Ула

— Полиночка, не надо! Хоть раз в жизни меня послушай! Да послушай же, а не ломи вперед, как бешеная лосиха!.. Полин, да на фиг она тебе сдалась, тебя попортят, я зашивать трупик не буду!.. Ой, увернись, дура, куда ты в лом-то вцепилась, отпусти, это же не колбаса!!! Беги, кому говорят, да что, у тебя уши отвисли?!! Опа, как ты ей в грудину! Мочи ее, родная… oй, что говорю, прости Господи, на что девку-то толкаю?! Полинка, поверни уши в мою сторону, пока их тебе не оторвали! Потом, потом ей скальп на место приладишь… Сзади дебил с немытыми ногтями!!! Целит в шею!.. Ох ты!!! Выбить правый резец мизинцем, не глядя… Ой, Боженька, что ж за девчонка мне досталась? И главное, за что?!! Мне же эстонку обещали, а что подсунули?!! Да она с ее темпераментом целый бразильский сериал на двести актеров плюс все лежащие в коме вытащит!!! Поли-и-ина!!! А ты кто?! Куда лапы тянешь, конь неподкованный?! Ах, Помо-ощник?! А коленом об лоб?! Чей лоб?.. Лежи, хлюпик, уже не важно… Полин, так вот, ну ладно, еще разок ей влепишь и пойдем в склепик, к Мише… Полин, лучше давай ПОЙДЕМ, пока тебя туда не понесли!!! А вас, фрекен с красными глазками, здесь не стояло!!! И не надо рыгать адским огнем в мою сторону, у меня после кагора круче получается… и дальше… вот прям как сейчас, а кагорчик-то у нас непростой, церковный, ишь как девчонке рога подпалило… упокой, Господи, ее копыта-а! А-ами-инь!!! Всегда мечтал петь в хоре, жаль при мне такого не было… Полина, Полина, Полина!!! Ну нельзя одновременно метить в челюсть и откручивать yxo! Полька, слышь, че говорю!!! Ах ты, девчонке кованым сапогом по лбу!!! Да я тебе щас кишки на люстру намотаю, во имя Одина, прости Господи, привычка… Е-мое… да еще лбом об пол приложилась… ну все, полгода кипятком писать буду, пока не отчитаюсь… Эх, Полинка, говорил я тебе, пойдем к Мишке… а теперь вот тебя с этой бабищей тащат куда-то… опять свалят кучкой, а я разгребайся! Вот жизнь-то — хуже тухлой селедки!!! Хорошо хоть череп у девочки крепкий, не то бы всю жизнь ходил с энурезом… и ошпаренными ногами…

После того как Верка признала во мне родню, ее абсолютно перестало интересовать, из какой конкретно ветви ее (а впрочем, и моих) многочисленных родственничков я выползла, и дева безо всякого стеснения обложила меня своими проблемами. Проблем и вправду было многовато. За неимением жилплощади размером с Дворец Съездов мои ведьмоватые предки жили где придется, собираясь несколько раз в год на теплые семейные сборища— шабаши. Верка вот сначала квартировала с папашей-конюхом, с которым я уже успела свести знакомство, и маманей — тетенькой со странным именем Жига. Нормальная средневековая семья, полноценная ячейка общества. Папенька кроме маменьки активно привечал еще и подружку — самогонку, маменька осваивала местное оружие — средство самообороны, то бишь громадный дрын. Только папаня за самогонку — маманя за дрын… В общем, стандартная ситуация. И все шло отлично, папенька хрюкал себе потихоньку тминную, клюквенную, малиновую и так далее, маменька с дочкой ведьмовали, то есть ведовали потихоньку, деньги зарабатывали; То там роды примут, то геморрой заговорят, то килу напущенную снимут… Всешло прекрасно, пока в Готфридсбург не пойми какими силами занесло проповедника, фанатика из католиков. Тот побрызгал слюной на главной площади (читай у свинарника, площади к тому времени еще не было) и чего-то такое сказал, что папенька проникся до самой селезенки. Бросил (то есть сократил употребление) тминной, клюквенной, малиновой, спешно перешел в католическую веру, прикупил у проповедника пару костей всяких там святых… и погнал из дома жену с дочерью. То есть сначала жену, а через полгода и дочь. Причем безо всяких объяснений, просто открыл дверь и вытянул Верку пяткой по мягкому месту. Позднее это назвали «путевкой в жизнь». Так вот папенька выдал Верке такую путевку, даже с печатью — синяк на попе долго болел и чесался (ороговевшие мозоли папенька в молоке отнюдь не размачивал).

— Выгнал, и редька с ним! — шмыгала носом моя предкиня (интересно, как посмотрели бы на родном факультете на подобный неологизм). — Удолбал он нас с маманькой хуже весеннего поста. Пусть теперь сам себе порты стирает, сам нюхает… Ить этот порось упер все мои книжки, всё, что для дела мы с маманькой собирали. Травки, выползень хороший, гвозди от гроба…

— Череп мертворожденного младенца, — продолжила я тоном примерной стервы, — палец повешенного…

— Череп нам от бабаньки достался, — потупила зеленые очи Верка. — А ты-то откуда знаешь?

— С папенькой вашим пообщалась. Кстати, он рвет волосы во всех местах и раскаивается, что тогда тебя выгнал.

— Покается — полается! — философски заметила Верка. — Луна полная, он и кается.

— Простите? Верка глянула на меня и вдруг загоготала, повалившись на каменный пол рядом с Виталисом. (Мальчик до сих пор старательно изображал отключку, а может, спал.)

— Ой, ща пупок растянется… Во дает, старый копытонос! Он чего, и тебя просил передать мне, что, мол, ему меня аж до соплей жалко и что мои книжки зарыты в конюшне под яслями Бестолкового?!

— Ну да…— заморгала я, завертевшись на курдюке чувствуя себя полной и абсолютной овцой. Так и вижу — задние копытца раскинуты, передние сложены на пушистом животике, курдюк подрагивает вместе с хвостиком, на длинной мордочке выражение крайнего уныния и замешательства. Овца овцой… Самое мое животное.

— Да батька ко мне таких гонцов шлет с тех пор, как меня выгнал, — продолжала веселиться Верка. — Как полнолуние, так он в пьяные сопли…

Оказывается, Верка с матерью давно знали, где зарыты их заветные вещички. Но знать — это одно дело, а вот достать их… Достать их оттуда было невозможно. Веркина мать только покрутилась возле конюшни, носом поводила и покатилась оттуда, на первой космической скорости, а дочке заявила, что «ихний блудосвин папашка» не иначе как переквалифицировался в мощного ведьмака, потому что нормальной ведьме к конюшне и не подойти— скелет по косточкам собирать будут. Скорее всего, Веркина мама преувеличивала — такого наговора или оберега имущества, чтоб на месте убивало, нету и не было. Чего хозяевам потом с трупом-то делать? Чаще всего наводят охранный морок — залезет вор в дом или в амбар, а вылезти не может. Тело крючит, ломает, сам не помнит, кто такой и как зовут, двери не видит в упор и чаще всего топчется на одном месте, пока хозяева не вернутся. Бумажки с наговорами, провоцирующими летальный исход, обычно клали в кошелек. Цапнет ворюга чужую собственность, не подозревая, что хватанулся жадными ручонками за бомбу замедленного действия, и жить ему осталось не более двух дней. Даже если он вернет кошелек… Нет, конечно, если он крал у настоящих ведьм вроде нас, то наговор снимали. Но вот, если такой оберег попадал в кошелек обычного гражданина… Откуда он их брал, спросите вы? Все просто: оберег для кошелька — самое простенькое заклятие, их существуют сотни видов. Главное, как срифмовать определенные слова и сколько энергии у подобного рифмовщика. Разумеется, ни в каком салоне магии вам такого не сделают — силенок у этих псевдомагов хватает только на то, чтобы окончательно испортить вам жизнь своими неумелыми действиями. А вот бабульки в деревнях, где еще сохранялись очаги настоящей стопроцентной деревенской магии, этим вовсю подрабатывали. У них-то еще сохранялась энергия…

Ох, опять отъехала куда-то в сторону. Так вот, либо Веркина мать не была достаточно сильной, чтобы снять подобный охранный морок, либо на месте потрудился кто-то, по силе примерно равный нашей тете Розе в состоянии сильного истерического припадка. Я, конечно, надеялась на первый вариант, потому что во втором случае поделать было нельзя совсем ничего. В такие минуты тетя Роза сама себя боялась. Я поделилась с Веркой результатами своих размышлений.

Она задумчиво кивнула:

— Ты, конечно, дело говоришь. Маманька моя, и вправду не шибко сильна. У нее, окромя как лечить потихоньку, ничего боле не получается.

— Тогда ты попробуй! — начала я подбивать Верку. — У тебя силы больше, я сама вижу. Ты же можешь огонь зажигать…

— А чего, ты думаешь, я в этом склепе торчу, как кротица в огороде? — огрызнулась Верка. — Морок сломать пытаюсь. Уж чего только не делала, все одно — в четырех шагах от яслей как граблями: по лбу получаю, аж светиться все вокруг начинает. Разбить пыталась — силушка отскакивает, как от стенки, и в меня, в меня, да все в пуп норовит заехать.

Так, понятно, кто-то просто-напросто обнес заветные ясли сильным энергетическим барьером. Такой обычно знающие люди создают вокруг себя, чтобы защититься от так называемых энергетических вампиров, то есть людей, живущих за счет жизненной энергии других. Но… этого просто не может быть (я не о вампирах, а о барьере). Чтобы создать подобный энергетический барьер и к тому же заставить его функционировать отдельно от собственной персоны, нужно обладать силой по меньшей мере сказочного Кощея Бессмертного (это, он все, помнится, яйцо свое единственное стерег, как китаец рисовое поле). Но то — Кощей и сказочки, которые, кстати, в подметки не годятся приключениям Верки Бесноватой, а здесь — реальная жизнь. Хоть, конечно, и не совсем современная…

Итак, обычный человек не мог создать столь мощное защитное поле из ничего. Энергия, сами знаете, никуда не исчезает и не появляется ниоткуда. Чтобы поддерживать охранный морок такой силы, человеку, создавшему его, нужно непременно находиться рядом. Не может же он или она оставить себя совсем без энергетического поля. Либо же — и второй вариант мне нравился меньше — человек, создавший это поле, умеет генерировать энергию, к примеру, из воздуха, или воды, или еще из чего-нибудь в этом роде. А тогда мы имеем дело с очень сильным колдуном, и тут, как говорит моя бабуля Виолетта, «не до жиру — быть бы живу, то есть одна голова хорошо, а целая голова еще лучше». Не сомневаюсь, бабуля посоветовала бы мне мазать салом лыжи и двигать отсюда, пока самой не двинули…

А если это не человек?

Ну конечно, подобный вопрос должен был вывезти просто по всем законам жанра. Раз вокруг творится черт-те что, раз нас с Полли занесло в какое-то очень трухлявое и исходящее песком прошлое, то дальнейшее развитие событий должно происходить по сценарию: «Тут откуда ни возьмись западло опять явись…» Непременно откуда-нибудь должна приковылять парочка вампиров, или в каку пьяных гоблинов, или троица сдвинутых архимагов четвертого уровня, как в дешевой компьютерной стрелялке… Может, откуда-нибудь эльф выскочит в прозрачном трико и с зазывным личиком квалифицированного стриптизера?! А под конец — «на дремучем черном лесе Али-Баба на „мерседесе“, то бишь мощнейший колдунище, сын болотной нежити и манной каши с комками (бе-э, гадость!), проходящий в детских сказках под именем Черная Простыня или Зеленое Копыто с прыщавым личиком Гарри Поттера, не перешедшего переходный возраст… Угу, щас-с! Не дождетесь! С малых лет, в точнее, с тех пор как я сказала какое-то слово и кисель тетки Иды навеки превратился в синюшное варево, годное лишь для реквизита фильма ужасов или меню школьной столовой, я поняла: самое страшное в мире существо — это человек.

И только человек мог сотворить нечто подобное. Только это был очень сильный человек, очень опасный и, кажется, вооруженный.

«Да ладно — вякнул мой мерзкий внутренний голос. — А как насчет ребят, называющих себя Черными Инквизиторами? Что-то ты про них забыла… Этих бессмертных фанатов Дункана Маклауда с замашками серийных убийц ты тоже считаешь людьми?»

Конечно, а кем же еще?! Ведь если какому-то, идиоту взбрело в голову заложить свою бессмертную душу в обмен на такой сомнительный подарок, как бессмертие, это в первую очередь и характеризует; его как человека. К тому же с кучей комплексов. Ой, ой, ой, отличница Маша когда-то не дала списать, все — развод со всем человечеством и тапочки по почте! Несмотря на то что новоявленный неуловимый мститель — охотник за ведьмами — похваляется бессмертием, как почтенная семья боровиков приблудным мухомором, ничегошеньки от этого не меняется. Человеком был, человеком и помрет. Даже Маклауду, помнится, можно было, снести башенку. Навсегда, кстати…

Договорить и додумать мне не удалось. Вот так всегда — только настроишься на серьезный разговор, поведешь тихо сама с собой беседу, так обязательно прервут.

Дверь распахнулась, чуть не распрощавшись с дверным проемом. Тут, похоже, такой местный обычай — «поглумись над дверью». Просто взять за ручку и деликатно приоткрыть, предварительно постучав пальчиками, — это слишком сложно для местного народца.

В раздолбанную дверь, надсадно вопя и держась за живот, ввалилась баба. Раскорячившись на пороге, она перевела дух и завопила снова. При этою в ее прочувствованном монологе ясно слышались пожелания счастья и долгих лет жизни козлам, ублюдкам и аспидам моченым, с утра пораньше занявшим очень нужный ей сейчас склеп. Да тут просто клуб какой-то! Впору стойку поставить в уголку, такую аккуратную, стильную, в виде крышки гробика или могильной плиты, Виталиса барменом приклеить, и шевелюшки, как говорит Полина, можно будет граблями в чемоданы собирать.

— Дверь закрой, кобыла! — Верка приветливо поздоровалась с вновь прибывшей. — Что тебе опять неймется? Сколько раз объяснять, мужика твоего припадочного лучше топором охолонить, чем приворожить! Не возьмусь, ни-ни…

— Да я ему сама… вилы в хвост засуну…— пропыхтела баба, сползая по порожкам, виляя задом. — Помоги, Верка, рожаю, мать твою за ногу!

Сомнений в происходящем не было даже у меня. Живот у бабы активно шевелился, грозя в ближайшем будущем выплюнуть кого-то на свет, то есть на тьму божью. По ступенькам вдобавок что-то зажурчало…

— Нашла время! — заорала Верка. — До нужника, что ль, не добежала? Мне тут еще жить!

Я ткнула ее в бок:

— Она не описалась, это воды отошли…

Верка вцепилась в меня, как бомж в пустую бутылку:

— Милка, давай помогай, ты че, знаешь, как это бывает?!

Чего??? Да все мои познания о протекании родов ограничивались красочными, но очень сюрреалистическими рассказами тети, Розы и одной-единственной серией из какого-то мексиканского сериала, просмотренного еще в глубоко розовом детстве. Там героиня всю серию рожала, рожала… рожала, рожала, а когда наконец разродилась, так умаялась, что ребенка сперли, срезали у нее, прямо с пуповины, а она и не почесалась.

С тетей Розой было не лучше. Все ее рассказы, которые давно пора издать отдельной книжечкой, озаглавленной «Тетка Роза против роддома номер двадцать четыре», начинались примерно так: «И вот я, племянница, вбегаю в эту чертову регистратуру! То есть сначала живот мой в окошко просовывается, а сверху я жалобно тыкаюсь и всячески показываю, что еще минута и я рожу им прямо на прилавок…»

В общем, понятно, что опыта у меня никакого. Поэтому накинулась на Верку:

— Почему я? Я в этом… ни разу… ничего… ни ба-ба…

— А я прям ба-ба? — огрызнулась Верка, тем временем все-таки подсовывая бабе под зад какой-то тулуп и прикрывая дверь. — Маманька меня до родов хрен допускала, сама все делала… А ты-то чего, коза потравленная, сюда пришлындала? — неожиданно переключилась Верка на стенающую бабенку. — Что, в избе родить не могла, повитуху позвать, как все люди?! Что, в склепе еще ни разу не рожала? Антересу взалкала? Щас тебе будет антерес…

— Ой, помоги, — завыла баба. — На тебя одна надежда! Не могу я в избе-то… А ну как рожу девку опять, мужик-то мой меня прибьет да на улицу выкинет…

Верка матюгнулась и неделикатным шепотом просветила меня, что муж данной бабы козел каких мало. Этот деревенский мачо перегорел на желании завести себе такого же мачастого потомка, только вот жена план никак выполнять не хотела, поставляя со скоростью зацикленной крольчихи мужу одних дочерей. Когда баба забеременела в этот раз, мужик, как водится, встал в позу и завопил: «Или сын — или башку на тын!» Баба, конечно, испугалась — восемь девок оставлять без матери с папашей в полном неадеквате ей не хотелось. Вот и приползла она к Верке в надежде, что та потихоньку примет у нее роды, так сказать, без особой огласки.

— М-да… — протянула я, переводя взгляд с подвывающей бабы на растерянную Верку. — Не хотелось бы вас огорчать, гражданочка, но, по-моему, вы крупно попали. Ни я, ни Вера Батьковна облегчить вас не смогем… тьфу ты, то есть не сможем.

— То есть как это не смогете?! — завопила баба, на секунду забыв о том, что по сценарию ей полагалось тихо квакать на порожках, рассчитывая на нашу с Веркой царственную милость. — Ну погоди у меня, Верка, я попу враз доложу, чем ты тут про— мышляешь…

Верка только дернула немытым плечиком в обмотках:

— Ха, напугала щуку осиновой удочкой! Да твой поп сам ко мне за маслом от радикулита лазает!

— Верка… итать тебе в гляделки! — завыла баба. — Да помоги же… Ой!

Живот активно дернулся. Мы с Веркой переполошились и кинулись к бабе. Уложив ее поудобнее, принялись обсуждать вопрос: «Что такое роды и как с этим бороться?» Наконец Верка решила особо не активничать, а помогать по мере надобности. То есть в бабе без надобности не ковыряться, дитя само путь-дорогу отыщет, а вот когда отыщет, тут и мы, все такие красивые и смышленые, с пеленками наготове, чтобы не уполз. Ползая на карачках возле бабы, светя себе глазами и дымящей плошкой, Верка комментировала происходящие. У меня от экстремальности ситуации отнялся язык, и я могла только вспоминать всякие связанные с родами случаи. Меня мамуля, к примеру, рожала дома, в присутствии всей семьи. То есть ее женской половины. Дедульки сориентировались сразу и потрусили за успокоительным в бутылках по 0,33, папулю уложили в уголок и сделали вид, что забыли откачать. Принимала меня тетка Роза. Бабульки изображали греческий хор, тетка Ида с упоением играла в медсестру и радостно повзвизгивала при каждом тетки-Розином: «Вату! Ножницы! Спирт! Спирт! Огурец! Продолжим…» Рядом к тому же крутились Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, к тому времени уже научившиеся осмысленно выражать свои мысли и эмоции. Когда тетка Роза наконец вытянула меня из мамули и, держа за ноги, огрела по заднице, чтобы я задышала (потому что, поняв, куда я попала, я решила сразу изобразить хладный трупик), Данчик восторженно завопил: «Правильно, ма, врежь ей по заду, чтоб не лезла туда, откуда сама вылезти не может!»

Верка наконец наладила освещение и продолжила бойко болтать:

— Слушай, а ты чего, сама родить не можешь? Вон уже восьмерых осилила… Ну-ка давай, поднатужься, поднапружься…

— Ой, не могу! — капризничала баба. — Тошно мне, задолбалась… Ить восьмерых выделала, устала…

— Что-то лезет… Не пойму, голова или задница… Слушай, Манька, дитенок-то на мужика твоего смахивает, у того тоже не сразу разберешь, где башка, а где… а это че? Похоже, как собака жевала… a, это yxo! Одно… второе… хм, ну я, конечно, не повитуха, в этих делах не разбираюсь, но, по-моему он вперед башкой прет… А ты, мамаша, че развалилась, как на лежанке, давай пыжься, помогай дитю… не то он у тебя так и будет там торчать, как кочан из грядки… О, глаза! Моргает, свиненок, значит, живой… жмурится, конечно, вид чумной, я тебя понимаю… опа, уже и ручонки тянет… куда тянешь, мордатый?! Не-э, точно мальчонка, и весь в папашу, так что радости мало…

Тут Верка на время замолчала и активнее заелозила по полу с плошкой в руках. Баба сразу занервничала, перестала потеть и увесисто материться, через слово начиная «Отче наш».

— Эй, ты че? — завопила она. — Чего там? Живой он, что ли? Верка, хмурясь, вылезла из-под цветастой юбки. — Застрял, поганец, — сообщила она. — Все пролезло, кроме зада. Ты куда его, на убой, че ли, кормила? Теперь его из тебя выпростать можно только по частям…

Баба завыла. Верка оттащила меня в сторону и зашептала на ухо:

— Жалко бабу, муж у нее — хуже кобеля бешеного. Забьет, если парня не вытащим. Ты вот что, отвлеки ее чем-нибудь, поболтай, пока я поворожить попробую. Говори погромче, чтоб она меня не слышала. Знаю я этих деревенских, стоит потом ее огрызку (я вздрогнула) засопливиться, она меня первая на вилы подымет…

Верка опять нырнула под юбку, поближе к месту действия. Я неуверенно повернулась к роженице. Выглядела та, мягко скажем, омерзительно. Лицо красное, потное, волосы клоками торчат в разные стороны, глаза выкачены, рот раскрыт… Желание иметь собственных детей у меня улетучилось, как алфавит из пьяной головы.

— Э-э-э…— задумалась я, не зная, чем бы таким отвлечь бабу от самого процесса. Вообще, как Верка себе это представляет? Вы когда-нибудь снимали курицу с яиц во время, так сказать, высидки? Вот и я нет…

А Верка уже начала что-то шептать. Я громко затараторила:

— А вы расслабьтесь, ни о чем не думайте… Вот когда моя тетя рожала, она в родильный зал вперед врачей неслась. Бежит по коридору, за пузо держится и орет: «Ой, маманя, не успею, пацаны щас вывалятся, об пол головами побьются…. а мне к трем на зачет!»

— …распуститесь, веревицы, растворитесь, ставенки…

— А-А-А-А!

— …бабушку Дару тогда хватило два кондратия сразу…

— Етишкин хрен!!! Через ногу об пупок… замки размыкаю, двери раскрываю…

— …конечно, дядя Алексиус пришел сам знакомиться с семьей невесты — тетя Роза-то в роддоме. Тогда бабушку и садануло по второму разу. Она хотела сразу устроить Большую Стирку и прополоскать дядю с тетей…

— Верка, тварюга, куды ты яво за ноги дергаешь?!!

— …но дядю можно было только отжать и повесить сушиться. За шею. Он сам, между прочим, порывался это сделать. Тетка уехала рожать и оставила ему записку прямо на доске объявлений…

— Пошел, жучок! Потя-анем!

— «Алексиус, в ГУМе вчера видела хорошенькую коляску-двухместку, прикатишь ее прямо к роддому»…

— А-А-А-А!

— Растудыть твою в качель!

— …а тетка Ида купила баллончик с краской и написала громадными буквами на стене около роддома прямо под тети-Розиными окнами: «Привет, залетная!»

— Иди ко мне, засранец!

— Верка, ты ж мне его вместе с кишками выдерешь!!!

Наши вопли перекрыли одновременно два крика. Во-первых, Виталис очнулся, углядел, что все вокруг в крови, заверещал, как резаный бычок, и предпочел вернуться в блаженное состояние обморока. Во-вторых, на руках у Верки орал и извивался жирный младенец, с крошечных пяток до лысой головы покрытый кровью и еще чем-то неаппетитным.

— Мужичок! — сразу углядела счастливая мамаша. Проследив за ее взглядом, Верка хмыкнула и поправила:

— Мужик… Тряпку бы, обтереть его надобно да завернуть.

Мать-героиня вытянула откуда-то из-за лифа чистую, относительно белую тряпку и кинула ее Верке:

— Заверни уж его, будь добра. Дома оботру…

И Верка с клиенткой углубились в обсуждение финансовых вопросов. Баба предлагала курицу. Верка хотела взять деньгами.

— Откуда ж у меня деньги, милка? Когда это мой мужик чего зарабатывал?!

— Сдалась мне твоя курица! Она ж слепая!

— Зато слышит хорошо! — нашлась баба. — Будет тебе склеп сторожить… Ну че, берешь, а?

— Не-э, за твоего поросенка меньше свиньи не возьму!

— Ты че, милка, окромя мужика-борова, свиней не держим! Хошь — его забирай…

— ЧЕГО? — раздался вдруг рев с порога.

Дверь таки не выдержала и плавно завалилась вперед, разбудив Виталиса и одновременно отправив его в еще более глубокий обморок. Вообще несчастливая какая-то планида у парня. Ох, чует мое сердце, достанется мне Помощник с глубокой и прочной инвалидностью вкупе с приобретенным дебилизмом…

По выломанной двери, как по трапу, прошлепал здоровенный мужик и оглядел налитыми кровью глазками нашу теплую компанию. Верку в шалашике из собственных волос с орущим младенцем на руках, Маньку на драном тулупе в интересной позе а-ля кресло гинеколога, меня, как обычно трупно-бледненькую, и Виталиса, робко скребущегося снизу в дверь.

Я, конечно, не Шерлок Холмс, но, по-моему, этот персонаж, украсивший своим экзотичным видом картину «Не ждали», и есть муж. А кто у нас муж?..

С хрустом потревожив рубашку под мышкой, мужик почесался, потом потянул руки к младенцу.

— Хто? — просипел он, обдав нас пере аром.

— Дед Пыхто! — отвела Верка сверток. — Ты хоть бы рот рассолом пополоскал — потравишь парня…

Показавшиеся из-под густой щетины четыре зуба, аккуратно чередовавшиеся с дырами, видимо, должны были означать улыбку до ушей.

— Молодец, Манька! — одобрил местный селекционер-любитель. — А че ты в избе не захотела рожать? Бабка Маланья тебя с утра ждет… Уже всю самогонку выхлебала, зараза…

— А ты и помог! — накинулась Манька на супружника. — Помоги-ка встать лучше, да домой пойдем! Вечером занесешь Верке поросенка…

— Че?

— Все честно! — вклинилась Верка. — Баш на баш…

Наконец счастливое семейство, переругиваясь и сопя, покинуло импровизированный роддом. Обрадованный папашка шествовал впереди, гордо неся на вытянутых руках свое сокровище. Необходимость в такой переноске была еще и чисто практической. Признав в мужике отца, смышленое дитя тотчас же это отметило, точнее, пометило…

— Ф-фу! — привалилась к стене Верка, размазывая по лицу пот, грязь и кровь. — Во кровищщи в бабе, другая б пластом лежала, а она вон как лаптями засверкала, еще и мужу поддает. Ну теперь он у нее попляшет… Чтой-то там? Мышь, что ли, приползла?

Виталис осторожным постукиванием продолжал намекать на свое существование. Верка махнула рукой, и дверь снесло в сторону. Изрядно помятый Виталис осторожно себя пощупал там и сям, подобрал заветную спинку от стула и облегченно вздохнул.

— Это еще кто? — нахмурила брови Верка. — Суженый-обряженный? Чего скукожился-то весь? Меня, что ли, боишься? Не боись, я уж с утра подзакусила…

Я только хотела открыть рот, чтобы объяснить, кто такой Виталис и с чем его едят… простите, вырвалось, как нам опять помешали.

— Хватай их! — завопил истеричный женский голос. — Вот они, далеко не уйдут!!!

В склеп вломились три растерянных мужика в железе под предводительством двух нервных тетенек, видимо в жизни не слышавших о валерьянке. Бедную Верку, которая только-только выползла погреться на ступеньки, сбили с ног и затоптали, поэтому она не смогла активно вмешаться.

— Хватайте парня! — исходила ядовитыми слюнями белесая молодка с двумя чудными фингалами под глазенками. Интересно, с каким деревом она так с разбегу поздоровалась?

Что случилось дальше, опять помню плохо. Уверена, что одного из местных терминаторов Виталис укатал проверенной спинкой от стула. А вот почему оставшихся двоих бузил как будто мощным порывом ветра впечатало в стену, я так и не поняла. Помню, что Виталис схватил меня за руку и мы рискнули прорваться мимо нервных теток. Белесая попыталась вцепиться Виталису в глаза — спасла все та же спинка. Ей он весьма неделикатно настучал по пальцам. Со второй валькирией случилось то же, что и со стражниками, — ее просто отнесло в сторону и аккуратно воткнуло головой в лужу возле свинарника…

…позже я сообразила, что виной тому вовсе не ветреная погода…

…но сейчас думать было некогда…

Гикая и воинственно размахивая верной боевой подругой — спинкой от стула, — Виталис снова тащил меня куда-то. Со вчерашнего вечера я уже научилась резво двигать конечностями и не задавать вопросов во время вынужденных пробежек.

Мы снова бежали к замку. К тому же крылу, из окна которого вывалились несколько часов назад. Углядев внушительную дыру в прочной каменной кладке, Виталис остановился и огляделся. Я даже не успела спросить, что нам делать дальше, как Виталис принялся с бешеной скоростью отваливать от стены недавно спасшее нам жизнь сено.

— Ты уверен, что сейчас самое время для сеноуборочных работ? — неуверенно спросила я. Кто их поймет, этих мужчин? Может, в пареньке заговорила кровь предков, он вспомнил, как рано на заре его отец, дед и прадед выходили с вилами на уборку сена… Живое воображение тотчас же рассадило Виталисовых родственничков под кустом, отнюдь не напоминавшим формами стог сена, вокруг заветного бочонка хорошего деревенского пива.

Работая всеми четырьмя конечностями, как заправский крот, Виталис упорно, с остервенением вгрызался все глубже в сено. Когда из желтых стеблей перестала показываться даже лохматая макушка, я немного забеспокоилась и подошла поближе. Из сена высунулась грязная рука, дернула меня за лодыжку, и я мяукнуть не успела, как с грохотом провалилась куда-то вниз…

По сдавленным причитаниям Виталиса я поняла, что упала вовсе не на мягкое сено.

Та-ак, укатали хомячка крутые норки!!!

В такой нокаут меня еще не посылали ни разу. Еще ни разу перед тем, как откатиться в мутную несознанку, я не видела маленьких розовых бегемотиков в желтых трусиках, самозабвенно отплясывающих гопак с выходом. А сейчас… они все были тут. Махали расшитыми платочками, вертели пухлыми розовыми попками, выкидывали вперед жирненькие четырехпалые ножки, приседали, ухали, поминали какого-то дедушку Танкреда…

Стоп!

Усилием воли я разогнала расшалившихся бегемотиков по углам своего бедного сознания и открыла один глаз. Глаз открылся ровно настолько, чтобы, обозревая темноту через узенькую щелочку, я смогла испугаться, что каким-то образом стала китаянкой. Но глаз упорно не желал открываться дальше. Застрял на двух миллиметрах, словно говоря: «Дальше за отдельную плату!» Плюнув на один глаз (выражаясь чисто фигурально), я потревожила другой… Миллиметр. Полтора. Все. Дальше смотри как знаешь. Я вздохнула, боясь даже открыть рот и заткнуть кого-то, пискливо расписывающего подвиги какого-то хрена-молотобойца по имени Танкред. Не дай бог, открою рот, а там либо зубов нет, либо у меня к китайским глазам добавилось вьетнамское произношение: «Затькнис-ся, позяс-ста, сьтарая клюська!» Я потрогала языком десны — нет, вроде все зубы на месте, язык никуда не проваливается…

Теперь самое трудное — оторвать череп от пола, сосчитать до десяти в обратном порядке и вспомнить год смерти Пушкина. Череп отклеила со стоном, год смерти припомнила, сосчитать не удалось. Так, сотрясения нет.

Повертев головой, я потихоньку переползла к ближайшей твердой вертикальной поверхности и привалилась к ней вместе с бегемотиками. Эти мелкие твари бойко выкидывали коленца вокруг и расходиться вовсе не собирались. Я помотала головой, расшвыряв Моих маленьких розовых друзей в разные стороны. М-да, хорошо подолбались. Впору вслед за Улой взять в руки какую-нибудь мандолину и завыть что-нибудь типа: «Нас побить, побить хотели, нас побить пыталися…»

Кто же меня все-таки отрубил? Изрядно облысевшая Мария или ее братец. Иулька мордовала Клотьку, это я точно помню…

— Но дедушка Танкред не растерялся, выхватил из костра горящую головню и с именем Господа на устах обрушил ее на тюрбан неверного…

Так, Арину Родионовну нам, я так полагаю, в нагрузку дали. А кому это она вешает про дедулю? Сама с собой, что ли? Ну что ж, с хорошим человеком и поговорить приятно…

Я сфокусировала зрение так, чтобы в мои три с половиной миллиметра было видно что-нибудь живое или хотя бы шевелящееся. Так, вон нянька с вышиванием… Не лишили-таки бедную женщину последнего утешения. А вон то большое в углу — туша мамонта на пропитание? Нет, вряд ли мамонты умеют материться… А, дак это ж Клотька! Ну все, братцы, живем! Враг будет повержен! С таким танковым орудием мы победим! Сегодняшнее поражение — чистая случайность…

Наконец Клотька соскребла себя с пола, приклеила к стене и, когда наши с ней миллиметры встретились, улыбнулась щербатым ртом. М-да, ломик-то Иулька метко пульнула…

— Дедушка Танкред поставил ногу на череп поверженного врага, повернулся лицом к востоку, и глаза его увлажнились, а сердце сотворило молитву…

— Где… мы? — прохрипела Клотя, полностью игнорируя страдания дедули Танкреда.

Я ей хотела честно сказать. Но передумала в вполне внятно ответила:

— Кажется, в катакомбах… то бишь в лабиринте под вашим замком.

— Готфриду… ноги ужлом жавяжу… а руки… двойным ужлом…— просто и без фантазий пообещала Клотька, медленно осваивая вертикальное положение. — Тут же беж карты… не разбересся.

На самом деле шепелявила она сильнее, я и то понимала ее с трудом. Воспроизвести же все это на бумаге представляется мне невозможным. Выйдет нечто похожее на расшифровку зажеванной магнитофонной записи.

— …поняв, что подлый проводник бросил его одного в бесконечных песках, дедушка Танкред не растерялся, взял под уздцы своего верного коня и пошел куда глаза глядят, уповая на Господа…

Я прислушалась. Если это не конец сказок о приключениях дедули, может, и у нас есть шанс. В конце концов, дедуля был далеко не лохом. Может, стоит последовать его примеру? А кого мы будем брать под уздцы? Арину Родионовну? Она вроде не против, к тому же из нас самая мобильная. Глядит прямо, не шепелявит…

Я наконец скоординировала свою тушку, распрямила ножки-ручки, отлипла от стенки и огляделась. Кажется, насчет катакомб я не ошиблась. Нас окружали добротно сложенные каменные стены, в трех местах расступающиеся узкими проходами. Я подняла голову и глянула наверх. Бесполезно — крепь хорошая, нечего и пытаться продолбить с разбегу. То есть с подпрыгу…

Что ж, придется действовать старым способом, проверенным еще дедулей Танкредом, — идти куда глаза глядят.

Нянька с Клотильдой выжидательно глядели на меня. Вот так всегда! Стоит мне во что-то влипнуть, да не одной, а, так сказать, коллективно, так сразу все во мне видят защитницу обиженных и угнетенных, этакого Гавроша с красным флагом на белом коне впереди планеты всей! Вот и бабы уже построились, готовые следовать за мной, как гномики за Белоснежкой. Ну что ж, не могу вот так опрокинуть ушат грубой действительности на нежные души и чистые устремления доверившихся мне овечек.

Я поддернула изрядно пострадавшие в драке штаны, оправила рубаху и обратилась к девам с прочувствованной краткой речью-напутствием:

— Товарищи солдатки! Наш бронепоезд сошел с запасных путей, поэтому выбираться придется на своих копытцах! Бойцы, нет ли у кого случайно карты лабиринта?

Девчонки дружно замотали головами.

— Тогда будем, как дедуля Танкред, уповать на Бога и грести в первую попавшуюся сторону…

Клотильда нерешительно потянула вверх пухлую лапку:

— Карты у меня нет, но я ее видела. У Готфрида…

— И что?

Клотильда ткнула пальчиком вверх:

— Там — первый вход в лабиринт. И выход в замок соответственно. Он ведет в мою комнату. Думаю, туда лезть не стоит — Иулька уже поставила охрану или сама сидит на крышке подпола с ножом в зубах.

Мы с нянькой согласно покивали.

— С этого места лабиринт делится на три коридора, каждый из которых заканчивается выходом наружу. Запутаться в них сложно, надо всего лишь идти, постоянно придерживаясь левой стены, так меня Готфрид научил. Идти, правда, долго, к тому же ни один выход еще не закончен. Средний заканчивается тупиком. Правый — дырой рядом с конюшнями, там-то нас точно поджидают. Левый — рыли, рыли и по пьяни завалили… Там совсем узенькое отверстие. Мои миллиметры постепенно превращались в сантиметры:

— То есть, госпожа Фусшнель, вы хотите донести до нашего замутненного сознания, что выйти отсюда невозможно?

— Ну почему же? — невозмутимо отозвалась Клотька. — Еще есть четвертый ход…

Интересно, этот затейник Готфрид кротов, что ли, на подземные работы подрядил? Ишь как расстарались, на славу подземный гумус перелопатили…

— …он начинался в комнате Виталиса, выход наружу прямо под его окнами. Готфрид приказал сгрузить туда сено, чтобы никто не заметил. Нам бы хорошо отыскать именно этот выход. Только вот… я не знаю, как именно он соединяется с остальными коридорами, — честно призналась Клотька.

Ну, милка, если б ты знала, я б сильно удивилась. Прям до выпученных глаз бы удивилась… Не-эт, нам, по законам жанра, полагается на брюхе исползать все эти ходы, чтоб, пребывая уже на последнем издыхании, собственным околевающим черепом пробить себе путь на свободу… Или дрожащей ручонкой нащупать корни каких-нибудь растений и прохрипеть: «Победа близка!» Верно-наверно! Во всех приключенческих книжках так и бывает. Правда, там героини такие… все из себя красивые и с кучей воздыхателей в обойме. Стоит им подвернуть ножку или сесть попкой на крапивку — хобана! — вот он, красавец-блондин с тушкой Ван Дамма и мозгами Эйнштейна, уже тут как тут, спешит на помощь! Бац, бабац! Враг повержен, блондин в эротично разодранных одежках сплевывает на землю костный мозг последнего бандита, очаровательно улыбается перекошенным ртом, хотя перед этим красавчика тузил по меньшей мере батальон коммандос…

Так, воображение опять сработало не вовремя. Нам-то такой подарок не светит. Я шумно вздохнула и повернулась к девчонкам:

— Значит так, делать нечего, придется нам разделиться и прочесать все ходы на предмет обнаружения того самого заветного четвертого хода… нас как раз трое.

— В среднем проходе его точно нет, — уточнила, посопев, Клотька, припоминая карту.

— Тогда вы, госпожа Фусшнель, берете под белы руки нашу сказочницу и исследуете с ней правый ход. И ей не страшно, и вам не скучно… А я побежала налево, хоть раз в жизни узнаю, каково это…

Клотька подхватила няньку и затопала направо. Я покатилась в левый проход. Не успела и шага сделать, как Фортуна вспомнила о моем существовании.

Ула прилетел. Побитый, но бодренький. И подсветка работала, так что топала я не наугад.

— Где это тебя так? — спросила я своего мотылька, кивая на красивую шишку на высоком скандинавском лбу.

— Тебя оборонял! — гордо ответствовал мой воитель.

Ох, что-то верится с трудом! Обычно, пока я рисковала потерять челюсть и все остальное в какой-нибудь мочиловке, моего малыша либо медвежья болезнь прохватывала по полной, либо срочно вызывали с отчетом в верха. Однако… шишка-то наличествует, об бочку с кагором, что ли, кореша приложили, чтоб не лез поперек батьки?!

— Можешь не верить! — обиженно поджал губки Ула. — Я уложил двоих… троих, но последний, издыхая, достал меня черенком вил…

— Ладно, ладно, бузотер, так и быть, поверю, что кровь предков сильнее сложившегося характера! Ты вот лучше скажи, что мне делать? А-то что-то ты последнее время отлыниваешь от своих прямых обязанностей, динамишь меня, как последнюю кошелку!

На недвусмысленные обвинения в свой адрес Улик не отреагировал. Сдержался. Померцал подсветкой и сказал большое слово:

— Делать ничего не надо. Мы скоро оттесним чернявых от прохода и вернем вас обратно. Желательно, чтобы за это время вы не делали резких телодвижений, не играли в валькирий, не рвались на баррикады, ну и все такое… Вообще-то это в первую очередь к тебе относится! Говорил я тебе, чтоб не лезла в драку?! Говорил?!

Я изобразила раскаяние. Надо чуточку потрафить малышу, все-таки как-никак единственный защитник.

Пока я старательно лила, так сказать, бальзам на израненное мужское самолюбие Улы, впереди послышались голоса.

Я тут же встала в боевую стойку, Ула притаился сзади…

Я перебирала в голове заветы тренера. Вот, пожалуй, самый подходящий: «Врагу не показывай спину — бей с, разбегу в брюшину!»

Отста-авить!!! Из-за поворота выплыла Миха, путаясь в рясе. Как всегда, в полунирване, ногой за ногу цепляет, о чем-то вечном думает… За ней тащился худенький мальчик с полубезумным взглядом, прижимающий к груди что-то деревянное, похожее на половинку седушки от унитаза.

Увидев нас, то есть меня (Ула выключился), Миха остановилась и принялась озадаченно ковыряться в своих рыжих кудрях, сейчас стоявших почти перпендикулярно к ее филологическому черепу. Ощущение такое, что она так сама себя за волосы из ступора вытаскивает. Вообще-то я где-то читала, что на башке у нас аккурат из темечка растет какой-то космический столбик и мы через него к космосу подключены. Ну, в таком разе у Михи там прям телемост…

— Полиночка! — Наконец Миха заткнула свой столбик и кинулась ко мне.

Я прижала подругу к широкой груди и для верности пошарила рукой по ее макушке, чтоб столбик в неподходящий момент не вылез…

— Это чего? — потыкала я пальчиком в направлении мальца с половинкой стульчака. — Только не говори, что это мужчина твой мечты, я о тебе лучшего мнения!

— Хуже! — вздохнула Мишка. — Это и есть мой будущий Помощник!

Я приложилась подбородком о Михин столбик. Ну все, перекрыла, наверное, намертво…

— Минь, ты в этом уверена? — спросила я, оглядывая субтильное тельце. — По-моему, на складе чего то напутали… У тебя товарный чек остался? Это ж явно пиратская продукция!

— Не смешно! — Мишка насупилась и сунула мне под нос свои музыкальные пальцы, из которых даже приличную фигу сложить было нельзя, не говоря уж о кулаке. — Главное, работает нормально!

Я пожала плечами. Работает так работает, мне-то что. Главное, что у меня есть Ула, и его много! О, врубилась: они там, наверное, Помощников по размеру подбирают. Чтоб все было симметрично…

Мальчик продолжал вздрагивать у стеночки. Так, нам только лишних нервов не хватало…

— У ти, масенький! — сделала я парню козу. — А смотри, что у тети есть!

Из кармана я вытащила еще почти свежую гopбушку и зазывно ею покрутила. Пацан глянул на меня, как на девицу с полупридурью, но горбушку цапнул и расслабился.

Ну вот, пусть пока отвлечется, а то мне все казалось — отвернусь, а он мне своей нунчакой по хребту как заедет!

Пока единственный мужчина с упоением жрал мою последнюю горбушку, я кратко излагала Михе ситуацию.

Оказалось, что выбраться из этих чертовых катакомб будет не так-то просто. Миха с пажом прочненько похерили последний выход, устроив после себя обвал. Замели следы, блин! Что ж нам теперь делать?

Я села на пятки — так почему-то думалось лучше — и активно принялась трясти жалкие миллиграммы серого вещества в многострадальном черепе. Итак, что мы имеем? Реально у нас осталось два выхода — тот, что рядом с конюшней, и тот, на котором предположительно расположилась Иулька с ножом в зубах. Судя по Мишкиным рассказам, Иулька была девахой мобильной. И нам с Клотькой насовала, и на Миху с пажом покусилась. Минька упомянула, что их пытались добить две девицы — одна почти лысая, другая с явной гормональной дисфункцией. Так вот, та, гормонально обиженная, по описаниям точь-в-точь Иулька после битвы. Мишка припомнила, что девчонку странные силы воткнули головенкой в грязь возле свинарника, так что можно было надеяться, что на какое-то время прыткая мстительница выведена из строя.

Лысую Марию, правда, тоже нельзя со счетов сбрасывать: у той, наверное, цель всей жизни — упаковать Виталиса в красивый деревянный костюмчик и крышечку просмолить…

— Эй, ты, — окликнула я облизывающегося пажа. — Ты, случайно так, не знаешь, за что тебя Готфридова сестрица порешить хочет? Она, часом, не некрафилка? Может, в тебя вгрызлась по уши, а ты ее продинамил? Ну, то есть любовь-морковь — злая свекровь?..

Мишка старательно перевела:

— Она хочет спросить: не питает ли к тебе Мария безответной любви?

— Нет, — покачал головой паж. — А у тебя больше еды нету?

— Нету! Можешь карман пожевать, там крошек до фига. Слушай, ну не может же она на тебя — просто так взъесться? Может, ты знаешь какую-то тайну? Может, видел что? Слышал? Нюхал? Лизал? Трогал пальцами ног?

Но парень отрицательно мотал головой, даже не пытаясь напрячься и подумать. Ну и ладно, это его проблемы. Нам лучше подумать, как выбраться отсюда. Я глянула на Мишку:

— Эй, подруга! Ты, как ведьма, чего умеешь? Мишка вытаращилась на меня, потом пожала плечиками:

— Незнаю… Я вообще-то принципиально не колдую.

Я оттянула свой большой карман:

— Клади свои принципы сюда и говори по существу! Вот ты рассказывала, что у вас окно не пойми как из стены вывернуло, двух здоровых мужиков к стене приклеило, Пульку в свинарник отнесло… Твоих рук дело?

— Не! — вдруг перепугалась Мишка. — Не! Ни за что! Я не могу владеть такой силой… Это просто невозможно!

— Невозможно на стенке спать — одеяло сползает! — отрезала я. — Если в округе не завелся мощный барабашка, обиженный на все человечество, то, кроме тебя, такое учинить некому! Это… этот, как его, телекинез!

— Психокинез, — рассеянно поправила меня Мишка, размышляя о чем-то своем и постепенно бледнея. — С 1910 года не считается колдовством.

Я только хотела у нее спросить, кто же это постановил, как Миха схватилась пальчиками за кудри и завыла. С потолка посыпались камни и земля…

— Убедилась? — Я хватанула девчонку за руку, не дав ей опомниться и вновь вытащить принципы на волю, и потащила обратно, к тому месту, где очнулась после драки.

Виталис припустил за нами, тоже подвывая. М-да, несладко, видать, парнишке в жизни пришлось, того и гляди с катушек съедет…

Вот эта улица, вот этот дом, тут мы с братвой учинили погром! Я без слов развернула Миху и указала на виднеющуюся в потолке деревянную крышку подпола.

— Вот тебе задание — свернуть за шестьдесят секунд! Главное, сработать ювелирно, чтоб нас тут не завалило…

Тетя Роза всегда говорила, что, когда от мамулиных нервов по дому начинали летать чашки-ложки, главное — сфокусировать энергию.

«Ведьма, племянница, это очень просто. Никакой романтики, сплошная физика. Вокруг нас всего-навсего более мощное энергополе — это раз, и мы знаем о его существовании — это два. Так что нужно просто расслабиться и увидеть эту энергию. А там, как пойдет, лепи, что хочешь…»

И тут я впервые увидела окружающую меня энергию. И поняла, чего боялась мамуля. Такой мартышки на танковом орудии колдовской мир еще не видел…

Это было везде! Сплошное бело-голубое сияние — закрывало и Полянку, и Виталиса, уходя все дальше и дальше в темноту коридора… Мамочки-ведьмочки, что же мне с этим делать? Теперь понятно, почему окно вывернуло из стены вместе с рамой… А ведь стоило мне сосредоточиться, вместе с окном вылетела бы и стена. А тех мужиков бы просто размазало по стене ровным металлическим слоем, а на месте свинарника была бы дыра размером с Марианский желоб…

Полина ткнула меня в бок, и я перестала видеть кучу энергии вокруг меня.

— Вперед, вперед! — скомандовала она. — Сверни ее, и дело с концом…

Я осторожно подняла вверх пальчик, и… Этого оказалось достаточно! Крышка со свистом и уханьем ушла куда-то в поднебесье, а на нас посыпались какие-то железки, камни, песок…

— Ложись! — Полинка резво оттащила меня в сторону и кинула в угол.

Крышка просвистела обратно, как ступень запущенной ракеты, и грохнулась рядом с Виталисом, который подумал и грохнулся рядом с ней.

Наступила тишина. Я тихо кашляла в углу, Полинкатопталась рядом. Я чувствовала, что сейчас она скажет что-то эпохальное. И она не подвела.

— М-да, Мишаня! — наконец изрекла подруга, стряхнув с плеча обломки пудового замка. — Я вот всегда думала, что только двум теткам под силу перевернуть мир — это Кларе Цеткин и уборщице из нашего морга. А теперь…

— А теперь?

— Теперь я не уверена насчет Клары…

Я еще раздумывала над этим странным афоризмом, пытаясь оценить его прелесть, а Полинка уже перешла к решительным действиям. Подпрыгнув, она уцепилась за край дыры, ловко подтянулась на руках и, поболтав ногами, вылезла наружу…

Из соседнего прохода послышались взволнованные голоса, без конца поминающие какого-то дедушку Танкреда как добром, так и… не совсем добром, и вскоре я узрела перед собой очаровательную двухметровую резвушку-пампушку, правда немного щербатую, и украшенную синяками маленькую тетеньку, испуганно хватающуюся за резвушкин подол.

— Виталис! — проревела резвушка, с грохотом приземляясь на колени перед пажом.

Та-ак, похоже, это мадам Клотильда собственной персоной. Впечатляет девушка, конечно. Завидная невеста, что и говорить…

Полинка свесилась из дыры вниз головой:

— А, госпожа Фусшнель! А мы тут… крышку снесли, наверх подняться не желаете, сестрице любимой в сопелку нащелкать?

Клотильда подхватила пажа на руки и выпрямилась. Знаете, где-то, я видела похожий монумент. Там такая каменная гигантская мамаша, потуг на Колосса Родосского, а на руках у нее скукожился худосочный младенец, как будто украденный с мемориала погибшим в застенках Освенцима. Головка Виталиса к тому же так трогательно свисала с мощного локтя…

С помощью Полины я неуклюже выползла наверх, потом Клотильда метнула нам Виталиса с тетенькой и запрыгнула сама, обрушив часть крепи. Пол в комнате стал похож на воронку, оставшуюся после мощного взрыва.

Очутившись наверху, Клотильда вновь превратилась в важную даму, хозяйку замка, и покровительственно похлопала Полину по плечу, да так, что чуть не вогнала Полли обратно в подпол:

— Благодарю вас, госпожа Кузнецофф за неоценимую помощь. Сейчас мне нужно удалиться… Дела, знаете ли. Мужа привести в чувство, родственников проводить в дальний путь. Некоторых, может быть, в последний, — кровожадно добавила резвушка, а мне осталось только гадать, что же такого произошло в замке, пока меня не было. Судя по расцвеченным синяками глазам Полины, здесь было что-то грандиозное…

Клотильда с тетенькой потопали вершить правеж. Перед уходом Клотильда бросила на пажа последний нежный взгляд, но сдержалась, видимо решив стать примерной женой.

Наконец мы с Полинкой остались одни, не считая Виталиса в обмороке. Нервишки мальчику, конечно, надо было лечить. Тут помогла бы теткина настойка из аниса с пустырником…

— Вытаскивать нас не торопятся, — мрачно сообшила мне Полинка. — Уж не знаю, чем так ваша семья не приглянулась подземной канцелярии, но лупиловка идет страшная. Они наших вилами из «катюш» окорачивают, наши их святой водой из цистерн поливают и бомбами из ладана… бомбят.

Я растерянно села прямо на пол. Мало того что мне ужасно хотелось домой, так еще и реветь сразу приспичило. Но, глянув на Полинкины фонари, я притихла. Самой мне такими обзавестись не хотелось.

— Слезы — в пищевод! — грозно скомандовала Полинка. — Ничего, прорвемся! Нам сейчас, конечно, не помешал бы качок с автоматом, но мы и сами девчонки хоть куда. Вот Ула прилетит, вообще весело будет!

Мне почему-то вспомнилась любимая поговорка тети Розы, которой она обычно провожала студентов на сессию: «Тяжело в ученье, легко в раю!»

Но до рая нам было еще далеко. Внезапно с улицы послышались какие-то странные вопли. Я, конечно, не специалист, но, думаю, что примерно такими выкриками должны были сопровождаться восстание на крейсере «Аврора» или очередь за колбасой в перестроечные времена…

Мы с Полли, конечно, ринулись к окну, а там… Нет, этого не может быть! Слишком рано для охоты на ведьм! Но, к сожалению, глаза меня не подводили — на площади рядом со свинарником, выполнявшей роль местного майдана, возвышался столб с привязанной к нему Веркой. Куча хвороста вокруг недвусмысленно намекала на то, что простым выяснением отношений здесь не обойдется…

— Вах, какой хищный народ! — высказалась Полина. — Большой шашлык, однако, хотят готовить!

Я схватилась за голову:

— Полли, нам нужно срочно что-то придумать, чтобы ее спасти! Это же моя родственница! Она не должна погибнуть! Полинка высунулась из окна и прищурилась, разглядывая Верку:

— У нее с парикмахерами не сложилось, да? Ну да ладно, пойдем поиграем в неуловимых мстителей. Пока я буду мять толпу грудями и страшно материться, размахивая топором, ты выдернешь свою товарку из земли вместе со столбиком и закинешь куда-нибудь подальше! Как тебе планчик? Ща, я только Уле завещание оставлю… Ваське мою коллекцию глючных дисков, тебе красное платье и рецепт колбасной запеканки…

Я приуныла. И в самом деле, на мою силу надежды мало. По крайней мере, пока я не научилась ею управлять. Я ведь случайно могу отправить Верку номатывать круги вокруг орбиты… да и как мы прорвемся через толпу? Согласна, Полли страшна в гневе, но ей сегодня уже и так досталось…

— Гля, гля! — оживилась Полли, по-прежнему торчавшая в окне. — Там зловредная Иулька инициативу потными лапками ухватила! О, митингует дева, прям как кадетка в Учредительном собрании! А народец-то не торопится разделать твою коллегу на пирожки… Слушай, а она сама не может себя из земли выдернуть? Ну там, сказать чего-нибудь и чтоб молния прям Иульке в темечко шандарахнула, а?

— Как ты себе это представляешь? Она ведь старается изобразить из себя невинную жертву! Колдовать при всем честном народе, когда тебя хотят сжечь за колдовство, это слишком экстремально. Вот когда дело дойдет непосредственно до сожжения, тогда можно… к примеру, накликать бурю с дождем.

Полинка слезла с подоконника и сосредоточенно принялась выламывать резную ножку кровати. Ножка поддалась быстро. Затем Полинка пошарила в кармане и выудила оттуда… то самое железное кольцо, которое сама и отломала с местных ворот. Сосредоточенно пыхтя, моя лучшая подруга принялась приматывать кольцо к ножке. В конце концов из-под ее рук вышло новое, доселе неведомое миру оружие, похожее на гибрид богатырской палицы с багром для ловли утопленников. Вооружившись, Полли промаршировала ко мне.

— Я, конечно, видела твою силу в действии, — сказала она, с посвистом рассекая воздух импровизированной нунчакой, — но на всякий случай прикрою тебя сзади вместе вот с этой волшебной палочкой. Или отомщу. В крайнем случае.

На улице вокруг столба собралось уже порядочно народу. По недовольным возгласам, раздававшимся из толпы, и злобному личику Иульки, не пойми для чего затеявшей это сожжение, я с облегчением поняла, что инициатива и в самом деле исходила не от местных поселян.

Иулька билась с народной логикой.

— Она — ведьма! — вопила убогенькая.

— Знамо дело! — осторожно соглашался народ.

— Значит, ее надо сжечь, а угли опрыскать святой водой! — не унималась ретивая поборница справедливости.

— Пошто? — так же осторожно интересовался народ.

— Потому что она — ведьма!!!

— Знамо дело!

— Значит, жжем?!!

— Пошто?

— Да ведь ведьма же!!!

— Знамо дело!

И так до бесконечности. Люди, собравшиеся на площади, искренне недоумевали, зачем надо жечь ведьм. Слава богу, я же говорила — еще не время! Охота на ведьм начнется гораздо позже, аж в конце шестнадцатого века, в эпоху позднего Средневековья.

Не добившись народного согласия, Иулька демонстративно решила им пренебречь и велела дядьке в черном колпаке, изображавшем палача, зажигать хворост. Тот мялся, чесался, но с выполнением приговора не торопился.

— Пошто? Пошто? — заволновался народ. — Это ж Верка, наша, родимая…

Я решительно пробилась через толпу и залезла рядом с родственницей на хворост. Полинка со своей усовершенствованной дубиной наперевес взгромоздилась рядом, грозная, как президентский охранник.

— М-м-м, люди добрые, может, не надо? — нерешительно обратилась я к народу. — Это ведь Верка, вы ее все знаете. Я не ведаю, какие именно претензии у вот этой зеленолицей гражданки к моей родственнице, но уверена, что все можно решить миром…

Полинка оттеснила меня в сторону и, выкатившись вперед, завопила:

— Tyca!!! Тетка реальный конфликт шьет, на вас всех сверху кладет, а вы че стоите, зенки спрятали?! Ща зажарят вашу ворожеиху, кто вас лечить будет?! Ваня Ветров?! Ну-к, тетка Марфушка, хватай свой дрынишше, щас зарубим дискотечку, всем покажем, диджея по виниле размажем!!!

Народ воодушевился, но недостаточно сильно. Видимо, бабка с колом где-то отдыхала от трудов праведных, так что второй дубины народной войны не нашлось. А ситуация все обострялась. Иулька выхватила у палача факел…

— А ну, пшли вон! — раздался рев из толпы. — Ща всем в харю дам!

Через толпу ломился здоровенный мужик, тот самый мачо-селекционер, которого жена недавно, осчастливила долгожданным сыном.

— Хто на Верку? — рыкнул он. Пулька поняла, что вела себя некультурно, и спряталась за факел. Народ затоптался, виновато поглядывая друг на друга.

— У-у, собачьи морды! — заорал мужик, выдирая Верку из кучи хвороста вместе со столбом. — Верка, я тебе за сына… все што хошь, не допью — тебе отдам! — Размахивая столбом, на котором болталась Верка, мужик повернулся к соседям и сказал прочувствованную речь: — Хоть пальцем тронете Верку — зарублю! Што, бабы, мало она у вас с мамашей ейной дитев принимала? Бабка Маланья только бражку жрет, мальцы с ей сразу хмельными рождаются! А кишку заднюю кто лучше ее заговорить могет, а скотину вылечить, а испуг умыть?

Верка умудрилась-таки развязаться и хлопнулась на землю прямо под ноги своему спасителю. Тот подхватил ее на руки и проорал:

— Верка — наше все!!!

Палач стянул колпак, почесал потную лысину и робко осведомился у Верки:

— А кишку вправду заговорить могешь?

Обалдело мотавшая головой Верка уже была согласна на все: геморрой лечить, хоть колорадских жуков заговоренной водой травить. С некоторым запозданием я сообразила, что присутствую при великом историческом событии, на многие века определившем политику города в отношении ведьм. Ведь Верка и была той самой недожаренной ведьмой, которую народ снял с костерка и постановил любить и жаловать. Ну и ну! Вот уж не думала, что наша Семья и тут отличилась. Что ж, если смотреть с этой точки зрения, то Верка и в самом деле была нашей прародительницей. Шутка ли — первая легализовавшаяся ведьма в городе! Новый этап в судьбе Семьи как-никак…

Народ стройными рядами потянулся к Верке. Кто-то предлагал постирать ей бельишко, кто-то шумно интересовался степенью Веркиного девичества с последующим намерением заслать сватов к конюху. Сам конюх исступленно бился головой о столб, то ли занимаясь самобичеванием, то ли проклиная тот час, когда мачо-селекционер спас его непутевую дщерь от костра.

В общем, о Верке можно было больше не беспокоиться. Но непонятная тревога и не думала меня оставлять. Беспокойство становилось все сильней, совсем как в тот вечер, когда мы с Полли бежали от горе-инквизитора.

Ох, что-то опять моя интуиция хочет выпендриться! Помру, наверное, вообще истеричкой, привязанной к кровати где-нибудь в Кащенко. В лучшем случае буду орать: «Пожар!» всякий раз, когда кто-нибудь зажжет спичку.

Дар ясновидения вообще и предчувствования в частности в Семье считался одним из самых неблагодарных. Мало того что интуиция и все чувства резко обостряются, так еще и любое видение похоже на приступ кишечных колик. Это только в кино все приходит в красивой розовой дымке, а на самом деле тебя корчит, как после несвежей колбасы. Само видение вообще напоминает бредовую галлюцинацию. Это мне тетя Ида рассказывала — она по молодости мучилась ясновидением.

Как-то ее прихватило прямо на семинаре по прикладной стилистике английского языка. Препод что-то упоенно мычит, а тетку ломает так, будто она ежа против шерсти рожает. И вот видит она — за дверью толчется потрясающей красоты парень, да еще и ей предназначенный. Суженый вроде как. Одна проблема — семинар в разгаре, препод вредный, а время, когда можно было поднять ручку и попроситься выйти, давно осталось в школе. Ну тетка действовала по принципу: «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь», опрометью выскочила за дверь и познакомилась с дядей Игорем.

Когда вылечила синяк на лбу с номером аудитории.

Правда, и сам дядя до сих пор не может внятно объяснить, что он делал под дверью той аудитории. Судьба, однако!

Но я отвлеклась…

Оглядев толпу, я заметила, что зловредная Иулька потихоньку переползает по направлению к замку. Странно!

Ой! Интуиция будто бы отделилась от меня, сложилась в плотную массу наподобие ха-арошего кирпичика и с размаху треснула мне по лбу.

Виталис!!!

Эстонские девчонки иногда умеют быстро двигаться. По-моему, я рванула с места так, что удивила даже Полину.

— Йо, йо, йо, Мишка! — услышала я где-то сзади ее вопли. — Куда ж ты ломишь, как танк без тормозов?! Да кто ж так бегает, мама моя родная! Ты ж, как кенгуру, пятками отталкиваешься!!!

Но я не слушала.

Им не нужно было жечь Верку. Все началось с Виталиса, он — десяточка мишени. Пока я активно принимала участие в разыгранном для нас с Полинкой спектакле, Виталис остался без присмотра!

О горе мне, горе! Ни силой своей не умею пользоваться, ни мозгами…

Одним махом я преодолела несколько десятков ступенек, ведущих наверх, и подобно бракованной хлопушке влетела в комнату Клотильды…

Там творилось нечто абсолютно не поддающееся здравому восприятию!!! Я ничего не понимала, но чувствовала, что глаза мои и челюсть уже пакуют вещички, желая навеки переселиться подальше от мест исконного обитания.

По комнате, вокруг воронки, пробитой крышкой, носился взмыленный Виталис, вереща:

— Да не было меня там, не было!

За ним наматывала круги разъяренная лысая девица с ножом, а следом неторопливо летала изящная брюнетка с уложенными локонами на манер роковухи двадцатых годов, в вечернем платьице тех же времен с огромным декольте. В зубах у девушки торчала папироска в мундштуке, а в руках эта красотка нежно укачивала здоровенную дубину, которой периодически лениво охаживала Лысую Макитру со словами:

— Да, да, да! Понимаю, девуля, понимаю, этих козлов надо держать в ежовых рукавицах и трусах из шкуры облученного дикобраза. Но — хрясь! — зачем же так сразу ножом? Знаю, знаю, из этого маленького сопливого козлино со временем вырастет большой и агрессивный ка-азел, но так ты ничего не добьешься! Их ведь надо дрессировать — бэмс! — перевоспитывать — бац! — и разъяснять им, разъяснять, разъяснять всю глубину их первобытных комплексов! А ты? Хлоп! Разве ты похожа на женщину? Глаза на лбу, половые признаки втянуты — стыдись! Бэ-бэмс!!! Ку-уда ножом метишь?!

Лысая Макитра, в очередной раз получив по лбу от не пойми чьей и откуда взявшейся Помощницы, обалдело заморгала и с рыком метнула в Виталиса нож.

Девица в вечернем платье ловко отбила нож дубиной, и тот вонзился между рогов оленьей головы, висевшей над дверью.

Роковуха с папиросой удовлетворенно кивнула:

— Третья лунка с первого удара! Да-авненько я не играла в гольф…

Е-мое, танки-баранки! Чтоб мне всю жизнь не шевелить правым ухом! Ну и удолбали же меня все эти психи средневековые! Удолбали! Хуже чем русский трактор заграничную дорогу! Ну что это за сюр, я вас спрашиваю?!

Мария и Виталис с упоением играют в экстрим-салочки ножом, а за ними носится Мэри Джейн, тыкая Марии дубиной в лысую маковку! А у двери застыла Мишка с глазами как у пекинеса, которому со всей дури заехали по затылку (говорят, если этим маленьким собачкам стукнуть по затылку, у них глаза вперед на полметра выскакивают!). Кончаловского сюда зовите — пусть снимает!..

МЭРИ ДЖЕЙН!! Ура-а!!! Наши ломят, враг в кустах — ковыряется в зубах!!! А чего это она здесь делает? Неужто нам на подмогу шлют тяжелую артиллерию? Ох что с Улой будет! Он же Мэри Джейн боится, как таракан дихлофоса!

С Мэри Джейн, духом воинствующей феминистки, мы познакомились, если так можно выразиться, когда я в теле грудастой рыжей ведьмы металась по средневековой Швеции, пытаясь спасти своего непутевого тогдашнего мужа, а заодно и себя. В тело же этой ведьмы я попала, когда сдуру согласилась на эксперимент по переселению душ…

Опаньки, опять что-то интересное начинается! Мария выгрызла нож из рогатой башки над дверью, кинулась к Виталису и…

Ну надо же под ноги смотреть, девочка! Об мои лапотки не то что споткнуться — насмерть убиться можно!!! Вот и лежите теперь в отключке носом в паркете, пока не осознаете всю глубину своего некультурного поведения!

Я перешагнула через Марию, подобрала нож (кстати, такой энтузиастке вообще-то пора бы на партерную борьбу переходить) и подошла к перепуганному пажу. Тот забился под очередные рога на стене и, тяжело дыша, выстукивал коленями что-то вроде «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, только с намеком на хип-хоп микс.

— Вот что, брателло, — сказала я, поигрывая ножичком. — Мое дело, конечно, сторона, но бежать тебе надо отсюда, и желательно так быстро, чтобы перхоть за тобой не поспевала. Видишь, что девка творит?! Это сейчас я у нее ножичек конфисковала, а если потом она себе топорик надыбает?

— Да не я это, не я! — опять завопил нервный наш. — Она меня перепутала!!!

Сзади послышались интеллигентные шажочки Мишки:

— Извините, что вмешиваюсь, но… ты о чем?

Виталис затряс спинкой стула:

— Она приняла меня за другого!!!

История, которую нам поведал паж, выразительно жестикулируя, была смешной и грустной одновременно.

Некоторое время Виталис подвизался в качестве слуги в родовом гнезде Готфрида. Подай, принеси, стырь, что можешь, — в общем, все по схеме. В одно время с ним на ниве социального обслуживания трудился некий хлопец по имени Иоганн. В отличие от менее расторопного Виталиса у Иоганна уши всегда были в замочной скважине, а ручонки в хозяйском кармане.

И вот однажды прыткий Иоганн, как обычно, прилепил ушную раковину к замочной скважине и услышал нечто такое, что чуть не влез в эту самую скважину целиком. Оказывается, Мария и ее братец Анхельм задумали провернуть хорошенькую аферу, призванную оставить папеньку не то что нищим, но и даже без блохи на аркане. Местные дети лейтенанта Шмидта удумали объегорить жлобастого папашу и оттягать у него хороший кус недвижимости. Прекрасная Мария втрескалась в некоего бодра молодца, который мягко намекнул деве на то, что степень его страсти к ней прямо пропорциональна количеству ее приданого. И вот Мария рыла землю рогом, чтобы стать богатой невестой, поскольку папенька почитал главной частью приданого дочери ее неземную красоту и кроткий голубиный нрав.

Анхельму же, как младшему сыну, вообще из наследства доставалось только родительское благословение да масло с кукиша. Вот и решили местные Бонни и Клайд обманом отхапать у папаши шикарное поместье, загнать его втридорога, а бабушек разобрать по кармашкам. Вся сложность заключалась в том, чтобы заставить жадного папусика начертать автограф на бумажке, оставляющей Марии поместье.

Именно это и обсуждали Мария и Анхельм. Именно это и услышал пройдоха Иоганн. Котелок у чувака сварил тотчас же и выдал решение — банальный шантаж…

Получив записку, нацарапанную кое-как на сопливом манжете с требованием отслюнявить баблишка за молчание, Мария перепугалась до аденоидов и назначила шантажисту встречу. Иоганн, не будь даунито, спер у Виталиса шмотки, пришел на встречу в них и представился Виталисом…

Дальше все и так понятно. Когда Виталиса отправили в замок к Готфриду, Мария испугалась, что дала мало и пацанчик решил за большую таксу осчастливить Готфрида увлекательной сказочкой на ночь. В общем, брат и сестра наточили ножи и кинулись вдогонку.

Я вздохнула:

— Охи влип ты, Витя! Ну ладно, ты здесь почти ни при чем, но ведь девчонка-то на нервах. Ей теперь все равно — ты или не ты у нее деньги тянул. Она уже и так выдала себя с потрохами. Зарежет тебя по-любому. А не она, так братец. Поэтому повторяю — бежать тебе надобно!

— Согласен! — раздался сзади голос Готфрида.

Я аж подавилась концовкой фразы. Готфрид четко, как по половице, промаршировал к Виталису и прорек, стараясь особо не двигать головой:

— Я все слышал. Тебе нужно скрыться. Пойдем на конюшни, там возьмешь лошадь и поскачешь к моему другу в Эстляндию. Я уже написал ему письмо, в котором все объясняю.

Виталис обрадованно грохнулся на колени.

— Не благодари! Пойдем!

Когда они ушли, я хлопнула по плечу все так же интеллигентно стоявшую в сторонке Мишку:

— Нувсе, если его и в Эстляндии достанут…

— Недостанут! — Ула сияющим фонариком вылез из камина. — Теперь все будет… ВСЕ БУДЕТ, КРОМЕ МЕНЯ!

Кокетливо сидящая боком на дубине Мэри Джейн помахала ему ручкой:

— Привет, рыжий!

Свет погас, Улы не стало.

— Где он? — завертела я головой.

Все было тихо. На полу медленно приходила в себя после удара лбом о мой лапоть Мария. Внезапно мое внимание привлек висящий на стене гoбелен со сценой охоты. Там три мужика нагло давили рогатинами корчащегося в углу толстозадого мишку. Медведь меланхолично возводил очи к небу, скрестив лапы на животе. Присмотревшись, я заметила, что лапы дрожат мелкой дрожью, а возведенные к небу очи испуганно моргают и, мало того, поразительно напоминают серо-голубые глазки Улы;

Я осторожно стукнула по гобелену:

— Вылезай, браток, она сегодня добрая!

— И не подумаю! — дрожащим голосом ответил медведь, чьи толстые мохнатые ножки стали в подозрительную бело-голубую полосочку. — Чего она ко мне пристала? Смерти моей хочет? Энуреза?

— Вот сам у нее и спросишь! Вылезай, вылезай! — Я затеребила гобелен, скрюченный Ула выскользнул из мишки и неловко повис в воздухе.

Мэри Джейн на всякий случай растворила дубину в воздухе и еще раз приветливо помахала рыжику ручкой. Ула в ответ выставил фигу, всю в холодном поту, и отлетел еще подальше к окошку.

— Ты что здесь делаешь, валькирия безбашенная? — храбро вякнул малыш (в отсутствие-то дубины…).

На валькирию Мэри Джейн не обиделась, хрипло хохотнула и вытащила изо рта мундштук.

— Да так, мимо пролетала, — сообщила она. — Мы с Джеральдом путешествуем по Индии, этот балбес после всего того, что с ним случилось, решил податься в буддизм. И вот, пока он мочит свои хилые чакры в водах Ганга и пялится на йогов, я метнулась к вам. С вами всегда весело… Кстати, чьего недомерка я спасла от этой лысоватой?

Мы запереглядывались и зачесали макушки. Ула виновато потупился, а затем пошел малиновыми пятнами.

— Понятно! — грозно кивнула Мэри Джейн. — Опять один на всех… Как это у вас по-русски? Тонька-пятитонка?

— Многостаночник, ударник соцтруда! — кровожадно подхватила я. — Так вот почему я тебя так редко вижу! Ты еще и Виталиса охраняешь? Что, и у него Помощника утащили?! Вот щас не посмотрю, что дух, пропылесосю!!!

— Пропылесошу! — квакнул Ула.

— Буду пылесосить! — вскинулась Мишка-филологишка. — Образование формы первого лица единственного числа невозможно из-за несоответствия артикуляционным нормам русского языка…

— Как это невозможно?! Я же говорю!

— Ты и «победю» говоришь!

Ула, обрадованный тем, что, занявшись русским литературным нормированием, мы забыли о причине отсутствия Помощника у Виталиса, завопил:

— Хватит о высоком! У меня хорошие новости! Через какой-нибудь час вас отсюда вытащат, поэтому надо торопиться!!!

— Чего торопиться-то, рыжуля? — подозрительно спросила я. — Мы ж налегке без вещей. Открывай коридорчик, мы и пойдем… Или нам опять надо кого-то спасать?

— Мишке нужно успеть забрать книги из конюшни и передать их своей родственнице! — порадовал нас Ула.

Что еще за книги? Хотя, впрочем, книги есть книги. Главное, спасать никого не нужно, так что задание обещает быть легким…

Однако, поглядев на Мишку, я поняла, что что-то здесь не так. Бедняжку перекосило, будто она махом опрокинула стакан рассолу. Нет, живая мимика это хорошо, а в случае с Мишкиной вечной заторможенностью и отстраненностью так вообще чудесно, но не в подобных ситуациях. Сейчас Мишанька скажет, что вход в конюшню охраняет по меньшей мере огнедышащий и пеплосморкающий дракон, а книги лежат у него под задницей вместо: подстилки от ревматизма.

— Там… энергетический барьер, — пролепетала Мишка. — Специально для ведьм, Верка не смогла пройти…

Я хлопнула подругу по спине:

— Ну я, слава богу, не ведьма, даже рядом не стояла. Пойду и возьму твои книги…

— Действительно! — подал голос Ула. — Здесь ничего сложного, Полина может взять книги из тайника. Давайте-ка быстренько…

Когда мы пришли к конюшням и отыскали ясли, к которым была прибита табличка с надписью «Бестолковый», меня снова перекосило. «Третий глаз» опять очень некстати открылся, и я смогла увидеть барьер, об который Верка билась головой и всеми частями тела уже второй месяц. Ясли окружала высокая (приблизительно два метра) бело-фиолетовая искрящаяся стена. Для меня до сих пор оставалось загадкой, как можно было сотворить такое. Откуда взялось столько бесхозной энергии? Неужели кто-то поделился своей? В таком случае этот кто-то может меня пополам переломать одним пальчиком…

Полинка бодро затопала к яслям:

— Кстати, где они там? В самих яслях или под ними?

— Под ними, — ответила Верка, всеми правдами и неправдами отбившаяся от народной любви. — Отодвинешь немножко левый угол…

Ба-бах!!! Стоило Полине приблизиться к энергетическому заграждению, как ее резко отбросило назад!

— Ёж твою клёш! — завопила Полли, поднимаясь с земли и почесываясь. — Это что за кидалово, я вас спрашиваю?! Послали бедную Поленьку на верный фингал! Да у меня и так на личике свободного места нету!

Мы с Веркой растерянно захлопали глазами. Ула нахмурил брови. Девушка с папиросой, которую звали, кажется, Мэри Джейн, вообще мало что понимала и переводила взгляд с хмурящегося Улы на воющую Полянку.

— Так, Улик, переставай лобик морщинами калечить! — скомандовала Полли. — Выкладывай, в чем дело!

Ула засопел:

— Я думал, у тебя получится… Ты ведь была ведьмой в прошлой жизни, помнишь? Не думал, что это повлияет. Это же было так давно…

— Точнее, этого еще не было! — раздраженно накинулась Полинка на своего Помощника. — Год-то на дворе какой! Ох, Ула, почему ты сначала делаешь, а потом предупреждаешь?! Он думал!!! А мозгами не пробовал?! Теми, которые сверху, а не снизу!

Мэри Джейн, которая была не то феминисткой, не то просто мужененавистницей, захохотала. Ула чуть не плакал от стыда. Мне стало его так жалко, что губы сами собой задрожали. Впрочем, Полянке тоже стало стыдно.

— Уличек, прости бяку! Ты у меня самый хороший… когда не шевелишься и не моргаешь! И у тебя самые лучшие в мире коленки… Не сердись, а?

— Я не сержусь! — просопел Ула, подозрительно шмыгая носом. — Я ведь для тебя стараюсь, все-о для тебя де… делаю, а ты… а вы с этой… меня обижаете!

Полинка сразу кинулась бить себя в грудь и оправдываться, что она… ни разу, ни в жизнь, ни словом, ни зубом…

Я решила, точнее, сообразила, что пора бы и вмешаться:

— Простите, пожалуйста, что прерываю! — Я деликатно постучала Полине по плечу. — Но…времени-то у нас почти нет! Как же мы теперь достанем книги, если никто из нас не может перейти барьер?

Действительно, не мог никто. Компания, конечно, подобралась аховая — две с половиной ведьмы да два бесплотных Помощника. А время шло…

— А зачем нам вообще эти книги? — Полли, как всегда, глядела в корень. — Что, Минька, тебе читать нечего? Хочешь, я тебе Донцову куплю?

— Это колдовские книги! — взвыл Ула. — Если мы не вытащим их оттуда здесь и сейчас, то в будущем Мишкина семья останется вообще без ведовского арсенала!

— Га! Да Миха и без учебников кого хочешь в детское питание перетрет! Она двери пальцем выламывает!

— Без учебников, как ты выражаешься, она будет макакой верхом на атомной боеголовке!

— А что, плохо, что ли?

— Ты неисправима!!! — почти простонал Ула. — Миша, есть идеи? Мы с Мэри Джейн ничем не сможем помочь. Я, конечно, могу подлететь к яслям, но вот двигать предметы, будучи духом…

Подлететь к яслям?..

Перелететь?..

Перелететь!

Искусством левитации в нашей Семье владели немногие, опять же потому, что дар этот был крайне неблагодарным и требовал больших затрат энергии. Мы даже на метлах не летали, потому что утомительно это все. Вот летит ведьма на метле, вы что же думаете, это у нее метла такая с двигателем? Щас! Это ведьма на собственной энергии газует, а метла… метла это так, для антуража. Традиция-с.

Энергии, чтобы подняться хотя бы метра на два, требовалось очень много. В Семье летать умели только Нюша и Хрюша, да и то, вероятно, потому, что вся энергия, по словам тети Иды, концентрировалась у них в том месте, где ноги крепятся. Да еще бабуля Виолетта в молодости мастер-класс показывала: с курятника на свинарник прыгала и в прыжке зависала. Чтобы неподвижно висеть в воздухе, энергии совсем мало надо. А вот нервы надо хорошие иметь.

Еще тетка Роза летает, когда опаздывает. «И мчусь я, племянница, такими закоулками, что даже бомжи там спать постесняются. Подпрыгну — и на метров двадцать вперед. По закону джунглей лужи там тоже метров через двадцать попадаются…»

Мамуля тоже летала. Один раз, когда папуля решил ее на руках из загса вынести. Она зависла легонько у него на руках, и папулька — гоголем, и мамуле радость.

Надеюсь, с генами у меня все в порядке и взлететь я смогу. Как там говорила Нюшка — сконцентрировать всю энергию в нижней части тела? Так… тяжесть какая-то, как после несварения. Может, я не там концентрирую? Я подумала и перенесла активное энергополе в область больших пальцев ног…

Мамочки! Я зависла в метре от земли, вцепившись в собственную шевелюру, как в спасательный круг. Пальцы ног и сами ступни вывернуты утюжками, как у балерины в шестой позиции, коричневая ряса развевается на ветру, как знамя какой-то сомнительной организации.

Я висела в воздухе. Так, это уже достижение. Смогу ли я подняться выше?

— Мать моя героиня!!! Мишка, может тебе ступу подогнать?

— Мишенька, главное, поосторожнее! Я за вас штанами отвечаю и всем тем, что в них есть!!!'

— Главное — не дергайся в стороны, а то вывернет!

Я осторожно пошевелила большими пальцами ног, на некоторое время ставшими рулем. Меня подняло еще выше и отнесло немножко в сторону. Простите, а как поворачивать? И где коробка скоростей?

Еле-еле шевеля подолом и рулевыми пальцами ног, я перелетела угрожающе засиневший барьер и зависла прямо в середине, над яслями.

— О, Минька, вo дает! — слышались восхищенные вопли Полли. — Прямо Бэтменка! МИ-ХА, ДА-ВАЙ, ЧУ-ВИ-ХА!!!

Я дернула пятками и неуклюже спикировала вниз. Вот и ясли…

Стало трудно дышать. Барьер ненавязчиво так, но настырно начал сужаться.

Но мне было не до него. Я резко рванула левый угол яслей.

Барьер, видимо, подивился такой наглости и долбанул меня по заду.

Тогда я просто вытянула руку и придержала его, как держат двери лифта, чтоб не закрылись.

Верка громко ахнула.

Я только потом поняла, что сделала.

А пока что я держала одной рукой что-то мерзко брыкающееся и стреляющее электрическими искорками, а второй выдергивала из ямы громадный сверток, замотанный, как бутылка вина в сумке у первокурсницы филфака.

Придержав барьер для верности еще и ногой, я легким движением мизинца послала сверток вверх. Как хорошая бомба, он перелетел через барьер и шлепнулся прямо к Веркиным ногам…

Я даже не поняла, как это случилось. Еще секунду назад я стояла в раскоряку над яслями с надписью «Бестолковый», пытаясь правой ногой и левой рукой удержать смыкающийся барьер, а оставшимися частями тела извлечь из ямы семейное наследство, и вот…

И вот мы с Полинкой уже стоим на городской площади, чихая и морщась от утреннего тумана с моря. Часы на башне лениво отбили пять. Праздничные лотки почти все собраны, кое-где продавцы спят прямо так, у своих мешков. Две пьяные школьницы ползут домой наперегонки с дядей Митей, местным Бомжем года. Ой, а мои бывшие одноклассники, похоже, устроили себе день встречи выпускников. Вон все спят у Мони под копытами. Вместе с математичкой и обэжешником.

ПЯТЬ УТРА! Матерь Божья! Мамуля меня половниками закидает!!!

Рядом материализовался Ула. Веселенький, в руках Полинкины кроссовки. Кинув их к лаптям моей лучшей подруги, дух подмигнул и исчез.

Мне показалось, или рядом со мной действительно мелькнула тощенькая тень, похожая на Виталиса?

— О, кроссы мои! — возрадовалась Полли, резво скинула лапти и принялась натягивать кроссовки. — А ты, Миха, чего стоишь размороженным снеговиком? Дома же! Радоваться надо!

— Пять утра, — жалобно вякнула я. — Мамуля…

— Да у тебя тыл крепкий — Роза Витольдовна!

Да уж, тетка Роза сможет взять на себя мамулю.

Пока не узнает, что случилось. Тогда, думаю, даже она будет удивлена.

Полинка тем временем проворно стаскивала с себя костюм скомороха. Кинув драные штаны и рубаху прямо на камни площади, она заявила:

— Все, хватит с меня, укатала канарейку клетка-лабиринт! Сейчас домой, спать, есть, еще раз спать, еще раз есть…

Тут я впервые с момента возвращения пристально поглядела на Полянку…

— Чего? — вскинулась Полли. — Чего ты на меня глядишь, как больной пекинес на микстуру?!

— Поль, — пролепетала я, — тебя били по лицу…

— Реально! — согласилась Полли. — Весь кочан обдолбили… Ой, драный кирпич мне в темечко!!! У меня ж вся морда синяя, как будто ее в кухонный комбайн затянуло!

Полина принялась растерянно ощупывать свои фингалы и шишки. Я топталась рядом, не зная, что предпринять.

— Маманя, конечно, не одобрит… Чего ж делать-то? Может, об штукатурку где-нибудь потереться? Дак это что же — не мыться, пока не пройдет?..

По закону жанра мне, как ведьме, или, вернее, ведунье, надо было вспомнить какой-нибудь подходящий заговор или просто исцелить Полли наложением рук, но… Увы, в жизни не все так просто. Я не знала ни одного заговора, потому что решительно не хотела учиться магии, а руки просто побоялась накладывать. Еще останутся от Полины обугленные косточки и кучка пепла…

Я еще немного потопталась и предложила:

— Дойдем до нас, я тебе специальную мазь вынесу с заживляющим эффектом. Тетка Ида готовила, она у нас спец по зельям. Там хорошие травки — буквица, василек, гадючий язык… Дня за два синяки свои вылечишь.

— А два дня мне что, в противогазе ходить и есть через трубочку пищу космонавтов?! — чуть не плача произнесла Полина.

— Ну ты что-нибудь придумаешь! Например, что ты участвовала в любительском чемпионате по боксу…

— Верняк! — оживилась Полина. — Боря Боровков хотел взять реванш, накостылял мне в первом раунде, во втором я хуком снизу отправила его в нокаут, в третьем…

— Вот-вот! А теперь пошли домой, пока мамулины нервы не начали отплясывать лезгинку…

— Рясу-то сними, попенок! Хочешь маманю с порога в инфаркт кинуть?

До дома мы добрались достаточно быстро. Я взяла неожиданно быстрый темп, даже прыткая Полли за мной не поспевала.

— Тебе в спортивную ходьбу надо! — пропыхтела она, когда мы были уже на подходах к улице Генерала Козлякина. — Отомстишь за всех эстонцев…

Я с опаской поглядела на дом. Слава богу, свет не горит. Значит, милицию еще не вызывали…

Я подкралась к окну комнаты для гостей и осторожно стукнула. Тут же высунулась растрепанная апельсиново-рыжая голова Нюшки.

— Сестрица, блин тебе оладушек! — приветствовала меня кузина. — Где тебя черти носили?! Теть Яна уже предвкушает истерику!!!

Я решила быть предельно вежливой и не драться.

— Анетта, — сказала я. — Анетта, будь так добра, принеси мне заживляющую мазь, а себе — касторки, хоть чем-нибудь займешься!!!

— Клюшка эстонская! — добродушно выдала сестричка и исчезла.

Через пару минут она выскочила обратно и сунула мне мазь. Я отдала коробочку Полине, и та пообещав позвонить, если мама оставит ее хотя бы инвалидом, помчалась домой.

— Тетка Роза после третьего коктейля что-то увидела в шаре, — просвещала меня Нюшка, пока я неуклюжим ежиком вползала в окно. — Да возьми и сболтни при тете Яне! Та немножко повопила, больше ей бабуля не дала. Ба сказала, что если, мол, тебя, как нормального человека, занесло в кабак, то она не позволит теть Яне испортить тебе праздник. А тетка Роза не унимается (говорю же, ей текилу без лимона пить нельзя совсем). Вижу, орет, вижу, в дерьме племянница по самые ушки. Надо бежать, спасать… ну, в общем, заснула потом с мамкой за столом. Мамка-то у нас самая тихая, зелья наварит и — бум в кастрюлю головкой. Устает, родная…

— А моя мама что? — спросила я, очутившись наконец в комнате и прервав Нюшкин живописный рассказ.

— А ничего! До трех утра они с бабулей пели дуэтом, мы с Хрюней подтягивали, пока не окосели. Ну там еще соседи начали просить выгулять наконец собаку… К четырем теть Яна начала, немножко бузить, но бабуля еще не спала и пригрозила дать ей ремня. А вот к пяти уже и бабуля перестремалась… А ты и вправду где была?

Я вздохнула:

— Придется собирать семейный совет. Мы действительно вляпались. Я кое-что узнала, и это может для нас плохо кончиться…

— Так я и знала! — патетично завопила мать, вбегая в комнату, одной рукой придерживая полы праздничного халата в мелкую мимозу, а второй желая сразу надергать мне уши, надавать по заду, ощупать на предмет наличия повреждений на моем тщедушном тельце и прижать к сердцу. — Михайлина, ты меня в могилу пинками вгонишь!!! Ты и Розка, Сивилла хренова!

— Мамуля, что за выражения?! — укорила я родительницу, увертываясь по мере возможности от материнских рук.

Навесив мне пару шлепков по шее, мамуля притиснула меня к мимозам, да так сильно, что я всерьез испугалась, что эти цветочки могут стать последним зрелищем в моей жизни.

— Идем в комнату… Анетта, почему не в постели? Бери пример с сестры, она уже давно так сладко хрюкает… ой, то есть сопит…

— Уже нет! — Хрюшка высунула рыжие косички из-под одеяла. — А чего, Мишке дадут по попе?! Теть Ян, да она ни при чем. Миха, ты ж ни при чем? Ну завалила в кабак, с кем не бывает, она и там, наверно, детское питание отыскала! Да ладно вам, тетечка!!!

Под Хрюшкины уговоры и поддакивания Нюшки мы добрались до гостиной, где осторожно собирала себя со стола тетя Роза.

— Текила — дрянь контрафактная! — Это были ее первые членораздельные слова. — О, племянница, жива, цела, не беременна? Ну-к давай, говори, что случилось! Только не сразу, а когда твоя старая тетка Роза вспомнит, что такое кофе и как его варят.

— Я уже сварила! — С кухни притопала бабуля с громадным подносом. — Кофеек отменный, слоновья доза пустырника специально для Иоанны, для Розы — с брусничкой, если не поможет, антипохмелин на полке в ванной, и просто кофе для Ираиды, чтоб проснуться, ну и для всех остальных…

Тетя Ида подняла голову из лужицы приворотного зелья и оглядела всех затуманенным взором. Бабуля ловко сунула ей под нос чашку с кофе. Тетка Роза где-то с третьей попытки тоже ухватила чашку и поморщилась от запаха брусничного настоя. Мамулька недрогнувшей рукой вбухала в дикую смесь пустырника и кофе полпузыря валерьянки и, подумав, разбавила все сгущенкой. Нюша и Хрюша налегли на домашнее печенье.

— Ну…— начала бабулька. — Глаголь, внученька, кто опять против нас клыки кариесные точит?!

Я только открыла рот, чтобы начать свое эпохальное повествование, как в окно кто-то радостно, задолбился. Все, кто был в состоянии, повернули головы к окну и узрели веселую и бодренькую, как арбузик, бабулю Виолетту, висевшую верхом на метле где-то в метре от земли.

— Низами летела сестрица, — резюмировала бабуля Дара, — конспирировалась…

Последовала долгая процедура втаскивания бабули в комнату. Через дверь она войти не могла, потому что боялась навернуться с метлы. Транспортное средство было и так перегружено деревенскими гостинцами — к черенку оказались примотаны пара банок с солеными огурчиками, крынка домашнего творога, кадушка с маринованной капусткой, пирожки в узелке, банка малинового варенья, тушки три цыплят, аккуратно переложенные ватой десятков пять яиц, три буханки домашнего хлеба… Я удивляюсь, как бабуля это все утащила и как метла не переломилась!!! Бабулю с превеликой осторожностью перевалили через подоконник. Она категорически отказывалась выпускать из рук метлу и все верещала: «Ой, яйца, яйца!.. Вареньице-то не опрокиньте! Огурки не подавите!» Наконец бабушку отцепили от метлы, аккуратно сгрузили гостинцы на пол, и бабушка, не успев отдышаться, заявила:

— Уморите вы — меня хуже демократов… Что стряслось-то? У меня карты как бешеные скакали!

Все даже растерялись. Кроме Нюшки, Хрюшки и Жупика, разумеется. Пока все застыли в неком подобии немой сцены из «Ревизора», трое названных прохиндеев вовсю знакомились с бабулиными гостинцами. Сестрички уписывали творог с хлебом, а Жупик яростно пытался добраться до цыплят.

— Куды… зубищщи тянешь?! — Бабуля Виолетта поднатужилась и, словно репку, оттащила Жупика за толстый хвостик от цыплят. — Вот прорва! Огурчик лучше скушай, поможет, Дарка баяла — запор у тебя!

Жупик подумал и согласился на огурчик. Ему-то все равно, лишь бы челюсти были заняты…

— Анетта, Одетта…— простонала тетя Ида. — Не чавкайте так, у меня голова болит! Тетя Лета, накройте на стол, пусть все успеют хоть что-то съесть!

Прошло еще какое-то время, пока все дееспособные члены Семьи накрывали Большой Стол. Наконец все расселись. Тетка Ида уже могла самостоятельно держать голову, а тетка Роза свою безболезненно поворачивать. И тут бабуля Виолетта повторила вопрос:

— Так что стряслось-то?

Настал мой звездный час. Я даже встала. И в течение, наверное, целого часа держала речь, в которой подробно рассказала обо всем, что со мной случилось.

Эффект от моей речи был потрясающий. Тетка Роза упорно пыталась прикурить от соленого огурца, но никто этого не замечал, в том числе и она. Бабуля Дара уронила какую-то еду в кофейник. Мамуля нервно икала и даже один раз облизала ложку, чего в нормальном состоянии никогда бы не сделала. Тетка Ида взволнованно смачивала виски остатками приворотного зелья. Бабуля Виолетта пыталась намазать творог на селедку. Нюшка, Хрюшка и Жупик даже есть перестали.

В общем, всех пробрало. Когда я закончила, мамуля наконец опомнилась, смущенно покраснела, бросила ложку и схватилась за сердце.

— Спокойно, Иоанна! — предостерегла бабуля Дара. — Что ж… мне и самой карты предвещали недоброе, но чтобы так! Я считаю, девочка ничего не преувеличивает. Мишенька, слава богу, в этом отношении пошла в Микаэласа.

— Я тоже видела недоброе в шаре, — подала голос тетка Роза.

— А у меня свежесорванная крапива завяла, — смущенно призналась тетка Ида.

— А мы видели красные пятна на луне, — в один голос сообщили Нюша и Хрюша.

Жупик тоже подал голос. Вероятно, это означало: «А у меня запор!»

После того как выяснилось, что зловещие знамения видели все, за столом опять воцарилось молчание. Нарушила его мамуля, вдруг завопившая:

— Мишенька, каким опасностям ты подвергалась! И не ела ничего!

Заветные слова…

— Творожку…— заступилась бабуля Виолетта.

— Картошечки…

— Огурчиков…

— Селедочки… Творог стряхните!

— Капустки…

— Буженинки…

Ко мне тянулся добрый десяток рук с ложками и поварешками.

— Да поем я, поем, — убеждала я родню, стараясь не особенно широко раскрывать рот (осторожность превыше всего!). — Давайте лучше подумаем, что нам со всем этим делать…

— Съесть!!! — был дружный ответ.

— Я не об этом! Что нам делать с этой Черной Инквизицией?! И вообще…

— И вообще сначала надо поесть! — Бабуля Виолетта ловко впихнула в меня ложку с творогом и сноровисто придержала челюсть, пока я жевала. — Ой, милая, да мы эту Инквизицию по пням по кочкам раскидаем! Пусть только копыто кто поднимет на мою внученьку, я тому уши на макушку вытяну и бантом завяжу! Кушай, деточка, кушай творожок.

Нюшка дожевала огурец и предложила:

— Может, в хронике глянуть? Там не может быть ничего об этих фанатах Достоевского?

— И в Книгах надо посмотреть! — поддержала тетка Роза.

— Не говори мне про Книги, Роза! — полезла мамуля на броневик. — Ты мне с песочницы еще обещаешь в них разобраться, сделать оглавление и вообще перепечатать!

— А «Войну и мир» тебе двадцать раз на счастье не переписать?! — возопила тетя Роза. — У меня диссертация дохнет, а ты со своими Книгами! Да мы сроду в них не заглядывали!

Та-ак, мамуля с теткой опять хотят развести маленький семейный скандальчик из-за Книг. Уже лет сто в Семье ходили споры по поводу того, кто же наконец приведет огромное ведьмовское книжное наследство в порядок. Для этого нужно было перелопатить штук с десять старинных фолиантов, в которых наши предки записывали всякую чушь вперемежку с редкими крупицами полезной информации. Вообще-то по традициям жанра нам полагалось иметь собственную Колдовскую Книгу, только в нашей Семье это вылилось в какую-то болезненную графоманию. Любовь к слову вообще была показательна для Семьи. Кроме обширной хроники мы владели еще и многотомной хрестоматией прикладной магии в жутко запущенном состоянии. Я как-то открыла один из томов. Поняла, что некоторые барышни из нашей семейки использовали его как альбом. Вот, к примеру, рецептик от тысяча восемьсот шестьдесят первого года: «Унцию сушеной полыни растолочь с семенами папоротника, добавить полстакана ослиной мочи и два высушенных сердца ласточки. Принимать на ночь, дабы всем милою казаться». И приписка: «Списано мною из сочинений г-на Папюса, не знаю, что сие за дрянь, но так все романтически прописано!»

В общем, разгребать там нужно было ой как много. Естественно, что за это никто не хотел браться. Бабуля Дара еще очень давно возложила это на мамулю как на самую ответственную. Но однажды тетке. Розе не хотелось мыть посуду, и она поменялась обязанностями с мамулей. С тех пор дело заглохло.

— Может, обереги подновить? — неуверенно подала голос тетя Ида, стараясь сменить тему. — Или зелье, сбивающее с пути, сварить да вокруг дома разлить?

— Все сварим, все подновим! — решительно хлопнула рукой по столу тетка Роза. — Но это не главное. Племянницы, на улице очи долу, с незнакомыми дядями не разговаривать, особенно ночью и если дядя на лошади. Если что, сразу отворачивающий шепоток, пятки в руки и — деру! Нам только повторения истории с Сюнневе не хватало…

И только она это сказала, как в дверь неуверенно, робко так, позвонили.

— Кто там приперся? — вскинулась бабуля Дара. — Нормальные люди спят все еще!

— А мы — жрем! — не преминула высказаться бабуля Виолетта.

Я бросилась открывать. Может, Полли что-то понадобилось?..

Девица, стоявшая на пороге, явно держала путь из Кащенко. Она таращилась на меня овечьими светло-зелеными глазами и, казалось, не совсем понимала, где находится. Из одежды на ней была одна ночная рубашка. Добротная такая, советская, расшитая вручную странно знакомыми розовыми слониками. На плечи спереди переброшены две толстые рыжие косы с вплетенными в них разноцветными тесемочками.

Не скрою, иногда к нам обращались за помощью разные люди. Сирые, убогие, очень сирые и очень убогие, но чтобы прямо из психушки народ прибегал, такого не припомню.

Я выжидательно глядела на странноватую посетительницу. До той не доходило. Я покашляла. Та раскрыла рот, подумала и закрыла. Мое терпение истощилось, и я не совсем вежливо спросила:

— Вам кого?

— Простыт-тэ? — с явным балтийским акцентом выговорила наконец эта ундина в ночнушке.

— Прощу, если скажете, кого вам нужно! — потихоньку свирепела я.

Вот блин, неужели это кто-то из таллинских родственников? Да нет, по девахе можно сказать, что она из Таллина пешком шла…

— Эт-то квартира Липовалёвых? — осилила ундина простую фразу.

— Вы таки чуть-чуть не правы… Ой, мама, что это со мной?! То есть уже нет, теперь это квартира Радзевецких. Но Липоваловы здесь тоже есть. Позвать? — спросила я.

Ундина долго переваривала мое сообщение, почесывая голой пяткой лодыжку, потом еще раз вы ставила на меня светлые глазищи и… спокойненько так протопала в прихожую.

Там ее встретили распальцованная Венера и Рогатый Рыцарь. Приблудившуюся ундину это так поразило, что она застыла столбиком перед Венерой, явно намереваясь простоять так по меньшей мере до обеда. Нет, если бы не ночнушка, точно подумала бы, что это кузина Инге из Кохтла-Ярве или Тара из Таллина. Но те всегда такие опрятные, застегнутые… одетые в общем.

Тем временем, видимо обеспокоенная моим долгим отсутствием, в прихожую и смежный коридор подтянулась вся семейка и тоже принялась разглядывать девицу.

Бабуля Дара отыскала наконец свой лорнет (форсит старушка!), поднесла его к глазу.

— Хто вылил текилу мне в кофе? — наконец ошарашенно прошепелявила бабуля. — У меня белая горящка!

— А что, у нас и текила осталась? — невпопад удивилась тетя Роза, щурясь на прилипшую к Венере ундину.

— Да что творится? — жалобно спросила мамуля. — Деточка, ты смирительную рубашку где-то обронила, да?

Внезапно на первый план вылезла бабуля Виолетта. Растолкав всех локтями, она невозмутимо промаршировала мимо девицы в ночнушке к туалету, по пути бросив:

— Что, Сюнька, бросил тебя хахель-то? Обратно пришкандыбала? — и скрылась за дверью с надписью: «Не шуметь! Не мешать! При пожаре обеспечить туалетной бумагой!»

— Бо-oг мой! — От тетки-Розиного звучного контральто дверь чуть не снесло с петель. — Я сейчас упаду!!! Так это… это…. Сюнневе?!

Это Сюнневе?! Быть не может! Сюнневе пропала в начале шестидесятых, и ей тогда уже было около двадцати. Сейчас ей должно быть не менее шестидесяти! Где же ее так законсервировали?!

Ундина отлипла от Венеры и медленно развернулась к моим родственничкам.

— Ничего нэ понимаю! — жалобно произнесла она. — Ви кто? Где тетя Дара?

Вышло это у нее так драматично и пронзительно, что все, в том числе и бабуля, запереглядывались в поисках этой самой тети Дары. Наконец бабушка ощупала себя, убедилась, что она на месте, и призналась:

— Это я. Наверное.

— Ви? — поразилась ундина. — Это невозможно есть!

— Чувырла финская! — раздался глас из туалета. — Сколько раз тебе говорила — читай Достоевского! Простую фразу и то построить не можешь!!!

— Согласна, есть меня невозможно! — миролюбиво согласилась бабуля Дара, немножко придя в себя. — Ласточка, ты кто? Дочка Сюнневе?

Рыжие косы отрицательно взметнулись.

— Нэт-т. Я — Сюнневе.

— Ничего не понимаю! — простонала тетка Ида, хватаясь за и без того гудящую голову.