28
Везде искры

После размолвки с Анной Майкл Кэрни оделся и уехал на взятом напрокат автомобиле в Бостон, где успел выпить пива и купить себе «Бургер Кинг» до закрытия ресторана. После этого он принялся бесцельно ездить вверх-вниз по прибрежной дороге, пробиваясь через густые белые туманные карманы и жуя по ходу дела двойной чизбургер с беконом и картошкой фри. Когда океан удавалось разглядеть, он казался далекой серебристой полосой, а дюны на южной оконечности залива – черными курганами на его фоне. Даже после заката над пляжем продолжали с криками носиться морские птицы. Кэрни остановил машину, выключил двигатель и прислушался к шороху ветра в камышах. Вышел наружу, пересек дюны и встал на влажном песке, разведя носком ботинка полосы отсортированной отливом гальки. Спустя мгновение ему померещилось, как что-то огромное несется через залив в его сторону. На пляж возвращалось чудовище. А может, не так само чудовище, как обстоятельства, в которых его появление стало возможным: состояние мира, Вселенной, поворот порядка вещей; мысль эта несла черную безнадегу, откровение и, под конец, облегчение – так бывает, когда узнаешь что-нибудь совсем нежелательное, но втайне испытываешь извращенную радость. Присутствие это распространялось с востока, перемещаясь прямо от линии горизонта. Оно пронеслось над Кэрни или, точнее говоря, через него. Вздрогнув, он отвернулся от моря и пошел обратно через дюны к машине, вспоминая женщину, убитую им в английском Мидлендсе, там, где за обеденным столом полушутя спрашивали: «Как ты хочешь провести первую минуту нового тысячелетия?»

Уже открывая рот для ответа, он жалел о том, что сейчас скажет. Он и рад был бы ответить уверенно-оптимистически, как все остальные. Вспоминая тот эпизод, он ясно почувствовал, как ничтожна стала его жизнь. Он ее обернул в несчастье самому себе. По дороге обратно в коттедж он опустил боковое стекло и вышвырнул во тьму упаковку от «Бургер Кинг».

Вернувшись, он обнаружил, что в коттедже царит тишина.

– Анна? – позвал он.

Она была в гостиной. Телевизор оказался включен, но звук – убавлен до минимума. Анна снова стянула с постели одеяло и села перед огнем, скрестив ноги; руки ее, повернутые ладонями вверх, покоились на коленях. За последний месяц она прибавила в весе пару фунтов, отчего ее бедра, живот и задница округлились и помолодели; остальное тело, однако, не изменилось и было костлявым, как у лошади. Ему показалось, что в ней произошла какая-то перемена, но на расстоянии трудно было понять какая. Запястья Анны так побелели, что вены выступали на них, подобно ссадинам от наручников. Рядом с собой она положила поварской нож из углеродистой стали, купленный Кэрни в первую их поездку на пляж. Лезвие отсвечивало в заполнившем комнату сиянии телеэкрана, сероватом и неуверенном.

– Я пытаюсь собрать оставшееся у меня мужество, – сказала она, не отводя взгляда от пламени. Голос ее звучал дружелюбно. – Я знала, что ты меня не захочешь, если я все правильно сделаю.

Кэрни взял нож и отложил его подальше. Перегнулся через нее и поцеловал в спину там, где из-под кожи выпирали на изгибе позвонки.

– Я тебя хочу, – ответил он. Коснулся ее запястий. Те оказались горячими, но словно бы бескровными. – Зачем ты с собой так поступаешь?

Она пожала плечами и выдавила притворный смешок.

– Последнее средство, – промолвила она. – Вотум недоверия.

Лэптоп Кэрни лежал раскрытым. Он был включен, но экран показывал обычную заставку рабочего стола. Анна подключила к компьютеру внешний жесткий диск Тэйта. Кэрни подумал, что из всех предпринятых ею действий это – потенциально самое опасное. Он озвучил свою мысль. Она покачала головой.

– Я тебя больше всего ненавижу за то, что ты меня теперь даже убивать не хочешь, – сказала она.

– А тебе это нужно? Чтобы я тебя убил?

– Нет!

– Тогда что?

– Не знаю, – сказала она. – Просто трахни меня как следует, пожалуйста.

Им обоим пришлось нелегко. Анна моментально взмокла и целеустремленно раскорячилась перед ним; Кэрни был не так уверен в себе. Исхитрившись наконец войти в нее, он изумился, как тепло там, внутри. Они начали с известных поз, но вскоре она принудила его повернуться к ней лицом, зашептав умоляюще:

– Давай так. Вот так. Я хочу тебя видеть. Я хочу видеть твое лицо.

Потом:

– Я лучше? Я лучше, чем они?

Секунду в его ушах раздавался смех кузин; картинка Дома Дрока раскрылась перед ним, затем смялась и навеки улетучилась.

Он рассмеялся.

– Да, – ответил он.

Соитие продлилось недолго, она вздохнула, обняла его; таких теплых вздохов и улыбок он за ней никогда прежде не замечал. Они полежали немного перед очагом, и Анна попросила еще.

– Господи, – произнес он эксперимента ради, – ты такая мокрая!

– Знаю. Знаю.

Телевизор почти неслышно бормотал что-то в сумраке над ними. По экрану пронеслась реклама, затем исчезла, сменившись эмблемой какого-то научно-популярного канала. Появилось изображение огромных розоватых потоков газа и пыли, простреленных актиническими звездными сполохами на фоне бархатной черноты, полное прекрасной ложной ясности, как обычно у картинок с телескопа «Хаббл».

– Тракт Кефаучи, – комментировал голос за кадром, – названный в честь первооткрывателя, может перевернуть наши представления о…

Могло показаться, что в этот миг экран внезапно разбух, а картинка перелилась наружу. Безмолвные искры полетели в сумрак, отскакивая от голых паркетин пола, растекаясь по ним светящейся пеной, подбираясь к Анне Кэрни, которая прикусила губу и принялась раскачиваться взад-вперед в гипнотическом ритме. Искры стекали по ее волосам, по раскрасневшимся щекам и груди. Приняв это ощущение за часть сексуального акта, она едва слышно застонала и, не открывая глаз, набрала искры пригоршнями с лица и щек.

– Искры, – прошептала она. – Везде искры…

Кэрни, услышав это, распахнул глаза и в ужасе оттолкнул ее. Схватив поварской нож, он занес было его на миг, постоял, голый и неуверенный.

– Анна! – позвал он. – Анна!

Фрактальный свет изливался из телевизора, формой уподобляясь павлиньему хвосту. Кэрни несколько мгновений бездумно носился по комнате, пока не отыскал кости Шрэндер в их мягкой кожаной мошонке. Потом глянул на Анну и на нож. Ему показалось, что он слышит ее предостерегающий шепот:

– Оно приближается… оно приближается… – И затем: – Да, убей меня. Быстро.

Исполнившись безграничного отвращения к себе, он отшвырнул нож и вылетел прочь из коттеджа. Вот оно: нечто огромное снижалось к нему во мраке, как тень, летящая по небу. Он слышал, как позади Анна рассмеялась и снова зашептала:

– Искры. Везде искры…

В половине шестого утра Анна Кэрни проснулась и обнаружила, что осталась одна. Огонь в очаге погас, домик на пляже остыл. Телевизор, все еще включенный на канале Си-эн-эн, продолжал что-то бормотать под ленту картинок текущих событий: война на Ближнем Востоке, нарушение прав человека на Дальнем Востоке, в Африке и Албании. Война и угнетение повсюду. Она потерла руками лицо, потом, нагая и продрогшая, поднялась и стала в некотором удивлении собирать разбросанное повсюду нижнее белье. «Надо же, я наконец добилась своего», – подумала она, хотя события той ночи помнились смутно.

– Майкл? – позвала она. В домике была только одна дверь наружу, и ее Майкл оставил распахнутой, так что на порог задувало белый песок.

– Майкл? – Она натянула джинсы и свитер.

На пляже было уже совсем светло, воздух приятно бодрил. Моевки носились низко над волнами, выхватывая что-то из принесенного морем хлама. В дюнах Анна наткнулась на придавленный участок тростника, длинный и неглубокий, провонявший какой-то химией; ей показалось, что ночью сюда сел какой-то крупный объект. Она оглядела Пляж Чудовища. Больше никаких следов.

– Майкл? – позвала она.

Лишь крики чаек были ей ответом.

Она обхватила себя руками, зябко содрогнувшись на океанском ветру, и побрела обратно в дом, где приготовила себе завтрак из яичницы с сосисками и жадно сжевала его.

– Я такой зверски голодной себя не помню, – сказала она собственному отражению в зеркале ванной, – с тех пор, как… – Но ей нечего было добавить: с таких давних пор, что она забыла.

Она прождала его три дня. Гуляла по дюнам, ездила в Бостон, убрала коттедж сверху донизу. Ела. Бо́льшую часть времени просто сидела в кресле, поджав ноги под себя и слушая, как стучит в окно предвечерний дождь; вспоминала все, что могла, о Кэрни. То и дело включала телевизор, но так же быстро выключала, задумчиво глядя в пустой экран и стараясь представить события той ночи.

Утром третьего дня она стояла на пороге, слушая крики летавших над пляжем чаек.

– Теперь ты не вернешься, – проговорила она и вернулась внутрь упаковывать вещи.

– Я буду по тебе скучать, – сказала она. – Честное слово.

Она отключила от лэптопа Кэрни футляр с жестким диском и спрятала его в чемоданчик под одеждой. Затем, подумав, что флуороскопическое сканирование в аэропорту может повредить диску, переложила в сумочку. Надо будет спросить на регистрации. Ей нечего скрывать, и ей наверняка позволят пронести диск. По возвращении надо будет отыскать Брайана Тэйта; что бы там с ним ни стряслось, он, вероятно, сумеет продолжить дело Майкла. Если же нет, придется связаться с кем-то из «Сони».

Она закрыла входную дверь и перенесла багаж в «БМВ». Последний взгляд на дюны. Там, на возвышенности, когда у нее от ветра захватило дух, ей четко представился Майкл кембриджских времен, двадцати лет от роду, с искренним изумлением говорящий: «Информация может быть вещественной. Ты себе только представь, а?»

Она громко засмеялась.

– Ох, Майкл, Майкл! – произнесла она.