17
Потерянные входы
Человеческие существа, которых зацепила загадка Тракта Кефаучи, появились на его пороге через двести лет после первого своего выхода в космос.
Нахальные новички, движимые возрожденными принципами ковбойской экономики. Они понятия не имели, за чем явились и как это добыть, и знали только, что добыть это надо позарез. Они понятия не имели, как правильно себя вести. Они нюхом чуяли, что тут можно сделать деньги. Они сломя голову рванули вперед. Они развязали войны. Настучали по головам пятерке чужацких рас, бывших прежде властителями Галактики, а с шестой – чье прозвание «ужасники» пошло от неправильного перевода слова, которым ужасники обозначали космос, – достигли настороженного перемирия. Потом принялись воевать друг с другом.
Причиной всех этих дурных выходок была величественных масштабов и метафизической природы неуверенность в себе. Космос огромен, и ребят с Земли, как бы те ни храбрились, потрясало найденное там; но, что еще хуже, с наукой началась полная неразбериха. Каждая раса, встреченная людьми на пути через Ядро, располагала звездным двигателем, работавшим по своему принципу. Все теории работали, хотя противоречили друг другу даже в основах. Казалось, что путешествовать в межзвездном пространстве можно как угодно. Если из теории вытекала пенистая структура пространства, в котором надо ловить нужную волну, это совсем не исключало существования двигателя иной природы, работавшего на идеально гладкой поверхности эйнштейновского пространства и пересекавшего те же самые области пустоты. Возможно было даже построить космические двигатели на основе теорий суперструн, которые, вопреки обещаниям четырехсотлетней давности, так по-настоящему и не заработали.
Огорчительно было такое обнаружить. Поэтому, когда земляне появились на краю Тракта, вгляделись в него и начали рассылать обреченных entradistas, двигала ими среди прочего и надежда получить хоть какие-то ответы. Их интересовало, отчего Вселенная, с виду такая неприступная, на поверку оказалась текучей и переменчивой. Работало все. Куда ни глянь, найдешь все, что захочешь. Они надеялись понять, почему это так. Пока entradistas гибли всеми мыслимыми способами – их давило, поджаривало, разрывало на куски или обращало в облачка элементарных частиц самого Тракта, – люди менее отчаянные обратили свой энтузиазм к изучению Пляжа, где обнаружили Радиозалив. Там они обрели новые технологии. Там отыскались останки древних рас – их люди принялись глодать с яростью щенков терьера, которым бросили старую косточку.
Там нашлись искусственные солнца.
Когда-то, в далеком прошлом, светила эти в окрестностях Тракта были так изобильны, что до сих пор в Радиозаливе превосходили числом обычные звезды. Некоторые солнца переместили сюда из других областей космоса; другие построили in situ, на месте. Вокруг кружились планеты, словно бы заякоренные в пространстве на исключительно неестественных, но предоставлявших наилучший обзор Тракта орбитах. Яростные магнитные поля и толстенные атмосферы предохраняли поверхности этих миров от смертельной радиации. В межпланетном пространстве крутились на фантастически сложных орбитах луны, купаясь в потоках неуемного света.
Это были не столько звездные системы, сколько бакены, не столько бакены, сколько лаборатории, и в меньшей степени лаборатории, чем экспериментальные устройства, колоссальные детекторы, приспособленные для зондирования непостижимых сил, исторгаемых теоретически присутствующим в центре Тракта объектом, а именно сингулярностью без горизонта событий.
Объект обладал колоссальной энергией. Газовые облака, окружавшие его, раскалились до пятидесяти тысяч кельвинов. Джеты и плюмажи материи, исходившие оттуда, имели как барионную, так и небарионную природу. Гравитационные эффекты его, пускай и в слабой форме, регистрировались даже в Ядре. Как отмечал один комментатор, «место это уже состарилось к тому моменту, когда в невероятно густой тьме молодой Вселенной стали разгораться первые квазары». Чем бы оно ни было, а Тракт из-за него превратился в скопище черных дыр, систему исполинских естественных ускорителей элементарных частиц, свалку материи, кипящий котел пространства, времени и сдвинутых горизонтов событий, непредсказуемый в поведении своем океан лучистой энергии, море яркого света. Тут возможно было все и действие любых законов природы приостанавливалось, если, конечно, они здесь вообще когда-либо действовали.
Ни одной из древних рас не удалось пройти Тракт насквозь и вернуться, чтобы рассказать об увиденном. Но они пытались. Они честно пытались. К моменту прибытия людей по краю Тракта были раскиданы объекты и артефакты возрастом вплоть до шестидесяти пяти миллионов лет, и было ясно, что по крайней мере некоторые оставлены культурами более странными и более могущественными, чем все ранее встреченные человечеством. Эти расы являлись сюда, исходя из определенных теорий. Они строили новые корабли по новым технологиям, руководствуясь новыми геометрическими представлениями. Ежедневно они запускали своих мотыльков в огонь и те обращались в пепел.
Пусковыми полигонами служили места вроде планеты Редлайн.
* * *
Кто бы ни создал Редлайн с ее актиническим, яростным солнцем, а определение человека, сколь угодно расширенное, к нему применять было нельзя. Добавьте к этому сложную, пронизанную тошнотворно непредсказуемыми колебаниями орбиту, призванную удерживать артефакт на Южном полюсе прецизионно направленным на центральную зону Тракта Кефаучи. На Редлайн весна приходила дважды за пять лет, потом наступала каждый год из следующих двадцати, затем выбирала любой другой срок. Весна окрашивала планету в цвета дешевой неоновой рекламы. Над радиоактивными джунглями поднимались столбы пара, выжженные пустыни поливало потоками ультрафиолета, так что в строгом смысле слова место это становилось непригодно для проживания людей. (Хотя entradistas, смельчаки, неудачники и жертвы моральной дислексии, продолжали высаживаться тут на своих сколоченных на скорую руку судах, и поведение их могло служить отличной метафорой всей деятельности человека по исследованию Залива. Чего они тут искали? Почем знать? Следы их быстро терялись в окутавшем вонючие руины тумане. Те, кто возвращался, опустив по дороге визор шлема в желании получше рассмотреть обретенное сокровище, недельку-другую хвастались находкой в барах Мотеля Сплендидо, а потом умирали так, как принято у entradistas, от болезни, не поддающейся описанию.)
* * *
Серия Мау сверилась со справочниками. Те сообщали, что Южный полярный артефакт анализу не поддается, хотя представляет собой, насколько можно судить, скорее приемник, чем передатчик. Потом она узнала, что на Редлайне бывают день и ночь, но продолжительность этих времен суток не может быть определена с удовлетворительной точностью. Таково было местечко, над которым она летела, чистое и недвусмысленное – на загляденье. Такова ее судьба, в каком-то смысле слова. Она открыла канал.
– Билли Анкер, – сказала она, – я тут, чтобы увидеть тебя.
Спустя некоторое время ответил слабый, неуверенный, терявшийся в статических помехах голос.
– Ты спуститься хочешь? – спросил голос.
Она тут же занервничала.
– Я уловку вышлю, – ответила она, выгадывая время на раздумья.
Тощее лицо Билли Анкера обросло щетиной, темные волосы падали на спину брутальным лошадиным хвостом, размеченным седыми пятнами. Возраст его трудно было определить, потому что кожа загорела под светом тысячи солнц. Глаза зеленовато-серые, глубоко сидящие в глазницах. Если Анкер симпатизировал собеседнику, то при встрече разглядывал его некоторое время, зачастую тепло и с приятным изумлением; если нет, то отводил взгляд. Сейчас глаза ничего не выражали. Билли Анкер наверняка энтузиаст, раз уж забрался так далеко, в Залив (иногда судачили, что он местный уроженец, но откуда им знать? Нарики-entradistas, жокеи-частичники, кармодийские бурбонщики, охочие до рибосом местных летучих мышей; каждый рассказывал ей свою романтическую легенду мягким испитым голосом), и вечно тут что-то ищет. Он не переносил общества людей, устроенных иначе или, по крайней мере, неспособных что-то чувствовать.
– Мы явились сюда поглазеть и изумиться, – сказал бы он, – мы надолго не задержимся. Взгляните. Видите? Вы только гляньте!
Он был худощав, энергичен, невысокого роста, вечный непоседа, кожа да сухожилия. Он не вылезал из штанов от древнего пилотского скафандра и пары кожаных курток, а на голове носил завязанный сложным узлом красновато-зеленый тюрбан. Он лишился двух пальцев на руке при жесткой посадочке где-то в сигма-конце Залива, на краю аккреционного диска примечательной черной дыры, известной как радиоисточник RX-1 (неподалеку оттуда располагался вход в искусственную червоточину, другой конец которой, по тогдашнему мнению Билли, был нацелен туда же, куда и Южный полярный артефакт на Редлайне). Он не стал их отращивать.
Увидев, как уловка Серии Мау тычется ему в ноги, он некоторое время изучал ее.
– На кого ты похожа? – спросил он. – В действительности.
– Да ни на кого особо, – сказала Серия Мау. – Я – K-рабль.
– Ах, вот как! – протянул Билли Анкер, проконсультировавшись со своими системами. – Вижу. А как это работает?
– Не твое дело, Билли Анкер.
– Тебе бы не стоило так огрызаться, – только и ответил он. Помолчав пару мгновений, спросил: – Ну и что там во Вселенной новенького? Чего ты такого видела, что не видал бы я?
Серия Мау удивилась.
– И ты задаешь мне такой вопрос, пустив корни тут, в куче древнючей рухляди, – сказала она, оглядывая уловкой обитель Билли Анкера, – с перчаткой на руке? – Она рассмеялась. – Видела много чего, хотя в Ядро так и не заглянула.
Она поведала ему кое о чем.
– Впечатляет, – признал он. Покачался в кресле. Потом сказал: – Этот твой K-рабль. Ты понимаешь смысл слов «уйти на глубину»? Я слышал, что такие корабли почти в любое место способны проникнуть. Ты не думала про Тракт? Тебе никогда не хотелось туда отправиться?
– Отправлюсь, когда от жизни устану.
Оба засмеялись, потом Билли Анкер проговорил:
– Мы все уходим с Пляжа. В тот или иной день. Взрослеем. Уходим с Пляжа, ныряем в море…
– …потому что зачем еще жить, правда ведь? – подхватила Серия Мау. – Ты это собирался сказать? Я от тысячи людей слышала нечто подобное. И знаешь что, Билли Анкер?
– Что?
– У всех были костюмчики получше.
Он уставился на нее.
– Ты не просто K-рабль, – произнес он. – Ты – «Белая кошка». Ты та девчонка, которая угнала «Белую кошку».
Ее поразило, как быстро он догадался. Увидев ее изумление, он улыбнулся:
– Чем могу быть полезен?
Серия Мау отвернулась. Ей не понравилось, что ее раскололи так быстро на какой-то захудалой планетенке Радиозалива, в заднем проходе бытия. Кроме того, взгляд его сложно было переносить даже в уловке. Что бы там ни болтали теневые операторы, с телами она имела дело. В том-то и проблема. Взглянув в глаза Билли Анкеру, она порадовалась, что у нее сейчас нет собственного тела, для которого их взгляд был бы неодолимо притягателен.
– Меня закройщик послал, – сказала она.
Тощее лицо Билли Анкера озарилось пониманием.
– Ты купила пакет доктора Хэндса, – произнес он. – Все ясно. Ты та, кто купил его у дяди Зипа. Вот дерьмо!
Серия Мау разорвала связь.
– А он красавчик, – заметила клон.
– Это был частный разговор, – ответила Серия Мау. – Хочешь снова с вакуумом пообщаться?
– Ты видела его клешню? Вау!
– Если хочешь, я это устрою, – продолжала Серия Мау. – Слишком уж он проворен, этот Билли Анкер, – сказала она себе, а вслух добавила: – Тебе вправду понравилась его рука? Мне показалось, что она слишком уж претенциозна.
Клон саркастически расхохоталась:
– Да что знает о жизни обитательница бака?
Изменив свое решение на Аренде Перкинса, клон (чье имя оказалось Мона или Мёне – в общем, как-то так) впала в некое подобие биполярного расстройства быстрого цикла. В маниакальной фазе она полагала, что вот-вот вся ее жизнь изменится раз и навсегда. Одежда ее становилась короче и обретала более насыщенный розовый оттенок. День-деньской она распевала песенки, полные слезливого даба, вроде «Иона при смерти» или «Одиночества в тесноте», или исполняла на подручных предметах старинные ударные композиции, считавшиеся в Ядре писком моды этого сезона. В депрессивной фазе блуждала по обитаемой секции, грызя ногти, смотрела голопорнуху и занималась онанизмом. Теневые операторы ее полюбили и относились к Моне с преувеличенной заботливостью, немыслимой при Серии Мау. Она им позволяла облачать себя в одежды, которые бы дочкам дяди Зипа пришлись бы к лицу на свадьбе, или корректировать дизайн жилой секции зеркалами по стандартам оптической астрономии. Они особо следили, чтобы Мона вовремя кушала. Клон оказалась достаточно сообразительна, чтобы понять их потребности и подыгрывать им. Стоило стрелке компаса ее настроения указать на север, как Мона принималась их вертеть вокруг пальца. Они ей готовили еду по меню элвисов и мастерили люрексовые гальтеры, обнажавшие соски. Она подбивала их на быструю косметическую хирургию, заставляя менять ей ширину вагины.
– Если тебе это нужно, милая, – соглашались они, – если ты думаешь, что это поможет.
Они на все шли, чтоб ее развеселить. Они любое желание Моны выполняли, чтобы та вылезла наконец из испачканного жирными пятнами халатика, и даже позволяли курить, а табакокурение, между прочим, уже двадцать семь лет как запретили везде, не исключая и свободных экономических зон.
– Я прослушала, – сказала она.
– Так держись этой частоты, – предупредила Серия Мау. – И с волосами что-нибудь сделай.
Спустя десять минут она отправила уловку обратно к Билли Анкеру.
– У нас тут постоянная интерференция, – сказал тот понимающе. – Наверное, я поэтому потерял контакт.
– Ну да, наверное.
Какими бы заслугами ни был в прошлом знаменит Билли Анкер, теперь он отошел от дел. Он жил на борту своего корабля «Меч караоке», и Серия Мау заподозрила, что взлететь с Редлайна это корыто уже не сможет. Неоновая растительность, бледная, синюшная, но крепкая, оплела полмили корпуса, будто радиоактивный плющ рифленую каменную колонну. «Меч караоке» был построен из инопланетных металлов, но двадцать тысяч лет полетов и еще десять, проведенные под редлайнским дождиком, источили его. Об истории корабля до того, как Билли его приобрел, оставалось догадываться. Внутри земную аппаратуру с помощью молотка и такой-то матери скомпоновали с первоначальными системами управления. Из стен выпирали трубопроводы, по переборкам змеились провода, попадались даже штуковины вроде телеэкранов четырехсотлетней давности, покрытых мощным слоем пыли. Никакой тебе K-техники. Старье, шурупы да заклепки, никакой кичухи, ничего особенно интересного. Вдобавок «Меч караоке» был лишен теневых операторов. Если с кораблем требовалось что-нибудь сделать, все операции нужно было выполнять самостоятельно. Билли Анкер по каким-то причинам не доверял теневым операторам, но не говорил почему. Он восседал в чем-то вроде старого пилотского кресла, к телу его тянулись провода и трубки с разноцветными жидкостями, и был тут даже шлем, который он мог бы нацепить, пожелай того.
Он смотрел, как уловка Серии Мау принюхивается к мусору у его ног.
– В свое время, – сказал он, – этот хлам помог мне забраться в довольно странные места.
– Да уж, могу себе представить, – ответила Серия Мау.
– Работает – так не трогай.
– Билли Анкер, я, собственно, тут затем, чтобы сказать тебе: пакет доктора Хэндса не работает.
Вид у Билли сделался удивленный; потом удивленное выражение стерлось. Взамен появилось ленивое.
– Ты хочешь вернуть его и получить свои деньги обратно, – предположил он. – Ты знаешь, я не из тех, кто…
– …кто обменивает вещи по гарантии. Ну да. Но послушай, эта штука…
– Такова моя политика, детка, – сказал Билли Анкер. Печально пожал плечами, однако взгляд его выразил удовлетворение. – Что я еще могу сказать?
– Мог бы в кои-то веки ничего не сказать, а послушать, что тебе говорят. Не потому ли ты сидишь тут в горах исторически ценного хлама, что никогда в жизни не слушал других? Я сюда не за деньгами явилась. Если бы хотела, давно бы их от дяди Зипа получила. Хотя я ему не доверяю.
– И правильно, – признал Билли Анкер. – Так чего тебе надо?
– Я хочу, чтобы ты рассказал, откуда этот пакет взялся. Откуда ты его достал.
Билли Анкер подумал.
– Это не слишком обычное требование, – ответил он.
– Тем не менее я хочу именно этого.
Они спокойно глядели друг на друга. Билли Анкер постучал пальцами здоровой руки по подлокотнику противоперегрузочного кресла. В ответ экраны перед ним налились светом и стали показывать планеты. Довольно крупные. Стремительно проносились в поле обзора, разбухали и заполняли дисплеи, затем нырком уходили в стороны, влево или вправо, и пропадали из виду. Крутящиеся многослойные облака над ними были разных цветов: фуксии, зеленого, грязно-коричневого, желтого.
– Это склейка полученных мною изображений, – пояснил Билли Анкер, – из времяпролетной миссии сразу после открытия. Видишь, как все сложно? А те, кто построил эти планеты, даже без солнца вынужденно обошлись. Притащили туда коричневый карлик и подожгли его. Они знали, как создать из него звезду, которая ни в одну из наших классификаций не укладывается. Потом приволокли восемь газовых гигантов и шестьдесят планетных объектов в нагрузку. И пустили Редлайн катиться по самой сложной из всех известных искусственных гравитационных аллеек. Остальное надо отнести к заслугам какого-то либрационного резонанса. – Он сделал паузу, обдумывая собственные слова. – Те ребятки дилетантами не были. У них на одну эту операцию ушел миллион лет. С какой стати начинать подобный проект, не рассчитывая его завершить?
– Билли Анкер, меня это не интересует.
– Может, им просто скучно стало, интересы сменились. Но вот еще что: если уж приступать к таким проектам, если расходовать нервную энергию на создание эдаких научных инструментов, то насколько же серьезной должна оказаться цель? Тебе в голову не приходило? Зачем утруждать себя подобным времяпрепровождением?
– Билли…
– Как бы там ни было, а в результате этого и некоторых других событий ее истории система превратилась в оживший кошмар жокея-частичника. Интерференция здесь частое явление, так все справочники утверждают. Наверное, поэтому у нас связь прервалась. Ты так не думаешь? Жаль. Я тем разговором откровенно наслаждался.
Он отключил экраны и посмотрел сверху вниз на уловку Серии Мау.
– Расскажи, как тебе удалось угнать «Белую кошку», – предложил он.
* * *
В рубке управления «Меча караоке» пахло горячей пылью. Мониторы щелкали и шумели вентиляторами или включались сами по себе, в случайных вроде бы последовательностях. (На экранах отображалась поверхность Редлайна: изъеденная эрозией столовая гора тут, развалины там, хотя трудно было отличить одно от другого; камера неизменно возвращалась к Южному полярному артефакту, едва заметному под грудами радиоактивного снега.) Мерцающий свет обегал переборки, покрытые символами, оставшимися от первоначальных владельцев и напоминавшими иероглифы древних земных цивилизаций. Билли Анкер с отсутствующим видом тер правую руку, словно унимая фантомную боль от потери пальцев. Серия Мау знала: чтобы получить что-нибудь, надо что-то отдать. Поэтому выдержала паузу и сказала:
– Я не угоняла ее. Это математичка сделала.
Билли Анкер недоверчиво рассмеялся:
– Математичка угнала ее? И как так вышло?
– Не знаю, – сказала она. – Откуда мне знать? Она усыпила меня. Она это умеет. А когда я проснулась, мы были за тысячу световых лет от цивилизации, смотрели на гало сверху вниз. – Ее в баке пробила дрожь при воспоминании о том, как, пробудившись от обычных тревожных снов (впрочем, в те дни человек в шляпе и фраке там еще не возникал), она обнаружила себя невесть где. – Я оказалась в пустоте. Я никогда раньше не бывала в пустоте. Ты понятия не имеешь. Ты просто понятия не имеешь.
Она помнила лишь смятение, панику, которая с истинным положением дел никак в общем-то не была связана.
– Ты знаешь, – произнесла она, – я думаю, она мне пыталась что-то показать.
Билли Анкер улыбнулся.
– Значит, это корабль тебя похитил, – сказал он скорее себе, чем ей.
– Надо полагать, – признала она. – О, я счастлива была, что меня похитили! Меня уже тошнило от ЗВК. От всех этих «полицейских» заданий в свободных экономических зонах! Я устала от земной политики. А пуще всего меня блевать тянуло от себя самой… – Поймав его заинтересованный взгляд, она осеклась. – Меня тошнило от кучи вещей, которые тебя не касаются. – Ей трудно было подыскать подходящую формулировку. – И тем не менее когда корабль меня похитил, то, знаешь ли, у нас не было никакой цели. Мы просто висели там. Долгие часы висели в пустоте. Потом я успокоилась и направила корабль вниз, к гало. Мы месяцами напролет там носились. И тогда-то я по-настоящему дезертировала. Тогда у меня появились собственные планы.
– Ты сорвалась с поводка, – констатировал Билли Анкер.
– Они так говорят?
– Ты работаешь на всех, кто тебе согласен заплатить.
– О да, надо же, как я в этом не похожа на остальных! Всем надо на жизнь зарабатывать, Билли Анкер.
– Ребята из ЗВК хотят тебя вернуть. Ты для них обычный инструмент.
Теперь настал черед Серии Мау Генлишер рассмеяться.
– Пускай сперва поймают.
– И насколько близко они к тебе подобрались? – поинтересовался Билли Анкер. Помахал пальцами здоровой руки. – Вот настолько. Когда ты сюда явилась, мои системы осмотрели твой корпус. Обнаружили следы недавней перестрелки с противником, оснащенным по последнему слову. Тебя славно пощекотали из какого-то широкоугольного рентгеновского излучателя.
– Не было никакой перестрелки, – сказала Серия Мау. – Стреляла только я. – Она мрачно засмеялась. – И спустя восемьдесят наносекунд они испарились, – добавила она, надеясь, что это правда.
Он пожал плечами так медленно, что стало ясно: его удалось впечатлить, но не обвести вокруг пальца.
– Но кто это был? Они за тобой гонятся, детка.
– Что тебе известно?
– Дело не в том, что мне известно. Дело в том, что известно тебе, в том, что ты пытаешься отрицать. Все дело в тебе. Как ты говоришь.
– Что тебе известно, Билли Анкер?
Он передернул плечами.
– «Белую кошку» никому не поймать! – заорала она.
В этот момент, выступив из переборки, испещренной иероглифами, в рубке управления Билли Анкера возникла клон по имени Мона. Ее уловка, ниже и пошлее оригинала, мерцала, как дешевая неоновая трубка. Мона облачилась в лаймово-зеленую латексную юбку-трубу по икры и топик-болеро из розовой ангоры, а дополняли этот наряд красные порнотуфли на пятидюймовых каблуках. Волосы она разложила прядями, подобрав ленточки по цвету.
– Привет, – сказала она. – Упс, прости. Я не на ту кнопку нажала.
Билли Анкер раздраженно взглянул на нее.
– Поосторожнее, детка, – посоветовал он.
Мона смерила его изучающим взглядом и решила проигнорировать замечание.
– Я там пыталась музыку включить, – сообщила она Серии Мау.
– Пошла вон, – сказала Серия Мау.
– Я просто тупо не врублюсь, как эта штука включается, – заныла клон.
– Если ты забыла, что случилось с твоими дружками, – напомнила ей Серия Мау, – я тебе запись покажу.
Клон постояла мгновение, кусая губы; отчаяние на ее лице смешалось с яростью, слезы потекли по щекам, она пожала плечами и медленно истаяла в облачке коричневого дыма. Билли Анкер наблюдал за происходящим с деланым равнодушием, хотя, несомненно, не мог не задаться вопросом, какого хрена все это значит. Выждав минуту, он спросил Серию Мау:
– Ты переименовала корабль. Интересно – почему?
Она засмеялась.
– Не знаю, – сказала она. – А зачем вообще так поступают? Мы зависли во мраке – корабль, математичка и я. Никаких ориентиров, кроме Тракта – далекого, тусклого, подмигивает, как дурной глаз. Внезапно я вспомнила россказни космических капитанов первого поколения. Сотни лет назад они впервые применили преобразования Тэйта – Кэрни в поисках пути от звезды к звезде. И, как гласит легенда, в долгих ночных вахтах им иногда являлся в навигационной голограмме призрак самого Брайана Тэйта, бредущий сквозь пустоту вакуума с белой кошкой на плече. Так я выбрала это имя.
Билли Анкер уставился на нее.
– Иисусе! – вымолвил он.
Серия Мау вскарабкалась на подлокотник кресла.
– Ты не хочешь мне рассказать, где раздобыл пакет доктора Хэндса? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Не успел он ответить, а Серию Мау Генлишер уже выдернуло с «Меча караоке» обратно на борт «Белой кошки». По кораблю катились мягкие, настойчивые сигналы тревоги. В углах заламывали руки теневые операторы.
– Там что-то творится, – сказала математичка.
Серия Мау протестующе заворочалась в тесноте бака. Оставшиеся у нее конечности нервно задергались.
– Зачем ты меня беспокоишь? – спросила она.
Математичка показала ей диаграмму события возрастом пять-шесть сотен наносекунд. Бледные серые пальцы сплетались и расплетались на прозрачном фоне.
– Ну почему это всегда так похоже на секс? – застонала Серия Мау.
Математичка, не найдя что ответить, смолчала.
– Новый режим, – приказала Серия Мау раздраженно.
Математичка переключилась в новый режим. В другой. Третий. Будто калейдоскопы перебирала, пока не нашла то, что хотела. Изображение мерцало и менялось, словно старые праздничные слайды в проекторе. В конце концов установился режим регулярного переключения между двумя состояниями. Если знать, как смотреть, то в промежутке можно было заметить призрак слабо взаимодействующей материи. На расстоянии двух астрономических единиц, глубоко в недрах свалки астероидного мусора, под вуалью разогретого газа что-то шевельнулось и снова застыло. Текли наносекунды, но ничего больше не происходило.
– Видишь? – спросила математичка. – Там что-то есть.
– Здесь трудная для навигации система. Все справочники в этом сходятся. И сам Билли Анкер говорит, что…
– Я это учитываю. Но ты согласна, что там что-то есть?
– Там что-то есть, – признала Серия Мау. – Но не могут же это быть они. Тот выстрел планету расплавил бы.
Она поразмыслила еще мгновение.
– Проигнорируем, – заключила она.
– Боюсь, не сможем, – ответила математичка. – Тут что-то творится, а мы не знаем, что именно. Они ускользнули, как и мы, точно в момент залпа. Надо понимать, это они и есть.
Серия Мау дернулась в баке.
– Как ты могла такое допустить! – завизжала она. – Они бы через восемьдесят наносекунд испарились!..
Математичка ее усыпила, не дав договорить. Она услышала собственный крик, искаженный эффектом Доплера, будто в качестве иллюстрации к курсу общей теории относительности, затем – молчание. Потом увидела себя в саду, за месяц до первой годовщины смерти матери. Сырая весна вступала в права, под лавровыми кустарниками желтели совсем земные нарциссы, башенки белых облаков возносились в бледно-синем, совсем земном небе. Дом неохотно распахивал двери и окна после долгой зимы, выпуская их троих наружу, словно старик трудный вздох. Брат нашел в саду слизняка. Наклонясь, он тыкал в него палочкой. Потом подцепил на ладонь и убежал с криком:
– Йо-йо, йо-йо, йо-йо!
Девятилетка Серия Мау, в аккуратном красном шерстяном пальтишке, не смотрела на него и не смеялась. Всю зиму она мечтала о лошадке, о белой лошадке, чья поступь так деликатна… Лошадка явится ниоткуда и станет следовать за нею везде, тычась в девочку мягким носом.
Печально улыбаясь, отец наблюдал за их играми.
– Чего вы хотите? – спросил он.
– Хочу этого слизняка! – завизжал братишка. Упав на землю, он принялся дрыгать ногами. – Йо-йо, йо-йо!
Отец засмеялся.
– А как насчет тебя, Серия Мау? – спросил он. – Любое желание будет исполнено!
Отец жил бобылем всю зиму, играл сам с собой в шахматы в холодной комнате наверху и носил обрезанные перчатки. Он плакал каждый день, глядя, как Серия Мау подает к столу. Не выпускал ее из комнаты. Он клал ей руки на плечи и вынуждал заглядывать ему в глаза. Она ежедневно ненавидела свою жизнь. Она хотела избавиться от его плача, от его сада, от пепельного круга и запаха утраты под березами. А стоило ей это осознать, как она начинала думать, что, в общем-то, не хочет! Она ведь любила его. И своего братишку любила. И все же ей настойчиво хотелось бросить их обоих и уплыть по Новой Жемчужной вдаль.
Ей хотелось вцепиться в гриву белой лошади, чье мягкое дыхание будет отдавать миндалем и ванилью, и умчаться далеко-далеко, в место, которому она одна окажется хозяйкой.
– Я хочу, чтобы меня не заставляли быть моей матерью, – ответила Серия Мау.
Лицо отца осунулось. Он отвернулся. Серия Мау обнаружила, что стоит перед витриной ретролавки под дождем. По ту сторону запотевшего стекла были разложены сотни маленьких предметов. Все как один поддельные. Вставные зубы, накладные носы, надувные рубиновые губы, парики, фальшивые неработающие рентгеновские очки. Все было старое, поломанное, пластиковое или оловянное, и единственная их цель, казалось, состояла в том, чтобы сделаться чем-то другим сей же миг, как возьмешь их в руки. Калейдоскоп, от которого темнело в глазах. Головоломки, которые ни за что не собрать. Коробки с двойным дном, которые издавали смех, стоило к ним прикоснуться. Музыкальные инструменты, которые пердели, если в них подуть. Сплошные фальшивки. Воплощение парадигмы ненадежности. В центре экспозиции, на почетном месте, покоилась подарочная коробка дяди Зипа, перетянутая зеленой атласной ленточкой, и дюжина роз на длинных стеблях. Дождь перестал. Верхняя половина коробки слегка приподнялась сама по себе. Оттуда вытекла белая пена нанотехсубстрата и стала заполнять витрину; негромко зазвенел колокольчик, женский голос прошептал:
– Доктор Хэндс? Доктора Хэндса, пожалуйста. Доктора Хэндса в операционную!
В этот момент по стеклу вежливо, но решительно постучали изнутри. Пена оползла; экспозиция исчезла вместе с ней, за вычетом единственного предмета. На фоне атласной шторки с рюшечками стояла фоторамка с белой карточкой, воспроизводившей скверного качества портрет жизнерадостного человека в черной шляпе и фраке, готового закурить овальную турецкую сигарету. Манжеты человека были забрызганы чем-то цветным. Тыльной стороной длинной белой кисти он уминал табачные крошки. Снимок, сделанный в этот миг, запечатлел его полным энергии. Черные брови выгнулись ироническими дужками. «И что дальше?» – словно бы спрашивал он. Сигарета исчезнет. А может, он сам исчезнет. Подцепит шляпу кончиком трости из черного дерева и медленно истает, пока из рюшевой атласной пустоты проступает изображение Тракта Кефаучи, подобного дешевому ожерелью Викторианской эпохи, а уличный свет поблескивает – вот! видишь? – на одном из белых ровных резцов во рту фокусника. Исчезнуть может все.
Под фотографией жирным шрифтом в стиле ар-деко значилось:
ДОКТОР ХЭНДС, ПСИХОХИРУРГ.
Прием дважды за вечер.
Серия Мау проснулась озадаченная и обнаружила, что ей в бак подпустили умиротворяющих гормонов. Математичка, очевидно, передумала.
– Теперь я считаю, что мы все же одни, – заявила она и убралась к себе, не дав Серии Мау времени для дальнейших комментариев. Та поневоле вызвала соответствующие экраны и присмотрелась.
– А теперь уже я не так в этом уверена, – сказала она.
Ответа не последовало.
Тут пришел вызов с планеты.
– Что там творится? – потребовал Билли Анкер. – В один момент ты что-то говоришь, а в следующий – молчишь.
– Проклятая интерференция! – жизнерадостно отозвалась Серия Мау.
– Ой, не надо меня за нос водить, – проворчал он и добавил: – Если хочешь разобраться с историей этого пакета, может, я тебе и помогу. Но сперва ты для меня кое-что сделай.
Серия Мау рассмеялась:
– Билли Анкер, я сразу должна предупредить, что выбирать одежду тебя никто уже не научит.
Теперь связь прервал Билли Анкер.
Она послала на планету уловку.
– Эй, не обижайся, – сказала она. – Я просто пошутила. Чего тебе?
Было видно, как он усмиряет свою гордыню. Было видно, что у него свои причины искать ее внимания.
– Я хотел, чтоб ты побыла со мной, – ответил он. – Посмотрела тут кое-что на Редлайне, и все.
Ее тронула просьба, но голос Билли Анкера тут же приобрел слишком знакомый ей тон:
– Ничего особенного. Или кое-что столь же значимое, как все остальное тут, вместе взятое, на краю…
– Ближе к делу, – перебила она, – если хотим чего-то добиться.
Но оказалось, что отпущенное им время вышло. Зазвенели сигналы тревоги. Теневые операторы встрепенулись. «Белая кошка» пришла в полную боевую готовность. Боевые часы обнулили счетчик и начали новый отсчет, в фемтосекундах; последняя остановка перед неведомым реальным временем Вселенной. Меж тем «Белая кошка» закачала в двигатели и боевые установки продукты термоядерного синтеза, после чего принялась предосторожности ради в случайном порядке выныривать из динатока и погружаться обратно. Тут Серия Мау сообразила, что положение чрезвычайное.
– Ну что там? – потребовала она от математички.
– Взгляни, – посоветовала та и стала наращивать интенсивность связей между Серией Мау и «Белой кошкой», пока Серия Мау в большинстве важных аспектов не слилась с кораблем. Она жила теперь по корабельному времени. Она обладала сознанием корабля. Скорость обработки информации подскочила на несколько порядков от жалкой человеческой – сорок бит в секунду. Сенсориум ее, приспособленный к аналоговому отображению четырнадцати измерений, заполнился копиями себя самого, словно кафедральный собор (возведенный на бране) органным эхом. Серия Мау жила теперь в таком месте, на такой скорости и таким способом, что, продлись это состояние дольше полутора минут, оно бы выжгло ее начисто. В качестве меры предосторожности математичка уже накачивала баковую протеому эндорфинами, адреналиновыми ингибиторами и снижающими возбуждение гормонами, которые, действуя на биологических скоростях, возымеют эффект уже по завершении любой возможной стычки.
– Я ошибалась, – проговорила математичка. – Видишь? Вон там?
– Вижу, – сказала Серия Мау. – Вижу я этих засранцев!
А видела она корабли ЗВК. Не было нужды сверяться со справочниками или диаграммами. Она их помнила. Она помнила их очертания. Она даже могла бы назвать их по именам. Звено K-раблей (коммуникаторы надрываются от подложного трафика, обманки летят в нескольких измерениях) рыскнуло вниз по гравитационной аллейке Редлайна, держась максимально непредсказуемой траектории. Мерцая и переливаясь неоновыми рекурсивными сполохами, та явилась в сенсориуме «Белой кошки», очерченная на ночном фоне гало. Звено «Муара Кришны» выполняло спецоперации вдалеке от Нью-Венуспорта и включало, помимо передового корабля самого Муара, такие суда, как «Норма Ширике», «Криш Рамион», «Шармон Киер» и «Марино Шрике». Перекрещенные математички вынуждали их постоянно менять позиции по мере сближения с целью, так что в целом траектория звена уподобилась сплетению кос или ленточек тесьмы. Классический для K-раблей маневр. Однако центральная ленточка (хотя в данном случае понятие центра утрачивало смысл) представляла знакомый Серии Мау объект – объект со странной гибридной сигнатурой, отчасти человеческий, отчасти ужасников.
Ревущее звено опускалось на «Белую кошку»; та замельтешила, запорхала в показной неуверенности, точно птица с перебитым крылом. Исчезла с орбиты. Звено приняло это к сведению. Так и слышался их саркастический смех. Отрядив долю своего интеллекта на ее поиски, они поленились притвориться. Серия Мау, которая прикинулась заброшенным спутником во второй редлайновской точке Лагранжа, решила, что дальнейшие доказательства избыточны. Ее интуиция тоже работала в четырнадцати измерениях.
– Я знаю, куда они летят.
– Ну и что? – откликнулась математичка. – Мы через двадцать восемь наносекунд смоемся.
– Нет. Они не за нами. Не мы им нужны!
В верхних слоях атмосферы Редлайна замелькали вспышки белого света: это средней дальности орудия звена, заброшенные в динаток до начала рейда, разбирались по-свойски с худосочной спутниковой группировкой и прочими обманками Билли Анкера. Внизу, в потоках дождя, пробуждался «Меч караоке»: медленно разогревались двигатели, неохотно активировались коммуникаторы, оживали почти бессмысленные контрмеры – вот очнулась от десятилетнего похмелья ракета и поползла ленивой гусеницей белого света через сенсориум Серии Мау.
«Слишком медленно! – подумала та. – Старье!»
Она открыла канал.
– Слишком медленно, Билли Анкер! – крикнула она. Ответа не было. Entradista в панике стучал пальцами по подлокотникам противоперегрузочного кресла, да так, что вывихнул левый указательный. – Я спускаюсь!
– Разумно ли это? – усомнилась математичка.
– Отсоедини меня, – приказала Серия Мау.
Математичка задумалась.
– Нет, – ответила она.
– Отсоедини меня. Не в нас метят. Это не битва, а полицейский рейд. Они за Билли Анкером прилетели, а ему нечем себя защитить.
«Белая кошка» возникла в двухстах километрах над Редлайном. Вокруг бухнуло. Кто-то рассчитал, где и когда она появится.
– О да, – сказала Серия Мау, – очень умно! А не пошел бы ты!
Отвечая взаимностью, она активировала высококлассную мину, которую прежде поставила на пути атакующего звена.
– А вот что я приготовила раньше, – проговорила она.
Звено развалилось, на время ослепленное, и корабли кубарем разлетелись в разных направлениях.
– Этого они нам не простят, – сказала она математичке. – Высокомерные мерзавцы, вот же командочка!
Математичка не нашла времени ответить, поскольку миг передышки пустила на нормализацию связей Серии Мау с «Белой кошкой». Корабельный сенсориум коллапсировал. Все затормозилось.
– Теперь вниз, а потом прочь отсюда, – скомандовала она. – На полной скорости.
«Белая кошка» выпалила во все стороны. Пульсирующими вспышками явился ответный огонь. Снаружи оттенки пространства уступали место странным смазанным красно-зеленым цветам. Серию Мау неустанно тормозила плотная атмосфера, корабль несся в ночном небе желтым ревущим огненным шаром, преодолевая скоростью жар и звук трения о воздух. Поездочка выдалась лихая. Теневые операторы носились вокруг, взмахивая кружевными крыльями и закрыв лица длинными ладонями. Мону, которая выглянула было в иллюминатор обитаемой секции, когда корабль на миг замер носом вниз, теперь бурно выворачивало наизнанку.
* * *
На высоте пятнадцати сотен футов они продырявили облачный слой, и тут же сразу под ними возник «Меч караоке».
– Поверить не могу, – вымолвила Серия Мау.
Старый корабль приподнялся из ила фута на два и бесцельно поворачивался из стороны в сторону, содрогаясь, как стрелка игрушечного компаса. В хвостовой части пылал факел ядерного двигателя, испепеляя близрастущую флору и обращая дождь в султаны радиоактивного пара. Спустя двадцать секунд судно внезапно клюнуло носом и со стоном обрушилось обратно на землю, разломившись при этом надвое приблизительно в ста ярдах от двигателя.
– Иисусе Христе! – прошептала Серия Мау. – Сажай нас.
Математичка сообщила, что не находит это решение разумным.
– Сажай нас. Я его тут не оставлю.
– Ты ведь его тут не оставишь? – опасливо выглянула из жилой секции Мона.
– Ты что, оглохла? – спросила Серия Мау.
– Я тебе этого не прощу, если оставишь, так и знай.
– Заткнись!
Звено «Муара Кришны» сообразило, что происходит, собралось кучно, с ленивой бравадой перелетело на парковочную орбиту; так теневики в одноразовых культиварах могли бы выстроиться в дверном проеме, лыбясь, поплевывая и вычищая грязь из-под ногтей копиями бесценных антикварных пружинных ножей. Ожидание их не смущало. Не желая, однако, терять время, Муар вышел на связь с «Белой кошкой». Он завербовался в более раннем возрасте, чем Серия Мау, а уловка его, даром что шести футов ростом, при полном параде офицера «Земных военных контрактов», не исключая черных сапог, брюк для верховой езды с высокой талией и серого двубортного смокинга с эполетами, сохраняла капризный мальчишеский изгиб рта.
– Нам нужен Билли Анкер, – сказал он.
– Тебе придется пройти мимо меня, – пригласила Серия Мау.
Уверенность Муара поблекла.
– Ты поступаешь неправильно, оказывая нам сопротивление, – проинформировал он. – Вдобавок ко всем тем глупостям, которые ты уже натворила. Но, гм, мы не за тобой пришли, не в этот раз.
– Я натворила? – переспросила Серия Мау. – Глупости, которые я натворила?
Снаружи по грязи маршировали сполохи взрывов, взлетали в воздух камни и растительность. Корабли звена, взвинченные полуминутным ожиданием, влетели в атмосферу и принялись наугад бомбить поверхность планеты. Серия Мау вздохнула.
– А не пошел бы ты, Муар, – сказала она, – дикцию подтягивать!
– Ты еще жива только потому, что ЗВК на тебя, так или иначе, наплевать, – предупредила уловка Муара, растворяясь в буром дыму. – Они могут передумать. Операция имеет статус «двойной красный».
Уловка замерцала, исчезла, потом вдруг восстановилась, словно желая что-то добавить.
– Эй, Серия, у меня теперь свое звено под началом! – воскликнул он.
– Я в курсе. И?
– Когда увидимся в следующий раз, – пообещала уловка, – за меня говорить будет машина.
– Чмо ты надутое! – ответила Серия Мау.
Она уже открыла люк грузового отсека. Билли Анкер, в винтажном скафандре для вакуумных работ, лез туда головой вперед с мрачным терпением физически увечного человека. Он упал. Подтянулся. Упал снова. Утер грязь с визора. Высоко в стратосфере звено «Муара Кришны» изменило позиции и в сердитом беспорядке убралось прочь; еще выше, на парковочной орбите, ожидал развития ситуации гибридный корабль, поблескивая двусмысленной сигнатурой, – словно регистрировал происходящие внизу события. Серия Мау задумалась, кто это может быть там, вместе с командиром «Касаясь пустоты». Кто за всем этим стоит? Внизу, в грузовом отсеке, выкликала имя Билли клон Мона. Перегнувшись через кромку люка, она протянула ему руку, ухватила и втащила внутрь. Люк захлопнулся. Словно по сигналу, облачный слой исторг длинные струи пара под острыми углами. Корабль Билли Анкера взлетел на воздух. Двигатели испустили последний вздох в гамма– и видимом свете.
– Давай, – сказала математичке Серия Мау.
«Белая кошка» врубила двигатели и по низкой стремительной дуге рванулась через Южный полюс, излучая призрачные сигнатуры, отстреливая обманки и ложные бакены для детекторов частиц.
– Ты глянь! – заорал Билли Анкер. – Ты вниз глянь!
Под ними засверкал Южный полярный артефакт. Серия Мау мельком углядела бесформенный зиккурат цвета ружейной стали, возрастом миллион лет и длиной пять миль у основания, а потом объект пропал за кормой.
– Он открывается! – завопил Билли Анкер. И благоговейным шепотом: – Внутри, я вижу, что там внутри…
Небо позади полыхнуло белым, и Билли Анкер взвыл от горя. Корабли звена, поддавшись фрустрации, выместили зло на зиккурате и скинули туда что-то мощное. Что-то из арсенала ЗВК.
– Что ты видел? – спросила три минуты спустя Серия Мау; они прибыли во вторую редлайновскую точку Лагранжа и затаились там, пока математичка пыталась просчитать маршрут отхода под носом у преследователей.
Билли Анкер не ответил на вопрос.
– Как они могли? – заголосил он. – Это был уникальный исторический памятник, и притом действующий. Он продолжал принимать данные откуда-то с Тракта. Мы бы могли чему-то у этой штуки научиться.
Он сидел, весь побелев, посредине жилой секции, переводил дух и утирал с лица адреналиновый пот скомканным тюрбаном; верхнюю половину грязного скафандра для вакуумных работ он уже сбросил. Теневые операторы успокаивающе ворковали и вились вокруг, порываясь вправить Билли вывихнутый палец, но тот отгонял их свободной рукой.
– Эти старые артефакты, – возмущался он, – и есть наш единственный ресурс. Это все, что у нас есть!
– Куда ни глянь, что-нибудь да отыщется, – сказала Серия Мау. – Дело всегда заходит дальше, Билли Анкер. И даже потом – всегда заходит дальше, чем думаешь.
– Тем не менее всему, чему я научился, я был обязан этой штуке.
– А чему ты научился, Билли Анкер?
Он постучал по крыльям носа.
– Тебе бы понравилось, – ответил он со смешком, словно надеясь подчеркнуть остроту своей интуиции. – Но я тебе не скажу.
Он был из пляжников-серферов, и приливы на Пляже выскоблили его личность. Великое открытие вышвырнуло его на берег. Ему требовалось сначала убедиться, что Серия Мау неподдельно заинтересована разделить с ним новое знание о природе вещей, сколь бы придурочное оно ни было.
– Я тебе лучше расскажу, зачем ЗВК приперлись, – предложил он взамен.
– Уже в курсе. Им нужен ты. Они у меня на хвосте от самого Мотеля Сплендидо – искали тебя. И ты вот еще о чем подумай: звено Муара реально хотело со мной потягаться. Они считали, что достаточно хороши для этого. Но кто бы ни сидел в том корабле, кто бы ни отдавал им приказы, он им не позволил, опасаясь, что тебя зацепит случайным огнем. Вот почему «Муар Кришны» взорвал твой драгоценный артефакт, Билли. Он разозлился на свое начальство.
Билли Анкер усмехнулся ленивой усмешкой.
– А они достаточно хороши? – осведомился он. – Чтобы с тобой потягаться.
– А ты как думаешь?
Билли Анкер счел это аналогом утвердительного ответа.
– Я не нужен ЗВК, – сказал он погодя. – Им нужно то, что я нашел.
Серию Мау в баке продрал мороз.
– Оно на борту моего корабля? – спросила она.
– В известном смысле да, – согласился он. Сделал широкий жест, словно обводя им весь Радиозалив, а может, и все просторы Пляжа. – И там тоже.