ГЛАВА 23
Обзорная экскурсия, или Живой труп
— Тогда отправляемся. Эй, а вас не хватятся? — уточнила я у архивариуса.
— Нет, — улыбнулся тот, достал из ящика стола потрепанную табличку «Ушел в архив» и повесил ее на дверь снаружи.
— А если там искать станут? — поинтересовался Гиз.
— Пусть ищут. Шуметь в хранилищах нельзя, помощников у меня всего двое, а пока всю сеть из сорока залов обойдут… — позволил себе легкую издевку старикан, вероятно знавший подвластную территорию как свои пять пальцев.
— Вперед, — улыбнулась я, вызвала руну дагаз и обернула ее вокруг отряда. Вышло уже привычно, почти машинально, как перчатки натянуть перед выходом на улицу в стылый осенний денек.
В этот раз собирать пыль и разбирать завалы в потайных ходах не пришлось. Двигались мы по легальным переходам, повторюсь, сооруженным таким хитрым образом, что, не зная тонкостей планировки дворца, тут можно было блуждать годами, не встретив сведущего доброжелателя, способного вывести заблудшую душу на белый свет.
Поначалу Шеллай, не уверенный в надежности маскировочных чар, робел, ногами старался не шоркать. Однако после того как мимо нас (почти сквозь!), подсознательно обогнув невидимые препятствия, прошли несколько расфуфыренных и надушенных так, что хоть топор вешай, господ да прошмыгнул почти десяток слуг, архивариус полностью уверился в действенности магии, успокоился и даже начал получать удовольствие от участия в эпическом походе Невидимых.
По мере приближения к цели — месту обитания искомого объекта королевской крови и лиц, близ него увивающихся, — дворец становился все более роскошным и обжитым. В залы мы не заглядывали, не на экскурсию чай заявились. Но коридоры с фигурным паркетом, мозаиками, коврами на полу, шпалерами, гобеленами, картинами на стенах, светильниками из драгоценных материалов, росписью на потолке невольно притягивали взгляд. Я еще отметила интересное цветовое решение каждого отдельного коридора. От лестницы до лестницы или от арки до арки все было в тон: то бледно-зеленое, то голубое, то ореховое или розовое. Ага, и картины тоже. Нет, до авангарда или сюрреализма здешние мастера холста и кисти не докатились, но зелеными вполне могли быть или пейзаж, или платье запечатленной на портрете особы, да еще и рамы подбирались соответствующие.
— А оформление интерьера в близких тонах — это обычай артаксарской знати, историческая традиция или причуда правителя? — уточнила я, преодолевая коридор, покрашенный в цвет, шутливо именуемый не иначе как «цвет детской неожиданности».
Шеллай, разбиравшийся практически во всем, включая историю родины (и даже ее тайную историю), в вопросах дизайна оказался полным профаном. Он только беспомощно воздел вверх руки, со стыдом каясь в неосведомленности. Мало того, пожилой архивариус никогда не обращал особого внимания на тонкости искусства. Он более жил в мире свитков, чем в реальных времени и пространстве, и теперь оглядел коридор с почти детским любопытством, убеждаясь в справедливости моих слов.
— Вкусный цвет, — облизнулась Риалла, а я поперхнулась, уставившись на девушку почти с суеверным ужасом.
Нет, я, конечно, в порядке самообразования почитывала о разных извращениях, и о таком тоже, но… брр! Судя по оторопелым физиономиям киллеров, они подобных экстравагантных пристрастий тоже не разделяли.
— На паштет, который кори Ивасси готовит по праздникам, похоже, — мечтательно поделилась девушка.
Мне стало стыдно. Вот ведь, пусть и мысленно, а человека нелепыми домыслами обидела.
Впрочем, долго мучиться угрызениями совести было некогда. Начался очередной, на сей раз аппетитный уже на мой взгляд, коридор цвета темного шоколада. Я чуть ли не облизнулась — для полного соответствия не хватало только ароматизации помещения. Вкусный цвет оказался не единственным достоинством коридора, тут в качестве декоративного элемента наличествовали картины явно парадно-официального содержания. Это когда народ во всем блеске фамильных килограммов бриллиантов и цепей (для кандальников металл потоньше делают) стоит с чопорными мордами, пялясь вдаль. Судя по выражению лиц, отнюдь не светлую. Среди массы посредственных полотен глаз зацепился за картину, выбивающуюся из общего ряда не по цвету, но по сути. Выражение лиц двух мужчин — помоложе, с забавным курносым носом, и постарше, у него даже виски седина посеребрила, — было вполне жизнеутверждающим. Они застыли на холсте, не вглядываясь в туманное безнадежье, а так, будто на миг прервали занятный спор. Оттого и смотрели друг на друга задорно и как-то азартно, что ли. А еще лицо второго, седоватого, было слишком узнаваемо по форме носа, линии скул и прихотливому изгибу бровей. Слишком, чтобы я смогла промолчать.
Подавшись в сторону Шеллая, я постучала его пальцем по плечу и скосила взгляд на портрет-дуэт.
— Его величество Валларий Третий с троюродным кузеном, гер-грайолом Кизгизреем. Судя по летописям, коры были чрезвычайно дружны, несмотря на разницу в возрасте.
— Интересно, а кто такие эти Кизгизреи?
Этот вопрос, демонстративно не следя за реакцией пары профи, я задала дедушке — светочу местных знаний.
— Угасший род гер-грайолов Артаксара, самые близкие родичи королевской фамилии, сторонники и наперсники. Некогда имели большое влияние в Собрании Грайолов и поддерживали монарха. Увы, страшное несчастье — жуткий пожар — выкосило почти подчистую всех славных представителей великой фамилии.
«Всех ли?» — задумалась я и покосилась на секьюрити, синхронно прикинувшихся чайниками. Слишком синхронно, чтобы я поверила в наличие чаинок под крышками. Сообразительный Фаль горячо зашептал мне на ушко, возбужденно щекоча шею крылышками:
— Оса, он ведь про Гиза и Киза говорит! Точно-точно! Звучит-то как! И они на картинку страсть как похожи!
Обсудить сходство и различие, справиться о мнении молчунов-телохранителей, а также развить гипотезу нам не дали. Шоколадный коридор перетек в золотой и закончился двустворчатыми дверями с комплектом почетной стражи. Пришли!
Мы, нахально пользуясь отводом глаз, обеспеченным рунной магией, распахнули дверь и беспрепятственно вошли в святая святых — королевскую опочивальню.
Ой, мамочка, роди меня обратно! Сразу захотелось зажмуриться, нет, не от ослепительного блеска драгоценного убранства или потоков света, бьющих из широких окон, или от непереносимой ауры королевского величия. Ничего подобного тут не имелось. Зато щедро присутствовали пурпур, алый цвет и кармин. Не знаю, какому «одаренному» дизайнеру интерьеров пришло в голову, что королю подобает спать именно в таких условиях, и как на это смотрели предки Аллария. Неужели и это у них тоже ассоциировалось с чем-то вкусным или милым? Я вот, убейся об стену, не могла сообразить, как такое сочетание цветов способно обеспечить спокойный сон кому бы то ни было. Разве что законченному маньяку, балдеющему от вида крови.
Зато некомфортный цвет спальни вполне соответствовал прочим компонентам обстановки. Концентрация раздражающих факторов на один квадратный сантиметр поверхности удручала.
Тяжелое нагромождение мебели, глухие портьеры на окнах, как решетки в тюрьме, кровать с золотыми накладками, изображающими какие-то растительные мотивы, пухлощеких дев да ребятишек. Не знаю, каков был замысел художника, на деле же казалось, что бедные женщины и дети корчатся, спеленатые какими-то ужасными лианами. Малиновый с кистями балдахин у изголовья загораживал возлежавшего человека.
Эффектную картину довершали неповторимые ароматы, буквально утрамбованные в спертом воздухе немаленькой, отапливаемой в теплый весенний денек аж тремя каминами залы-спальни. Сандал, гвоздика, розовое масло, пот, моча, ветры — привет больного кишечника — и еще что-то до отвращения сладкое.
Я с трудом сглотнула, как никогда сожалея о невозможности наколдовать противогаз. Руну воздуха призывать не рискнула: прямо из ниоткуда ему, свежему и прохладному, взяться было невозможно, а самопроизвольное сдергивание портьер с внедрением экстренной вентиляции могло помешать наблюдениям за объектом в естественных условиях. Или противоестественных, что точнее.
Первым сдался маленький сильф — он, приобретя дивно салатовый оттенок, отважно щебетнул: «Оса, я коридор пока посторожу!» — и смылся из апартаментов. Счастливчик, мы, как Штирлиц с Мюллером, остались.
Королевский лик за горами одеял и подушек (удушить они его, что ли, вознамерились или упарить?), как я уже говорила, разглядеть было невозможно. Трое специальных людей породы «слуга усердный, тупой обыкновенный» непрестанно, как акулы у сырого мяса, кружили у кровати, то поправляя одеяло и подушки, то свершая какие-то ритуальные действия.
Зато толпящееся неподалеку сборище придворных просматривалось лучше некуда. Мы как раз застали разгар производственного совещания. Справа стояла парочка типов в сходного кроя пестрых камзолах халатного фасона: один бодрячок худощавого телосложения, второй рыхловатый, с постной миной. Они пытались общаться с троицей пышно разодетых и оттого потеющих с утроенной силой придворных, наряженных в желто-синие (первый) и бело-сине-красные тона (два других). Причем цвета располагались точно в порядке перечисления, от макушки до пят. Писк сезона, а скорее вопль здешней моды для знатных, вызывал столь прочные ассоциации с флагами, что я прыснула в кулак.
Все трое, судя по избороздившим кожу мимическим морщинам высокомерия, являлись людьми очень знатными. Первый стоял соляным столбом и недовольно кривился, второй возмущенно верещал, щедро разбрызгивая слюни на кружево своего воротника и на лица собеседников, третий гневно багровел, собираясь с силами для решительного залпа. То ли красноречия, то ли ветров. Такое лицо могло соответствовать любой версии событий. Хочу противогаз!
— Невозможно, достопочтимые и высокородные коры, я не могу гарантировать благополучие его величества, если он будет вынужден подняться с ложа ради присутствия на Собрании Лордов! — наконец отрезал бодрячок в халате и кинул взгляд на унылого коллегу.
— Пульс слабый, скопление желтой желчи и хрипы в груди, — подтвердил тот с некоторой опаской.
— Дайте ему какое-нибудь укрепляющее зелье! — предложил столб. Он явственно делал над собой усилие, по великой государственной необходимости снисходя до беседы с нижестоящими.
— Да-да! Сегодня присутствие его величества необходимо! Крайне! В народе могут пойти слухи о немощи монарха, — брызгался слюной скандалист, теперь он еще и руками стал размахивать так, словно на броневичок забрался.
— Четвертое заседание подряд пропустить невозможно! — пукнул-таки багровый. К счастью, словами. — Вы обязаны!!!
Препирательства пятерых пошли по новому кругу и были столь упорными, что до зуда в пальцах захотелось наколдовать им всем рога. Но шутки в сторону, краем уха прислушиваясь к старым песням о главном, я направилась поближе к кровати, выбирая оптимальный угол обзора, чтобы увидеть того, о ком велась жаркая дискуссия на повышенных тонах.
Болезненно-бледные с коричневыми пятнами, не столько пухлые, сколько одутловатые, кажущиеся бескостными руки лежали поверх одеяла как выброшенные приливом медузы. Я подошла поближе и сместилась левее. Теперь в грудах подушек просматривалось лицо, столь же оплывшее, как руки. Из уголка рта сочилась слюна, редкие прядки темных, с легкой рыжиной волос рваной паутиной разметались по подушкам. Человек дышал сипло, с присвистом, глаза под закрытыми веками вращались. Кошмары, что ль, бедняге снились? Ну да в такой атмосфере (какой смысл этому слову ни подбери, хоть прямой, хоть переносный) не мудрено. Чудо еще, что он вообще ухитрялся спать в таких условиях.
— Ну? Сможешь его вылечить? — нетерпеливо прошипел у меня над ухом Киз.
— Сейчас посмотрю, — отозвалась я, утешающе потрепав киллера по руке. Вышло машинально, сделала прежде, чем подумала. Мужчина удивленно хекнул, но отпрыгивать и отряхиваться не стал. Бедолага, ему сегодня изрядно досталось!
К работе надо подходить добросовестно. Я поскребла щеку, почесала бровь, потеребила мочку уха. А чего такого? Именно на мочке какие-то точки, стимулирующие интеллектуальную деятельность. Не знаю, что есть на брови и щеке, но мне тоже помогает. Я подняла руку и, выдыхая имена рун одними губами, изобразила кано, тейваз и ингус, чтобы диагностическая вязь повисела подольше, пока я во всем не разберусь. Зелень, голубизна и золото были на сей раз цветами магии. Светлые, чистые, свежие в пику затхлой атмосфере королевской спальни оттенки, насыщенные силой, как самой жизнью.
А вот увиденное через рунный анализатор меня совершенно не радовало. Грязно-серые, коричневые и черные пятна на месте тела короля, свет, едва теплящийся в груди, как язычок пламени на кончике трепещущей под порывами ветра свечи, и дополняющее весь этот визуальный ряд глубинное понимание: король Алларий очень-очень болен. Фактически не жилец.
— Как он? — Шепоток Риаллы и ее сопение несколько нарушили сосредоточенность.
— Если бы ваш монарх был лошадью, его проще было бы отвести на живодерню, чем вылечить, — откровенно ляпнула я пусть и не слишком тактично, но именно так просилось на язык.
Конечно, этот немощный ни в чем не виноват лично, он жертва интриг и обстоятельств, нагроможденных на том месте, которое изначально предназначалось достойнейшему из достойных. Но ведь и немалая вина его есть в том, что Артаксар балансирует на краю катастрофы. Король по духу и букве Изначального Договора должен быть опорой всему, а этакая гнилая поганка и себя-то удержать не способна. Потому я и испытывала, нет, не гнев, скорее брезгливую досаду.
— Есть ли способ излечить его величество? — покряхтывая, уточнил Шеллай, слишком многозначительно косясь на Киза, чтобы вопрос можно было истолковать исключительно как заботу о немощной коронованной особе.
Ну, еще бы! Разница между валяющейся на кровати марионеткой и самоотверженно бившимся за возрождение магии Артаксара весьма симпатичным внешне (даже экзотическим за счет розовых кончиков волос) киллером была слишком очевидна, чтобы возникли хоть какие-то сомнения. Вот ведь, от кого, от кого, а от старика не ожидала склонности к интригам. Он исподволь пытался подвести Киза к мысли, что лучшего варианта, чем добровольное взваливание им на плечи государственной власти, нет.
— Лечить? Нет, не вижу смысла, — пожала я плечами и, гася недоумение спутников вкупе с возможным негодованием заинтересованных сторон, пояснила: — Алларий слабоумный.
— О? — губки Риаллы округлились одновременно с глазками.
— Даже если я ухитрюсь вылечить превращенное в развалину тело и каким-то образом восстановлю психические функции, разум ребенка окажется в теле взрослого человека. Это жестоко. И… — Я поморщилась и отрубила, чтобы не уподобляться доброму хозяину, который собачке хвост по частям купировал: — Вашему королю пора умирать. Вставать на пути своевременной и необходимой смерти неправильно. Особенно из сиюминутных эгоистических побуждений. Прости, Киз.
Телохранитель скрипнул зубами и смолчал. Впрочем, скрип вышел красноречивее отборной брани. Не чувствуя ни грана вины за свое вроде бы жестокое решение, я еще раз посмотрела на хрипящее тело среди подушек и удивленно моргнула. Теперь у кровати наличествовала не только троица суетящихся слуг. Прибавился четвертый тип в темном плаще с капюшоном.
Фигура не была зловещей или таинственной, скорее я приняла ее как воплощение безмятежного, прохладного спокойствия. Вот бывают такие люди, коим присущ великий талант никуда никогда не спешить и всегда приходить вовремя. Этот неизвестный в плащике, казавшемся кусочком серых сумерек, протянул руку к Алларию. Нет, не бледную, а вполне себе смуглую. Из груди короля, как птица из клетки, вырвался огонек и чуть ли не с радостью вспорхнул на ладонь странного гостя. Тот повернулся в мою сторону. Под капюшоном оказалось вполне заурядное, каких тысячи, мужское лицо, оригинальное лишь выражением невозмутимой отстраненности. Мужчина едва заметно приподнял бровь, словно чуточку удивился тому, что его заметили, и слегка поклонился… мне. Именно мне, а не кому-то из нашей или второй, громогласно присутствующей в спальне, компании. Я машинально (вежливости никто не отменял) ответила кивком. Огонек по-прежнему мирно лежал на его ладони, когда незнакомец исчез из комнаты так же, как появился: совершенно незаметно и не прощаясь. Был, не делал ни шага и пропал, только пахнуло прохладой.
Риалла рядом со мной зябко поежилась, передернули плечами киллеры-телохранители, а Шеллай зашелся в приступе кашля.
— Интересно, это и в самом деле Смерть? — поинтересовалась я мнением общества, в общем-то принимая как должное персонификацию явления. Если есть боги и Силы, почему бы не быть и Смерти или… хм… Смертям, коль прочие представители экзотических видов существуют во множественном числе.
— Кто? Где? Что? — посыпалось в оба уха тенором, баритоном и сопрано.
Да уж, вопросы ничуть не были похожи на адекватный ответ. Они вообще никак не подпадали под категорию ответа. Пришлось пояснить более пространно:
— Импозантный дядя в темном плаще стоял у постели Аллария. Потом взял в руки светящийся шарик из его груди и ушел. Поклонился мне на прощанье. Вот я и решила, что он вполне мог быть Смертью, если его ни слуги, ни эти спорщики не разглядели и хай не подняли. Впрочем, спорщиков как свидетелей можно не учитывать. Они так орут, что и друг друга небось с трудом слышат.
— Мы тоже никого не видели у ложа, — настороженно ответил Гиз. То, что в комнате мог находиться кто-то неучтенный и потенциально опасный, несколько нервировало киллера. Выступая в роли скептика, он отметил: — К тому же король все еще дышит.
— Я, разумеется, не исключаю галлюцинацию, рожденную духотой, хотя предпочла бы что-нибудь более живописное. Но света в груди Аллария больше нет, и еще мне кажется, у него начинается…
Сменившийся темп дыхания царственного пациента отвлек целителей от вежливых препирательств со знатными визитерами. Оба врача посерели лицами и метнулись к ложу монарха с удивительным проворством. Тот, что пополнее, шикнул на слуг, выпроваживая их из комнаты. Второй, дождавшись, когда в зале станет меньше тремя персонами, на капризный вопль бело-сине-красного толстяка, решившего, что он дожал упрямых докторишек: «Так вы дадите ему зелье или нет?!» — ответил одним словом:
— Агония.
Весь шум, кроме шума, издаваемого телом на ложе, разом стих. Ох и везет же мне на мертвых королей! Я просто какая-то баньши для монархов. Сколько видела, столько при мне и померло. Что гамбургер на ножках из Милана, пытавшийся казнить моего друга, что этот вообще неизвестный тип коронованной наружности. После личного знакомства со мной выживали только эльфийские владыки. Аглаэль вон выгодный договор отгреб, а Лакс и вовсе венец принял. Наверное, на их расу мое проклятие не действует.
— Сколько ему осталось? — деловито осведомился желто-синий.
— Час, два, три, самое большее полдня, — навскидку определил пухленький целитель, отсчитывая пульс умирающего и вслушиваясь в хрипы, вырывающиеся из груди.
Его коллега кивнул, подписываясь под диагнозом.
Знатная троица потерянно переглянулась. О, искренних слез или патриотических стенаний на тему: «На кого же ты нас покидаешь, король-батюшка!» — ждать не приходилось. Досада, растерянность, почти страх и плохо скрываемая злость читались на лицах. Написано было крупно и перемежалось еще более непечатными выражениями. Такими, что мне как приличной девушке знать не полагалось, но как девушке русской все-таки допускалось. Бывает порой так, что выразить мысль можно лишь с помощью сакральной вокативы. Сейчас я четко поняла, что намерение Аллария оставить мир живых путало интриганам какие-то далекоидущие планы. Именно из-за этого они и переживали совершенно искренне.
— Как ни прискорбно, но в связи с недомоганием государя придется проводить заседания без его светлого присутствия, — мигом сориентировался постный, положив в руки докторов по тяжелому брюшку — небольшому кошелю. — Возможно, к следующему сбору Собрания Грайолов самочувствие его величества изменится.
— Наверняка, — мрачно прокомментировал Гиз.
Уж ему-то, да и любому из нас, сразу было понятно, в какую сторону меняется самочувствие агонизирующего Аллария.
— Да-да, заседание, — закивал головой брызгун. — Оно вот-вот начнется! Мы зайдем после, дабы осведомиться о здоровье его величества.
Доктора, не будь дураки, превосходно поняли, что сводки со смертного одра, если они сами не желают вскорости занять место Аллария и расстаться с авансом, лучше приберечь до конца «планерки». И троица интриганов в растрепанных чувствах покинула спальню короля. Мы просочились в двери следом.
