня в милом губернском городке Покровске по его, Панкратова, инициативе. Да и жизнь людей станет стоить совсем другие деньги. Или – не стоить ничего вовсе.

– Конечно сможете, Сергей Михайлович. Я обращусь к вам.

– Могу быть свободным?

– Да.

Полковник кивнул и вышел. Через минуту Панкратов услышал урчание мотора: автомобиль выехал за ворота.

Молча посидел несколько секунд, словно собираясь с мыслями, затем решительно вскрыл конверт. Выложил на стол фото.

Он.

Дронов Олег Владимирович.

Дрон.

Птица Додо.

Осунувшийся, изрядно небритый, с разбитыми губами; под глазами залегли черные круги… Но – он.

Ну что ж… Как говаривал пятнистый генсек, настало время новых реалий. Ну а если вспомнить закон Мэрфи… «Если вам кажется, что все причины возможных неприятностей устранены, значит, вы чего-то не за-метили». И другое: «Из всех неприятностей случается именно та, ущерб от которой больше».

Панкратов аккуратно сложил фото в конверт, оставив лишь одно, анфас; конверт спрятал во внутренний карман пиджака. Подошел к аппарату спецсвязи, набрал известный ему кодовый номер, дождался щелчка, произнес в пустоту:

– Осложнение уровня «А», – и положил трубку.

Это означало отмену всех действующих систем связи, паролей, шифров. Вводился в действие резервный вариант.

Вызвал звонком охранника, явившегося незамедлительно. Приказал:

– Автомобиль. Вертолет. Готовность – пять минут.

– Есть.

Снял трубку внутреннего телефона, бросил кому-то коротко:

– За старшего остается Хосе.

– Есть, – ответили ему.

Перевел тумблер, связался с боксом, в котором ожидал Вольф:

– Подойдите.

Невзрачный ханурик появился через двадцать секунд. Панкратов положил перед ним фото:

– Объект.

Тот смотрел на фотографию секунд десять, произнес:

– Я запомнил.

Панкратов убрал фотографию туда же, куда и конверт.

– Выполняйте задание.

– Есть.

Через восемь минут вертолет взлетел со скрытого лесного пятачка и понесся низко над лесом в сторону Москвы.