– Где это я?

Лежу на кровати, в воздухе витает запах спирта. Такое ощущение, что у меня сломано все: даже то, что сломать нельзя в принципе.

– В больнице. Я тебя сюда принес.

Поворачиваю голову и фокусирую взгляд. Надо же, меня едва не прикончили. И кто! Какой-то гоблин, который сидит теперь на коленях у Аида и шумно вытирает слезы и сопли огромным носовым платком… или, точнее, простыней, которую он где-то стащил.

Верчу головой, изучаю место, в котором я оказался. Комната довольно большая, коек на сорок. Половина из них занята, на койках лежат люди, гномы, эльфы и представители прочих рас, замотанные в бинты. Над их головами висят магические лечебные шары. Мне шара не досталось. А жаль. Он перекачивает в тело дополнительные силы, постепенно при этом уменьшаясь в объеме. Кстати, стоит кучу денег.

– Спа… спасибо.

– Да не за что. Уже утро, кстати. Мы с Федей переночевали в коридоре. Зато бесплатно.

– Угу. На кровати сегодня, получается, спал только я. – Укоризненно смотрю на гоблина. Тот начинает всхлипывать громче, из глаз льются буквально крокодильи слезы. – Ты вообще в курсе, что с друзьями надо делиться? – пытаюсь хоть на миг прервать соленый водопад.

– А мы… друзья? – Гоблин ошарашенно поднимает огромные уши и широко раскрывает глаза.

– Я про него, – тыкаю пальцем в кривящегося Аида. – Ты вот с ним не поделился. Какой же ты друг?

– Но он бы все неправильно потратил, – приводят мне веский аргумент.

Закрываю глаза и вздыхаю.

Позже ко мне подходит симпатичная медсестра и велит выметаться и больше не симулировать. Приходится надевать все еще пахнущую гарью одежду и выходить из больницы на главную улицу города. Который, к слову, я уже начинаю недолюбливать.

– Итак. Ночь перекантовались. Куда теперь? – бодро смотрю на светлого.

– Ты хотел мне рассказать, как найти гоблинов.

– Ах да. Тогда предлагаю зайти в таверну и перекусить.

– Федя хочет кушать, и Федя… всех накормит.

Недоверчиво смотрю на «друга».

– Да-а?

Ушастый кивает и протягивает мне вымазанную чем-то лапу.

– Давай дружить?

Меня передергивает.

– Э-э… боюсь, Аиду это не понравится.

Федя растерянно смотрит на светлого.

– Да. Умру от расстройства! – бурчит тот и направляется к виднеющейся невдалеке вывеске с изображением танцующих сосиски и кувшина.

– Федя будет любить обоих. Не надо ссориться!

Иду следом, соображая, что именно сейчас стоит спеть, чтобы нас накормили. В неожиданную щедрость гоблина я не верю ни на йоту.

И правильно делаю, что не верю. Себе Федор набирает всего и сразу. А нам с Аидом достаются хлеб, черствый сыр и самое дешевое пиво. Но, кажется, этот ушастый и впрямь верит, что мы должны быть счастливы. Еще и сапог ни на секунду не отпускает, жлоб! Что б я еще хоть раз послал его собирать деньги!

В животе тоскливо урчит, а запах запеченных овощей буквально бьет в голову, заставляя сглатывать обильную слюну.

– Дамы и господа! – залезаю на стол. – Я – бард! Известный под именем Эзофториус. Мое имя гремит как на этом, так и на соседних материках. Мои баллады переходят из уст в уста, мое лицо вскоре будет вычеканено на золотых монетах!

Народ веселится. В мою сторону кидают остроты и шутки, которые всем кажутся страшно смешными. Терплю, пережидая шквал эмоций.

– Господа! Нет ли у кого-нибудь здесь гитары?

– У меня есть! – Из кухни выходит повар, протирающий тесак краем забрызганного кровью фартука. Радостно ему улыбаюсь и, спрыгнув со стола, иду навстречу. – Но ежели ты просто решил не платить за еду – можешь начинать мыть посуду прямо сейчас. Для таких, как ты, я всегда найду работу на кухне.

– О, я в этом не сомневаюсь. Но может, ты дашь мне шанс? А посетители сами оценят мой талант. И если большинство скажет, что мне самое место на кухне… что ж, именно туда я и пойду.

Народу это нравится, и меня шумно поддерживают. Аид молча откидывается на стену и продолжает грызть крыло птицы, которое сумел стащить у Феди. Ему явно все равно – гоблин слишком вымотал его за последние дни.

– Ну что ж, держи. А ежели твоя песня проймет и меня – подарю гитару! Да еще и накормлю от пуза! Но если нет…

– Понял, понял. Мою посуду.

Повар широко и довольно улыбается. А так как он больше меня раза в три – эта улыбка ничего хорошего мне не предвещает.

…Фтор не устает меня поражать. Еще вчера я тащил его на себе едва живого, а уже сегодня он снова готов петь. Ожоги пока не сошли, его лихорадит, и тем не менее он прыгает по столу и заводит это быдло в таверне. Мм. Мясо тут, кстати, неплохо готовят. Еще бы деньги у гоблина отобрать…

Гм. Опять темный ставит стул на стол. Интересно, это у него фишка такая? Если Фтор опять будет петь о цветочках, нас ждут большие неприятности. Как пить дать.

Его последнее творение, которое я слышал в больнице, просто потрясало воображение… Как же там было? Ах да.

Или вот еще:

Дальше я не слушал – не смог. О, Фтор настраивает гитару и готовится петь.

Отпиваю из кубка и намечаю пути для отступления. Если что – бежать придется быстро.

Тихий звон струн, опущенная голова, прикрытые длинными, темными ресницами глаза и полуулыбка на тонких губах…

Странно, но разговоры прекращаются сами собой, как только он берет первый аккорд. Кажется, все и впрямь ждут чего-то особенного. Тем более что темный эльф, решивший стать бардом, – это само по себе чудо.

Струны медленно замирают, оставляют легкое послевкусие последних нот и дрожь в груди.

Вокруг – тишина. Полная и абсолютная. Поворачиваю голову. Повар сидит на лавке рядом с троллем и смотрит на моего приятеля.

На этот раз голос Фтора не просто завораживает, он проникает внутрь, достает до самого сердца и заставляет души резонировать вместе с теми образами, которые рождает песня.

Он словно… превращается в другое, непонятное существо, которое изменяет реальность и показывает картины пустого заброшенного города, по улицам которого гуляют только ветер и перекати-поле. И у него это получается. Хотя как – не может понять никто.

– Хорошо. Я слово сдержу. Еда за мой счет. Ешьте сколько влезет, да и… а исполни-ка еще что-нибудь, парень. Уж больно хорошо поешь.

Фтор улыбается, обнажает белые клыки и прижимает уши к голове. После чего снова бьет по струнам.

Я пою все песни, которые исполнял ранее. Народ веселится, я чуть не срываю голос, а Аид до позднего вечера так и не говорит ни слова. Зато ест немало. Ну и пусть. Тем более что ночлег нам тоже предоставляют бесплатно. А еще трактирщик говорит, что готов меня нанять недели на две в качестве барда. Как раз скоро в порт войдут корабли, и город откроет северные ворота. Купцы привезут новые товары, оживет торговля, улицы наводнятся шелками, оружием, украшениями и деньгами. Так что таверна, в которой есть поющий темный эльф, наверняка будет пользоваться бешеным спросом. Соглашаюсь работать за серебрушку в сутки плюс ночлег и еда. Едва не довожу хозяина до инфаркта, а повара до суицида. Но в итоге все успокаиваются, я убираю клинки в ножны, и мы решаем, что серебрушка – не такие уж большие деньги.

Так что заваливаюсь в свою комнату, развожу огонь в камине, радостно падаю в кровать и даже не морщусь, когда под боком устраивается гоблин, которому стоит помыться.

Аид садится на край кровати и выжидательно смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю сонно. – Все остальное завтра. Сейчас я хочу только спать, чего и тебе советую, поспи часок-другой. Тут есть вторая кровать, так что отвали.

– Ты обещал.

– Потерпи. Никуда твои гоблины не убегут.

– Гоблины? – Федя удивленно поднимает голову.

– Угу.

– Семья? – спрашивает недоверчиво.

– Семья. Но все завтра, а сейчас я спа-а…

Мне залезают на грудь, и даже с закрытыми глазами я чувствую его проникновенный взгляд. И тут я понимаю: спать – это небезопасно для моей жизни. Вот ведь подстава!

До трех утра рисую карту, подписываю реки, деревни, огороды, кусты. Каждый раз мне заявляют, что ничего не поняли и просят объяснить снова… Аид в итоге наглеет вконец и называет мое творчество каракулями недоросля. Я не выдерживаю и лезу в драку. Побитый, но все такой же гордый, Аид садится за стол и кладет передо мною новый чистый лист.

– Рисуй заново.

Фыркаю и отворачиваюсь.

– И слезай со стола. Ваши пятые точки не оставляют никакого простора для воображения.

– Не понял?

– Лист помнешь!

Скрипнув зубами, спрыгиваю, пододвигаю ногой табуретку и снова склоняюсь над листом бумаги.

– Вот! Это – река. Ясно?

– Почему квадратная?

– Она не квадратная, просто так загибается. Примерно.

– Ладно. Река.

– Это – лес.

– Скорее, щетина.

– Убью.

– Уже. Своим творчеством. Ладно, что дальше?

– Гр-р-р-р…

– Не рычи, поверь, быстрее от этого я от тебя не отстану.

– А мы сразу пойдем искать семью Феди? – сонно интересуется гоблин и зевает.

– Да, только убери ногу с листа, – зло отвечает Аид.

– Только без меня! – на всякий случай говорю громко и четко. – У меня тут контракт, работа, слушатели, гастроли.

– Тебя что-то заносит, – сообщает Аид скептически. – И вообще, темно уже. Где свеча?

– Ты ее на пол уронил.

– Ну извини!

– Не извиню! Где эти троллевы спички?

– У Феди.

– Дай сюда! – говорим хором.

Так, спокойно. Надо успокоиться. Вдох, вы-ыдох. Вдох.

– Ну и какого хрена ты смотришь на меня, как на клопа с претензиями? – скриплю клыками и стараюсь сдерживаться из последних сил.

– Ты очень точно сейчас себя описал. Ладно. Считай, что я пережил щетину леса и квадрат реки. Что дальше?

– Горы.

– И почему, интересно, я не удивлен?

– Теперь-то что не так?!

– Они у тебя как грудь у девушки. Нежные, овальные и с пипочками.

Все. Я его точно убью!

– Это так и есть! Они такой формы! А это – холмы!

– Представляю, как я буду демонстрировать рисунок крестьянам, прося показать, где именно находится волосатая грудь.

– Это лес! В горах он тоже есть.

– Меня повесят на ближайшем дереве как извращенца.

– Вот тут, у основания гор – пещера! В бору!

– О нет, мои глаза!

– Я смотрю, к тебе вернулось хорошее настроение. – Я уже на грани нервного срыва.

– Ну да. Я понял: не все в моей жизни было так уж плохо. У тебя детство еще покруче моего.

– Ты мое детство не трогай!

– Ой, а Федя знает, где это.

Тяжело дышим, хватаем друг друга за грудки и застываем у стола. У меня на руках и лице – чернила, в кулаке зажато сломанное перо. Аид довольно скалится и щурит заплывающие от синяков глаза. Переводим взгляды на гоблина, с восторгом изучающего измятый кусок бумаги.

– Я помню, помню! Это недалеко. Три дня пути! Я помню!

– Вот, – отпускаю эльфа. И на всякий случай отхожу к постели. – А ты говорил – непонятно. Даже гоблин понял!

– Он там был, вот и догадался с двадцатой попытки.

– Вот бери его и вали туда, раз такой умный.

– И уйду! Но чтобы ты через неделю был тут, понял?

– Зачем это? – выгибаю дугой бровь.

– Ты от меня так просто не отделаешься, – с ангельским видом сообщает эта сволота.

– Так мы еще вернемся? – наивно уточняет гоблин со стола.

– Нет! – Это рявкаем мы оба.

А потом я снова рисую, поясняя маршрут. Аид тащит снизу еду и вино, которое повар отдает с видом мученика. А гоблин засыпает прямо на столе, перетащив перед этим на него подушку. Ну еще бы. Ведь на столе стоят еда и вино.

Просыпаемся только к полудню, и я тут же вызываюсь проводить обоих до ворот. Аид, впечатленный моей услужливостью, долго щупает мне лоб. Я героически сдерживаюсь и не добавляю ему синяков. А в три часа дня уже машу рукой двум маленьким фигуркам, вышедшим за ворота города и пустившимся в долгое и, надеюсь, опасное путешествие за дружбой.

Все. Свобода! Наконец-то, наконец-то я – одинокий бард, бросающий вызов миру.

Ура-а-а!

Насвистывая себе под нос ненавязчивый мотивчик, я разворачиваюсь и, сунув руки в карманы куртки, отправляюсь гулять по городу, разглядывая при этом витрины магазинов и прикидывая, как именно проведу ближайшие пять дней.