Часть третья
Забавы профессионалов
Глава 25
Губернатору Покровска Илье Ивановичу Купчееву было не по себе. Муторная тоска сосала сердце, и он не мог понять причины.
А вот повод был ясен абсолютно: сообщение о происшествии с банкиром, этим Валерием Эммануиловичем Савчуком, которого спалили в собственной машине, как общипанного куренка в гриле! Да и какой он к ляху банкир, так, разменная подставная пешка, мальчонка на побегушках, но у кого?
Купчеев только-только успел разыграть с пацанчиком красивый дебют, как того не стало. Некие люди спланировали великолепную операцию, подставив его, губернатора, под непонятную разборку. Он приказал вести «мерседес», с него и спрос. Когда и от кого придет, как это теперь называют, предъява?
На секунду он удивился, что мыслит странными категориями. Потом хмыкнул: это же категории времени: разборка, базар, предъява… Суть от того не меняется: одни хотят жить лучше других и подминают под себя все, что можно и что нельзя. Которое уже давно «зя!».
Илья Иванович Купчеев просчитывал свои шансы. Шансы были скверные. Совсем. Со смертью Груздева он потерял выходы на нужных людей в столице; здешних силовиков хоть и контролировал, но не мог предположить, какой приказ каждой из контор вот этого самого «федерального подчинения» спустят завтра свер-ху… Да и сами силовики хоть и делали легкие реверансы в его сторону, но вели свою, не слишком умную, но надежную игру. Убийство Шарикошвили, похищение мэра Клюева, взрыв машины с банкиром и его людьми… Слишком много для одного дня. Слишком много.
Да и лето выдалось жарким. Этот «киндер-сюрприз» уже успел наворочать дел, и, судя по всему, еще не вечер. Купчеев не понимал, что происходит, но ждал худшего.
Губернатор неожиданно почувствовал себя жалким, больным, беспомощным… Словно он вдруг голым оказался в чистом поле и на него несутся гончие… Кажется, это из Достоевского. При чем тут Достоевский?
Илья Иванович прикрыл глаза. И увидел дом своего деда в деревне Афанасово, и будто почувствовал на голове теплые добрые руки бабушки Вероники Платоновны… Вспомнил, как когда-то семилетним ребенком свалился в деревне с высоченной яблони, исцарапавшись в кровь. И как плакал, уткнувшись головой в ее подол, и как гладила она его по голове, и боль ухо-дила…
И еще Илья Иванович вспомнил своего пращура Иг-натия Терентьевича Купчеева. Его портрет по сию пору украшал один из залов местного краеведческого музея: старик со слезящимися уже глазами, редкими белыми волосьями, аккуратно расчесанными на пробор, с густой седой бородой; портрет был парадный и выписывался со всеми регалиями: шитый серебром кафтан со стоячим воротником, бывший для городского головы из купеческого или мещанского сословия тем же, чем мундир для дворян, служащих по военным или стат-ским должностям; в разрез шитого «по разряду» воротника выпущены четыре золотые шейные медали на аннинской, александровской, владимирской и андреевской лентах; на груди – знак ордена Святой Анны. Игнатий Терентьевич Купчеев был в свое время по-жалован государем всеми возможными для его положения наградами. Если приравнивать к дворянским, так это будет как кавалер двух Георгиев, никак не меньше.
Если бы кто увидел в этот вечерний час Илью Ивановича Купчеева, то поразился бы перемене, произошедшей с его лицом. Оно словно закаменело, губы сузились, глаза смотрели прямо в пустоту, но казалось, видели там то, чего никто другой не заметил бы, – взгляд их был острым и зорким.
К дьяволу шансы! Это его земля, его город, его страна! И никому, никому он не позволит здесь командовать и властвовать! Блицкриги хороши на бумаге, на штабных картах; и кто бы ни был тот стратег, что решил прибрать Покровск и все, что в нем, в свои закрома, он не учел одного: когда бушуют ветра, валит одинокие деревца на холмах, а лес поволнуется верхушками, стряхнет со стволов засохшие ветви да и затихнет в величавом живом покое, дом родной для здешних и погибель безвестная для пришлых, сгинувших бессчетно в непролазных чащобах и крутоярах.
Илья Иванович откинулся в кресле. Вчера жизнь была еще ясной и понятной… А в выходной даже выкроил время, посмотрел «Жестокий романс», в который раз смотрел, а душу трогает… И еще одно вдруг заметилось, то, чего не замечал раньше: вот те Паратов, Выживатов – миллионщики, а прогуливаются спокойненько, с обывателями раскланиваются, ни тебе охраны из стриженых или, наоборот, по тогдашней моде, бородатых битюков, ни тебе рэкетиров отмороженных, ни тебе убивцев наемных… И в голову никому не приходило укокошить миллионщика, чтобы «проблему ре-шить».
И ведь не глупее были люди, а милосерднее, совестливее, добрее, вот что!
Как шутники шутили во времена КПСС? «В тыся-ча девятьсот семнадцатом году Россия стояла на краю пропасти. С тех пор она сделала большой шаг вперед». А в наши девяностые – так и совсем немаленький.
Господи Боже, догадаемся ли когда, что потеряли? Надоумишь ли когда людей Твоих?
Илья Иванович посидел с закрытыми глазами, помассировал веки. Впереди у него была бессонная ночь. И он это знал.