Глава 12
К дому Марины Левиной они подъехали после шести. До этого Корсар смог-таки дозвониться до офиса редакции «Око», узнал, что никакой редакции уже не существует, а офис – сдается.
– А как ты вообще вышел на это «Око» всевидящее? Ты же раньше работал с другими… – спросила Оля.
– Они меня нашли. Предложили за новую рукопись очень хороший гонорар на простых и выгодных условиях.
– «Бойся данайцев, дары приносящих…»
– Да не было никаких «данайцев»! Все было просто, как яйцо!
– Большие деньги и льготные условия… Тебя не насторожило?
– Мы – в России, здесь – все бывает.
– Это я давно поняла. Короче, деньги. Только и всего?
– Ну да. Редактуру я всегда делаю сам, а помогает мне Марина Левина, она же и корректор.
– С ней расплатились тоже по договору?
– Нет. Я сам ей плачу. Мы давно вместе работаем…
– Ты уверен, что рукопись у нее?
– Абсолютно. Марина очень хороший корректор и всегда вычитывает «с листа», а не с экрана.
– А иллюстрации?
– Тоже у нее. Вторая читка – по полной книге. Она настояла: съездила в это «Око» и взяла.
– Таким образом, у нее может оказаться единственный экземпляр твоего… э-э-э-э… творения.
– Да.
– Дерзай. Красивая девушка?
– Не дурнушка.
– Но в свои «слегка за тридцать» – не замужем. Была, что-то не сложилось…
– Ты ее знаешь?
– Психологический этюд. И у вас с ней – было.
– Оля…
– Молчу. Было, но давно, за окном – зима, мело, вечер был – томный, кагор – красный, «свеча горела на столе, свеча горела…».
– Ольга!
– Извини. С кагором я погорячилась. Скорее – белое полусухое. Нет?
– Нет. Красное полусладкое.
– Иди уже, любитель сладкого!
– Я скоро.
– Да как получится…
…Вид у Марины был невеселый.
– Ты бы хоть позвонил, что объявишься. А то я сегодня из дома ни ногой – слоняюсь чистой лахудрой…
– Не наговаривай на себя. Ты всегда – в форме. – Дмитрий легонько коснулся губами щеки девушки. – Я очень ненадолго…
– …и – по делу.
– Да.
– Корсар, знаешь, что больше всего обижает молодых девушек? А немолодых – особенно?
– Мужское невнимание?
– Нет. Когда их ставят в очередь с делами. И когда заезжают «на минутку по делу»… Да после этого меня с моим самолюбием, знанием Бродского и Меттерниха, любовью к музыке Рубинштейна и Шнитке… меня – легче закрасить, чем отлепить!
– Марина, ты сегодня в миноре.
– Редакцию закрыли.
– И что тебе до этого?
– Да не «Око», а мою, постоянную. Всех распустили в отпуск… на неопределенное время.
– Бывает. Но ты со своими талантами – не пропадешь.
– Я уже почти пропала, Корсар. Типичная старая дева приятной наружности.
– Помяни мое слово – буквально завтра объявится мачо и будет очарован тобой. Целиком, полностью и окончательно.
– Он холост, у него дворец и пара скважин в Сибири?
– Холост – обязательно, дворца нет, но квартира в центре и – небольшой, но надежный бизнес.
– Может, ты и фамилию знаешь?
– А как же! Леша Нельбаум! Он у меня «чисто по секрету» очень тобою интересовался…
– Нельбаум? Который стихи пишет? Да ему до мачо как обезьяне до Китая ра…
– Не говори. Это тебя не красит. Ничего, потягается на тренажерах, сходит к массажисту… А стихи для него – так, забава. А вот торговля продуктами питания и сеть магазинов «Сельмаг» по всей России – чистый бизнес.
– Что, правда?
– Истинная!
– И он мною интересовался?
– Причем комплексовал, как школьник! Да будет тебе известно, к своим сорока трем он так и не был никогда женат.
– Может, он еще и девственник?
– Марина, это жизнь, а не литература…
– То-то и оно…
– Но жениться – уже хочет. И даже – мама его хочет.
– Короче: я ему подхожу, как положительная образованная девица из интеллигентной еврейской семьи.
– Марина, не ершись. Это все – подходит его маме. А он – без ума от твоих ног, бедер… ну и… других частей тела.
– Спасибо, что не сказал «души». Где это он все рассмотрел?
– А абонемент в зал и бассейн помнишь?
– Ну. Я туда и сходила-то пару раз…
– Чего так?
– Надеть было нечего.
– Забавно…
– Но не смешно! Корсар, видеть вокруг девиц восемнадцати лет в купальниках по штуке баксов…
– Да ладно тебе… У них – работа такая. А купальники – отхватили где-то на распродажах за четыреста…
– Это я на распродаже – за двести. Но не могу же я ходить постоянно в одном купальнике?
– Нельбауму – одного хватило. А твои глаза? А волосы? А… очарование?
– Ладно, убедил. Что же он не подошел знакомиться, раз был так очарован?
– Комплексы. Животик, лысинка…
– Ему проще купить шиксу за двести баксов…
– Правильно мыслишь. Но теперь он настроен серьезно. Ему – о потомстве думать надо.
– А мне – о чем?
– Об Алексее Нельбауме.
– Балабол ты, Корсар! Но… на душе легче. Хоть он никогда и не объявится.
– Позвонит. Как только смелости наберется.
– Тогда – жди еще сорок лет и три года.
– Мара, я его потороплю, как только…
– …выдастся свободная минутка. Корсар, она у тебя никогда не выдастся, если ты будешь так много болтать.
– Я – много болтаю?
– Еще бы. А вон та девушка в черном и у черного мотоцикла уже третью сигарету курит. А то и четвертую.
– Завтра не обещаю, но как только размотаюсь с делами… лично привезу!
– Опять?
– Да не ставил я тебя «в очередь» с ними, просто…
В глазах Корсара вдруг померкло разом… и когда он пришел себя, то ничего не помнил… Он лежал на полу в коридоре, а Марина сидела рядом и водила перед носом ваткой с нашатырем.
– Что… со мной… было?
– Ничего страшного. – Марина прятала глаза.
– Марина, мне нужны подробности…
Девушка вздохнула:
– Изволь. Сначала ты ударил в стенку ванной кулаком, – видишь вмятину? Потом вдруг закрыл лицо руками, упал, свернулся калачиком, словно ребенок в утробе матери… У тебя все лицо было мокрое от пота и слез… Но… Это не эпилепсия. Дима, можешь думать себе что угодно, но тебе нужно показаться доктору. Ты ведешь слишком активный образ жизни. И отдыхом считаешь сильнейшее умственное напряжение, когда ты пытаешься решить все загадки…
– Немудрено и сбрендить?
– Бессонница, головная боль, снотворные, коньяк… Так?
– Наверное, ты права…
– У меня есть очень хороший знакомый доктор. Психотерапевт, но он и просто терапевт и диагност прекрасный… Если хочешь…
– Марина, потом. Я пришел за рукописью.
– Последней книги?
– Крайней…
– Ну, крайней… если тебе так легче.
– Она – у тебя?
– Конечно. Один экземпляр я отослала в редакцию, второй, ты знаешь, всегда ксерю и держу у себя – на случай.
– Там – всё?
– Абсолютно. А – что случилось?
– Потом. Покажи, пожалуйста.
Левина принесла гранки, упакованные в аккуратную советскую еще папку – с тесемками. На папке так же аккуратно была наклеена бумажка: «Д. Корсар. «Грибница».
Дмитрий нетерпеливо открыл, бегло просмотрел, выдохнул:
– Действительно, тут – всё.
– У меня – всегда и во всем идеальный порядок, ты же знаешь. Но… на тебе лица нет. Что все-таки случилось?
– Не знаю, Марина, но что-то происходит вокруг книги, что-то очень нехорошее. – Он запнулся – пересказывать ей свою стычку с «людьми в черном»? Ведь не в кино же живем, в самом деле! Сейчас, к вечеру, это казалось и ему самому таким давним и дальним, словно было в другой, иной жизни или вовсе – пригрезилось наяву… Но оставлять девушку в неведении – совсем нечестно. – Марина, за крайние три дня умерло двое причастных к изданию книги. Сам я – тоже чудом избежал гибели. Сегодня.
– Тебя кто-то преследовал?
– Да. Люди в черном.
Эта фраза вылетела сама собою. И Корсар сразу пожалел, что произнес ее, увидев, как встревоженно взметнулись брови Марины. И в лице девушки промелькнула некая тень, и Корсару стало ясно: она боится не «людей в черном», а тревожится за его психическое здоровье, но остановиться уже не мог:
– Мне кажется, и ты – в опасности.
– Ты… уверен?
– Марина… Тебе есть к кому пойти?
– В смысле?
– В смысле – родственников: переждать, отсидеться…
– Ты же знаешь, я – единственный ребенок. Мама с папой – в Израиле.
– Дальние родственники, друзья, подруги…
– Дима, так не делается. Свалюсь к кому-то среди ночи и – что я скажу? Что моему автору привиделись люди в черном? И мне – нужно «отсидеться»?
– Марина… – начал Корсар, и снова неведомая волна накрыла его, как накрывает неопытного пловца во время свежего прибоя… Стало темно, по рукам прошли судороги до кончиков пальцев, а все тело, казалось, тащило по скользкой гальке, и он хотел вдохнуть и – не мог…
…И снова – пришел в себя, сидя на полу, прислонившись спиной к стене.
– Дима, так дальше продолжаться не может! – В глазах Марины стояли слезы. – Ты – болен, ты серьезно болен, я звоню Ефиму Леонидовичу, он прекрасный доктор… И не дергайся, его визит и помощь будут совершенно приватными, никто ничего не узнает…
– Марина, я…
– Дима, ты видел свои глаза? Если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты пил три недели подряд! Но… ты ведешь себя так, словно наглотался каких-то таблеток…
– Марина, ты же знаешь, я никогда ничего наркотического не принимал и не принимаю…
– Тем более! Сейчас приедет Ефим, и все выяснится. – Она уже набирала номер, но Корсар вырвал у нее трубку, с силой швырнул в стену так, что она развалилась на части, взял в ладони ее лицо, приблизил к своему:
– Марина, послушай меня внимательно! Очень внимательно! Меня действительно пытались отравить или уже отравили, но организм справляется! – Говорить ей, что ему дали время «помучиться» и время это истекает, как песок сквозь пальцы, он не стал: примет за очередной виток параноидальных галлюцинаций. – Я уже принял лекарство. Это – так, остаточные явления. Но ты – в опасности!
Сознание не только вернулось к Корсару – наступила особая, пронзительная ясность; ему казалось, что он говорит убедительно, здраво, понятно.
– Ты говорила, у тебя есть дом где-то в деревне?
– Да. Купила в мае. Еще никому даже похвастаться не успела. Маленький такой…
– Отлично! Далеко?
– Под Козельском – часа три на машине.
– Купчая оформлялась в Москве?
– Нет. Прямо там, в сельсовете.
– Очень хорошо. Езжай. Сейчас же. Немедленно.
– Я боюсь. Водитель из меня – плохонький, а ехать в ночь, уставшей…
– Возьми частника. Только такси по телефону не вызывай – поймай случайного. – Корсар выгреб из кармана всю наличность, вложил в ладонь Левиной. – Здесь – хватит.
– Ехать с незнакомым частником – я боюсь еще больше. Но… если ты настаиваешь – я уеду. Завтра, рано утром.
– Марина…
– И – не волнуйся за меня. Дверь у меня железная, засов, четвертый этаж… Надеюсь, твои «люди в черном» не умеют лазить по вертикальным стенам?
– Не знаю…
– Ну не пауки же они!
– Марина, ты ведь поняла, что я не шучу.
Левина долго всматривалась в лицо Корсара, потом кивнула:
– Да. Не бойся, я все поняла.
– Тогда – закрывайся на обе двери, на все замки, ставь будильник и рано утром – под Козельск…
– Деревня называется…
– Стой! Даже я этого знать не хочу!
Марина погрустнела, все еще вглядываясь в Корсара, по-видимому так и не решив до конца: болен он психически, или в его словах все же присутствуют логика и здравый смысл. Подошла к окну, взглянула мельком сквозь занавеску:
– А эту твою девушку в черном, на черном мотоцикле – ты не боишься?
– Нет.
– Ей грозит никотиновое отравление.
– Завтра утром тебя здесь не должно быть. И – оставь мобильный дома. Хорошо?
– А как я узнаю, когда можно будет вернуться?
– Через месяц, – сказал Корсар наобум, подумав, что при таком скором развитии событий все может кончиться и значительно раньше. – Отдыхай. За это время все уляжется.
Корсар мягко коснулся губами ее щеки и пошел к двери.
– А ты все же присмотрись к этой своей «леди в черном», ладно? – услышал он вослед, кивнул. Улыбнулся:
– Закройся надежно. Сразу за мной.
Корсар подождал в подъезде у двери, пока не услышал поворот ключа и звук задвигаемого засова.
– Надежно… – произнесла Марина Левина одними губами. – Только ко мне никто никогда особо и не ломился… А – жаль.
Дверь перед ней начала двоиться, расплываться, словно сделанная из мягкого бархата, и, только почувствовав влагу на щеках, девушка поняла, что это – просто слезы.
