ГЛАВА 31
Божественные разборки, или Экскурс в историю
Подтвердивший легитимность король вскочил на ноги. Он как раз собирался то ли что-то спросить в продолжение спора, то ли упрямо возразить, когда мерцавшая по краю печати туманная завеса начала редеть. С нею вернулась возможность созерцания просторов плато, объектов, расположенных на нем, и звуков.
И нам сразу стало не до препирательств, потому как разворачивающаяся сцена могла сделать честь любому самому крупнобюджетному блокбастеру с фентезюшно-романтическим уклоном. Хотя нет, сейчас что-то самые эффектные сцены, ума не приложу, с какого потолка упавши, стали снимать в почти монохромной манере с отливом то в похоронно-серый, то в мрачную синеву, то в трупную зелень. Может, это так оригинально, что спасу нет, только мне, отсталому питекантропу без эстетического вкуса, никогда не принадлежавшему к элите, очень по нраву яркие, сочные, живые краски. Даже, грешна, если чуть сочнее, чем в природе, больше нравится. Я и на снимки стареньких фотоаппаратов-мыльниц поэтому глазеть люблю: немножко сказки они привносят в обыденную реальность, а не триллер с хоррором, как современное кино.
Итак, зрелище за пеленой полностью соответствовало моим эстетическим предпочтениям, а уж угляди его любительницы сентиментальных женских романов, понадобился бы грузовик с носовыми платочками.
«В пустыне чахлой и скупой…» — ну ладно, ладно, посреди каменистого и небогатого на растительность плато, совмещавшего геологические функции с высшей мистической миссией жернова магии — гаранта стабильности и процветания целой страны, а заодно и мира, — возник оазис. Как иначе назвать буйство растительности и цветов, материализовавшееся на камнях, не знаю. И посреди этого цветника стояли двое. Русокосая, пусть и растрепанная, заплаканная, но светящаяся от радости женщина, мертвой хваткой вцепившаяся в темноволосого с полосками седины высокого мужчину в потрепанном плаще из обрывков ткани, будто сшитых на живую нитку. Он обнимал ее так, словно хотел сделать из рук оковы нерушимые и в то же время опасался сжать сильнее, чем можно, свое хрупкое чудо. И пшеничные волосы женщины с каждым мигом наливались чистым золотом сияния, а проседь мужчины темнела до тех пор, пока не обернулась цветом воронова крыла. Женщина смеялась и плакала одновременно, но, что удивительно, светящейся красоты ее лица это не умаляло, скорее напротив. А срывающиеся со щек слезы падали в буйно расцветшую зелень, и та взрывалась новым залпом цветов. Ветер, не бивший в плечо, а мягко обтекавший нас, зрителей, приносил одуряюще сладкий и свежий аромат.
В деве, обнимавшей своего любимого, с изрядным трудом, да и то больше по характерному крою простого платья, пронзительно-васильковому цвету глаз и повадке, я узнала удивительно преобразившуюся Фегору-артефактчицу. Теперь это была не усталая магичка-учительница, засевшая глубоко в глуши и вбивавшая основы артефактного дела в отроков, экзаменовавшая их, порой жестоко, да издавна хранящая память о заветах. Сейчас она была почти невыносимо прекрасна, до боли юна и в то же время вечна, как солнце, небо и вода.
В голосе ее мешались радость, вина и безумное счастье. Эти чувства отражались и в мужчине, которого уже никто не осмелился бы именовать сумасшедшим. Безумие стекло с него грязной тиной, оставив лишь налет усталости путника, бесконечно долго блуждавшего и наконец-то вернувшегося домой. Не к постройке из камня или бревен, но к дому сердца.
Фегора лепетала о своих тоске и горе, о совершенных ошибках и жестокой расплате, о том, что, горя желанием облагодетельствовать мир, забылась и отдала куда больше, чем собиралась, о том, что пренебрегла опасениями любимого и его советами, поспешила и, растратив силу, могла лишь ждать шанса все вернуть и исправить. О том, что стыдилась своего жалкого состояния и не смела показаться возлюбленному на глаза.
А он слушал, слушал ее, а потом сказал в точности то, что я мельком подумала, слушая лепет, похожий на смесь бреда и исповеди:
— Дурочка моя! — и снова крепко-крепко обнял, прощая сразу за все. И за прошлые грехи, и за свою бесконечную боль и печаль.
Вспыхнули, окружая кольцом двоих, бывших единым целым, два брачных ожерелья, подтверждая нерушимость союза. Они застыли, погруженные друг в друга, поглощенные чудом слияния.
Только тогда я (как мои киллеры-телохранители, застывшие столбами, и Фаль — не знаю) смогла отвести взгляд от воссоединившихся после невыносимо долгой разлуки влюбленных, стоящих во все разрастающемся оазисе, и обратить внимание на остальных свидетелей происходящего.
Чуть в стороне от супругов и от печати, вновь ярящейся золотыми извивами знаков — нет, уже не ярящейся, скорее восторженно, торжествующе полыхающей и не выставляющей более понижающего видимость заслона, — сидел громадный зверь. Тот самый мой лохматый знакомец с такой довольной мордой, будто ему перепало ведро сметаны, корыто сырой печенки и час поглаживания и почесывания за ушами и под подбородком. Сидел, невозмутимо вылизывал лапу, поводил ушами с кисточками и умиротворенно щурил умные глазищи.
Поодаль, тоже сам по себе, скрестив руки перед мужественным оголенным торсом, с точно таким же умиротворенно-сытым выражением стоял мой желтоглазый знакомец. Чтобы ему икалось каждый раз, когда вспоминает кто-нибудь из паствы! Гарнаг, бог Справедливого Суда, именуемый в здешних краях Гаром Справедливым. Плащик величественно развевался за спиной, с чеканно-красивой морды аллегорию Самодовольства хоть сейчас пиши.
— Чтобы я еще хоть раз поверила богу. — Я сплюнула на камни. Злости не было, скорее уж досада на собственную наивную дурость. «Спаси между делом Артаксар, магева!» Тьфу!
С другой стороны, по большому счету и обижаться было не на что, синонимами словечки «справедливый» и «правдивый» отродясь не являлись. Да уж, каждый все понимает в меру своего разумения и только сам волен садиться в лужу, другие лишь помогают по мере сил. А Справедливый даже ничего не соврал, он поступил изящнее: всего-навсего умолчал о многом.
— Гневаешься, Служительница? — осторожно уточнил бог, приметив выражение моего лица. Остальных моих спутников он привычно (вот гад!) проигнорировал, будто они были не более чем камешками и травинками на плато: не собираешься отколоть кусочек или сорвать прямо сейчас, значит, и нет нужды рассматривать.
— Нет, — покачала я головой. — Делаю пометку в записной книжке: никогда более с тобой, о боже, дел не иметь.
— Значит, гневаешься, — заключил бог, но ни малейшей вины на идеальной физиономии, лишенной и возраста, и совести разом, не отразилось.
— Ты слишком многое утаил, когда просил помочь. Так не просят.
— Я бог, — напомнил Гарнаг, только что босой пяткой земельку не поковырял.
— Ну и что? Напугал ежа голым задом. — Я пожала плечами, думая, что он на авторитет пытается давить, дескать, богам всякие люди, будь они хоть десять раз Служительницы, не указ, и потерла зачесавшуюся ладонь с печатью Сил.
Киз смотрел очень внимательно, но тоже без враждебности, а Гиз сместил руку поближе к оружию, не угрожая, скорее в качестве намека на дактиле: «Я был бы не прочь предъявить тебе счет. Жаль, весовые категории не равны, но, если магева прикажет, с удовольствием попробую». Фаль возмущенно фыркнул и уселся на моем плече, скрестив руки и демонстрируя Гарнагу самую дразнильную из возможных мин.
— Не могу я раскрывать смертным всего и указывать, как поступить, лишая свободы пути и понуждая, даже если считаю это благом, — объяснил бог, вполне профессионально сделав вид, что не заметил этих фокусов. Однако теперь его голос звучал почти виновато. Блюдя правила, навязанные сутью профессии, он невольно меня подставил. — Я сказал так и столько, сколько мог, и надеялся, что ты, Служительница, выберешь верный путь. Ныне я счастлив, ибо веру мою ты оправдала с лихвой. Короля Артаксару подыскала. — Только теперь Гарнаг соизволил мазнуть взглядом по бывшему киллеру. — Силу и здравие землям недужным вернула, магию от скверны очистила, старые узы долга и крови разъяла да сызнова сплела так, чтобы богам Нертарана всю мощь возвратить.
— Так, с этого места, пожалуйста, поподробнее, — нехорошо прищурилась я.
Мозаика из фрагментов событий, приведших к воссоединению Фегоры и того, кого с ужасом именовали на Артаксаре Темным Прохожим, начинала складываться.
— Юная Феагориана с супругом своим Темаготом творили Нертаран сообща и правили им совместно, рука об руку, — не сухим тоном докладчика на производственном совещании, а почти напевно, словно сказитель, заговорил Гарнаг, покосившись на пару, для которой в целом мире не существовало никого и ничего, кроме друг друга. — Да только возжелала Феа силу свою показать, особую магию миру принести, отличную от той, что ткется в мирах сопредельных. Захотела, чтобы не только боги, а и люди землю свою защищали и познавали. Задумкой своей поделилась с любимым, но слишком рискованной показалась она Темаготу, и запретил он жене рисковать. Ничего не ответила Феа, однако же не отступилась от своих намерений. Нежная, ласковая, а стержень крепче мифрила внутри, не переломишь, не согнешь. Втайне все приготовила к ритуалу. Первого из достойнейших избрала и меня в свидетели Изначального Договора призвала, чтобы печатью скрепить.
Только не рассчитала, никогда прежде таких деяний Феагориана и Темагот порознь не творили, не знала Феа, что умножают они силы свои многократно, коль выступают в союзе.
— Ага, не деление на два, а убывающая прогрессия, — задумчиво пробормотала я, понимая, к чему ведет бог.
— Дождалась Феа времени удачного, когда отлучится с Нертарана супруг, собрала всю магию, разлитую в мире свободно, заключила в особые камни, создала деревья, что будут ее принимать, коснулась благословением тех людей, чей дар принимать силу был силен, вложила в разум знания волшебных письмен. А потом стала богиня-покровительница творить артефакты и принимать клятву от первого из королей, да поняла — не хватит силы, развеянной в мире, чтобы завершить задуманное, слишком на многое ушла она и связалась накрепко. Тогда, каплю за каплей, стала Феа отдавать свою силу, чтобы сотворить жернов да прочие ары, потоки между жерновом и миром проложить да печатью скрепить. Почти до донышка себя вычерпала.
— Почему же она не отступилась? Упрямство взыграло? — задумалась я над причиной происшедшего.
— Начатый ритуал прервать невозможно. Останови его богиня, погибли бы люди, разрушились создаваемые ары. Сама… — Гарнаг что-то прикинул, прежде чем продолжать, то ли уровень моего допуска к информации, то ли последствия «Фегориного горя». — Сама, пожалуй, могла уцелеть. Только большей части, если не всей силы лишилась бы на многие годы, а то и навечно, да еще и проклятие на душу навлекла бы за урон, нанесенный миру, который приняла под крыло, обещала Силам беречь.
— Значит, оригиналку Фегору не устроила стандартная система магии. Она ухитрилась продумать способ помещения части энергии в специальные породы древесины и минералов, предусмотрела особую категорию людей и методов для извлечения оной для волшебства, даже проработала закономерности перераспределения потоков силы. Не учла, верно, лишь одного: что силенок на все про все в одиночку не хватит. А когда поняла, что надорвалась, побоялась признаться во всем мужу, струсила и сбежала, оставив заботу о мире на твою шею, раз уж тебе не повезло попасть в наблюдатели-поручители. И с той поры она пыталась как могла, из подполья, с помощью горстки единомышленников удержать от крушения недоработанную систему и вернуть силы.
Гарнаг криво усмехнулся и промолчал, тем самым признавая мою правоту куда более явственно, чем словами. Упрекать богиню ему не подобало, а вот промолчать, чтобы это прозвучало как упрек, можно было запросто. Божественный этикет не нарушен! Мужик на бабу с попреками не наезжает, никого не закладывает. Все справедливо и в меру разумно, как подобает. И великая справедливость, на которой мой знакомец помешан, тоже соблюдена.
— А он сошел с ума от боли и неизвестности, — вспоминая встреченного на деревенской дороге безумного одиночку, рассыпавшегося стаей птиц, я пожалела, что нет у меня самой божественной силы. Отловить бы Фегору да взгреть хорошенько, так, чтобы сидеть месяц не могла. Хотя… нет, незачем, она уже за самоуверенность и трусость заплатила разлукой, болью, бессилием. Наверное, с лихвой заплатила. И если Темагот ее простил, то и мне незачем встревать. Между двумя третий всегда лишний.
Досада на бога и на все, им сотворенное, ушла, стоило мне только поставить себя на место Гарнага. Мало ему мороки с подведомственными филиалами-мирами, так еще одну проблему свалили и волочь заставили. С воза не сбросить. Видать, выхода по справедливым законам божественного сообщества — передать кому-нибудь другому мир для присмотра и временного владения, в аренду или лизинг — тоже не полагалось.
Вот он и вез, тихо матерясь сквозь зубы, пока один осел не напился из колодца. Или даже… а не была ли отправка нашей компании к домику частью плана, созданного интуицией Гарнага? Она ведь у него похлеще работает, чем у людей.
Я хмуро озвучила вопрос. Бог воздел руки и открестился от такого коварства, впрочем, весьма изящно. Дескать, намеренно не задумывал и ничего не предвидел, но Провидение, воля Творца и Сил правят и его деяниями, как каждой малостью во Вселенной. Так что все это по сути одна цепочка.
Ладно, не суть важно, согласилась я мысленно. Может, проблема Умнара и дело об исцелении Артаксара — две большие разницы, я опять путаю теплое с мягким, и общего у них только то, что решать оба вопроса пришлось магеве и Ко. И справедливого бога осенило подсуетиться только тогда, когда превращенного в осла Киза вкупе с нами, великолепными, перекинуло прямиком на Нертаран. Вот тут-то бог вполне мог почуять выгоду и увидеть шанс вывести застоялую проблемку из тупика, только надо было нас осторожненько, едва-едва, направить так, чтобы это не стало откровенным вмешательством в чужие епархии. Всего-то и потребовалось — подтолкнуть одну охочую до приключений девицу, которая все одно завязла на Артаксаре, как и сам Гар-Гарнаг со своими опекунскими обязанностями. А уж девица добровольно и с песней всех нужных людей в свои дела втянет. И ведь действительно получилось. Что ж, победителей, как водится, не судят.
Рыжие мы, точно рыжие, даже если кто-то, не будем показывать пальцем на Киза, частично розовый. Чужую работу с удовольствием сделали, и не знаю, как друзья, а я от артаксарской эпопеи удовольствие получила и багаж необходимых знаний о мироустройстве и своем месте во Вселенной пополнила. Грех жаловаться.
И вообще, еще одна подходящая поговорочка в тему имеется: не судите да несудимы будете. Я, если верить Силам и прочим съехавшим крышей на предназначениях товарищам, Служительница, а не судительница, вот и не буду не своим делом заниматься — судить Гарнага, Фегору, то есть Феагориану, если употреблять не кличку, а полное имя, и ее более «произносимого» супруга Темагота. Сами как-нибудь во всем разберутся, на правых и виноватых разделятся, если уже не поделились и не примирились.
Удивительные все-таки создания боги, на свой божественный лад ничуть не менее удивительные, чем люди. За то время, пока двое мирились, обнимались да винились, все плато, исключая печать с заключенными в нее нами, насколько хватало глаз, успело обернуться чудесным садом — воплощением великой радости обретенной любви. Камни теперь были заплетены корнями растений, созданных из магии, и самой магией так густо, что любого артефактора-браконьера, вздумай он, вооружившись киркой, отковырнуть из жернова камешек-другой, ждал бы облом в прямом смысле этого слова. Мне почему-то казалось, что первой в неравной битве с флорой падет кирка.
Впрочем, я, наверное, зря волновалась за исторический памятник. Если артефские сборщики минералов и ценной древесины, шерстящие страну, до сей поры не добрались и не позарились на магический уголок заповедной ресурсной мощи, то и впредь не доберутся. Наверное, жернов как величайший из символов Изначального Договора охранял себя от незваных гостей почище, чем трон со встроенной функцией электрогриля, включенного на максимальную мощность. Может, и жернов мог опалить настырного исследователя жизни так, что остались бы от того, как от злополучного козлика из жестокой детской песенки, рожки да ножки под пивко и тушеную капусту.
Продираться куда бы то ни было через этот дивно эстетический и даже навскидку почти непроходимый сад я не собиралась. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, но зачем рвать жилы и мучить коников туристическими экзерсисами, если в наличии имеется целых три бога, каждый из которых нам чего-то да должен и, кроме того, в первую голову обязан позаботиться о гаранте стабильности и безопасности? Это я не про себя, а про Киза, разумеется. Он у нас кто? Король! Первый из законно избранных впервые за сколько-то десятков лет, а то и за сотню-другую или третью. Как у них тут выбор наследников вымирающей династии проходил, не расспрашивала, но скорей всего, по рыбо-рачному принципу.
Киз слушал все наши с Гарнагом рассуждения о природе вещей и происхождении магии мира очень внимательно и тихо. Все-таки воин, политик, не маг. Ему такие головоломные связки идей о природе вещей ни к чему. Лишь когда уяснил, что беседа закончена, скупо уточнил самое главное:
— Артаксар восстановлен полностью?
— Артаксар, Нертаран, его боги, ары, все восстановлено, король Кизгизрей, — расщедрился на перечисление Гарнаг, отгибая длинные пальцы.
А ведь у бога мозолистые ладони от меча, не от орала. Похоже, правосудие и со сталью в руках творить приходится, и обнаженным не только торс для форсу держать. Мне снова стало немножко неловко. Гарнаг, конечно, гад, чужими руками жар загребает, да только у него небось столько проблем, что своей пары рук на все про все никак не хватает. Снял с себя проблему нертаранской опеки и доволен, как слон после трехведерной клизмы. К тому же теперь он радовался еще больше, когда уяснил, что я с ним ругаться не полезу.
Пока шел исторический экскурс в божественную историю мира, Фаль нас оставил, упорхав дегустировать пыльцу и нектар с волшебных растений. Слух у малютки чутче кошачьего, все, что захочет, и так услышит, да и не улетал он далеко. Вряд ли боялся нашего внезапного исчезновения, думаю, больше для контроля витал поодаль, чтобы его друзья, не сходя с места, вляпаться в какие-нибудь неприятности не умудрились. О самом сильфе после информации о почти полной неуязвимости родственных ему созданий я не волновалась.
Мы успели обговорить с Гарнагом почти все до того момента, когда воссоединившаяся парочка соизволила перенести часть внимания друг с друга на прочую окружающую их реальность. Они двинулись к нам, держась за руки, будто боялись, что стоит им разжать пальцы, случится какая-нибудь беда или новая разлука. Боги шли, а цветущие джунгли расступались перед ними легко, как вода. Я уже видела похожее тогда, на тропинке к дому Фегоры. Но сейчас, конечно, все было куда более зрелищно. Вообще-то они оказались красивой парой: ее хрупкая юность, ласковость и в то же время стальной твердости упрямая целеустремленность, завернутая в шелк прелестей, как острый клинок в прелестный шарфик. Его твердость, гордость, бескрайняя нежность к любимой и чуть безумный проблеск порывистой гневливости в изгибе рта, в четком вырезе ноздрей. Они гармонировали друг с другом, как две половинки единого целого, так полно, что мне стало дико, как же они ухитрились жить друг без друга и не сойти с ума.
Хотя о чем это я. Хм… не сойти. Один-то точно за грань безумия скатился, а вторая уже балансировала на краю, цепляясь за маску здравомыслия, как за последнюю соломинку. Успела, удержалась, исправила собственную катастрофическую ошибку и даже его с той стороны вытянула.
Феа, все еще держа мужа за руку, выступила на полшага вперед и… Бог ты мой, или, как говорят здесь все, о Творец! Она нам поклонилась в пояс. Косы мазнули по россыпи соцветий, подняв облачко разноцветной пыльцы.
Богиня заговорила. Голос был другой, не тот, чуть хрипловатый и жесткий, как вчерашний хлеб, а звонкий и мелодичный, как песня ручейка, птичья трель и флейта. А в васильковых глазах, где охотно утонул бы любой мужчина, стояли бриллианты слез, искрившиеся в солнечном свете. Я только сейчас обратила внимание — тучек над плато больше не было ни единой, лишь пронзительно синее небо, какое бывает под горячим южным солнцем.
— Благодарю, Служительница!
Сколько стоит счастье? Оно бесценно — конечно, так ответит любой. Достичь желаемого, заполучить вожделенное, случается, можно и за деньги, ведь у каждого из нас желания очень различны. У кого-то вполне-вполне материальны. Согласна, но будет ли вожделенная покупка, поездка или услуга счастьем? Не-а, счастье вот оно, в васильковых глазах светится, плещется, искрит и бьет через край. И забываются наши мытарства, те самые, что спустя какой-то срок станут именоваться увлекательнейшими приключениями и войдут в искаженном (а когда хроникеры точно придерживались истины?) виде в анналы истории Артаксара. Счастье не богини, а влюбленной и любимой женщины, рассудок достойного мужчины, пусть даже бога, на одной чаше весов, прочее — на другой. И первая из чаш весит, по-моему, куда больше всего, что мы можем положить на вторую.
Феагориана говорила проникновенно. Благодарные слова сыпались жемчугами, но я уже почти не слушала. Да, в том, что она вещала, не было лжи, но все облекалось в надлежащую высокому положению богини торжественно-витиеватую форму и за позолотой невольно терялась та подлинная искренность, которую я ощущала в простом домишке артефактчицы, где мы беседовали по душам с глазу на глаз. Потому я больше смотрела, чем слушала, и улыбалась, радуясь чужому счастью. А вот муж богини-новаторши оказался проницательнее. Он дал договорить любимой супруге и коротко произнес, задвигая ее за спину и обращаясь к Гарнагу и ко всем, к каждому из нас, даже к перелетевшему поближе сильфу:
— Спасибо, Справедливый! Спасибо вам, люди, вы вернули мне жизнь, возвратив смысл ее. Чем расплатиться смогу?
— Я исполнил клятву, — пожал могучими плечами Гар, закрывая вопрос. Бог не рисовался, он действительно считал, что поступал только так, как должно и нужно, и ничего сверх того.
— А нам уже уплатили золотом и исполненным обещанием, — объявила я, мысленно поднапрягшись в ожидании. Неужели и тут торговаться придется? Как же я этого не люблю, особенно когда начинают давить авторитетом.
Гиз с Кизом переглянулись и воззрились на меня несколько озадаченно. Про золото (пять тысяч тронов из личной кассы богини, из которых была получена авансом лишь тысяча) они помнили и знали. Правда, недоумевали, какое обещание я имела в виду, ибо не слыхали моей беседы с Феа и сообразить, когда это она успела отсчитать еще четыре тысячи и передать мне, не могли. Или решили, что сделку я считаю недействительной, поскольку боги услуги смертных отродясь в звонкой монете не оценивали и чеков не выписывали? Все больше в нематериальной валюте расплачиваться предпочитали — благословениями и милостями. Актуальный анекдот в тему про разность оценки параметров мне вспомнился сразу.
— Обещанием? — сразу несколько насторожился Темагот, похоже не слишком доверявший своей порывистой половине в этом деле. После той феерической авантюры, в результате которой они сами себя собирали столетиями, любой повременил бы с безоглядным доверием.
Встревать между двумя неуместно. Я промолчала, давая «обвиняемой» время сформулировать и озвучить суть ответа на вопрос.
— Я клялась Служительнице искать примирения с тобою, супруг мой, едва ары обретут мощь и свет истинного короля воссияет над Артаксаром.
Похоже, Фегору, запутавшуюся рассудком в сетях счастья, накрепко переклинило на высоком штиле. Или это ей так по мозгам дало возвращение божественной силы? Вот только подражать я, копируя манеру для лучшего контакта (как там называется по-научному, кажется, психологическая надстройка), не собиралась.
— Мы в расчете, — подтвердила я слова богини.
— Обещание, не таящее выгоды, вместо денег? — удивился Темагот. Темная бровь изящно изогнулась. Как будто вопросительный знак поставил мимическим движением.
— Так правильно, — развела я руками.
Гиз, зараза любимая, не удержался от скептического хмыканья. Дескать ну ты и нашла, что просить. Пришлось разъяснить для него поподробнее:
— Ты же знаешь, я у тебя дурная, делаю не то, что выгодно, а то, что кажется правильным, даже если это кажется только мне. Ну и пусть! Зато теперь Киза оставляем в мире, где боги не отлынивают от своих обязанностей. Четыре тысячи металлических кругляшей — не велика плата за прикрытый метафизический тыл. А уж с людьми он справится. Даже если придется работать по принципу: «Только массовые репрессии спасут родину».
Свежекоронованный владыка Артаксара кивнул, то ли соглашался, что с богами у нас удачно получилось, то ли одобрял тактику репрессий. Да, Киз благородный человек, но не сопливая бесхарактерная размазня. Убийце-профи с таким темпераментом не выжить. Хребет у него стальной. И если при здравом размышлении, а иначе мой дорогой будущий деверь ничего не делает (защита брата — исключение из правил), так вот, если при здравом размышлении он решит снять с политической доски фигуры методом их физического устранения, так даже не поморщится. И совестью мучиться не будет, потому как с любым желающим работать на благо родины он найдет общий язык, а об иных, занесенных в категорию вредитель-враг, переживать не станет. Совесть совестью, а здравого смысла никто не отменял.
— Ты интересно говоришь и рассуждаешь, — задумчиво улыбнулся бог, показывая, что каким-то, не иначе как божественным, образом юмор уяснил и соглашается. — Настолько богата, что не нуждаешься в деньгах? Люди любят деньги.
— Люди любят не деньги, а приобретаемые с их помощью блага, безопасность, комфорт, удовольствия, если мы, конечно, не о психических отклонениях говорим, — не удержавшись от улыбки, подтвердила я аксиому справкой из элементарной экономики. Бог завел точно такую же беседу, как несколько дней назад Киз. Значит, они точно сработаются. — Эти блага я тоже люблю, потому и поступаю так, как поступаю. Мне было очень некомфортно знать, что где-то рядом с Вальдином, миром моего постоянного проживания, разрушается другой мир, по которому вдобавок бродит полусумасшедший убийца, и грязная сила пятнает магию. Слово, которое я взяла с Феагорианы, представлялось одной из ниточек, способных заштопать прореху. А остальное довершил Киз, восстановив ары и взяв на себя тяготы королевского бремени.
— Достоин. — Темагот сказал всего одно слово, но так посмотрел на мужчину, как если бы в душу заглянул и одобрил представленное его вниманию.
А ведь Киз это понял, иначе с чего бы на его лице выступила пара красных пятен? Не от ласковой же улыбки Феагорианы. Он довольно стойко держал оборону перед женскими чарами. Нет, с ориентацией у него все в порядке, просто предпочитает жить по принципу «первым делом самолеты». С другой стороны, от такого кавалера они не убегут.
— Вот король и будет вам облегчением в каторжном труде обретения верующих, — прибавила я и тоже всласть погордилась Кизом и за Киза.
Как-никак воспитали в своем коллективе такого мужика… Нет, не мужика, не очень люблю я это слово, мужчину. Да, именно. От осла до короля, от желания избегнуть даже минимальной ответственности до готовности ее принять в колоссальном объеме: путь за несколько дней Киз проделал не просто немалый, великий.
Я смотрела на богов и короля, думая: как удачно получается! Фене и Тёме (а что, хорошо сократила имена?) надо будет храмы восстанавливать, заново верующих набирать. Я ведь даже в столице только Гарнаговы церковки видела да слыхала, как поминают походя лишь его, им же и клянутся. Единственное место, где о сладкой божественной парочке сохранилась информация, — стена в дворцовой зале совета с барельефом, изображающим процедуру вручения аров. Да и то барельеф под панелями скрывался, пока Тема не явился, шухер не навел. Так что надо будет Кизу проработать план внедрения старой-новой веры в народ, а богам активно с ним сотрудничать для максимальной эффективности. Обеим сторонам польза выгорит: Киз — новый король — обеспечит себе добрую славу и хорошую репутацию воскрешением старых традиций и возрождением величия Артаксара, Теме с Феней приток манны обломится от паствы, ну или чего там боги получают при бартерном обмене веры на покровительство?
— Каторжном труде? — рассеянно переспросила Феагориана.
Гарнаг, взявший паузу на время нашей короткой беседы с Темаготом, задумчиво кивнул, соглашаясь.
Феа — женщина очаровательная, трезвомыслящая, практичная, и идеи у нее в голове гениальные рождаются, только слишком она увлекающаяся. Вот и сейчас мне показалось, голова у нее шла кругом от близости мужа, и мысли, мало связанные с любимым, с трудом проникали внутрь сознания сквозь плотный строй грез о супруге.
— Вас не было на Нертаране века, мне пришлось просить Силы о Покрове забытья для мира, чтобы сохранить связи нерушимыми, но спящими до поры, — дал таинственную справку Гарнаг.
— А для чайников перевести? — полюбопытствовала я, получив слишком загадочный ответ на незаданный вопрос: отчего это народ резко позабыл божественных покровителей?
Если боги начали беседу в нашем присутствии, стало быть, она нас каким-то боком касалась, поэтому лучше знать, чем не знать. Многие знания, они, разумеется, многие печали, как мудро заметили предки, да только умные люди знают: есть сноска после высказывания, гласящая, что от незнания эти самые печали прибавляются еще более многократно. Потому я для себя давно уже решила: лучше знать. Забыть всегда успеется. Ибо заимствованная студенческим братством у греческих софистов поговорка гласит: «Кто больше знает, тот больше и забывает».
— Силы Двадцати и Одной властью своею наложили на мир пелену, — объяснил Гарнаг с покровительственным, но не настолько надменным, чтобы его захотелось немедленно стукнуть по маковке тупым тяжелым предметом, видом. — Храмы, книги и память людскую окутала сия пелена, лишь про присматривающего за миром Гара Справедливого помнили, но теперь подобно туману под ветром развеется полог, являя истину. Богам-покровителям надлежит снова привести Нертаран под свои руки.
— Какие вы боги? — задумчиво, без тени благоговения, словно жеребцов на ярмарке выбирал, задал вопросик по существу Киз, вмешиваясь в божественные рассуждения.
Я на миг задумалась о смысле вопроса, а когда дошло, чуть не поперхнулась от осознания собственного упущения. Ну точно, это ведь архиважно для просветительской теологии! Гарнаг в ответе за суды, у него правды ищут, подходящий тип для присмотра за миром. А его сменщики чем порадуют?
Воссоединившимся супругам дополнительных объяснений не понадобилось. Скорее всего, они не столько слышали, сколько постигали смысл сказанного. Не рассердились, посмотрели на Киза с одобрительной снисходительностью (умные вопросы задаешь, но многого все равно не понимаешь, мил-человек) и ответили:
— Мы мир творили! Потому все, что есть в нем: люди, звери, птицы, цветы, деревья, стихии, помыслы и деяния — все нам подвластно, над всем воля демиургов, в полную силу вошедших. Потому для каждого на Нертаране мы Создатели, Попечители, Суд, Благо и Кара. О том весть в каждый дом войдет, когда падет завеса Сил.
— Ага, поэтому ваш узкий специализированный профиль не важен, — сообразила я. Они в ответе за все и за всех. — А по секрету нам не расскажете?
Если Кизу не ответили, может, мне скажут. Не уверена, важно ли это, но такая информация лишней не будет. Чем лучше знаешь, с кем дело иметь придется, тем проще работать. А экс-киллеру и так головной боли хватит.
— Богиня Артефакторики, — милостиво объявила Феа. Дама явно гордилась своим призванием.
— Бог Дорог, — констатировал Темагот, просто информируя.
Мы синхронно склонили головы, благодаря за разделенное знание. И я продолжила вслух раздумывать о том, как будет проходить процесс замены одного официального покровителя мира на двух других.
То есть маскировочную сеть неизвестных мне характеристик с предметов материальных (от строений до литературы) уберут, но в мозгах-то паствы так запросто не пошарить. Голова — предмет темный, исследованию не подлежит, в нее не вложишь навязчивую идею отодвинуть на второй план Гара Справедливого и начать в срочном порядке бить поклоны святой двоице. А если навязывать, тут и до массового сумасшествия рукой подать, значит, делать этого не станут. Поэтому парочке, несколько столетий отлынивающей от своих непосредственных обязанностей ввиду объективных и не очень причин, ныне предстоит закатать рукава и в поте лица заняться крупномасштабными PR-акциями. Думается мне, на чистую романтику у них теперь о-о-очень долго времени не будет, счастье в труде достигать придется. Перемены ждут Нертаран!
— Да будет так! — торжественно закончил цепочку моих рассуждений Гарнаг.
