ГЛАВА 13
На постое, или О живности хорошей и разной

Киллер решительно отконвоировал бабу в дом, а пацан оглядел заляпанный кровью двор, колоду, передернулся от вида запекшейся пленки на топоре и почему-то шепотом спросил:

— Т-так взаправду я…

— Взаправду ты очень везучий, парень, — продолжил за паренька Гиз и играючи вздернул того на ноги. Вот же невысокий он у меня и скорее жилистый, чем мускулистый на вид, а силы на пару борцов-тяжелоатлетов хватит. Интересно, это хорошая наследственность или плоды дрессировки в Тэдра Номус? А может, и то и другое, вряд ли там стали бы работать с бросовым материалом.

— Кори, а на ваш ар можно посмотреть? — сразу загорелся парнишка, ощупав и даже обнюхав исцеленную руку.

— А можно сначала лошадок напоить, в стойло поставить, нам с дороги умыться? — попросила я.

Паренек покраснел так густо, будто его в малиновую гуашь окунули, и торопливо ринулся в сторону длинной пристройки, крытой теми же красно-оранжевым удивительными листьями.

Пристройка оказалась конюшней, где скучала пара лошадок: один совсем старый, даже на мой неподготовленный взгляд, жеребец и кобылка пободрее и помоложе. Еще шесть стойл пустовали, но были чисты, а пол застилала свежая солома.

«Значит, — подумалось мне, — я угадала, тут и в самом деле какая-то перевалочная база».

— Давно гостей не встречали? — обронил как бы невзначай, между делом, Гиз, ведя под уздцы своего и братова коня.

— Давно, кор, — с готовностью согласился паренек, пыхтя от натуги, он уже пер ведро чистой воды к поилке. — У нас все больше по осени останавливаются да в начале лета, как артефские с дозором или в ученье молодняк везут. А сейчас не сезон.

«Ага! Так это секретная дорога гильдейцев!» — сообразила я. Потому и чары на ней, и знает о пути не каждый встречный-поперечный. А наша свинка на пороге топчется, внутрь не пошла, чтобы от какой-нибудь лошадки копытом не получить, стало быть, тоже к гильдии отношение имеет.

Паренек, оклемавшийся с похвальной быстротой (полагаю, в том имелась немалая заслуга рун, добавивших сил), был полон жажды услужить спасителям и жадно ловил каждый наш жест. Все казалось ему значительным и интересным. Наверное, с мгновенным и полным исцелением раны я малость перегнула палку, если судить по реакции пациента и его болтовне, столь быстро и эффективно работали лишь очень мощные личные ары, которые кому попало не доверялись. А мы, не носящие открыто знаки гильдейские и их облачение, но пользующиеся между делом великими артефактами, могли являться лишь высоким гильдейским начальством, путешествующим инкогнито. В глаза нам об этом пацан, конечно, не сказал, хватило и неуклюжих намеков. Мы, разумеется, ни подтверждать, ни опровергать его выводы не стали, чем еще более уверили паренька в истинности его убеждения. Да и мамаша, судя по изначальному намерению в знак благодарности поползать на коленях, пришла к тем же выводам.

Пацан немедленно принялся обихаживать лошадей, сразу видно, к этому делу у него привычка была и душа лежала. Работал споро, пусть и трещал сорокой, не удержавшись от похвальбы насчет того, что о трех животинах позаботиться не хитро, а вот как десятком наедут, тогда и ему, и папаше повозиться приходится.

— А сейчас папка где? — подкинул вопросик Гиз.

— Так на пасеке, — чуть растерявшись, что такую элементарную вещь объяснять пришлось, брякнул Каллий.

Пацанчик, назвавшись нам полным именем, скромно сообщил, что пока его кличут Калом. Подавившись смешком, я тут же решила, что называть его лучше буду по аналогии с химическим элементом из таблицы Менделеева, нежели «ароматным» сокращением. Зачем мелкого обижать?

— На пасеке? — насторожилась я, перебирая в памяти последние минуты пути до подворья. Нет, никакого жужжания слышно не было, да и не видела я мохнатых тружениц. Ничего личного против этих насекомых не имею, но объективные обстоятельства велят держаться от скопления жужжащих и жалящих подальше. — Тут пчелы рядом?

— Не-э-э, — заливисто рассмеялся паренек, как если бы я ему свежий и очень забавный анекдот рассказала. — Какие пчелы, кори? Мы ж в Ксарии живем! Тут бы враз всех пчел цинарка повыела иль сладоед. Мы синалек держим!

Задавать вопрос на тему — что есть синальки? — и раскрывать иномирное происхождение вкупе с абсолютной неосведомленностью было ни к чему, пришлось глубокомысленно покивать, замолчать и отправиться в дом.

Киз о чем-то с самыми умиротворяющими интонациями беседовал вполголоса с хозяйкой (так же, кажется, он укрощал Буяна). Женщина сидела на лавке, придерживала руками живот и бережно поглаживала его, время от времени вставляя словечко. Лицо было оживленным, от боли не морщилась, значит, первый мой опыт в акушерстве откладывался. Не то чтобы я вида крови своей или чужой боялась, но экспериментировать в таком сложном деле, как помощь в явлении на свет маленького человечка, было боязно. А потому ур-ра, что обошлось!

И два раза ура по поводу того, что в доме витали запахи пирогов, какого-то ароматного варева и тушеной курятины! Может, те птицы непонятной серой расцветки и выглядели подозрительно, зато в приготовленном виде пахли правильно. А на перья наплевать, их-то есть точно никто не заставит!

Не прерывая разговора, Киз плавно поднялся с лавки у окна, подошел к высокой желто-каменной печке забавной овальной формы со вполне традиционным глубоким подом и вытащил оттуда железными в деревянной оправе прихватами-ручками большой глиняный горшок шоколадно-коричневого отлива. Это от него пахло и мясом, и чем-то еще вкусным, неуловимо похожим на картошку и кукурузу одновременно.

— Ах, — всплеснула руками хозяйка и заквохтала, сокрушаясь, что, растяпа такая, едва не переварила корни квиса в мясной подливе.

— Не переживай, у нашего Киза на моей памяти еще ничего не переварилось и не пригорело! — похвалила я киллера-кулинара, спасшего ужин, опустив тот факт, что и готовил-то он на моей памяти всего пару раз. Вчера в обед и сегодня, когда разогревал припасы, которыми нагрузил нас Кейр. Столько, сколько он хотел напихать нам с собой, не влезло бы ни в одну сумку, а того, что напихал, хватило бы небольшой армии, вздумавшей устроить полноценный обед. Кажется, объемом пищи, отгруженным друзьям, наш новоявленный трактирщик пытался компенсировать тяжесть вины и горечь разлуки.

Сильф хотел было присоединиться к похвалам герою — спасителю ужина, когда успокоенная совместными усилиями хозяйка схватилась уже не за живот, а за пышную грудь, и удивленно выпалила, жмурясь и моргая:

— А порося в доме откуда взялась? Мы пестрых не держим! Иль мне привиделось?

На пороге топталась наша полосатая проводница с видом малость смущенным, но решительным. С одной стороны, свиньям в доме действительно делать нечего, и это все знают, с другой, она как бы не совсем свинья, да и мы как бы не совсем обычные гости, поэтому превращенка и осмелилась войти. Ну в самом деле, не спать же ей, бедолаге, в хлеву с лошадьми?

— Нет, это наша спутница-проводница, — ответила я. — Ты уж извини, хозяйка, на улицу мы ее не погоним.

— Так она же свинья?! — оторопело пробормотала бедная баба на сносях, явно сомневаясь в надежности собственного рассудка. И правда, то сынуля любимый полруки топором отхватывает, то копытные в дом по-свойски заходят, а заезжие артефактчики убеждают, что так оно и надобно — как тут не поверить в уезжающую крышу?

— Временно, — глубокомысленно ответила я, хозяйка столь же глубокомысленно кивнула и оставила щекотливую тему.

Тетя вообще старалась больше не смотреть в ту сторону, где пристроилась у теплого бока печи на полосатом, плетенном из пестрых веревочек коврике молодая свинка. Решила, наверное, не ее ума это дело, понимать, зачем пришлые за собой свинью таскают и в дом заводят.

Лучшее отвлечение от вредных мыслей — труд физический, это известно не только грамотным психотерапевтам, а и любому мало-мальски разумному человеку. Хозяйка деловито подхватилась с лавки, распахнула окошко, чтобы жар печной выстудить, и принялась накрывать на стол. Достала бледно-желтую скатерку с узорами-цветами и какими-то странными мелкими птицами по уголкам, отдернула шторку на шкафчике в углу и извлекла расписные глиняные посудины. Они явно были самыми красивыми в доме, сходство между тремя комплектами утвари прослеживалось, однако штампованными близняшками они не выглядели. И то верно, откуда тут массовое штампованное производство? Каждая вещь — однозначно авторская работа.

— Эй, а почему накрываешь на троих? — удивилась я, отвлекшись от сглатывания слюны и любования предметами народного промысла.

— Как же иначе? — вновь удивленно захлопала глазами беременная и, осененная догадкой, боязливо, почти шепотом, предположила: — Неужто у кого из вас, коры, предартефский пост?

Нет, слово-то другое сказала, что-то вроде «хайф», но змейка моя так перевела. Бедные местные маги, неужели они перед изготовлением артефакта еще и лечебным голоданием заниматься обязаны для максимальной настройки на процесс? И что это — дань традиции или на самом деле способствует процессу, энергии там как-то уравновешивает, третий глаз… хм… открывает? Я еще раз добрым словом помянула руны, которым все равно, сытая я или голодная, если потребность в помощи есть, помогают!

— Нет, себе и сыну почему не накрываешь, вы что, не голодны? — уточнила я суть вопроса.

— Дак… так… негоже нам с высокими чинами за одним столом, мы ж тока двор держим, — залопотала женщина.

— Любой труд достоин уважения, и если что негоже, так это гостям хозяев из-за стола выгонять! У меня кусок поперек горла встанет! — возмутилась я попытке принудительного отбора в элиту. Нет, в самом деле, что она думала, мы втроем, Фаль четвертый, будем сидеть, лопать в три горла, а она с сыном по стойке смирно стоять рядышком, прислуживать или, того пуще, вообще на двор пойдет? Странная женщина!

Выслушивая меня, хозяйка замерла, беспомощно опустив руки. Теперь она совершенно не знала, как поступить. Вот блин!

— Доставай-ка, хозяюшка, себе и пареньку по тарелке, да с нами садитесь, — закончила я возмущаться и решила зайти с другого конца, объяснив капризным тоном: — Расскажите о своем лесном житье-бытье, нам все интересно. Под добрую беседу любая еда вкуснее кажется!

— Ну коль велишь, кори. — Женщина сочла предложение разумным: гости желают, чтобы их разговором развлекли, потому и за стол зовут — и достала еще три скромных миски.

Стала ставить на стол, но слева послышалось стрекочущее чириканье. Хозяйка схватила полотенце и весьма проворно подскочила к окошку, размахивая своим орудием.

— Кыш, летите прочь, любопытные, кыш! — бойко затараторила женщина, проделывая явно привычную процедуру. — Кыш, покуда никого ненароком не прихлопнула!

Вокруг окошка крутились мелкие, с половину моего кулака, серо-голубые птахи с длинными тонкими клювиками. Чем-то эти крохи напоминали колибри.

— Вот неугомонные, говорила мужу, дальше от дома пасеку ставить надо, но уж больно он с синальками возиться любит, да и заросли каллий поодаль богатые, — добродушно улыбнулась хозяйка, выгнав незваных гостий и прихлопнув створку окошка.

Стекло в нем зазвенело как-то металлически, и я обратила внимание на то, что это не совсем стекло или даже совсем не стекло. Странный материал, больше похожий на большую чешуйку, по размеру которой была подогнана рама, так что получалась парочка маленьких полуарок в переплете из дерева, украшенного затейливой резьбой. В трактире я такого не видела: на одних окнах слюдяные пластинки, на других, в комнатах для жильцов поприличнее — настоящее стекло.

— Красивые у вас окошки, — похвалила я, сделав вид, что информация о птицах-медоносах никакого особого интереса не представляет.

Сама же здорово удивилась тому, как люди приспособили местных колибри для сбора нектара и добычи меда. Теперь-то понятно, почему мне таким своеобразным показался вкус янтарной сладости в трактире Кейра, где я употребляла местный мед с ягодными пирогами и в каше. Думала, дело в экзотических цветах, а оказалось, в добытчиках. Заодно и от сердца отлегло, синальки не пчелы, жалить не будут, да и клеваться, судя по мирному нраву веселых птах, тоже. Попутно стало ясно, в честь чего назвали паренька. Мальчик-цветочек, хи-хи. Небось мамина инициатива была.

— Муж из давней поездки к побережью привез, — водрузив темный от нагара каменный поставец под горшок с главным блюдом дня, похвасталась хозяйка. Даже как-то приосанилась и засветилась гордостью за украшение жилища. Наверное, я угадала с похвалой. — Сказывал, из шкуры какого-то червя морского добывают. Прочные, страсть! Не то что стекло! Был еще бокал дареный, так Каллий, когда совсем мальцом был, озорничал, со стола смахнул — и вдребезги! Ой, да что я язык развесила, вы ж небось по всему Артаксару были, все знаете и не такую еще красоту видали… — спохватившись и застыдившись, замолкла женщина.

— Мы в разных местах бывали, — согласилась я, ни с чем конкретно из сказанного собеседницей не соглашаясь, — многое видели, а только красота своя везде есть, вот резьбу такую на окнах я первый раз вижу, любуюсь.

— Муж балуется, — зарозовела женщина, довольная похвалой.

И словно в ответ на ее слова в окне показался крепкий темноволосый мужчина с короткой бородой в каком-то странном одеянии вроде длинного кузнецкого фартука, к которому пришили рукава. Головой дядя походил на хорошо стриженного барашка и был первым кудрявым артаксарцем из встреченных мною, даже борода у него кучерявилась, будто завитая. А вот у Каллия волос прямой, значит, здесь вьющиеся волосы тоже рецессивный признак. Мальчонка подпрыгивал вокруг родителя и размахивал руками, как ветряк, взахлеб пересказывая свежие новости. Очень торопился, чтобы папаня не узнал все от кого-то другого.

Отец небольшого семейства приостановился у колодезного сруба, сполоснул руки и лицо из ковша, подставленного сыном. Потом вытряхнулся из «фартука», под которым у него оказались вполне традиционные местные штаны фасона «укороченные шаровары» и рубаха с широким воротом, подпоясанная кожаным ремнем с массой всякой всячины на мелких ремешках.

— Говорил тебе, не бери колун! Бери по руке топорик! — сурово прогудел родитель. Взгляд его задержался на окровавленном инструменте и колоде. Резко отвернувшись, мужик съездил сынка по затылку, тут же коротко прижал к себе, отстранил и решительно зашагал к дому. Пацан побежал за папкой как привязанный, виновато раскрасневшийся, а все равно улыбающийся от уха до уха.

Вошел хозяин, замер на пороге в смущении перед незнакомым и предположительно могущественным людом, но заговорил решительно:

— Дней добрых вам, коры, кори, и великих сотворений! За сына поклон примите и плату любую, по воле вашей, назначьте. Я же отныне и вовек Гару за вас молиться буду!

Хм… а дядя не такой простак, как женушка, да и, верно, коль его смотрителем постоялого дома на артефской тайной дороге поставили, значит, заслужил. Доверять дуракам — дело последнее, так переврут иль напутают, что уж лучше врагов просить.

— Мы рады, что вовремя оказались здесь, — улыбнулась я, — да ты и сам к сроку умеешь приходить. Вот сейчас все вместе за стол и сядем, а то без хозяина негоже.

Мужик спорить со мной не стал о том, кому с кем гоже, кому с кем негоже трапезничать, умница. Только тряхнул головой. Ободренный вестью об ужине, сорвался с Гизова плеча Фаль, неизвестно каким чудом умудрившийся все время пребывания в чужом доме просидеть тихонько, и затрубил. Хозяин взмахнул рукой, безуспешно пытаясь поймать юркого сильфа, мельтешащего перед глазами, как целая стая пичуг, и сердито буркнул на супругу, ведя привычный спор:

— Опять синалек полон дом напустила!

Свинка весело хрюкнула с коврика у печи, насмехаясь над ошибкой человека, мужик вылупил глаза на веселящуюся зверюшку и выпалил:

— Порося дикого зачем завела?

— Вся живность с нами и не дикая, а домашняя, — поспешила я заступиться за беременную женщину. — Не объедим мы вас, отужинав?

— Да уж не объедите, — перестав стыдиться жены, не ко времени увлекшейся животноводством, поспешно заверил нас гостеприимный хозяин. Видимо, артефским дозволялись любые причуды, в том числе и содержание живых зверинцев, и запускание оных в жилые дома. Свинке выделили глиняную миску побольше, пусть и не такую нарядную, как двуногим, Фаль, которого снова приняли за мелкое пернатое создание, не стал обижаться и требовать индивидуальную посуду. Лишь привычно пристроился рядом, и мы наконец стали ужинать чем-то вроде живописно сиреневого, как редкое небо на закате, пюре с мясом. Несмотря на диковатый вид, блюдо оказалось более чем съедобным, даже лучше картошки. Более пряный и богатый вкус с лихвой скомпенсировал экзотический вид. Горячий, подслащенный медом травяной настой — не могу я всухомятку даже самое вкусное есть, всегда чем-то запивать душа требует — пошел замечательно. Тут, как я успела проверить опытным методом, да и Алльза обмолвилась — у каждого свои сборы травок, а значит, двух одинаковых чаев в разных домах захочешь, не сыщешь. Ну и не надо, прогуляемся по трапезным Артаксара под девизом: «Больше напитков хороших и разных!»

Горшок, сваренный на сегодня и на завтра в придачу, к концу ужина опустел. Что «свинка», что «птичка» кушали за троих, да и мы, нагуляв на свежем воздухе аппетит, не отставали, только знали хозяйку-кулинарку нахваливать и добавку накладывать. На сладкое поставили то ли темные печеньки, то ли мелкие коржики на меду и все то же янтарное с переливом в темную желтизну лакомство в большой чашке с ложками по числу участников застолья. Я лишь глянула, как разгорелись глазищи Фаля, готового залезть в емкость целиком и не вылезать, пока не увидит дно, и сразу поняла, какую цену назначу за спасение сына семейству синалеводов.

Подводя почву под свою просьбу, чтобы ее сочли по меньшей мере адекватной, я попросила:

— Всегда было любопытно, как прирученные синальки мед собирают и хранят. Не расскажете?

— Что уж тут хитрого? — поднял вверх одно плечо хозяин, демонстрируя легкое удивление. Однако слово гостьи, тем паче той, которая сына на ноги поставила, имело силу, равную приказу. Вот мужчина стал говорить, постепенно все больше и больше увлекаясь:

— Синалек я уже годков десять держу. Еще когда с Диллой в здешние края смотрителем дороги переехал по уговору с Артефом, я пару стаек пичуг диких углядел да заросли каллий и сразу задумал дуплянки ставить. Стыдно мужику-то такое, да уж больно сладкое люблю. Сначала по лесу ходил, колоды шурага подходящие собирал да на луговину стаскивал. Синальки ведь в других колодах нипочем селиться не станут. Там, где каллии особо в рост идут, семена несколько лет собирал, покорчевал щугицу сорную да на пустые места и посеял, чтоб гуще росли поближе к делянке, ручеек отвел, камушками выложил. Да уж там по раннему лету, как первые птенцы у синалек вылетают, разложил медовых приманок. Мелкота-то она больше понизу порхает, когда от родительской стаи уходит свое местечко искать. Где сласть, каллии да колоды пустые найдут, там молодняк остается. Так мало-помалу все семь дуплянок и заняли. Новые выводки с лужка-то влёт не пускаются. К чему, когда все под бочком есть: и жилище, и водица, и цветы? Остаются, свободное место занимают. Как старшие, из листьев каллии торбочки крутят, к дуплянкам цепляют да медком наливают, чтобы по осени глубокой, в зимнюю оттепель и по весне, пока цветы не раскрылись, питаться. Я птахам вдосталь оставляю, чтобы подкормиться хватало, но и собираю изрядно. С лихвой труды окупаются. С каждой колоды по три жбана имею! Мед у синалек-то не то что пчелиный — всегда жидкий да ароматный, хоть год, хоть пять лет простоит! Вот да уж, так. Да!

— Мед замечательный, просто объеденье! Настоящее лакомство для такой сластены, как я! — поддакнула и похвалила одновременно рачительного хозяина, помимо основной работы сумевшего достичь сногсшибательных успехов в синалеводстве и медосборе.

Мужчина гордо усмехнулся и тут же, правильно истолковав намек, принялся навязывать нам в дорогу жбанчик-другой. Киз как штатный повар на зарплате в ответ стал интересоваться герметичностью тары, чтобы в дороге наши припасы не оказались новым словом в артаксарской кулинарии, вернее, целой главой с названием «Все в меду». Фаль, конечно, был бы доволен, а вот остальные, особенно мужчины, предпочли бы остаться голодными. Но нас заверили, что жбаны крепкие, а крышки и того крепче, хоть боком, хоть вверх дном вези, ничего не станется, и тряска вкуса не испортит.

От темы кулинарной плавно перешли к теме сна, вернее, к рекогносцировке для этого ответственного дела. Оказалось, в доме смотрителя нарочно предусмотрена большая комната для проезжающих. Вот только до сей поры проезжие все одного пола были, и четырех кроватей им в самый раз хватало, но ради меня как единственной дамы хозяин с супругой собрался перебраться из личной спальни на кухню. Чему я, разумеется, решительно воспротивилась. Вот еще, не хватало того, чтобы из-за придури беременную женщину постели лишать! Так что, поборовшись за место в доме, я отстояла почетное право спать в одном помещении с командой.

Ха, рано я радовалась победе в «комнатной баталии»! Мне уступили только затем, чтобы по новой насесть с вопросом об оплате лечения. Разобравшись с тем, что приютили нас люди далеко не бедные, все-таки и за содержание артефской дороги получали, и за мед, я задумалась над тем, как на Артаксаре оплачивают медицинские услуги магического характера. Если мне тут до сих пор на стол ничего не выложили в звонком эквиваленте, значит, единой тарифной сетки нет, а вот существуют ли какие-то примерные расценки, знать не помешало бы, чтобы в лужу с разгону не ляпнуться, порушив всю легенду о путешествующих инкогнито артефактчиках. О, идея!

Я скромно улыбнулась и заявила:

— Для лечения парня я использовала новинку. Посему это мне надо вам спасибо говорить за удачно подвернувшийся материал для полевых испытаний.

— То-то я гляжу, о таком мощном аре раньше мы не слыхали, — бодро закивал хозяин, подыскавший логическое объяснение чуду. — Повезло тебе, Кал, да уж, повезло! Гару Справедливому, дорожку к дому указавшему корам артефским, молиться будем! А все же, драгоценная кори, не обидьте, примите плату!

Мужчина выложил передо мной глухо звякнувший кожаный мешочек объемом с пару крупных деревенских яичек. Я поблагодарила и передала, не считая, плату Гизу как единственному из нашей компании обладателю жилета с карманами, способными вместить гонорар. Потом разделим на троих, надеюсь, никто рогом упираться не будет и внеплановые премиальные примет, тем паче что недавно Киз бурчал по поводу награды за труд и дармовую помощь кому ни попадя.