Приключение первое: лабиринт Клотильды

— Миха, Миха! — Первое, что я услышала, придя в себя, был взволнованный голос Полины. — Очнись, ты ж мне задний карман вместе с задницей оторвешь!

Я послушно приоткрыла один зажмуренный глаз, потом второй. Полинка, сосредоточенно пыхтя, старалась по одному отогнуть мои пальцы от своего кармана.

— Не, Мишань, я, конечно, понимаю — стресс, вегетососудистая дистония, плохой аппетит, но КАРМАШЕК-ТО ОТПУСТИ! Нашла себе спасательный круг!

Я с трудом разжала руки. Полинка тут же откатилась и шумно уселась на пострадавшую часть тела.

— Синяк будет! — пожаловалась она. — С твоими отпечатками пальцев!

— Где… мы? — проблеяла я, с трудом ворочая головой. Вокруг были только каменные стены, основательно измазанные чем-то похожим на строительный раствор. Потолка видно не было из-за плохого освещения.

— Хотела б я тебе сказать — в Караганде, но не думаю, что даже у них были такие проблемы! — ответствовала Полина. — Скажу проще: мы в том самом месте, по названию которого получил кличку твой буля!

Я тоже села. Потрогала стены — рука оказалась перепачкана в какой-то белой дряни. Посмотрела вперед — темнота, обернулась назад — темнота. Хорошо хоть Полина привычно сопела рядом, иначе я бы с ревом: «Маманя!» кинулась биться головой о стены (не, наверное, не кинулась бы — какие-то они чересчур грязные даже для сильной истерики). Но страшно мне стало. Да так, как никогда в жизни не было. Даже на уроках труда, когда училка, пребывавшая в глубоком маразме года этак с тридцать седьмого, злобно выворачивая челюсть, рассказывала жуткие истории про девочку, которая «шила,шила и пальцы себе к машинке пришила!», или про ту, у которой косу в швейную машинку затянуло. Мне не было так страшно, даже когда один мой преподаватель, перед занятием которого валерьянка была самым ходовым товаром, кричал: «Вы что думаете, Отелло задушил Дездемону из-за сопливого платочка?! Не-эт! Он придушил ее за то, что она не знала классификацию кельтских языков! "Жаль я с вами то же самое сделать не могу!» (Уже на экзамене выяснилось, что у него на самом деле было доброе сердце…)

Я захлюпала носом.

— ОПЯТЬ?—завопила Полли. — Сколько можно! В твоих соплях весь Семипендюринск утопить можно! Что за манера — сесть на сиделку и завыть?! Ты это бросай! Мы натурально влипли, тут мокнуть некогда!

Я послушно затихла, артистично размазав по щеке одну-единственную успевшую выкатиться слезинку.

— Что делать-то, Полин, что делать? — жалобно спросила я.

— Нереветь — раз, подумать — два! — Полина яростно заскребла макушку. — Ох, чует моя попа, это все из-за меня! Предупреждал меня Ула…

— Кто?

— Не важно, хотя нет, важно! — Полинка необычайно посерьезнела. — Слушай, Мих,ты… это… только не обижайся, я тебя кой о чем спросить хочу, ты только правду ответь! Ты так, чисто случайно, не ведьма ли?

Я поперхнулась. Открыла рот и вытаращилась на Полянку. А она-то откуда знает? Неужели это так заметно?

Полли не так истолковала мое замешательство и забормотала:

— Не, Миш, я не в обидном смысле, а в самом нормальном, то есть в ненормальном, в самом аномальном смысле. Вот.

Я потупила зеленые очи долу:

— Ну… да.

— Круто! — деловито сказала Полли, не выказав ни малейшего удивления. — Тогда зови Улу и говори, что мы влипли!

— Кого звать?!

— Помощника моего! Его Улой зовут, и кажется мне, что сейчас он где-нибудь кагор глушит, вместо того чтобы меня охранять! Давай, давай — он мне сам сказал, что ты их видишь!

Да уж, вижу! Да так часто, что самой надоедает. Значит, этого рыжего балбеса в бело-голубых штанах зовут Улой…

Умение видеть Помощников было моим самым неприятным даром. И до того момента, как я научилась отключать так называемый «третий глаз», здорово намучилась. Ну представьте себе: в любом помещении я всегда видела в два раза больше людей, чем там было на самом деле. При этом я их не только видела, но и слышала! А все Помощники, как назло, разговорчивые до жути. Полинкин Ула вообще ни на минуту не затыкался — вечно бубнил о том, какой это крест — охранять Полли. Обнаруживая, что я могу их видеть и понимать, Помощники принимались усиленно со мной общаться, при этом вовсе не на возвышенные и отвлеченные темы. После того как я начинала медленно звереть и пару раз с воплем: «Порешу!» кидалась тяжелыми предметами в абсолютно пустое с виду пространство, за меня взялась тетка Роза и в два счета научила отключать «второе зрение». После этого я пользовалась этим своим даром крайне редко, чаще всего чтобы просто посмотреть на чужого Помощника, И вот теперь Полина предлагала мне не просто заново открыть «третий глаз», но даже позвать ее Улу. Слава богу, что они не находятся при нас не отлучно… Хотя в некоторых ситуациях, вот как сейчас, это просто необходимо…

Я сосредоточилась, припоминая все советы и наставления тетки Розы. Потом еще раз огляделась. Но нет, даже теперь народу в полутемном коридоре не прибавилось (своего Помощника я видеть не могла).

— Ну чего? — нетерпеливо наскакивала Полина. — Улы нету, да? Так и знала, этот мой голубь… сизоштанный облюбовал где-нибудь погребок с кагором для первого причастия. А позвать-то, позвать его можно? Ну что-нибудь вроде: «Сивка-бурка, урка-мурка, стань передо мной, и все такое?»

— Можно…— Я сосредоточенно морщила лобик, вспоминая уроки тетки Розы. Обычно во время магических штудий меня одолевала дремота, да и сама тетка Роза любила повторять: «Заговоры да шепотки, племянница, дело хорошее, только выигрывает все равно тот, кто знает карате…»

Наконец в голове что-то сложилось. Я покосилась на Полину и начала:

Помощник мой, Хранитель,

От бед избавитель…

Мишка все-таки собралась и начала что-то бормотать. Я надеялась, что в этот раз она сработает как надо и мы получим-таки хоть и весьма сомнительную поддержку от Улы. И сработало! Запрос в небесную канцелярию дошел очень быстро, потому что Мишка не успела добубнить, как из темноты раздался оч-чень знакомый мне голосок с характ-тэрным северным акцентом:

— Ага! Чуть что — так сковородка ушастая, а как беда, так сразу Ула Недобитый Скальд..

Я перепугалась, что Ула кинется гордо перечислять имена всех своих предков, торчавших после его прозвища, поэтому завопила:

— Уличек, холодильник ты мой неразмороженный, иди сюда, на тьму божью!

— А какой холодильник? — настырно прогнусавил Ула, не спеша очаровывать общественность рыжими кудрями и эпатажными штанцами. — Опять обзываешься, да?

— Ты че, Улик! — застучала я себя в грудь, стараясь изобразить на личике самое искреннее выражение. — Ты у меня как в той рекламе… двухметровый красавец-швед!

На двухметрового красавца самолюбивый мой был согласен, поэтому стена рядом с нами заискрилась и из нее высунулся Ула, явно переживающий не самые лучшие времена. Волосы всклокочены, у арфы струны торчат в разные стороны, на вечной кожаной тужурке неуклюже прилеплена заплатка в форме кукиша… В общем, вид еще тот! Но все равно — это был Ула! Живой, то есть как живой, и вечно всем недовольный!

— Ула! — радостно завопила я, кидаясь к нему. Бумс! В порыве чувств я как-то подзабыла, что

Ула — бесплотный дух, поэтому с распростертыми ручонками влепилась в стенку. Стена загудела. Я перепугалась — еще рассыплется, складывать заставят. А из меня строитель, как из козла гармонист…

— Полинька! — на меня капнуло кагором. — He ушиблась?

— Нормально! Камнем об камень — не больно…

Я отклеилась от стены и поглядела на Мишку. Та как сидела блаженно на попе, так и продолжала сидеть. Ну валюсь я с девахи! Мы влетели в какую-то абсолютно темную дыру, дом вообще непонятно в какой стороне, Ула мой торчит из стены, красивый, как батон колбасы, а она до сих пор в ступоре! Ну хорошо хоть не ревет…

Я перевела взгляд на Улу и погрозила ему пальчиком:

— Врал, значит, кучерявенький, что я тебя видеть не могу! Кто говорил, не дано, не могу я…

— В обычной жизни не можешь, — согласился Ула.

— Мухоморы-овощи!! Я что, опять в чьем-то ментальном теле? — Я бросилась ощупывать свои окорочка. Не, целенькие, родные, и джинсики мои при мне, и кроссовки. Да и Мишка тоже на себя похожа — прям клоненок!

— Не бойся, тело целиком твое, — успокоил меня Ула. — Время не совсем то, ситуация, прямо скажем, не очень ароматно пахнущая, в общем, условия особые — поэтому ты меня видишь!

Ох, умеет мой рыженький успокоить, пролить бальзам умиротворения на страждущую душу! Ну, то, что мы с Мишаней влипли, как удобрение в почву, это и без сопливых понятно, а вот куда мы влипли, необходимо было выяснить. Тут мы с Михой синхронировали, потому что она наконец раскрыла рот и спросила:

— А мы вообще где?

— Не знаю, — честно признался Ула. — У меня по плану вы сейчас гуляете в «Клондайке». Полина пьет на брудершафт с солистом «Ключных котят», Михайлина сидит рядом, сосет через соломинку свое вечное детское молоко и ведет высокоинтеллектуальную беседу с бывшим одноклассником.

Я со слезой в голосе произнесла:

— И этого-то прекрасного времяпрепровождения мы лишены! Я осталась без слюнявого поцелуя Вика Орловского, Минька без своего молока… Бедные мы, бедные! Кто пожалеет девусек?.. Ула, ты что, еще здесь? А кто будет узнавать, где мы сидим? Или ты сросся с этой стенкой? Так, перестань изображать страстную плесень и дуй за информацией!

— Что-то ты становишься похожей на Мэри Джейн! — надулся Ула, постепенно испаряясь.

— О! Отличная идея! — воодушевилась я. — Миха сейчас еще чего-нибудь пробубнит, мы и ее позовем!

Улу как смыло. Я захихикала и повернулась к подруге. Немного приоткрытый рот и слегка выкаченные Мишкины глаза навели меня на некоторые размышления. Похоже, она чем-то озадачена…

— А-а ты его знаешь? — выдавила наконец она.

— А то! Мы же с ним прошли огонь, воду и сто метров канализации на брюхе проползли! — И все оставшееся до прилета Улы время я развлекала Миху рассказами о моем прошлогоднем приключении.

Ула нарисовался снова рекордно быстро, с вечным талмудом под мышкой и карандашом за ухом. Искалеченные гусли исчезли. Заплатка поменяла форму и превратилась в восклицательный знак. Ула немного повозился в стене, устраиваясь поудобнее, затем подумал и высунул наружу еще и ноги. Получилось забавно — Ула будто бы сидел… в стене.

Поболтав ножками, Ула пристроил свой гроссбух на коленках и начал нас вводить в курс дела:

— Значит-ца так, девочки! Попрошу без криков нервных стонов, мы попадали и круче! Время — самое начало четырнадцатого века, место действия — ваш родной Семипендюринск, то есть то, что явилось его началом, — маленький городок Готфридсбург. Даже не город, а так — большое укрепленное село.

— Мамочки!

— Ну вот — опять мы и опять в дерьме! Что, в Париж завалиться не могли? Какого рожна мы вообще тут?

Ула нервно зашелестел страницами:

— Полина, помнишь, я говорил тебе, что после твоего путешествия по прошлым жизням внимание темных сил к тебе повышенное… Так вот, можешь успокоиться: это не из-за тебя.

— А из-за кого? Дед Мороз разозлился, что я его за красный нос алкоголиком обозвала?

Ула не ответил, внимательно изучая какую-то страничку.

— Между прочим, финского Деда Мороза зовут Йоллопукки, — ни с того ни с сего торжественно заявила Мишка печальным голосом. — Это ведь все из-за меня, да?

Ула встрепенулся и участливо посмотрел на Мишку:

— Ну, в общем, да… Темные силы давно точат зубы на вашу семью, потому что вы, имея дар такой силы, не занимаетесь ничем предосудительным. Всего-то лечите, гадаете…

— Мы не колдуньи! — тихо ответила Мишка. — Даже не настоящие ведьмы. Мы не заключали догoвopa… Ведьмами зовемся так, для удобства. Слово романтичное. Мы всего лишь ведуньи, знахарки. Травы знаем, слышим природу, читаем карты и судьбу в линиях ладони, видим то, что от других скрыто. Мы не делаем вреда. Почти… ну совсем чуть— чуть, когда доведут. Я вообще не колдую…

— Именно! — воскликнул Ула. — Поэтому мы всегда были на вашей стороне, охраняли, как могли, пока ваша Сюнневе окончательно не вывела из себя темные силы. Кстати, совсем случайно. Она был столь сильна, что к ней явились предлагать сделки, Сама понимаешь кто… А она лишь плюнула и сказала: «Мочи моей на вас нет!», только вот… она же финка, с ударением и произношением плоховато, получилось: «Мочи моей на вас нету!», то есть вроде пригрозила нехорошим. Это ж прямое оскорбление!

Ох и Сюнневе! Узнать бы, что за девка, — судя по рассказам, прям вторая Мэри Джейн!

— Я продолжаю. — Ула перевернул страничку. — Чернявые у нас работают, как всегда, мобильно, поэтому подстроили тебе следующую пакость — отняли твоего Помощника. Тебя не удивило его отсутствие?

Мишка заоглядывалась:

— А разве я должна его видеть?

— В такой ситуации — должна! Черненькие же уделали великую пакость. Во-первых, спрятали твоего Помощника, а во-вторых, решив подстраховаться, подставили его под удар в его земной жизни,

Иногда Ула может быть на редкость невнятным, Прямо как наш руководитель практики в мори «Э, мэ-э, бе-е, вот это что… пила, да, пила… не простая, специальная… да, специальная… в общем, ею пользуются… ладно, оставим, вот вы вскрыли наконец грудную клетку трупа…» То же самое с Улой — подробного, внятного и четкого изложения ситуации от него фиг дождешься. Вывалит на тебя все факты — и сиди сортируй. Я глянула на тихо бледнеющую Мишку и напустилась на Улу:

— Ула Недобитый Скальд! Ты можешь изъясняться ясней и подробней? Рассказывай все по порядку!

— Да вы же мне слова вставить не даете! — возмутился рыжик. — Я же говорю — у Мишки спионерили Помощника, пока она сюда, летела. Мало того, решили у нее его совсем отнять, сделать так, чтобы он вообще никогда не стал Помощником. Сейчас все объясню. Знаете ведь легенду о Клотильде и Готфриде? Мол, он запер ее вместе с пажом-любовником в этих самых катакомбах, где мы сейчас сидим. Вранье, конечно, несусветное, но не в этом дело. Этот самый паж и стал потом твоим, Михайлина, Помощником…

— Чтоб мне всю жизнь кеннинги расшифровывать! — жалобно произнесла Мишка. — Вот это поворот! А мы-то почему здесь оказались?

— В этой эпохе ты особо уязвима — ведь твой Помощник еще не умер, то есть у тебя еще нет Помощника. И самое плохое то, что вернуть его будет трудновато.

— А… другого? — спросила Мишка. — Другого дать можно?

— Да все можно, только все это очень сложно, — в рифму ответил Ула. — Такие дела просто не делаются. Помощники — это не огурцы, знаешь ли, в банке не киснут. На подбор тебе нового Помощника уйдет недели четыре, не меньше. За это время твоя жизнь превратится в кошмар. Люди ведь не знают, насколько тяжела работа Помощников…

Правильно, рыженький, себя не похвалишь, будешь как оплеванный!

— Мы делаем тысячи вещей. Вовремя останавливаем чересчур быстро несущийся автомобиль перед зазевавшимся подопечным, убираем мелкий камешек из-под ног, чтобы он не споткнулся и не расквасил нос, выбиваем из рук яблоко, чтобы не подавился зернышком, меняем направление летящего сверху кирпича, иногда подолгу держим зеленый свет или, наоборот, красный, чтобы кто-нибудь рассеянный успел перейти дорогу, а не менее рассеянный водитель не придавил бы кого-нибудь, Мы задерживаем поезда на станциях, троллейбусы на остановках, чтобы ты всюду успевала…

— А я никогда не успеваю! — вклинилась я.

— Значит, не судьба! — отрезал Ула. — Ничего в мире не происходит случайно, не успела на автобус — значит, так надо. В общем, мы много чего делаем, в основном это мелочи, но с ними жизнь человека была бы невыносимой. И короткой. Ты не представляешь, что может натворить маленькое стеклышко или даже песчинка… А чернявенькие не дремлют, у них недостатка в кадрах нет… Конечно, ты могла бы эти двенадцать дней просидеть дома под замком и надежной охраной Семьи (я, конечно, не исключаю упавшей с крючка картины, замкнувшей проводки, сломавшегося внезапно стула…), но ведь ты не можешь пропустить месяц учебы прямо перед сессией…

— Три дня поноса и смерть в любом случае, — грустно констатировала Мишка, по-прежнему пре бывая в прострации. — А хоть какой-нибудь выход из всего этого дурдома есть?

— Если есть вход, есть и выход! — утешил ее Ула, — Вам с Полиной остается только одно: попытаться разыскать пажа и проследить, чтобы в этой жизни у него все прошло по плану. То есть предупредить о возможной опасности… Я еще не собрал всех сведений о eгo жизни, но одно могу сказать точно: парень должен спокойно дожить до старости. Скорее всего, темные гаденыши попытаются убрать его пораньше.

И тут Миха попыталась сыграть в рыцарство. Тоже мне Жанна д'Арк семипендюринского масштаба.

— Но ведь Полли это не касается! — все так же торжественно продолжила она. — Я одна, наверное, сама…

— Сама это ты будешь у Меньшовой в ток-шоу заливаться! — грозно сказала я. — Тоже мне сама! Да тебя только отпусти — на ягодичную мышцу — плюхнешься и будешь ревмя реветь, пока весь этот Готфридсбург не затопишь. А я в подобной ситуации уже бывала, знаю, что к чему в этой малине. Так что ты брось тут благородные понты раскидывать! Куда ты без меня?

Миха все-таки заревела и хлопнулась мне в объятия. Я прижала ее к мощной грудной клетке и погладила по квадратной голове.

— А мама? — проревела Мишка. — Она же с ума сойдет от беспокойства! Сколько мы тут проторчим?!

— Тут все в порядке! — принялся успокаивать ее Ула. — Считайте, что мы растянули время. Не важно, сколько вы пробудете здесь, в вашем мире пройдет не более часа. Это немногое, что мы пока можем для вас сделать.

— Честно? — прохлюпала Мишка.

— Вот те крест! Клянусь моим добрым именем самого мерзкого скальда во всем Нордмёре! Ты даже не представляешь, на что способна разъяренная обеспокоенная родительница. Да твоя мама сроет и ад и рай, а нам такие крупномасштабные боевые действия ни к чему!

Я нашарила в кармане носовой платок и протянула его Мишке. Пока она старательно вытирала щеки и глаза, я принялась расспрашивать скальда об обстановке:

— Что конкретно нам нужно сделать? Где вообще искать этого чертова пажа?

— Говорю же, подробностей я еще не знаю! У нас там жуткий переполох в связи с такой активизацией нечисти — сегодня же Вальпургиева ночь, забыла? Знаю одно: он где-то в замке, то есть в поместье Готфрида. На замок-то это сооружение мало тянет… Дело вот в чем: кто-то в замке обязательно попытается убрать пажа с дороги раньше, чем парнишка того заслуживает. Ваша задача-минимум: успеть добраться до него первыми и предупредить об опасности.

С такими хануриками, как Ула, нужно было сразу выяснять задачу-максимум. А то может получиться, как тогда с этой дурочкой Павлой — в результате мне пришлось спасать ей жизнь… Поэтому я вкрадчиво осведомилась:

— Задача-максимум, я полагаю, — навалять в мозг тому хмырю, который попытается помочь парню умереть молодым?

— Я этого не говорил! — ловко открестился Ула от ответственности.

Катакомбы в то время, по счастью, еще не были достроены, поэтому наружу мы выбрались сравнительно быстро — всего лишь прошли немного вперед и перелезли через кучу обтесанных камней, уже подготовленных для строительства.

На улице — что, впрочем, было нам на руку— стояла глубокая ночь. Представляете, что бы было, если б мы вылезли из-под земли в самый разгар строительных работ, да еще посреди бела дня. Да меня бы подвесили на ближайшем гвозде за бесовство, ей-богу!

— В таком наряде вы, конечно, никуда не можете идти! — сказал свое веское слово рассудительный наш.

— Да ты что? — деланно удивилась я. — А я-то думала, сейчас промарширую к замку и буду хип-хоп выделывать…

— Не ерничай! — отрезал Ула. — Вам нужно раздобыть себе одежду. Пройдете немного влево — там на ночлег расположились скоморохи. Они сегодня хорошо подзаработали в замке, поэтому изрядно нагрузились в местном трактире. Спят как зайчики под елочкой, им теперь не до шмоток — наутро будут мечтать только о холодненькой простокваше.

Мишка, как обычно, выкатила глаза:

— Мы что, должны будем украсть у них одежду? Прямо с них снять?

— Ну ты и крута, подруга! — Я уважительно покрутила головой. — Сурова! Это ж прям сериал «Криминальная Россия» получается. Две девочки— студентки оставили замерзать на улице голыми двух пьяных бомжей…

Миха насупилась. Ула кинулся объяснять:

— У них там телега рядом, в ней куча реквизита, в том числе и тряпки. Залезете потихоньку, возьмете самое необходимое… Да про лапти какие-нибудь не забудьте, твои кроссовки, Полина, могут запросто принять за дьявольские копыта.

— А ты?

— А я с отчетом! И я даже разозлиться не успела, как Ула истаял, как перегоревшая лампочка, нежным дымчатые светом.

— И после этого он еще смеет мелодраматично врать, что Помощник должен всегда находиться при своем подопечном! — резюмировала я. — Ну что, Миха, пошли на дело! Я тырю, ты на шухере. Главное — помни: в случае опасности, перед тем как упасть в обморок, прокукуй три раза… Что? Куковать не умеешь? Тогда учиться придется где-нибудь в местной тюрьме, если мы вообще до нее доберемся.

Тьма вокруг стояла просто кромешная. Я с трудом соображала, где тут право, а где лево, свои конечности с трудом видела. Наконец на свой страх и риск я опять ухватила Мишку за руку и мы поплелись куда-то, молясь, чтоб это было то самос лево. Мишка сразу заявила, что у нее прогрессирующий топографический кретинизм. Пришлось мне опять играть в Сусанина.

Впрочем, долго плутать нам не пришлось. Не успели мы сделать и десятка шагов, как из темноты явственно повеяло крепкими алкогольными испарениями и послышался пьяненький храп. Мы на цыпочках потрусили на запах и вскоре увидели следующую картинку.

Вокруг почти затухающего костерка валялись бравые молодцы в состоянии откровенного нестояния. Даже у лошади, запряженной в размалеванную телегу, разъезжались копыта. Увидев нас, они, видимо, попыталась заржать, но вышла только грустная икота. Алканавтов было четверо, все как на подбор: щеки размалеваны свеклой, глаза украшены фонарями, — одна нога ищет другую, и даже храп раздается в одинаковой тональности.

— Стой здесь! — прошептала я Мишке. — Следи за ними. Если кто проснется, падай на землю и притворяйся конским пометом.

Минька сусликом застыла на месте. Я прокралась к телеге. Лошади по ходу дела начали было чересчур тяжело ворочать головой. Я толстой гусеницей перевалилась через борт. Так, посмотрим, чем народ богат… Если только они не пропили последние шмотки в трактире.

В телеге валялось несколько кое-как перевязанных тюков. Я осторожно развязала один — ничего интересного, кукольный театр… А здесь, кажется, одежда… Вдруг из темноты донеслось неуверенное деликатное кукование. Я выпустила тюк и распласталась рядом… Тишина. Даже ни шороха, мерный храп как раздавался, так и раздается, лошадь в нирване даже не шевелится.

Тут послышался виноватый Мишкин шепот:

— Прости, это я тренируюсь…

Еще одна такая проверка системы, и я беззастенчиво воспользуюсь отсутствием Михиного хранителя! Тренируется она! Я тут от страха чуть под доски не заползла…

Схватив тюк с одеждой, я швырнула его куда-то в Мишкином направлении и осторожно принялась вылезать из телеги. Свесив одну ногу, я поняла, что немножко промахнулась — тючок угодил пряником в догорающий костерок. Миха бесполезно топталась рядом, боясь перешагнуть через храпящего прямо у костра скомороха.

Я ласточкой слетела с телеги и ринулась к костру. Выхватив тюк из огня, я взвыла — тот уже успел основательно поджариться — и выпустила добычу из рук. Злосчастный тюк приземлился аккурат на разукрашенное личико поддатого скомороха…

Мы застыли на месте. Ступор сковал даже меня… Тем временем скоморох пошевелился, отбросил тюк в сторону и пробормотал:

— Ванькя! Опять на меня сел… У, боров! Паскуда чертова…

Тут мы что-то заскучали. Я подхватила тюк, перемахнула через скомороха… И мы пустились наутек, не дожидаясь продолжения банкета.

Для верности мы опять укрылись в недостроенных катакомбах и там осмотрели нашу добычу. Результат полетов тюка над костром был плачевным — уцелели только длинная монашеская ряса с капюшоном, явно не с православного попа снятая, и один скоморошеский костюм.

Рясу я отдала Мишке. Для ее амплуа вечного Пьеро как раз подойдет.

— Я же не знаю, как нужно изображать монаха! — в ужасе воскликнула Мишка.

— Да чего там сложного! Монах не наш, заграничный… Бормочи чего-нибудь по-латыни, вы ж ее проходите!

Легко сказать: бормочи чего-нибудь по-латыни! Единственное, что я помню, — это «Gaudeamus» и, какое-то двустишие Катулла. Да еше, пожалуй, «Mala herba cito crescit» («Плохая трава быстро растет») — любимую поговорку нашей латинистки.

Но делать было нечего, и я напялила рясу поверх платья. Заплела кудри в косичку и тоже старательно упрятала ее под капюшон. Поскольку целых лаптей у нас осталась одна пара, пришлось обмотать мои босоножки обгорелыми лохмотьями — вышло очень колоритно. Оглядев мой наряд, Полинка хихикнула:

— Ты прямо как первая христианская мученица. Ощущение такое, что тебя с костра сдернули…

Я воздержалась от комментариев, хотя сама Полли в синих штанах, на которых заплаток было больше, чем изначального материала, красной рубахе с дымком и шапке с бубенцами была похожа на хиппующего телепузика, испорченного плохой наследственностью и дурными связями.

— О! — Полина кокетливо выставила вперед ножку в лапте. — Версаче, коллекция «Кошмарный сон»…

— Полин? — Я поскребла переносицу и нахмурилась. — Насколько я помню, лапти на бантик не завязывают… И рубаху в штаны не заправляют.

— Что, правда? — искренне огорчилась Полина. — Во люди жили, никакого праздника! А рубаха… так же теплей! Мне пузо надует! Хватит и того, что мне придется таскаться в этих плетеных гамашах на веревочках. Как народ вообще в них ходил, тут мозоли даже на ногтях заработать можно?! Тебе-то хорошо, балахончик тепленький, удобный (хотя тебе вообще-то полагается плоть умерщвлять), босоножки свои, родные…

— Предлагаю считать митинг закрытым, отклчите микрофон депутатке Кузнецовой! — перебила я Полину. — Давай лучше обдумаем наши дальнейшие действия

— А чего тут думать? — удивилась Полина. — Топаем прямиком в замок и просим приюта!

— Думаешь, нас пустят?

— А что они, звери, что ли? Мы как начнем колоратурно гнусавить, нас куда угодно пустят, только чтоб заткнулись! Да что им, жалко места!

Я была настроена не так оптимистично. Влупят нам по стреле промеж глаз — вот и весь разговор. Вообще, ситуация все больше напоминала мне компьютерную игру, разработанную для тихих пациентов Кащенко в награду за примерное поведение. Проведешь двух дурочек через лабиринт — заработаешь компот к обеду, доведешь целыми до замка — вот тебе дополнительная подушка… Эх, нам бы тетку Розусюда, она у нас историк, рассказала бы, что к чему в четырнадцатом веке. Интересно, у Высших Сил практикуется такая вещь, как «звонок другу»?..

— Так, Миха! — Полина сосредоточенно упрятывала кроссовки под камень. — Я понимаю, у всех свои маленькие слабости, то, се, розовое белье с крокодильчиками, синяя губная помада, постоянный откат в нирвану, когда надо активно шевелить всем организмом… Я не против, боевые действия пока не начинались. Но, если тебе припрет отклеить ласты в столбняк в то время, как какой-нибудь раздолбай захочет снести мне башню, так и знай — я тебя и после кончины не оставлю. Буду являться привидением в белых тапках, пока не запросишь пощады!

Я кивнула. Чересчур активную и энергичную Полину, разумеется, должно было раздражать мое постоянное «зависание». В самом деле, пора было менять тактику. Как любит повторять тетка Ида — «я, же не дома»!

Замок, а точнее кривоватую башенку, облепленную кучей хозяйственных построек и обнесенную аккуратным каменным заборчиком, мы нашли не сразу. Даже у бывалой Полли при слове «замок» не возникало никаких ассоциаций, схожих с тем, что мы увидели. Ну в самом деле — заборчик при желании можно перемахнуть с одного прыжка, крыша башни по-деревенски крыта соломой и какой-то очень бракованной черепицей… Нет, я, конечно, понимаю — люди обустраиваются, переезд вообще хуже двух пожаров, но Готфрид-то, Готфрид! Не успел еще обжиться на новом месте, а туда же — жениться приспичило. Хотя, если учитывать дядькин возраст, может быть, он боялся вползти на собственную свадьбу в элегантном гробике?

Полина протопала к воротам и взялась за кольцо.

— Чего-то я боюсь…— начала она.

— Вот и верно, пойдем отсюда, пока нам не напинали!

— Стучать боюсь! У них кольцо еле приверчено — на одних молитвах плотника держится! Ну да ладно…

Бум! Бум! Хрясь! Полина задумчиво повертела в руках выдранное из ворот кольцо.

— Здравствуй, Россия-мама, узнаю тебя, родная… А колечко-то тяжеленькое, пригодится, значит! — И Полина быстро запихала трофей в карман необъятных штанов.

Я впадала в оцепенение. А Полли, ничего не боясь, принялась еще и ногами в ворота долбить:

— Эй, вы, храпуны! Что притаились, как последний рубль в кошельке? Открывай двум бедным несчастным замученным путникам, из последних сил стучащим в эти дубовые ворота, чтоб тому, кто их ваял, всю жизнь ламбаду вприсядку выделывать!

Наконец ворота заскрипели и приоткрылись. На свет, или, как говорила Полина, на тьму божью явилась бойкая бабулька в ночной рубашке и с деревянным колом наперевес.

— И чтой-то за злыдней окаянных ни свет ни заря к нам принесло? — поинтересовалась она, размахивая колом круче, чем былинный витязь булавой. — Умордовали уже меня, ей-богу, и норовят ведь ночью припереться, чтоб вам! Кольцо раз двадцать отрывали… О, теперь и покрали железяку чертову! Ну, чего стоите как Ваньки на ярмарке, чего надо?

— Э, мэ-э…— заблеяла я, но Полина мощным движением отодвинула меня за кулисы.

— Значит так, бабушка, хай тебе и ре туда же, то бишь бог в помощь, Билл Гейтс в умирающие родственники. Мы, это, бедные несчастные путники, мимо проходили, дайте водички попить, а то так кушать хочется, что и переночевать негде. Я вот скоморохом подрабатываю, дружок мой — студент, богослов, монахом по совместительству… В общем, пустите!

Бабка вздохнула и поудобнее перехватила кол:

— Ох, если бы не барский приказ пускать всякую голь приблудную, без разговора пообломала бы вам хребтины… Заходите, да место свое знайте! В дом даже и не думайте лапти свои грязные навострить, пойдете, когда барин сам позовет. Песен никаких не выть, на пол не харкать, сопли об забор не вытирать, и упаси господь кого по нужде в сад выйти!

Даже Полли ошалела от такого напора, а у меня появилось смутное подозрение, что мы попали на какой-то праздник жизни, где рискуем оказаться явно лишними. Бабулин монолог был по ходу дела тщательно отрепетирован и повторялся уже много раз…

Подгоняемые бабулькой, мы вошли внутрь и огляделись. То есть попытались оглядеться… Бабка живо отбила у нас всяческую любознательность и естественное желание ознакомиться с местными достопримечательностями. Деликатно хватив колом по нашим задницам, бабуля прикрикнула:

— Чевстали, зенки растопырили, как моя свекруха на смотринах! Вперед шагай, не спотыкайся!

Ей-богу, не хватало только «шнель, шнель, русише швайне!». Мы с Полиной, почесываясь, дружно затопали за бабкой.

Боевая пенсионерка привела нас к какому-то маленькому домику, из которого, несмотря на поздний час, раздавалось пьяное кваканье.

— Опять ужрались, волки позорные! — пробормотала бабка. — Итьдостали хуже горькой редьки! Ну щас я им покажу…

Открыв дверь ногой не хуже какой-нибудь подружки Джеймса Бонда, бабка завопила:

— Пошли вон, скоты гугнивые! Третью неделю бражку жрете, проку от вас ни хрена, козлы поддатые! Ща дрынишшем по спинишшам!

Бабулю здесь явно знали. Знали и ее кол, то бишь «дрынишше». Поэтому, когда-из домика без разговоров тихо и слаженно выкатились штуки четыре в каку пьяных скомороха, мы глянули на бабусю уважительно и с опаской. Пнув напоследок замешкавшегося последнего, бабка распахнула дверь пошире:

— Заходите, да не вздумайте нажраться, у меня разговор короток!

— Дрынишшем по спинишшам! — отрапортовали мы с Полинкой.

— Тоточки! Завтра пойдете к барину, да упаси вас бог без очереди пролезть! — И бабка резво укатилась.

— Класс! — выдохнула Полина. — Супер! Это вам не в тапки наплевать! Круче ее только моя преподавалка по общей анатомии — она студентов, которые начинают валиться на экзамене, учебными костями лупит…

Я поддержала:

— У нас есть препод, который, когда заводится, бычки о зачетки тушит, но чтобы так… Слушай, тебе не кажется, что мы опять во что-то влипли, причем, если не узнаем куда, будем очень бледно выглядеть?

— Ага! — кивнула Полина. — «Это не есть хорошо, и хорошо бы нам это не есть», как выражается моя двоюродная тетка. Я гляжу, тут скоморохов больше, чем у моего Васьки прыщей на морде. Может, тут праздник какой-то? Карнавал? Они что, уже тогда начали отмечать Вальпургиеву ночь?

— Может, спросим у кого? — неуверенно предложила я.

— У кого? — хмыкнула Полина. — У бабули с колом? Она тебе ответит — азбукой Морзе по ребрам! Давай лучше спать ляжем, сама знаешь — утро вечера…

Тут-то мы вспомнили о том, что так и не удосужились ознакомиться с окружающей обстановкой. В принципе, знакомиться было особо не с чем — мы очутились в столь любимой моей бабулей курной избушке с минимумом мебели и максимумом выпивки (судя по стоявшему в комнате запаху). Полина нашарила на столе что-то сальное в плошке и с третьей попытки сообразила, как пользоваться огнивом…

М-да, похоже, братцы-бухарики жившие и пившие тут до нас, умудрились пропить не только обои, но и тараканов. Избапоражала полным отсутствием мебели, кроме пары вонявших спиртом бочонков и разбитого глиняного кувшина. На полу, правда, валялись какие-то тряпки, но их, видимо, пропить было уже невозможно. Вряд ли они сошли бы даже за половую тряпку — после них полы пришлось бы скипидаром отмывать.

Миха сразу скисла. Я как глянула на ее личико, так это сразу поняла. Хоть простоквашу сцеживай… Ох, помру я с девахи!

Поскольку Мишка явно намеревалась гнать новую волну слез и соплей, я решила заняться делом и немного обустроить нашу ночлежку. Помнится, у входа я видала хороший стог сена…

Стог и впрямь оказался хорошим, большим, свеженьким. Если не считать наших бывших товарищей по ночлежке, вольготно в нем расположившихся, все было вообще супер-дупер. Ну, поскольку братки были в той ситуации, когда Юпитеру больше не наливают, я не боялась их особо потревожить. Вломившись в самую середину стога, я принялась резво отгребать сено…

— Говорю тебе, его надо убить!

Я так и села, стараясь притвориться тонкой соломенной былкой. Ну, в крайнем случае, пятой букашкой… Блин, полжизни! Хорошо хоть у меня мочевой пузырь крепкий… Что это? Неужели кого-то из братков-храпунков пришла проведать сестрица Белая Горячка?

Но явно трезвый голос продолжал злобно бухтеть:

— Его надо убить, иначе он выдаст нас Готфриду! Мы не можем оставить его в живых! Я боюсь… Готфрид слишком мягок, он может отпустить его! Он и так, вместо того чтобы зарубить его на месте, всего лишь запер его в северном крыле! Да еще этот лабиринт… Нет, Готфрид может все испортить!

— Не надо так волноваться, сестра! — зашептал второй голос. — Конечно, Готфрид отнюдь не храбрец, но безнаказанно он его не отпустит. Ублюдок сдохнет в этом лабиринте! И потом, как мы его убьем? Неужели ты сама…

— Мать Мария, ну и дурак же ты, братец! — огрызнулась кровожадная девуля. — Посмотри, сколько сброду здесь шатается! За несколько монет нам принесут его голову и сердце на блюде!

Господи, куда я попала? Тайный клуб фанатов маркиза де Сада? Кружок «На все кровавые руки — от скуки»? Да, видать, феминизм начал поднимать голову еще тогда, в четырнадцатом веке… Ишь как девчонка волнуется, и голову ей подай, и сердце. Может, у них тут торговля внутренними органами? Надо будет рассказать Михе, она хоть и медленно газует, зато жутко умная. Античную литературу на пять сдала… У них в универе это показатель! (К слову сказать, на пять экзаменатор просит студента представить собственный труп после того, как какой-то маньячина по имени Ахилл будет двенадцать дней таскать его за своей колесницей!)

А мои маньячки все продолжали смаковать подробности предстоящего убийства. Я так поняла, что порешить собирались именно того пажа, который потом достанется Мишке в Помощники. Да, далеко ходить не пришлось, вон как темные силы быстренько подорвались сделать бяку. Девица-то, ну или кто она там — в темноте не разберешь, особо напирала на то, что парнишка должен замолчать как можно быстрее и, желательно, долго не дергаться, чтобы криков никто не услышал. Ееболее трусливый братец старательно блеял о том, что Готфрид, мол, тоже свое дело знает туго и им не уйти от расплаты.

Когда дева все-таки уговорила брательника проявить инициативу и немножко посамодельничать, они начали нудно обговаривать условия. Что лучше — веревка или нож? За веревку, мол, берут больше, зато ножом вернее! Деве явно не терпелось заполучить пару ушей несчастного в качестве сувениров в дополнение к сердцу и голове… Тьфу ты, скукотища! Я пару раз порывалась высунуться из-за стога с рацпредложениями, но вовремя спохватывалась. Ладно, не маленькие. С такими явно садистскими наклонностями тетенька и сама сообразит, что парня можно еще и распилить тупым лобзиком, подвесить за уши над болотом и медленно ковырять веревку маникюрными ножничками, еще можно ухватить его плоскогубцами за нос и устроить игру «Ну-ка, отними!»…

Наконец, потревоженный кровожадным шипением, в стогу зашевелился какой-то скоморошек. Маньячки сразу напряглись и притихли. Скоморох зевнул, распространяя вокруг себя такое зловоние, перегара, что даже комары вокруг пьяно зазудели.

— Пьяные скоты! — добавила от себя деваха. — Пойдем отсюда, братец, вернемся в дом, нас могут хватиться.

Тут, похоже, национальный обычай — не спать по ночам. Это что, это мы с Минькой только и думаем о том, чтобы кинуть где-нибудь свои косточки и похрапеть чуточек — часов пяточек? О времена, о нравы! Да тут посреди ночи жизнь прямо— таки кипит! Народ веселится вовсю, развлекается как может, кто-то традиционно, по-русски — водочкой, кто-то изощренно — тешит воображение, обдумывая убийство… Перетащив сено в домик, я обнаружила, что Мишка отключилась, где стояла. Прямо так и уснула — темной кучкой у стеночки. Я несколько минут раздумывала, стоит ли ее разбудить, чтобы поделиться необыкновенными впечатлениями о местных развлечениях, но потом решила этого не делать. Мишка и так не особенно быстро рулит в ситуации, а со сна она вообще, наверное, как ее зовут, вспоминает попытки с третьей.

Я перекатила Мишку на сено и сама бухнулась рядом, рассчитывая поспать. Господи, ведь только сегодня утром я собирала оркестр, чтобы достойно встретить Мишку на вокзале. Кто бы мог подумать, что уже вечером я буду валяться в каком-то клоповнике в наряде первобытного клоуна! М-да, планида у меня — не соскучишься! Интересно, куда меня занесет годам к тридцати, если доживу, конечно, до столь почтенного возраста? Буду откалывать сарабанду на столе с тремя мужиками где-нибудь в бразильских кампосах, ей-ей!..

Но выспаться нам так и не дали! Только я вплел: в Мишкино тоненькое жалобное сопение свой басистый храп, как в дверь весьма неделикатно задолбили.

— Открывайте, растудыт твою в валенки! — вежливо сказали припозднившиеся гости.

Еще пребывая в полусне, я нашарила один из бочонков и, зевая, подгребла к двери.

— А сразу в мозг и без лишнего гниловатого базара? — осведомилась я и, припомнив бабульку с колом, вопросила: — И каких это злыдней окаянных принесло к нам в такой час?

Из-задвери послышалось кряхтение:

— Да мы че, мы ниче… Это… у вас тут монах ненашенской веры есть?

— Есть! — огрызнулась я. — Осталось стырить и принесть! Не монах он, а студент-богослов! И к тому же спит!

— Уже нет, — злобно сказала Мишка, ломя к двери. Я и обернуться не успела, как Михаоткинула меня в уголок и, чуть не сорвав дверь с петель, завопила:

— Херенакиус, херенакиус и еще раз херенакиус!!! Мне дадут поспать в этой варварской стране, в этом варварском доме, на этой варварской постели?! Езус-Мария, святая Сосипатра, что за ночь!

С порожка робко приподнялась лохматая голова. Паренек по ходу дела сразу окопался, чтоб чем-нибудь тяжелым не попало.

— Дяденька, только не по рукам! — взмолился он. — В голову можно, матка и так говорит, что черепок мне давно разбили, а руками я на жизнь зарабатываю!

Ну, Мишка долго злиться не может. Вот и сейчас, она покаянно засопела и спросила ночного пришельца:

— Ну, чего тебя на порожках скрючило, прямо как мою зачетку после экзамена по общему языкознанию? Разогнись и говори, в чем дело!

— Ой, не надо зачетки! — завопил парень. — Я не хочу, чтоб меня скрючило!

— Больной! — резюмировала Мишка. — Чего надо-то?

Парень нехотя отлип от спасительных ступенек и выпрямился во весь рост.

— Ты, это, монах? — спросил он.

— Нет! — отрезала Мишка.

— А че в рясе?

— Хиппует! — влезла я.

Парень покивал со знанием дела:

— А, обет дали! А хипповать — это как? Вон бабка моя Матрена вериги пудовые таскала, дядька дал обет на хребте крест здоровый до Афона-горы дотащить… До сих пор тащит…

— Короче! — прошипела Мишка, опять начиная заводиться.

Парень вздрогнул и зачастил:

— Нам, это, очень монаха надо! Только чтоб не нашенского, а околичной веры…

— Католической! — поправила наша зайка-знайка.

— Это самое! У нас там конюх помирать собрался… ага, в седьмой раз. Мы уж там и на стол собрали, поминем как надо… Да он ломается, козел душной, говорит, без монаха не согласен! Мы ему обычно скомороха рядили, тот погугнит че надо, повоет, амен скажет и с нами жрать садится. Ну конюх тут оживает, в скомороха лаптем кинет и с нами тож садится… А тут беда — упился наш Ванька, узюзюкался в лапоточки… В общем, помогите по-соседски!

Мишка почесала кудри под капюшоном и довольно быстро сварила ситуацию:

— Значит так, у вас тут есть некий дедушка, который по мере впадения в прогрессирующий маразм любит устраивать репетицию собственных похорон. При этом важной частью сего действия являются поминки, которые могут не состояться, если над вышеозначенным дедушкой не побубнит чего-нибудь католический монах.

— От ученый человек! — умилился паренек. — Как по писаному чешет! Ну, выручишь аль нет? Главное, «амен» почаще и вопить через слово: «Покайся, грешник!» Ванька так завсегда делал…

— Это просто разгул стихийного дионисийского начала! — вздохнула Мишка. — Вот Ницше-то бы обрадовался… Какая трансформация культа умирающего и воскресающего бога!

— Миха, главное, не нервничай! — остановила я поток не вовремя начавшихся филологических изысканий. — Чего надумала? Пойдешь?

Мишка оттащила меня в угол и зашипела на ухо:

— Да не хочу я в этом участвовать! Цирк какой— то… Дед, похоже, придумал лишний повод выпить, вот народ и резвится вовсю, а я-то тут при чем?

— При том! — внезапно послышался из прекрасного далека голосок Улы. — Я, конечно, не настаиваю, но лучше бы тебе, Михайлина, сходить в эту обитель греха, прости, Господи!

— Ула! — завопила я, но, приметив, что паренек и так смотрит на нас как на помешанных, сделала личико кирпичиком. — Ла-ла-ла-ла! Настроение у меня хорошее! Люблю, когда будят посреди ночи!

— Иди, Мишенька, иди! — пропел Ула. — А я пока Полиночке ситуацию изложу…

«Аспид!» — было написано на Мишкином лице. Но как вежливый интеллигентный человек она сдержалась, к тому же Ула из соображений предосторожности не показывался.