Гремит гром, сверкает молния, за маленьким окошком нашего скромного жилища булькает вода. Стекает неровными струйками по стене и вниз, в корыто, которое я поставил на пол. Огонь согревает слабо, так как закончились дрова, и мы перешли в режим строжайшей экономии, а на покупку новых банально не имеется денег. Нет, я понимаю, что я – темный эльф и все такое, но что-то я разнежился. Да и нельзя мне, зарабатывающему на жизнь голосом, рисковать им из-за банальной простуды.

Прошел уже месяц после проведения церемонии бракосочетания Генриетты и Макса. Аид сумел найти небольшую церковь на берегу моря, и там их тихо обвенчали, поставили печать на бумажку. Папа Макса был безутешен и в силу некоторого стресса лишил мальчика жилья, отца и наследства. Сказал, что отрекается от сына, и если еще раз увидит – убьет. Еще просил вернуть арбалет, грозил страшной карой. К счастью, никого не убил. Рей живет с новой семьей в казарме и наотрез отказывается возвращаться ко мне любимому. Чему я, если честно, очень рад. Ибо не злопамятный, но долго помнящий. А этого ребенка я явно запомню на всю жизнь.

Кстати, вечер песен и плясок в отделении стражи с треском провалился. Капитан узнал, кто выступает, и, доведенный до ручки многочисленными женщинами всех рас и габаритов, вышел лично, дабы вышвырнуть меня за дверь. А я только распеваться начал. Пришлось вернуть деньги и уйти несолоно хлебавши. Генри извинилась и пообещала повторить концерт как-нибудь потом, когда начальство чуть поутихнет. Но что-то с тех пор ее не видно и не слышно…

…В дверь снова стучат, отвлекая меня от ковыряния кочергой в камине. Аид замерз так, что уже третий день не снимает куртку…

– Есть дома кто-нибудь?

Какой интересный голос. Встаю и иду к двери.

– Да?

На пороге стоит маленький сухонький старичок со сморщенным личиком и довольно злобным взглядом. Меня отпихивают в сторону грязной палкой и нагло входят. Удивленно смотрю вслед. А где ужас и вопли при виде темного эльфа? Непорядок. Закрываю дверь и иду следом. Ежели ничего внятного он мне сказать не сможет – выкину пинком под зад. Пусть полежит в луже – ему полезно.

– Вы – темный бард? – На меня строго смотрят, сидя на единственной табуретке. Еще недавно там сидел я и помешивал угли.

– Да. А что, есть работа? – склоняю голову набок, сую руки в карманы штанов.

Он мне не нравится.

– Есть. Оплата – десять золотых. Два из них – задаток.

Я его уже люблю.

– А поподробней?

Мне мерзко улыбаются и усаживаются поудобнее.

– Можно и поподробнее. Итак, дело в том, что я недавно женился.

Торжественная пауза. Подхожу к кровати, на которой лежит Аид, сажусь.

– Она молода, красива и невинна во всех смыслах этого слова.

– Поздравляю! – Нет, ну я обязан хоть что-то сказать. От него самодовольством так и прет – явно нарывается на комплимент. – Вам нужна свадебная баллада о красоте невесты? Или стихи в подарок родственникам? Мне жаль, но такими вещами я не занимаюсь.

Меня пинают ногой. Недовольно кошусь на светлого. Синие глаза прожигают насквозь. При этом он снова что-то читает, откинувшись на стену и обложившись книгами, как студент какой-нибудь.

– …Но для вас – могу сделать исключение.

– Ну что вы. Мне не нужно баллад. Мне нужно нечто другое. А именно, чтобы вы соблазнили мою жену.

Аид отрывается от книги, которую читает, и удивленно смотрит на старика. Я с отвисшей челюстью осмысливаю сказанное.

– А с каких пор за это еще и доплачивать стали? В постели все так безнадежно?

Меня снова пинают, причем так, что я едва не слетаю на пол.

– Эй!

Но этот выхухоль даже бровью не ведет.

– Я ценю ваш юмор, который в данном случае неуместен. – Клиент пытается улыбнуться, и я вижу черные пеньки зубов. А дедок-то не любит врачей.

– Я так понимаю, что вы – барон Монтегью. – Аид откладывает книгу и смотрит на старика.

Удивленно поднимаю брови. Барон? То есть он реально богат?

– Я желал бы остаться инкогнито.

– Разумеется. На, почитай. – Мне в руки суют какую-то книжку, на обложке которой изображен дэймос, разрывающий жертву на куски. Заинтересовавшись, листаю фолиант, не мешая Аиду общаться. Он многое знает о жизни города, хоть и не вполне понятно откуда. Да и переговоры ведет куда лучше меня. – Так чем конкретно вам не угодила юная баронесса?

– Она сказала, что любит меня.

Вчитываюсь в текст, стараюсь сохранять умное выражение лица. Это, конечно, проблема. Сказала бы, что ненавидит, – мужа порадовала бы.

– И вы ей не поверили.

– Она бедна! Хоть и знатного рода. А я богат. Очень богат. – Старик хмурится, опирается на трость всем телом и опускает подбородок на скрещенные руки. – Она уверяет, что любит меня, что ей нравится, как я выгляжу, что говорю. Она не смотрит ни на кого другого. Но я слабею день ото дня. Еда стала для меня – пресной, золото – тусклым, даже дышать становится с каждым днем все тяжелей.

– Другими словами, вы подозреваете, что ваша жена… не человек.

– А ты умен. – Тихий скрипучий смех заставляет меня поморщиться. – Да, светлый. Я думаю, что она – суккуб. И решила уничтожить меня, чтобы потом жить припеваючи на мои деньги. Вы знаете, сколько мне лет?

– Э-э-э… много?

Эльф морщится и тихо вздыхает. Барон пытается испепелить меня взглядом. Все, молчу-молчу.

– Мне всего сорок два! И еще месяц назад я выглядел иначе, темный!

Н-да. Не повезло.

– Если мы согласимся и Фтор станет петь серенады под ее окном, какого именно эффекта вы ждете?

– Суккубы обожают молодых парней. А вы, эльфы, для нее лакомый кусочек. В вас жизненных сил больше, чем в людях. Она не сможет устоять и попробует убить двух зайцев сразу.

– А что, если она так и не проявит свою сущность суккуба?

– Я заплачу три золотые монеты поверх этих двух, и мы разойдемся.

– Что ж! – Кошусь на Аида, ожидаю его вердикта. Я бы взялся. Всегда хотел посмотреть на живого суккуба, да и потом – я уже давно ничего не пел, если не считать той свадьбы, на которой по ошибке в середине пьянки исполнил погребальный молебен. Меня выслушали, прослезились и чуть не прибили, когда осознали, что именно я исполнил. Еле ноги унес. – Мы принимаем ваше предложение. Я составлю контракт, который вы подпишете. Золото при вас?

– Люблю деловых парнишек.

– Не заблуждайтесь, он старше вас втрое, – ухмыляюсь я.

Аид и барон Монтегью подписывают договор, согласно которому я три ночи должен петь серенады под окнами прелестной Мариэтты. И если она клюнет – нас ждет незабываемое шоу.

Также барон обещает покинуть город на три дня, дабы развязать супруге руки. На самом же деле он останется здесь, а точнее – снимет комнату в одном из лучших борделей города. На мой вопрос: «А почему в борделе?» – мне уже никто не отвечает. И барон, и эльф в дальнейшем делают вид, что меня в комнате вообще нет.

Сижу, сочиняю прекрасную серенаду для прекрасной девушки. Передо мной на столе стоит ее портрет. Запасливый барон также принес ее локон, подвязку и корсет – это для вдохновения.

Повертев все это в руках и оценив пухленькую розовощекую прелестницу, сажусь писать. Аид, когда возвращается в дом (ходил провожать барона), первым делом спрашивает:

– Как сочиняется?

– Да так. Пытаюсь поймать волну вдохновения.

– Ну и как? – интересуется он очень мрачным тоном.

– Последняя только что схлынула. Даже не знаю почему.

Светлый вздыхает, закрывает дверь и бросает у камина новую охапку дров.

– Этого надолго не хватит.

– Надолго и не надо. До завтра хватит. А завтра – пойдешь петь.

– А если дождь?

– Ну и что?

– Ты совсем идиот или только притворяешься? – У Аида дергается бровь. А еще светлые ненавидят, когда к ним обращаются без должного почтения. Их это бесит, что меня неизменно радует. – Как я буду перекрикивать раскаты грома? Или предлагаешь залезть на подоконник и орать серенаду в открытое окно?

– Надо будет – залезешь. Десять золотых на дороге не валяются.

– Пять. Вдруг она не суккуб? Ты только посмотри на нее. Где стройность? Где изящность? Что это за колобок с губками? – сую портрет прелестницы ему под нос.

Аид как раз сидит на корточках и помешивает огонь в камине. На портрет он глядит лишь краем глаза.

– Суккубы перевоплощаются, подстраиваясь под вкус своей жертвы. Это-то ты должен знать.

– Прости. Проспал занятие о нежити.

– Оно и видно. Короче. Твори давай. У тебя вся ночь впереди и весь следующий день. И только попробуй лечь спать, не озвучив мне шедевр, – убью.

У меня аж уши опускаются в разные стороны. Ничего себе, как тут кое-кто обнаглел! А в глаз?

…Ладно-ладно. Чуть что, сразу в драку и мораль читать. Если коротко – он уделал меня одной фразой: «Только балакать и умеешь, бард фигов». Теперь задета честь профессионала! Пододвигаю к себе подсвечник с зажженными свечами и отковыриваю оплывшие куски воска. Итак! Приступим. Чувствую, это будет шедевр.

Прошло три часа. Время – десять вечера.

– Я есть хочу.

– Написал?

– Не могу я писать на голодный желудок.

Аид молча встает, накидывает куртку, сует в карман один из золотых и уходит. Мрачно смотрю ему вслед. Мне почему-то становится стыдно.

Прошло еще два часа. Полночь.

Икаю от переедания. А муза все не идет. Я бы даже сказал: она тщательно меня избегает, с визгом удирает по лабиринтам подсознания. Я ее пытаюсь поймать, обещаю много-много любви и счастья, а эта… короче, чего-то у меня не рифмуется ничего. Надо поспать. Завтра еще целый день будет.

Проходит еще час.

Прикладываю к фингалу золотой. Душу греет то, что лечение у меня ну очень дорогое. Спящий светлый нервирует и навевает желания одно другого ужаснее: расчленить, поджечь, треснуть табуреткой между ног… Ладно, последнее, пожалуй, слишком жестоко. Жуть! Я же пацифист.

Три часа утра.

Отодвигаюсь от стола и пытаюсь понять, какого хрена я вообще так напрягаюсь не пойми из-за кого и для чего. Накатаю, что попроще, и сойдет!

Трясущейся рукой беру сломанное в трех местах перо. Черный от клякс лист молчаливо вопиет. Я скоро кровью писать начну… хм… А это мысль.

Открывший глаза Аид с удивлением наблюдает за Фтором: темный расковыривает палец и выливает три капли крови в чернильницу. После чего, пошевелив ушами и клыкасто улыбнувшись, начинает быстро что-то корябать на листке бумаги. Куча испорченных бумажек валяется на полу, шепот, скрип табурета и шум дождя разрезают тишину на мелкие полоски.

Аид снова закрывает глаза и отворачивается к стенке.

В пять утра я с гордостью падаю в кровать. На столе остаются лежать исписанные листы бумаги. Надеюсь, время я потратил не зря, и белобрысый не заставит переписывать. Все. Всем спокойной ночи, до вечера – не будить.

Меня будят намного раньше: просто выливают на голову стакан холодной воды. Ненавижу, когда меня так будят. Долго пытаюсь донести сей факт до светлого, но все без толку. Если ему надо, чтобы я срочно встал, – он и фаерболом в меня запустит, а потом отволочет, куда ему надо.

– Пошли.

Стою, рычу, пытаюсь держать себя в руках.

– Куда? – вытираю капли воды со лба и иду натягивать куртку.

– Узнаешь.

На улице прохладно, солнце только-только озаряет первыми косыми лучами ту щель между скалами, в которой затаился город. Сунув руки в карманы, мечтаю о теплом плаще. Эта куртка вряд ли спасет меня от заморозков, так что скоро мне предстоит сильно померзнуть.

– Эй! А куда мы тащимся в такую рань?

– Для темного эльфа ты слишком большая неженка.

– Я бард! У меня душа поэта, а она требует уюта и блаженства. Запомни, рифма и холод – несовместимы!

Аид только пожимает плечами и молчит, так что дальше мы идем молча. Что ж, рано или поздно я все узнаю.

Иду, распеваю новые куплеты, радостно оглядываюсь по сторонам. Я проснулся! Утренняя хандра схлынула, и мне хочется петь, смеяться и улыбаться всему миру.

Аид натягивает капюшон так, что даже глаз не видно. И держится от меня на расстоянии. Ну и пусть. Я ни за что не заткнусь.

С любопытством оглядываюсь по сторонам, раздумываю, чем бы еще украсить сегодняшний день. О! Старушка выходит из лавки с тяжелой корзиной. Надо помочь! И тогда я напишу обалденную песню о любви к старшему поколению.

Подхожу, вежливо улыбаюсь. Старуха подслеповато щурится, пытается понять, кто перед ней. Аид идет дальше, даже не тормозит.

– Мадам, позвольте вам помочь, – элегантно склоняюсь к трясущейся ручке и клыкасто улыбаюсь женщине.

Визг и обморок меня слегка расстраивают. Беру корзину – в одну руку, старушку – в другую и заношу все это в магазинчик.

– Где она живет?

Продавец, как раз занимающийся сортировкой картофеля, испуганно на меня смотрит.

Сгружаю старушку на прилавок и требовательно тыкаю в нее пальцем.

– Я сегодня добрый и доставлю ее прямо домой. Где она живет?

Мужик переводит взгляд со старухи на меня и обратно. Та, кажется, не дышит. Или дышит? О, глаза открыла! Отлично.

– Ты где живешь?

Второй ее вопль и удар банкой с огурцами по голове я переношу уже не так стоически, и, когда Аид врывается в лавку, я как раз зависаю над несчастной со зверским выражением лица.

Он подходит, берет меня за ухо и тащит наружу. А уши у всех эльфов чувствительны до безобразия. Так что к моему величайшему сожалению, я ничего не могу сделать. Последнее, что говорит старуха:

– Вы тоже видели это чудовище? Он хотел украсть мои овощи!

– Хватит дурачиться, у нас мало времени.

– Да ну тебя. Я просто хотел ей помочь.

– С чего это вдруг?

– У меня настроение хорошее… было.

– А сейчас?

– Хуже некуда.

– Отлично.

– Ты не понимаешь! Мне не хватает пары строчек в тексте! Что-нибудь о спасении невинных и убогих. И чтобы их написать, я должен сам прочувствовать, что именно ощущает спаситель, когда его благодарят со слезами на глазах. Без этого рифма мертва! Смотри, там продается одежда!

– И что?

– Ну если нам заплатят – я куплю себе новые вещи.

– Ты сегодня какой-то странный.

– Пошли! Посмотрим, что там есть. Это послужит дополнительным стимулом для того, чтобы закончить все в сроки наилучшим образом.

– Н-да?

Аид пристально на меня смотрит. А я… стою перед ним в рваной и не слишком свежей рубашке, накинутой поверх нее залатанной куртке, которую продувает насквозь. Штаны помнят все, что с ними сделала жизнь, у правого сапога начинает отходить подошва, а в дыру вызывающе выглядывает большой палец правой ноги.

– Ну так как? – надеюсь, мои глаза достаточно убедительны. Я даже уши опускаю, чтобы казаться милым.

Светлый вздыхает:

– Ладно. Пошли. Но только на пять минут.

Меня уже нет на улице. Только дверь сиротливо покачивается на ветру, да из магазина доносится вопль продавца.

Вы когда-нибудь заходили в лавку без денег? А в дорогую лавку с красивыми вещами, дорогой одеждой и толстым продавцом? И чтобы еще на пороге вас облили презрением с ног до головы и посоветовали пойти и поискать себе вещи где-нибудь еще? Не было такого? А вот со мной такое происходит довольно часто. Не то чтобы меня это сильно задевало, но неприятно – это факт.

Вот и сейчас – сначала лицо торговца выражает бездну презрения и брезгливости. Потом он отвлекается от созерцания моих штанов и глядит мне в лицо. Потом презрение сменяется ужасом. Ну наконец-то! А то в этом городе все такие храбрые, что темный эльф уже практически не ощущает себя угрозой для общества.

Его крик заставляет меня вспомнить, что я – одно из самых кошмарных порождений ночи и буйной фантазии людей.

Аид появляется следом, тут же подходит к продавцу и попутно заезжает мне по уху. Я обижаюсь. Страшно. Я таю обиду в самой глубине сердца. О! Рубашечки. Надо посмотреть поближе.

– Прошу прощения за моего друга. – Вижу шок в глазах продавца. – Мы подберем ему одежду и уйдем, – продолжает Аид.

– А… э-э-э… о…

Мужик нервно улыбается и неуверенно кивает. Рукой он нащупывает стоящее неподалеку лекарство от сердца и начинает капать его в кружку с пивом. На темного эльфа он старательно не глядит.

– Смотри, смотри! Какая вещь!

Аид оборачивается и взирает на розовую шелковую кофту, на кофте пришито просто немыслимое количество оборок и кружев. На оборках сверкают полудрагоценные алые камни, а длинные рукава расширяются и полностью скрывают руки владельца.

– Ты действительно хочешь это носить? – Золотая бровь подозрительно взлетает вверх.

– Я бард!

Продавец давится пивом и судорожно кашляет.

– Мне не пристало одеваться скромно и невзрачно. Я должен поражать не только песнями, но и гардеробом. Короче, погоди. Я штаны подыщу.

Стою, изучаю свое отражение в зеркале. Позади меня вздыхает светлый, который уже мечтает вытащить меня из завалов шмотья.

– Ну? Что скажешь? Не слишком вызывающе?

– Еще пара дыр, и штаны превратятся в кучу веревочек.

– Зато видны мои ноги… черные, стройные. Это же вроде бы модно. Стиль: уличный хулиган.

– Скорее, оборванец. У тебя зад виден.

– Подумаешь… хотя на зиму, конечно, такое брать не стоит. Да и не сверкают они. Ладно. Убедил! Померю следующие.

Торговец вытаскивает из-под прилавка еще один табурет. Аид, подумав немного, садится на него.

– И… давно вы с ним знакомы? – уточняет продавец у светлого.

– Пару месяцев.

– Ага. Он всегда такой?

– С рождения.

– И как же вас… так угораздило? Ну в смысле – подружиться?

– Он спас мне жизнь.

– Понимаю… Если хотите – могу показать ему костюм, который с головы до пят покрыт стразами. На солнце ваш друг будет сверкать так, что не заметить его окажется очень сложно.

– Не стоит.

– Ага. Понял. Действительно, мальчику такое носить рановато.

– Смотри, смотри! А как тебе эти штаны?

Светлый щурится и усмехается самым краешком губ.

– Это бриджи.

– Зато к ним есть вот такие сапоги. Если нацепить их вместе, то…

– Они на каблуках.

– Ну и что? У меня отличное чувство равновесия.

– Это женские сапоги, – вмешивается в наш разговор продавец, неуверенно улыбаясь.

– А-а… – Я разочарованно гляжу на свое отражение. – Жаль. Они меня явно стройнят. Так, а что тут еще имеется?

Дальнейшее светлый запоминает урывками. Взъерошенный Фтор копается в кучах одежды и радостно демонстрирует то один, то другой наряд. Остановить его невозможно, уходить он наотрез отказывается. На все попытки воззвать к голосу разума – огрызается и требует подождать еще пять минут.

– Смотри! Какая оригинальная перевязь для меча и ножей. А зачем веревочка снизу?

– Это стринги.

– Что такое стринги?

– Трусы.

– … люди странные существа.

– …

– Аид! Ну как я?

– Сними.

– Почему? Цвет мне очень идет, да и фасон забавный.

– Это лосины.

– Что такое лосины?

– То, подо что надевают только стринги.

– Убедил.

Спустя три часа мой гардероб наконец-то выбран. Ярко-алая кружевная рубашка с жабо и рукавами-колокольчиками переливается тысячами искорок от россыпей полудрагоценных камней, наклеенных прямо на ткань. Высокие ботфорты, золотые штаны и синий плащ завершают композицию. Шляпу, подумав, я брать все-таки отказываюсь.

– Ну? Как? – Стою с сияющими глазами перед Аидом и довольно улыбаюсь, ожидая комплиментов и вздохов восхищения.

Светлый прикрывает глаза рукой и тяжело вздыхает.

– Чего теперь-то не так? – хмурюсь и снова заглядываю в огромное зеркало за спиной.

– Ты слишком заметен.

– Бард и должен быть заметен. Незаметный бард никогда не добьется популярности.

– Если выйдешь наружу так – всеобщее внимание тебе будет обеспечено.

Довольно улыбаюсь:

– Значит, главная цель достигнута. Ну что? Мне раздеваться?

– Нет. Иди так, – говорит убитым голосом.

– А с чего это ты такой покладистый вдруг стал?

– Ночью, в грозу, твое пение и впрямь могут не услышать. Но увидит она тебя точно. Уже плюс. – Аид сует удивленному продавцу деньги и встает.

Потом он еще раз на меня смотрит, после чего бурчит что-то себе под нос и напяливает сверху шляпу с кучей разноцветных перьев.

– Завершающий штрих, – поясняет светлый.

Кошусь в зеркало, раздуваюсь от счастья. Надо же… а говорил – не бери. Ну ведь и впрямь здорово. Я бы такой ирокез себе сам ни в жизнь не сделал.

Из магазина Аид уводит меня с трудом. Я все никак не могу оторваться от зеркала. Просто в нем отражается такое… Аж сердце замирает.

На улице, как он и обещал, на меня обращают внимание, причем все поголовно. Дети показывают пальцем, взрослые чешут затылки, кто-то что-то орет вслед. Светлый же, надев капюшон на голову, стремительно идет вперед, тащит меня прочь от восхищенной публики.

– Видишь! Меня заметили!

– В следующий раз выходи голым. А что, это вариант. И дешевле … – уже тихо, самому себе под нос, произносит Аид, но я все равно слышу.

– Нет. Это как-то слишком.

– Рад, что ты это понял. Мы, кстати, сильно опаздываем.

– Куда?

– На встречу с заказчиком. Собственно, из-за нее я тебя и поднял в такую рань.

– А-а… а он не обидится, если мы слегка опоздаем?

– Три часа – это уже не слегка. Но нет, надеюсь, не расстроится, иначе придется возвращать задаток, который ты только что потратил на вот это. – Светлый тыкает в мою новую рубашку.

– То есть вернуть уже ничего нельзя, – киваю я.

– Почему же? Разденешься и отдашь ему вещи.

Я икаю и с ужасом на него смотрю. На лице Аида нет и тени иронии. Дальше я бегу молча, обдумываю ситуацию и переживаю.

Барон встречает нас ласково. Мне улыбаются, хвалят «маскарадный костюм» и обещают надбавку за изобретательность.

При этих словах я пихаю Аида локтем в бок, таинственно улыбаюсь, в ответ мне наступают на ногу и шипят, чтобы я успокоился.

– Итак, вы готовы?

– Да.

– Серенада написана?

– Да.

– А… могу я ее прочесть?

– Нет.

– Она в стадии правки, – вклиниваюсь я.

Мне ласково улыбаются:

– Ну что ж. Хорошо. Тогда сегодня в десять вечера жду вас у стен башни.

Аид хмурится:

– Это лишнее. Согласно нашему плану, вы должны были остаться в таверне.

– Не пойдет. Я должен точно знать: изменит мне жена или нет. – Барон сердито бьет палкой об пол.

– Как скажете, – соглашается Аид. – Но тогда сумма гонорара удваивается.

У меня дергается глаз. А это не слишком?

– А вы, как я посмотрю, наглеете прямо на глазах.

– Если баронесса действительно является суккубом – мне придется вас защищать, – резонно замечает Аид. – А это не предусматривалось изначальным планом.

– Защищать?

– Раскрывшись перед вами, она может попытаться убить вас. Я же не заинтересован в смерти заказчика по причине того, что в данном случае лишаюсь гонорара. Что в этом непонятного?

– Гм… Хорошо, я прибавлю еще пять золотых сверху.

– Десять.

– Вы с ума сошли? Двадцать золотых – это грабеж!

– Вы выплатите их лишь в случае возникновения опасности для вашей жизни.

Барон жует губами и злобно смотрит в мою сторону. Не понял? А я-то тут при чем? Сижу на столе, ем печенье, не мешаю торговаться.

– Пусть этот попугай слезет со стола.

Хмурюсь.

– Фтор, слезь.

– Нет.

Аид мрачно на меня смотрит. Я изучаю барона, а точнее, его шею. Мы, темные эльфы, смываем оскорбления кровью обидчика. Барон, кажется, забыл, что он – всего лишь человек.

– Фтор!

Лицо Аида возникает прямо передо мной.

– Спокойно. Пошли. Мы договорились. – Мне на плечи ложатся его руки и с силой их сжимают. Морщусь и, тряхнув головой, спрыгиваю со стола.

– Еще раз вякнешь в мою сторону – умрешь, – говорю тихо.

Барон молчит. Я же прохожу мимо него и выхожу из комнаты.

На улице Аид надевает капюшон и идет в сторону дома барона. Направляюсь следом.

– Что это на тебя нашло?

Удивленно смотрю на него.

– В смысле?

– Ты раньше так резко не реагировал.

– В его словах было презрение. Это задело.

– Учись контролировать свои эмоции. Если ты кого-нибудь убьешь – у нас будут проблемы. И тогда о карьере барда можешь забыть.

– Мне все равно.

– Готов пустить все коту под хвост из-за обычной прихоти?

– Это не прихоть. Это в крови. И вообще, чего ты так завелся? Не убил бы я его. Так, слегка покалечил бы, но не убил.

– Ты бы глаза свои видел в тот момент…

– Хм.

Аид вздыхает и останавливается. Я едва не врезаюсь ему в спину. Дождь снова льет тугими потоками, вода стекает со шляпы, перья сиротливо обвисают по бокам. Жалко. Красивая была композиция.

– Знаешь, я многое отдал ради того, чтобы помочь тебе осуществить свою мечту. И если ты не собираешься относиться к этому серьезно… я, пожалуй, пойду своим путем.

Такое ощущение, что меня с головой окунают в прорубь. Стою, сжимаю кулаки и смотрю на спину светлого.

– Катись.

Он оборачивается, и я впервые за весь разговор вижу его лицо. Синие глаза мертвы. И холодны, как осколки стекла.

– Если чем-то не устраиваю – катись. Не держу.

Он сует руку в карман, вынимает остатки денег и бросает их на мостовую. Смотрю, как монетки подскакивают на камнях и катятся в разные стороны. Желания их подобрать нет.

– Если передумаешь – пару дней буду в «Лысом единороге». Прощай.

И он уходит. Разворачивается и уходит. А я стою, смотрю, как покачиваются мокрые полы его плаща.

Странно, что меня это так… задевает. Давно же понял, что нельзя никому доверять. Что такой, какой есть, я на самом деле никому не нужен. Ни семье, которая не приемлет «уродцев», ни людям, ни гномам, ни светлым… Как же так получилось, что вот ему я поверил. Взял и поверил. И теперь так больно, словно кто-то проткнул меня мечом, погрузив его в грудь по самую рукоять. Руки трясутся. Сжимаю кулаки, сую их в карманы.

После чего разворачиваюсь и иду вниз по улице.

Улыбаюсь, закрываю глаза и пытаюсь прийти в себя.

И все из-за чего? Из-за такой мелочи… Лучше бы сказал как есть: «Ты меня достал!» – я бы понял. Честно.

Не знаю, сколько я скитался по городу. Кажется, долго. Очнулся глубокой ночью в клинике: сижу на кушетке, а Таичи сует мне в руки чашку горячего чая. На ней лица нет. Она постоянно теребит меня, зовет, пытается заставить все рассказать.

А я сижу, пью чай, обжигая небо, вяло шевелю ушами и молчу. Говорить не хочется. Тепло, и ладно.

– Да что случилось-то?! Где Аид? С ним что-то случилось? Да не молчи ты как истукан! Фтор! Ну… чего произошло-то?

Так ничего от меня и не добившись, она стелет мне на кушетке в палате для душевнобольных и закрывает на ночь.

На соседних кроватях ворочаются, смеются, плачут, кого-то зовут. А я лежу, смотрю в потолок и молчу. Спать вообще не хочется. Ничего не хочется. В голове ни одной мысли. Хочется… просто не думать ни о чем.