Глава пятнадцатая
Бог любит троицу
– Значит, нам с тобой укажут на дверь, так?
– Ты о чем, Петрович? – не понял Данилов.
Они только что выехали из гаража. Ферганский бульвар, пять, второй подъезд. Повысилось давление у женщины семидесяти двух лет.
– О реформе «скорой помощи»! – ответил Петрович. – У нас вся колонна гудит. Говорят, что врачей и водил со «скорой» погонят на хрен, а оставят одних фельдшеров. С правами. Ты мне только скажи, как он, фельдшер, одновременно будет и машину вести, и капельницу налаживать? Или они надеются многорукими индейскими богами штат укомплектовать?
– Индийскими.
– Что – индийскими?
– Индийский бог Шива многорукий.
– А! И правду говорят, что все станции и подстанции разгонят, а бригады будут при приемных отделениях стационаров?
– Примерно так.
– Ну дела! Слышь, Вер, скоро уступлю тебе баранку!
– Не торопись, – осадил Данилов. – До этого еще долго. Проект станет экспериментом, эксперимент будет долго обсуждаться, потом его начнут поэтапно внедрять… Напрасно ты со своими коллегами паникуешь, тем более что работа для водителей есть всегда.
– Не скажи, – вздохнул Петрович. – Развелось нашего брата как собак нерезаных…
– Потом врачебные бригады останутся, – добавил Данилов. – Только использоваться они будут по профилю, а вот на улицу будут выезжать исключительно фельдшеры.
– Скажешь – что бог не делает, все к лучшему?
– Доживем – увидим, чего раньше времени волну гнать. Я спокойно ожидаю перемен. Понравится – останусь. Не понравится – уйду.
– Куда?
– Да хотя бы и в поликлинику! – полушутя-полусерьезно ответил Данилов.
– Да ну ее к лешему, такую работу! – скривился Петрович. – Старух лечить!
– А тут у меня все сплошь молодые и красивые, – фыркнул Данилов. – Народ везде одинаков…
– Рано паникуешь, Петрович! – высунулась к ним Вера. – А то выучись на фельдшера и живи спокойно.
– Стар я на фельдшера учиться…
– Скажи лучше – крови боишься и покойников!
– А кто их, Вер, не боится? Все боятся, просто некоторые в этом не сознаются, а мне скрывать нечего. Вылезайте, приехали!
Диалог на вызове был достоин пера Достоевского.
– На что жалуетесь? – спросил Данилов, оценивая пульс сухонькой благообразной старушки, вылившей на себя не менее половины флакона духов «Красная Москва».
– Да на что мне, старой, жаловаться, милок? – заскулила та. – Мне давно уж в гроб пора…
– Разумеется, – машинально поддакнул Данилов, доставая тонометр и тут же, спохватившись, уточнил: – Что именно вас беспокоит?
– Да что меня, доктор, может беспокоить… – покачала головой старушка. – На восьмом десятке-то. Это я всех беспокою, давно уж на том свете меня ждут не дождутся, а я все живу…
Старушка еще раз вздохнула и поднесла к глазам беленький платочек, вытащенный из кармана фланелевого халата. Запах духов стал просто нестерпимым. Данилов закусил губу, чтобы не расчихаться, и измерил давление на свободной от утирания слез руке.
Давление оказалось на редкость хорошим – сто тридцать на восемьдесят.
– Так что же все-таки случилось у вас…
– Надежда Семеновна, – подсказала старушка.
– Да, что же случилось, Надежда Семеновна?
– Да что у меня, старой дуры, случиться может? Помирать давно пора, а смерти все нет…
– Смерть – это не по нашей части, – заметил Данилов. – Так что же у вас болит?
– Эх, милый, – Надежда Семеновна перестала тереть глаза. – Это у старика моего болело, ох и болело. Десять лет тому, как отмучился. В земле отдыхает, да меня поджидает. Вот бы и мне к нему поскорей…
– Маразмус, – негромко сказала Вера над ухом Данилова.
– Куда ж без него, родимого! – ответил Данилов.
– Вот-вот! – оживилась Надежда Семеновна, неверно истолковав последнюю фразу Данилова. – Куда ж мне без старика-то моего…
– Так, значит, все у вас хорошо, Надежда Семеновна?
– Какой там «хорошо», доктор! Говорю же – пора мне на тот свет, за грехи свои перед Богом ответ держать… – Надежда Семеновна истово перекрестилась. – Чего ж в этом хорошего?
– Раздевайтесь! – потребовал Данилов.
– Заче-е-ем? – искренне удивилась старушка.
– Осмотрю вас.
– Чего там смотреть? – пригорюнилась Надежда Семеновна. – Кожа да кости и все в морщинах. Вон у тебя помощница какая ладная да справная. Ее и раздевай, а меня не трожь!
– Старые люди знают, что говорят! – прошелестел над ухом Данилова игривый Верин голосок.
– Надежда Семеновна! – Данилов добавил в голос строгости. – А зачем вы «скорую помощь» вызвали?
– Как – зачем?! – Маленькие глазки расширились от изумления. – Бессонница у меня, укольчик бы. Димедрол мне хорошо помогает, сплю с него сутками.
– Вера, сделай, пожалуйста, одну ампулу димедрола внутримышечно, – попросил Данилов.
– Ну, наконец-то, – с облегчением вздохнула Надежда Семеновна. – Ты, милок, не сердись на мои слова, но для доктора ты малость туповат. Измучил меня всю своими вопросами!
– Извините, Надежда Семеновна, – Данилов улыбнулся и развел руками. – Больше такого не повторится.
– Поглядим, – проскрипела пациентка, переворачиваясь на живот и задирая халат. – Ты там, милая, слегка трусы приспусти и коли!
– Плавали – знаем! – успокоила ее Вера.
По дороге на следующий вызов – подземный переход у станции метро «Рязанский проспект», мужчина пятьдесят, травма ноги, Данилов вдруг улыбнулся, что было сразу же замечено бдительным Петровичем.
– Что такое? – обернулся тот.
– Да так, вспомнил одно из своих первых дежурств. С Пимановым и фельдшером Комаровым…
– Помню таких, – подтвердил Петрович. – Пиманов потом в бомбилы подался, а Мишка Комаров сейчас в шестьдесят третьей врачом приемного отделения трудится.
– Там же, тогда же… Мужчина с травмой ноги в этом же переходе. Подъехали, спустились, видим, у стены сидит пропитой алкаш, а при нем – сержант, который нас и вызвал. Алкаш чуть ли не плачет, на ногу жалуется, болит мол. Мы с помощью сержанта подняли его в машину, уложили на носилки и занялись им вплотную. Нога, оказывается, болела уже две недели, а сегодня он вышел за очередной бутылкой и свалился от боли в переходе. Осмотрел ногу, нога оказалась та еще – отек и гиперемия левой голени, болезненность при пальпации по краям, да еще он вспомнил, что заболел после того, как провалялся всю ночь на сырой земле.
– Рожа! – с ходу поставил диагноз Петрович.
– Ты, Петрович, готовый фельдшер! – похвалил его Данилов. – Тебе и учиться не надо – можешь сразу экзамен по специальности держать!
– Хорош прикалываться! Рассказывай дальше.
– Дали нам место во второй инфекционной, и поехали мы на Соколиную Гору. Привезли, дождались своей очереди, заложили страдальца в бокс и ждем, когда нам за него распишутся. Но человек предполагает, а судьба смеется. Сняли там наш диагноз рожи. Коллегиально – два врача и заведующая. Поставили ему тромбоз глубоких вен левой голени…
– Без хирурга? – уточнила Вера.
– Без. Под вопросом. Делать нечего – отзвонился я на Центр и взял место в сто шестьдесят седьмой больнице. Там…
– Сняли хирурги тромбоз и снова поставили рожу! – выпалила Вера.
– Ты читаешь мои мысли, волшебница! – восхитился Данилов. – Так оно и было. Только заведующий сосудистой хирургией подстраховался – терапевта пригласил. Терапевт оказался ушлым мужиком – диагноз «рожистого воспаления» восстанавливать во избежание скандала не стал, а поставил дерматит неясной этиологии. И потащились мы из сто шестьдесят седьмой чуть ли не на Полежаевскую, в пятьдесят вторую больницу. Там нашего клиента наконец-то приняли, правда с диагнозом чесотки, а не дерматита, и попутно нашли у него в голове вшей, которых я по неопытности пропустил. Пришлось еще на санобработку ехать, на Ярославское шоссе. Это был мой рекордный вызов. За все про все – двенадцать с половиной часов!
Сегодня все оказалось гораздо проще. Мужчину с растяжением связок правого голеностопного сустава Данилов доставил в травмпункт, после чего получил распоряжение возвращаться на подстанцию.
Карты судьбы неожиданно легли так, что в районе наступил настоящий «тихий час» – в гараже подстанции стояло три машины.
– И двенадцатая здесь, и четырнадцатая, и шестнадцатая, – Петрович от изумления чуть не врезался в стену. – Такое затишье не к добру. Определенно – не к добру!
И ведь накаркал, добрая душа. Только немного не так, как сам ожидал.
К Данилову, только усевшемуся в кресло в комнате отдыха, подошел доктор Сафонов.
– Вольдемар, – позвал он, – пойдем-ка на кухню, дело есть!
– Какое? – открыл глаза Данилов.
Сафонова знали как болтуна, фантазера и вообще пустого человека. Врачом он тоже был никудышным – мало знал, но много пыжился.
– Важное! – Сафонов заговорщицки подмигнул. – Пойдем быстрей, пока все здесь.
– Пошли.
Данилов с сожалением вылез из кресла.
Все – доктора Бондарь и Пыжненко и фельдшер Сорокин – уже сидели на кухне. Бондарь с Сорокиным тешились чайком, а Пыжненко лениво (она все делала лениво, как бы нехотя) грызла сушки, рассыпанные перед ней на поцарапанной пластиковой поверхности стола.
– Присаживайся! – играя роль хозяина, Сафонов затворил за собой дверь и указал Данилову на один из свободных стульев.
Данилов сел.
– Лучшие люди нашей подстанции решили обратиться к главному врачу с жалобой на действия нашей новой заведующей, – без предисловий заговорил о деле Сафонов, усаживаясь за самый дальний стол у окна.
«Да тут заговор, – удивился Данилов. – А я-то им зачем?»
– Сейчас я зачитаю текст жалобы, а потом вы ее подпишете…
– Если будем согласны с ней! – уточнил Бондарь.
– Естественно! Ну, начнем. Уважаемый Михаил Юрьевич! Обратиться непосредственно к вам нас заставили новые порядки, установленные на нашей подстанции недавно назначенной заведующей Е. С. Новицкой. Суть проблемы в том, что к нам вместо опытного и грамотного руководителя пришла некомпетентная выскочка и самодурка. Именно – выскочка и самодурка, которая за неполный месяц своего пребывания в кресле заведующей буквально издергала и затерроризировала весь коллектив подстанции…
– Помедленнее и с выражением! – от нетерпения и любопытства Борька Сорокин позабыл про свой чай.
– О’кей! – важно кивнул Сафонов и продолжил. – Прием – сдача смены превратилась в пытку. Проверяя целостность простыней на просвет, мы теряем драгоценное время, опаздывая к нашим пациентам. Каждая «пятиминутка» проходит под начальственные крики, из которых нам становится ясно, что мы все уроды и кретины, которые не умеют и правильно лечить больных, и грамотно оформлять карты вызова.
– Сильно! – впечатлился Бондарь.
– Слушай дальше, – многозначительно обронил Сафонов. – Криками и оскорблениями «стимулируются» как молодые и неопытные сотрудники, так и грамотные специалисты со стажем. Мы стараемся придерживаться нормативов и прекрасно помним, что должны находиться на вызове десять минут, если не проводим никакой терапии, пятнадцать минут, если даем пациенту таблетку или спрей, двадцать пять минут, если лечим уколами и до сорока минут, если ставим капельницу или восстанавливаем ритм. Но бывают же исключения из правил, все люди разные, и тот же новокаинамид на всех действует по-разному. Заведующую не интересуют детали – она придирается к любому пустяку, лишь бы козырнуть своей властью, причем на закономерные вопросы о возможных жалобах населения, могущих последовать вслед за таким скоропалительным лечением, наша заведующая заявляет: «Будут жалобы – уволю всех! Отправитесь на исторические родины, коров пасти!»
– Чисто Булгаков! – заржал Сорокин, опасливо оглядываясь на Данилова.
Данилов молча слушал. Его, как и всех остальных, очень интересовало продолжение. Какие еще небылицы предстоит услышать.
– Булгаков отдыхает! Нервно курит в углу туалета! – ухмыльнулся Сафонов. – Надо заметить, что сама Новицкая – не коренная москвичка, она родилась и выросла в Великом Новгороде. Но это не мешает ей обзывать сотрудников, приехавших из других регионов, «мухосранскими ублюдками». Кстати, наша заведующая вообще большая любительница крепких выражений. И выговоров, которые следуют один за другим. Никакие объяснения во внимание не принимаются. Так, например, из-за постоянного допуска на подстанцию посторонних лиц у врача В. А. Данилова пропал кардиограф. Доктор Данилов не отказывался от компенсации Станции материального ущерба, но тем не менее ему был объявлен строгий выговор с занесением в личное дело. Другой из врачей подстанции – В. Г. Бондарь получил строгий выговор за то, что больной, которого он доставил в стационар с диагнозом «острый аппендицит», самовольно покинул приемное отделение, после того как был принят дежурным врачом. Заведующая почему-то сочла эту госпитализацию необоснованной…
– Вычеркни меня, – потребовал Бондарь. – Ни к чему поднимать этот случай…
Доктор Пыжненко встала и, не проронив ни слова, вышла. Не съеденные сушки остались лежать на столе.
– И не подумаю! – Сафонов небрежным взмахом руки откинул назад волосы, упавшие на глаза и продолжил чтение: – За каждую, даже самую незначительную провинность нас обязывают писать подробнейшие объяснительные. Особенно достается тем, с кем у новой заведующей есть личные счеты. Так, например, уже упоминавшийся выше доктор В. А. Данилов, к которому заведующая испытывает сильную личную неприязнь…
– Хватит! – Данилов встал и неторопливо подошел к Сафонову. – Отдай мне этот пасквиль!
– Еще чего! – вскочив на ноги, Сафонов грубо оттолкнул руку Данилова. – Мы с Дмитрием Александровичем два часа над ней корпели, а ты «отдай»! И потом – что ты взбухаешь? Сначала дослушай до конца. Там же не против тебя, а за тебя написано!
– Отдай! – обеими руками Данилов взял Сафонова за грудки и выволок из-за стола в проход. – Отдай, сволочь!
Присутствовавшие при чтении остались сидеть на своих местах, откуда и наблюдали за развитием конфликта.
– На, подавись! – Сафонов швырнул скрепленные металлической скрепкой листы на пол. – Псих!
Данилов разжал пальцы, отпуская оппонента на свободу, и, подняв жалобу, разорвал ее напополам.
– Будьте же людьми, черт бы вас побрал! – призвал он, выбрасывая скомканную бумагу в мусорное ведро.
– На себя посмотри, контуженный Ланселот! – огрызнулся Сафонов, усаживаясь за стол. – Взял и все удовольствие испортил.
– Это – не удовольствие! – Данилов снова подошел к Сафонову и горой навис над ним. – Это – подлость и гадость! Это – мерзость!
– Владимир Андреевич! – подал голос Бондарь. – Давайте не забывать, что есть какие-то рамки…
– Вот и я об этом! – обернулся к нему Данилов. – А то, что вместе с Лжедмитрием накарябал Виталик, напрочь выходит за все мыслимые рамки. Такой чудовищной лжи я еще никогда не слышал! Попробуйте только отправить это письмо Гучкову!
– Попробуем и тебя не спросим! – вскакивая на ноги, крикнул Сафонов. – Нашелся указчик!
Несколько капель слюны, вырвавшихся из его рта, долетели до даниловского лица.
Данилов вытер щеку тыльной стороной ладони, подошел к Сафонову, не сводя глаз с его левой скулы, размахнулся и точным ударом, в который вложил всю силу, отправил Сафонова в угол.
Отправил со всеми полагающимися звуковыми эффектами – грохотом переворачивающегося стола, жалобным вскриком жертвы и мягким ударом тела о стену. Впечатавшись в угол, Сафонов мягко сполз вниз и сел на пол, потряхивая головой с широко раскрытыми глазами.
– Добавить? Или достаточно? – прищурился Данилов.
В душе его вскипало веселое лихое бешенство, которое былинные сказители величали не иначе, как «удаль молодецкая». Славное состояние, чем-то родственное блаженству, когда ты уверен, что поступаешь правильно и все у тебя получится.
Наградив Данилова злобными осуждающими взглядами, Бондарь и Сорокин бросились к Сафонову и помогли ему подняться.
– Теперь ты спекся, Данилов! – осклабился Бондарь. – Телесные повреждения средней тяжести, нанесенные из хулиганских побуждений при свидетелях. Три года будешь в лагере санитарить, если не пять!
– Что здесь происходит? Почему на подстанции все время что-то происходит?!
Елена Сергеевна подошла к уже стоящему на ногах Сафонову и впилась глазами в его побагровевшую физиономию.
– Доктор Данилов ударил доктора Сафонова, – кратко пояснил Бондарь.
– Как – ударил? – опешила Елена Сергеевна.
– Кулаком, сильно, жестоко, – ответил Сорокин. – Один раз.
– Виталий Федорович, с вами все в порядке? – заведующая окинула Сафонова взглядом и сокрушенно покачала головой.
– Все в порядке, Елена Сергеевна, – Сафонов осторожно ощупал место, в которое пришелся удар.
– Надо лед! – Бондарь бросился к холодильнику.
– Владимир Александрович! – В голосе заведующей зазвенела закаленная сталь. – Что вы себе позволяете?! Почему вы ударили коллегу?! Вы пьяны?!
– Я трезв, как стеклышко! – ответил Данилов.
– Почему вы ударили доктора?
– Мы не сошлись во мнениях по одному богословскому вопросу! – попробовал пошутить Данилов.
– Я жду объяснительную! – сказала Елена Сергеевна, принюхавшись к дыханию Данилова и не найдя в нем запаха алкоголя.
На всякий случай она заглянула ему в глаза, проверяя состояние зрачков. Получилось совсем как в былые времена, с той лишь разницей, что тогда она искала одобрения, а сейчас – признаки наркотического опьянения.
– Может быть, лучше заявление об уходе? – предложил Данилов.
– Объяснительную! Или я неслышно сказала?! – Глаза заведующей сузились и превратились в щелки. – Вы не уйдете просто и тихо по вашему желанию, Владимир Александрович! Вас уволят по статье, чтобы на новом месте работы вам было бы неповадно так себя вести.
На трель наладонника все трое выездных врачей сунули руки в карманы, но голос диспетчера успел уточнить раньше:
– Шестьдесят два – одиннадцать, «авто»! Одиннадцатая бригада – «авто»!
– Мне пора! – Данилов изобразил на лице вежливую улыбку и почти выбежал в коридор.
Впервые в жизни он с радостью спешил на «авто»…
До конца смены он доработал спокойно и даже безмятежно, наслаждаясь каждой минутой последних своих суток на «скорой». Все было как всегда, и в то же время немного иначе, потому что – в последний раз.
Данилов не сомневался в том, что приказ о его увольнении будет подписан в ближайшие сутки. Он не знал лишь одного – дадут ему возможность уйти «по собственному желанию» или же уволят по инициативе администрации, как обладателя трех выговоров. В благородстве администрации Данилов сильно сомневался, поэтому в душе склонялся ко второму варианту.
Увольнение не по «собственному желанию», разумеется, снижало перспективы последующего трудоустройства, но Данилов был уверен, что куда-куда, а в участковые врачи его возьмут.
Работу на участке он рассматривал не как «проходной», а как вполне подходящий для себя вариант. Во-первых, не было в этой работе унылой скуки стационаров. Во-вторых, при переходе сохранялись надбавки к зарплате за особые условия труда, только в поликлинике они назывались не «колесными», а «участковыми». В-третьих, как и подстанцию, поликлинику можно было подобрать поближе к дому. Таскаться каждый день на работу и с работы через всю Москву – разве можно вообразить себе худшую участь?
Много бумажек и всякой писанины? Зато не бывает ночных дежурств! С каждым годом бессонные ночи даются все труднее. Ладно еще дежурства в стационаре. Сухо, тепло, светло, весь «район» в пределах одного блока, одного отделения или одного корпуса. Это не под проливным дождем и не в лютый мороз рассекать по Москве, в доброй трети случаев работая под открытым небом. Да и по участку бегать сподручнее и на вызовах так выкладываться не надо. Осмотрел, выслушал, выписал рецепты и попрощался. Ну, а если что не так – набрал «ноль три» и вызвал к больному бригаду! Пусть другие стоят часами в пробках, гадая «довезем – не довезем».
Другие… Данилов посмотрел на часы. Пять сорок две. Еще два часа восемнадцать минут и все! Точка!
– Петрович, тормозни возле супермаркета, – попросил Данилов.
– А надо? – усомнился в целесообразности подобного действия Петрович, уже явно знавший о недавней «битве титанов» на кухонном плацдарме. – Ты лучше потом, по дороге домой сам зайдешь…
– Потом – суп с котом! – раздражение накатило вместе с головной болью. – Тебе что – трудно?
– Легко!
Петрович в сердцах так надавил на тормоз, что Данилов слегка приложился лбом к переднему стеклу, а сладко спавшая в салоне Вера, чуть не слетела с кресла на пол.
– Что случилось?! – крикнула она из салона.
– Остановка «магазин»! – прогнусавил Петрович. – Следующая остановка «Отдел кадров».
– Тут ты прав! – согласился с ним Данилов, потирая лоб. – Я мигом!..
Вернулся он с двумя пакетами в руках. Один, в котором была литровая бутылка самой дорогой водки из ассортимента супермаркета, Данилов протянул Петровичу, а другой – с бутылкой марочного портвейна и коробкой шоколадных конфет, достался Вере.
– Это что такое? – Петрович достал бутылку и присвистнул от удивления. – Ну ты даешь!
– Владимир Александрович, это по какому случаю такие презенты? – поддержала водителя Вера.
– По случаю надвигающегося расставания, – ответил Данилов.
Посмотрел на Петровича, сидевшего с бутылкой в одной руке и пакетом в другой, и сказал:
– Можно ехать, командир!
– Поехали! – Петрович сунул бутылку в пакет и убрал презент под сиденье.
До подстанции молчали, но, выключив зажигание, Петрович не выдержал.
– А может, еще все и обойдется? – предположил он.
– Навряд ли, – ответил Данилов, открывая дверцу.
– Жаль, – вздохнул Петрович. – Привык я к тебе…
– Я тоже привык, – ответил Данилов.
– Мужики! – поддела их Вера. – Хватит лирики. Вы еще обнимитесь и расплачьтесь, а я буду вас утешать и вытирать вам сопли! Можно подумать, что не в одном городе живете! Будете в гости друг к дружке ходить, на рыбалку вместе ездить!
– Раньше девки душевные были, не то что сейчас! – Петрович подмигнул Данилову.
Сдав Люсе карты вызовов, Данилов спросил:
– Парочка чистых листов бумаги найдется?
– Для вас – все что угодно! – улыбнулась Люся, открывая ящик стола.
– Почему такое расположение? – от толстой пачки, протянутой Люсей, Данилов отделил два листа.
– Люблю мужчин, способных на поступки! Раз – и в морду! Это здорово, когда мужик – мужик, а не глиста!
– Еще одна такая фраза – и мне придется на тебе жениться! – Данилов примостился на краю Люсиного стола и начал писать.
Заявление об уходе по собственному желанию он написал без проблем, а вот над объяснительной призадумался. В конце концов, под положенной канцелярскими правилами «шапкой» Данилов написал всего одно предложение.
«В силу обстоятельств моя рука вошла в контакт с лицом врача Сафонова В. Ф. О чем я нисколько не сожалею».
Расписался, поставил дату и попросил Люсю:
– Передай завтра начальству, ладно?
– Передам, – ответила Люся. – Чашечку кофе?
– Лучше вызов, – серьезно ответил Данилов. – Что-нибудь такое, чтобы до восьми утра время пролетело незаметно.
Недаром в Библии сказано: «всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Минутой позже одиннадцатая бригада, единственная из свободных, отправилась на помощь в соседний район. На Тихомирском бульваре наряд милиции обнаружил мужчину без сознания.
После осмотра Данилов поставил диагноз закрытой черепно-мозговой травмы с отеком мозга и отвез бедолагу в реанимацию сто пятнадцатой больницы.
Там как раз дежурил знакомый доктор – Кирилл Евгеньевич.
– Катетеры нужны? – спросил он, расписываясь в приеме больного.
– Спасибо, есть пока, – ответил Данилов.
На самом деле он израсходовал весь свой запас катетеров, но зачем они теперь?
Сев в машину, Данилов посмотрел на часы и полез за наладонником. До конца смены оставалось одиннадцать минут. Теоретически, а зачастую и практически, вызов можно получить и за пять минут до конца смены, но сегодня одиннадцатой бригаде разрешили вернуться на подстанцию.
– Вруби «светомузыку», Петрович! – попросил Данилов.
Напоследок хотелось покуражиться, а по окончании дежурства – расслабиться, как следует.
Петрович не стал возражать. Последнее желание, как-никак…
На сдачу смены доктору Могиле у Данилова ушло две минуты, на переодевание – еще три. Сафонова он увидел издали. Тот выглядел неплохо, даже синяка на физиономии не было заметно.
«Запудрил», – решил Данилов.
На выходе ему преградил путь старший врач:
– Вы куда? А конференция?
– Я работаю до восьми ноль-ноль! – Данилов грубо оттеснил его плечом. – До свидания!
– До свидания! – машинально ответил Лжедмитрий, не догадываясь, что целостность его дорогой оправы только что подверглась большому, можно сказать – огромному, риску.
