18

За год, который учительница музыки Елена Бережная проработала и прожила в особняке Бармалея, Великий и Ужасный ни разу не пытался заняться с нею сексом. Бармалей всегда был горячим поклонником молодого тела и имел весьма нетривиальное хобби — лишение юных красавиц невинности. Поговаривали, что на его счету то ли сотни, то ли даже тысячи девиц, причем отнюдь не легкого поведения, и все — в исключительно нежном возрасте. Женщин старше восемнадцати Бармалей считал слишком старыми для себя и даже для собственной жены вот уже лет десять не делал исключения. Поэтому двадцативосьмилетняя Лена Бережная могла жить в его доме спокойно, нисколько не опасаясь за свою честь.

Однако на ее беду Серый Волк имел несколько иные пристрастия. Он, конечно, тоже не отказывался иной раз порезвиться с нимфеточками — а Бармалей, надо сказать, щедро делился своей добычей с приближенными, оставляя за собой только «право первой ночи» — однако Волк предпочитал женщин хотя и молодых, но опытных, лет по двадцать пять и больше.

Гоблин выполнил приказ нового босса относительно учительницы максимально точно, тихо и в кратчайший срок.

Он постучал в дверь комнаты, где спала Лена, внутренне радуясь, что находится она вдали от спальни Натальи Борисовны. Потом, однако, вспомнил, что вдова Бармалея ночует в своей городской квартире вместе с любовником — весьма своеобразная форма траура по усопшему мужу.

Вспомнив об этом, начальник охраны постучал громче. Сонный голос пробормотал: «Кто там?» — и Гоблин тихо ответил:

— Я — Вадим, начальник охраны.

Через полминуты девушка открыла. Она была в халатике, надетом поверх ночной рубашки. Сонные глаза глядели непонимающе.

— Что такое? Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Волк хочет видеть тебя. Прямо сейчас.

— Зачем? — совершенно искренне удивилась Лена. — Сколько сейчас времени?

— Не важно, — ответил Гоблин, очевидно, на второй вопрос. — Пошли со мной.

— Куда? Зачем? Почему ночью? До утра подождать нельзя?

— Нельзя.

Лена несколько раз видела Серого Волка — как и он ее — и знала, что перечить ему не стоит. И, недоумевая по поводу ночного вызова, решила идти.

— Сейчас, я только оденусь, — сказала она Гоблину и попыталась закрыть дверь, но тот придержал ее и заметил:

— Необязательно. Можешь идти так.

После этих слов Лена сразу все поняла, и мысли ее лихорадочно заметались в поисках спасения. Гоблин понял, что сморозил глупость, заранее предупредив девушку о причинах вызова, и постарался загладить эту ошибку, не дожидаясь реакции учительницы:

— Только тихо. Ты все правильно поняла, но это не повод, чтобы так нервничать. Тебе надо будет только расслабиться и получить удовольствие.

— Я позову Наталью Борисовну.

— Не получится. Ее дома нет. И кричать не надо, очень тебя прошу. Волк может обидеться, и тогда никакая Наталья Борисовна тебя не спасет.

Лена спрятала лицо в ладони, и Гоблин подумал было, что она плачет. Но когда девушка отняла руки, оказалось, что глаза у нее сухие, а губы складываются в какую-то странную блуждающую улыбку.

— Если я не соглашусь, он меня убьет? — поинтересовалась она с каким-то преувеличенным спокойствием.

— С него станется, — подтвердил Гоблин.

Серый. Волк действительно никому не прощал обид, и хотя не всегда убивал виновных, но наказывал обязательно. И наказывал, как правило, жестоко.

— А если я сейчас убегу и пойду в милицию?

— Начнем с того, что ты не убежишь. Я бегаю быстрее. Что до милиции, то там над тобой просто посмеются и отправят на все четыре стороны. А потом мы с Волком тебя найдем, и ты умрешь в страшных мучениях.

— Значит, Волк решил сделать меня своей рабыней…

— Слушай, кончай болтать! «Рабыней-горбыней». Потрахаться он решил. Приспичило ему, понятно?

— Именно со мной?

— Именно с тобой. Пошли! — И Гоблин потянул девушку за руку.

Лена покорно пошла за ним, с удивлением замечая, как в эрогенных зонах зарождается и нарастает возбуждение. Ощущение это было чисто животным. Разум и сердце ее протестовали изо всех сил и были готовы смириться лишь перед угрозой смерти, но эрогенные зоны как будто жили самостоятельной жизнью, и Лена вдруг с какой-то смесью ужаса и изумления поняла, что стоит ей расслабиться, и она действительно может получить удовольствие от предстоящего совокупления.

Она вошла в комнату Волка молча и остановилась посередине, закрыв глаза. Серый махнул Гоблину рукой, и тот тихо вышел.

— Раздевайся! — скомандовал Волк, не желая тратить время на предисловия.

Не открывая глаз, Лена сбросила халатик и стянула через голову ночную рубашку. Потом опять безвольно опустила руки и зажмурилась еще плотнее. Ей почему-то казалось, что если она хоть на миг откроет глаза и увидит Волка, то уже не сможет отдаться ему без сопротивления. По дороге сюда Лена боролась с желанием попросить Гоблина завязать ей глаза, но так и не попросила. С Волком она разговаривать не хотела и поэтому решила просто глаз не открывать.

Что до Волка, то ему было все равно. Он окинул обнаженную женщину взглядом и остался удовлетворен. Бездетная Лена Бережная не отличалась голливудской статью или какой-то особенной красотой, но все-таки сохранила к двадцати восьми годам очень даже приличную фигуру.

Долго любоваться Леной Серый не стал. Он грубо облапил ее, впился в губы хищным поцелуем, потом повалил девушку поперек кровати, придавил ее своим мощным телом и принялся совершенно откровенно насиловать. Лена не сопротивлялась. Она лежала совершенно безучастно и изо всех сил пыталась расслабиться и получить удовольствие. Но у нее ничего не выходило.

Будь Серый Волк искусным любовником, то Лена, наверное, ухитрилась бы если не испытать удовольствие, то хотя бы сохранить безразличие. Но Волк и в любви оставался волком — хищным зверем, которого не волнуют ничьи ощущения, кроме его собственных. И оттого Лена чувствовала себя все хуже.

Самым неприятным было то, что Волк оказался ненасытен. Он пользовался Леной, словно куклой, и ей казалось, что это продолжается уже целую вечность. Она послушно меняла позы, а когда сила Волка временно иссякла и он потребовал помочь ее возобновлению, столь же послушно, хотя и с чувством глубокого отвращения, исполнила незавершенный сеанс французской любви, после которого Серый смог трахать ее дальше.

Лена совершенно обессилела и перестала воспринимать что бы то ни было, когда Волк наконец утомился, откинулся на спину и захрапел. Но девушке было так противно лежать с ним в одной постели, что она собралась с силами и встала. Серый приоткрыл глаза, и Лена спросила его:

— Теперь я могу уйти?

— Свободна, — ответил Волк сонным голосом и тут же захрапел снова.

Уходя, Лена забыла у Волка в комнате свою ночную рубашку. Халат она надела на голое тело и даже не потрудилась застегнуть, хотя знала, что в коридоре встретит Гоблина и как минимум одного телохранителя.

Ей было все равно. Она чувствовала себя последней проституткой, которую к тому же трахнули за бесплатно и выкинули голую за порог.

Когда она свернула на лестницу, Гоблин заглянул в комнату Волка — выключить свет и узнать, не будет ли еще каких-нибудь распоряжений.

Дверь скрипнула, и Серый проснулся опять. Сеанс «сексуальной психотерапии» помог лишь частично, и нервы нового босса Бармалеевой мафии все равно были напряжены.

— Сказать ей, чтобы молчала? — имея в виду Лену, спросил Гоблин.

— Зачем? — пожал плечами Волк. — Пускай Нутелла знает, кто тут хозяин.

Нутеллой приближенные Бармалея называли его жену. Формально хозяйкой особняка после смерти мужа стала именно она, но Серый Волк имел в виду нечто другое. Он хотел пресечь в зародыше любые претензии Натальи Борисовны на власть в организации.

Женщинам не место в волчьей драке.