Когда пуля, пущенная одним из чекистов, крепко залепила сердце Жени Афанасьева, он начал падать на сцену, уже начинающую закручиваться в спирали, словно не мертвое дерево было под ногами, а живая, ироничная, игривая вода, вбирающая Женю в себя. Он не успел даже почувствовать боли. Было только всё то же блаженно долгое состояние полета, трескучие линии перед глазами, словно от косо оборвавшейся старинной кинопленки… Наверно, это и называется смерть, подумал он, проваливаясь в бездну сквозь сцену Коммунистического университета имени товарища Свердлова. Наверно, прямиком в ад.

Странный, страшный, забавный сон – видение, сузившееся до кинематографической ясности, – вошел в голову Жени, и гремучая смесь времен, событий, персоналий, будучи переведенной в гастрономический эквивалент, вызвала бы чудовищное несварение желудка даже у самого железобетонного обжоры и чревоугодника.

Итак…

КОШМАР ЖЕНИ АФАНАСЬЕВА, ПРИВИДИВШИЙСЯ ЕМУ СРАЗУ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ ЛЕНИН РАЗБИЛ ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ ЕВГЕНИЮ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН СО ВСТРОЕННОЙ ФОТОКАМЕРОЙ, А РАБОТНИК ЧК ВЫСТРЕЛИЛ ЖЕНЕ В СЕРДЦЕ

Женя Афанасьев, почему-то в черном длинном одеянии, с фальшивым пантомимическим выражением на лице, стоит посреди огромной студии в светящимся кругу и визгливым голоском говорит:

– В нашем эфире игра «Са-а-а-мое слабое звено»! Представляем участников команды!

Бежит луч света, выхватывая – одно за другим – знакомые до боли лица. Разлетаются тени, свет стекает к ногам игроков, и каждый из них коротко представляется:

– Иосиф, Гэнералиссимус Савэтского Союза! Люблю аккуратность и чистоту. В особенности чистоту партыйных рядов.

– Лео-нид… мням-мням… Хенеральный секретарь… Союза Советских… хде моя бумажка?.. Сосисиских республик.

– Владимий, пгедседатель Совнагкома! Непгеменно хочу выиггать, непгеменно!

– Другой Владимир, однозначно! Председатель ЛДПР! А игра эта куплена, однозначно! Вы посмотрите на этого коррупционера! Следующий, за мной который будет!.. Всю страну разворовал, а теперь сюда приперся!.. Подонок! Подлец!

– Борис! Первый, понимаешь, президент России. Думаю, шта-а-а-а… игра будет, ну-у-у… такая!

– Иоанн Васильевич, царь и великий князь всея Руси.

ЛЕНИН. А это, батеньки, что за недобитый бугжуазный элемент, котогый агхипгедательски пгокгался в наши гяды?! Типичный оппогтунист!

ИОАНН. Ты что же это, черт ледащий, на государя напраслину возводишь? Ах ты, клоп заморский!

ВЕДУЩИЙ (почему-то гнусавя). Господа и товарищи игроки! Не будем ссориться до игры. Вам еще предстоит выяснить, кто из вас САМОЕ СЛАБОЕ звено!

СТАЛИН. Это харощая игра. (Закуривает в студии трубку, несмотря на умоляющие взгляды ведущего.)

ВЕДУЩИЙ: Итак, начнем нашу игру. Первый раунд длится две минуты, и он начинается прямо сейчас. Иосиф, назовите столицу Гондураса.

СТАЛИН, Я полагаю, щьто это – Колыма.

ВЕДУЩИЙ. Неверно, столица Гондураса – Тегусигальпа. Леонид, назовите сделанное в Китае изобретение, и ныне являющееся основным носителем информации.

БРЕЖНЕВ (шевеля бровями и причмокивая, растерянноповорачивает голову). Э-э… бумажка…

ВЕДУЩИЙ. Правильно, бумага. Владимир!..

БРЕЖНЕВ. Бумажка… хде моя бумажка, шобы по ней отвечать… мням-мням… товарищчи…

ВЕДУЩИЙ (уже не слушая игрока Леонида). Владимир, назовите имя первого консула Франции, который в 1804 году провозгласил себя императором?

ЛЕНИН. Агхипгостой вопгос! Конечно же это товагищ Бонапагт, ставленник кгупной фганцузской бугжуазии! Истоки импегиализма, батенька…

ВЕДУЩИЙ. Правильно, Наполеон Бонапарт. Борис…

ЕЛЬЦИН. Банк.

ЖИРИНОВСКИЙ. Ему все банк, банк! Мало ему счетов в швейцарских банках, которые он себе наоткрывал. Я бы ему задал вопрос!.. Ведущий, давай с тобой местами поменяемся. Ты ж точно подкуплен или Чубайсом, или Абрамовичем, одно из двух, однозначно! Один я – неангажированный и чистый!..

БРЕЖНЕВ (ворочая головой). Хто здесь?..

ВЕДУЩИЙ. Борис, как назывался до революции 1917 года город Екатеринбург?

ЕЛЬЦИН. Ну-у-у, я, тут, понимаешь, подумал, взвесил, так сказать… Думаю, шта-а-а-а Екатеринбург – это, понимаешь, Свердловск.

ВЕДУЩИЙ. Неверно, до революции Екатеринбург назывался Екатеринбург. Иоанн!..

ЕЛЬЦИН (недовольно). Какие-то у вас, понимаешь, туманные вопросы… Развели, значит, эдакое… шта-а-а…

ВЕДУЩИЙ. Иоанн!..

ГРОЗНЫЙ. Это кто тут Иоанн? Ты что же это, чума тебя задави, великого государя, как холопа с псарни, по имени величаешь? Без «-вича»?

ВЕДУЩИЙ (жмурясь). …«прокурор» – это должность для обвинителя или для защитника?

ИОАНН. Тебе уже никакой прокурор не восхочет помочь, аще восхотяшу урон нанесть мне и державе, Иоанну врученной! А вопрос твой тщедушный расколю, аки орех. Ибо перед Вседержителем защитник…

ВЕДУЩИЙ (жмурясь еще больше и вжимая голову в плечи). Неверно, не защитник. Прокурор – это обвинитель.

ЕЛЬЦИН. Был у меня один прокурор, Скуратов. Так тот, понимаешь, прокурор…

ИОАНН. Скуратов? Малюта? Это что же, мне изменив, к тебе переметнулся проклятый лихоимец? Кровь мою ядущи…

ВЕДУЩИЙ. Время первого раунда закончено. И вы смогли положить в банк одну тысячу рублей вместо пятидесяти возможных. Кто потерял политический нюх? Чья вставная челюсть давно выпала на пол? Кто ведет вредительскую антипартийную работу и давно достоин быть выкинутым из этой студии?.. Осталось определить, кто из вас самое слабое звено!!!

ЛЕНИН. Я полагаю, товагищи, что самое слабое звено – это Иоанн. Сколько лет мы боголись с пгоклятым цагизмом!..

ЕЛЬЦИН. Я полагаю, шта-а-а самое слабое звено – это Леонид. Он, понимаешь, толком и не соображает, где находится.

ВЕДУЩИЙ. Однако Леонид ответил верно, а вот вы, Борис, не ответили ни на один вопрос.

СТАЛИН. А вот я, товарищи, полагаю, шьто самое слабое звено – это товарищ ведущий. Вот он сказал, шьто столицей государства Гондурас является насэленный пункт Тэгусигалпа. Этим самым он дал нам понять, шьто товарищ Сталин ощибся. Шьто это – незначительное заблуждение таварыща ведущего, вызванное левотроцкистским уклоном и пробелами в коммунистической морали, или – напротив – сознательное и глубоко укорэнившееся врэдительство? Я думаю, шьто с Гондурасом ми разберемся, а товарища ведущего – для начала – отправим на Колыму. Пусть изучает гэографию на практыке!

ЖИРИНОВСКИЙ. Хорошая мысль, однозначно! Ведущий, я же тебя предупреждал, помнишь, скотина? Ну ладно, я вот всё равно считаю, что самое слабое звено – это Борис! Что это такое? Стоит тут перед нами и не знает, как назывался его родной город до революции!

ЛЕНИН. Агхибезобгазие!

БРЕЖНЕВ (найдя наконец бумажку). А я… мням-мням… полахаю, уважаемые то-ва-рищ-чи!.. шо самое слабое звено… мням-мням… это я. С чувством хлубокого удовлетво… удовлетво…

ИОАНН (заглушая речь Брежнева). Самое слабое звено это Бориска, вот те крест! Малюту Скуратова к себе переманил, на царство мое сел! Повинен исключению из игры! Во-о-о-о-о-он!!!

БРЕЖНЕВ (проклевываясь). … мням-мням… предлахаю меня нахрадить и отправить на пенсию. Апло-дис-менты… переходящие в овацию. (Пытается поцеловать Иоанна.)

ВЕДУЩИЙ. Итак, Борис, по итогам первого тура вы – самое слабое звено. Команда не пожелала видеть вас в своих рядах. Прощайте!.. Время второго раунда. И оно начинается прямо сейчас. Иосиф, как звали гладиатора, возглавившего крупнейшее в древней истории восстание рабов?

СТАЛИН. Я думаю, шьто это Спартак. Хотя сам болэю за ЦДКА.

ВЕДУЩИЙ. Ответ верный. Леонид, орден Почетного легиона – это воинское подразделение или название награды?

БРЕЖНЕВ. Я полахаю, что я… мням-мням… самое слабое звено и меня нужно нахради….

ВЕДУЩИЙ. Награда! Правильный ответ. Владимир, где, согласно официальной версии, родился Христофор Колумб?

ЛЕНИН. Это, товагищ, пговокационный вопгос! Дальше вы спгосите, кто он был по национальности, и вообще, я смотгю, вы стоите на меньшевистской платфогме!.. На последнем съезде пагтии в Генуе…

ВЕДУЩИЙ. Совершенно верно, родился в Генуе. Иоанн, что тяжелее – пуд золота или пуд железа?

ИОАНН. Тяжелее всего шапка Мономаха!

ВЕДУЩИЙ. Неверно, и то и другое весит одинаково: пуд. Владимир, священным животным в Индии считается корова или жаба?

ЖИРИНОВСКИЙ. Жаба! Да сам ты жаба! Что ты мне дурацкие вопросы задаешь, однозначно?! Ты бы еще спросил размер бюста у Филиппа Киркорова! Корова, конечно!!!

ВЕДУЩИЙ. Правильно. Иосиф, как звали библейского персонажа, позднее ставшего правителем Египта, которого продали в рабство его собственные братья?

СТАЛИН. Нэ знаю, как звали этого товарыша, но думаю, шьто его братьев нужно нэмедленно расстрэлять. Библию запрэтить как антипартийное и врэдительское произведение.

ВЕДУЩИЙ. Этого библейского персонажа звали Иосиф Прекрасный.

СТАЛИН. Харощее имя. Шьто? Кто разрэшил присвоить этому библэйскому товарыщу имя товарыща Сталина? Кто давал такое указание?

ИОАНН. Библия суть священное писание, и имена пророков и царей неприкосновенны!.. Зловредный сквернавец и блудодей!!!

СТАЛИН. Если ви будете продолжать в том же духе, Иоанн Васильевич, то я дам указание разжаловать вас из царей в рядовые! А прекрасного товарыща Иосифа, присвоившего имя товарища Сталина, я вызову к себе в Крэмль и авторитетно укажу на его ошибки…

ЖИРИНОВСКИЙ. Правильно, товарищ Сталин! Всех к стенке!

ВЕДУЩИЙ. На этом время второго раунда завершено. Итак… Чей интеллектуальный багаж безнадежно пуст? Чей светильник разума угас? Кто окончательно впал в маразм и заразился головокружением от успехов? Чьи подтяжки ослабели и уже не могут поддерживать штаны? Осталось определить са-а-амое сла-а-абое звено!!!

СТАЛИН. Я считаю, шьто это товарищ Иоанн.

БРЕЖНЕВ. Товарищ… хм-хм… забыл его имя… который курит трубку и… Ио… (Ведущий бледнеет.)

ЛЕНИН. Товагищ Сталин, вы совегшили гяд непгостительных пейегибов и возмутительных пгомахов, потому вы исключаетесь из наших йядов!

ИОАНН. Суще дерзкий смерд, чернословящий Священное Писание, недостоин стоять рядом с помазанником Божиим! Иосиф Усатый суть слабое звено!

ЖИРИНОВСКИЙ. Какой Иосиф Усатый? Между прочим, он войну выиграл, и вообще!.. Я думаю, что самое слабое звено – Леонид Застойный! Ордена вешать некуда, мозгов нет! Однозначно! Эй, там! Осветители, техники! Отключите его от системы! Батарейки кончились! Иссякли! Дорогой Леонид Ильич, вы не «энерджайзер»! Эй, ведущий! Что замолк! Ну? Давай, говори, говори!

ВЕДУЩИЙ. Леонид, почему вы считаете Иосифа самым слабым звеном?

БРЕЖНЕВ. Хто? Где? Социлисиськи страны идут но-гa в но… на-гав… но…. нога в ногу со временем!.. Мгм… пф-ф-ф-ф!.. это не та бумажка… Товарищи, я полахаю…

ВЕДУЩИЙ. Спасибо. Иосиф, команда посчитала, что вашей эрудиции и компетенции недостаточно, чтобы оставаться в этой игре. Команда посчитала вас лишним! Вы – самое слабое звено! Прощайте!

СТАЛИН (неторопливо раскуривая трубку). Вот это вэрно! Прощайте! А шьто касается рэзультатов игры, то я, как исключенный из нее, в список уже не вхожу, а остальные будут расстрэляны в алфавитном порядке, начиная с товарища ведущего. Войдите, товарыщ Бэрия!

Входит Берия, а с ним отряд особистов НКВД с автоматами. Сталин объявляется самым сильным звеном и награждается званием Генералиссимуса СССР. Произведенный в это звание отец народов ласково улыбается, Жириновский кричит, что не голосовал против Иосифа Виссарионовича, а Леонид Ильич пытается поцеловать Берию. Гремят выстрелы, ведущий проваливается сквозь сцену и летит, летит…

Женя приоткрыл один глаз. Сталин в роли самого сильного звена выразительно погрозил ему пальцем и растаял. Уцелели одни усы и клуб дыма, вышедший из трубки. Усы завились кольцами и превратились в темноволосую челку, а из клуба дыма вылепилось бледное, почти белое, взволнованное лицо Ксении.

– Я… слабое звено… – пробормотал Афанасьев, пытаясь привстать. – Сначала он разбил телефон, потом в меня всадили пулю и… я был ведущим передачи… когда…

– Успокойся, Женечка, – сказала Ксения. – Да, дел вы наворочали таких, что не знаем, как из всего этого и выпутываться будем. Однако это не повод, чтобы с перекошенным лицом дергать ногами и руками и вопить во всю глотку. Ты уже в безопасности.

– Я?.. – искренне удивился Афанасьев. – Я вопил и дергал ногами?

– Ну не я же. Хотя, честно говоря, и мне пришлось повопить изрядно.

– Ага… Вопила ты, точно. Пока дар речи не потеряла, – раздался насмешливый голос Галлены, и дионка, бледная, опираясь тонкой рукой о стену, но всё такая же саркастичная, глянула на Афанасьева. – Твое счастье, что ты сознание потерял. Ловко уклонился от боевых действий… Да не там, не там, не в двадцатом году! Мы когда сюда прибыли, так тут же попали, можно сказать, в нежные объятия местных аборигенов. Когда б не Поджо и не Вася Васягин с Ксюшей, попали бы мы в плен, а потом прямиком на тот свет – мне кажется, что местные дикари особым человеколюбием не страдают.

– Да нет, – сказала Ксения, – людей они как раз любят. Правда, исключительно в жареном и копченом виде. Этого я уже насмотрелась за два дня. Тут у Коли на мансарде есть подзорная труба, уж не знаю, в каком качестве он ее использовал, но я ею воспользовалась… бр-р-р-р!.. для того, чтобы понаблюдать за нашими соседями. Если этих уродов вообще можно так назвать, ведь я тоже могла стать такой же, если бы не…

– А что произошло после нашего ВОЗВРАЩЕНИЯ? – спросил Афанасьев.

– Тревогу поднял Коля, – ответила Ксения. – Он из вас был наиболее вменяем. Хотя Галлена и Альдаир были вполне даже в сознании, в отличие от тебя. На берегу сидел отряд дикарей, который собирался напасть на дачу Ковалева. Они уже знали, что дом обитаем, что там вкусно готовят, что те, кто вкусно готовит, тоже могут быть вкусно приготовлены.

Женя содрогнулся. Рассказ продолжил вынырнувший из-за угла Астарот Вельзевулович Добродеев. Этот товарищ имел весьма помятый вид, что могло объясняться последствиями его путешествия в эпоху Александра Македонского. Как оказалось, Добродеев со товарищи вернулись из глубины времен пятью минутами позже Афанасьева и прочих «ленинцев». И вот какую картину Добродеев застал на берегу реки:

– Выныриваем мы от Македонского. Еще очухаться я не успел, как смотрю: бежит ко мне дикарь, рожа перекошена, слюна пузырится – сразу видно, воспитан дурно. Такой будет бить без предупреждения. В руке дубина, на шее болтается галстук, хороший такой «гаврила» – верно, остался от прошлой жизни, а теперь используется в качестве амулета. Дикарь меня бы уел, но уважаемый Эллер, – Добродеев оглянулся на находившегося неподалеку рыжебородого громилу, рассматривающего глубокую царапину на своем мощном предплечье, – уважаемый Эллер огрел его молотом, а второго зашвырнул на тот берег реки. Однако же дикарей было человек двадцать, и половина из них, судя по обрывкам спортивных костюмов, добрая половина вела здоровый образ жизни. Потому всем пришлось солоно. Вас, Евгений, и ваших спутников там уже усиленно прессовали, и не знаю, как бы мы отбились, не подоспей на помощь Поджо, Васягин и вот эта очаровательная леди. – Он выразительно оглянулся на Ксению, и в его глазах прокатились оранжевые искорки, а челка из светло-серой стала рыжей, приняв к тому же закатно-багровый оттенок.

– Дикари наседали, их было больше, и преимущество – явно на их стороне, – продолжала уже Ксения. – Их не смутило даже то, что Поджо откусил одному из них нос и немедленно проглотил. Такое впечатление, что они не чувствовали боли. И тут появилось нечто невероятное, но, как оказалось, сыгравшее роль решающего фактора!!!

– И что же это было?

Ксения присела в изголовье Афанасьева и тихо произнесла:

– Ты не поверишь, Женя.

– Да ну? – возмутился тот. – Я не поверю? После общения с пророком Моисеем, после умыкания трубки у товарища Сталина, после игры в футбол на становище хана Батыя… после того, как мы спихнули весь мир в диковинную и беспросветную задницу позднего мезолита – я не поверю?! Не говори глупостей, Ксюша!

Ксения молчала. За нее ответила Галлена:

– Дикари напали в нужное время в нужном месте и, скорее всего, мы бы погибли, потому что… должны были погибнуть. Они были сильнее, а мы так слабы после ПЕРЕМЕЩЕНИЯ назад!! Дикарей направляла чья-то рука, и я даже знаю чья.

– Твой отец, – пробормотал Женя, – Лориер, нынешний владыка мира.

– Да, верно, он. Несмотря на его могущество, он не может причинить нам, дионам, своим сородичам, вреда НАПРЯМУЮ, то есть – сам. Таков закон, и его не может нарушить даже он. Нужны посредники, третьи руки. Верно, Лориер натравил на нас своих несчастных рабов, которыми он повелевает безраздельно. Он знал, что делал. Но тут… – Галлена сделала паузу, – но тут появился человек… человек ли?.. которого мы ну совершенно не ожидали видеть здесь. Но тем не менее он здесь. И он призвал дикарей к порядку, а пока те на него завороженно глазели, у нас появилось время для передышки, и мы им воспользовались. Не знаю уж, как ЕМУ удалось на минуту подчинить злобных мезолитических горилл своей власти, но – факт налицо. – И Галлена, умолкнув, потерянно развела руками.

– Но кто?! – возопил Женя, который начал уставать от всех этих загадок. – О ком вы говорите-то?

– Они, батенька, говогят обо мне! – раздался мучительно знакомый голос, и Афанасьев, позабыв обо всех своих физических и моральных травмах, так и подлетел на кровати, потому что увидел прямо перед собой бородку, шишковатую блестящую лысину и хитрый прищур Владимира Ильича Ленина.

Ленина!!!

Афанасьев онемел. Владимир Ильич, впрочем, молчать долго не намеревался и заговорил:

– Я понимаю, что вы, батенька, подкуплены междунагодной бугжуазией, но сгазу должен пгедупгедить, что я тоже не намеген тегпеть каких бы то ни было выпадов в адгес йуководства молодой советской йеспублики и намеген пгинять самые кагдинальные… самые кагдинальные, учтите!.. мегы в случае, если вы немедленно!.. – Владимир Ильич подпрыгнул на месте и, заложив большие пальцы обеих рук за лацканы пиджака, стал раскачиваться взад-вперед, как старый еврей на субботней молитве, – немедленно не пгекгатите это безобгазие и не вегнете меня на съезд! Моя йечь там еще далеко не завегшена, и задачи коммунистического воспитания…

– Владимир Ильич, – заговорила Ксения, которая, верно, более Афанасьева свыклась с мыслью созерцать жИВОГО вождя мирового пролетариата. – Мы сами сожалеем обо всем происшедшем, но не знаю, как можно решить эту дополнительную проблему с вами. У нас и так их хватает, знаете…

Товарищ Ленин задрал голову и, тыча едва ли не в направлении потолка своей знаменитой бородкой, высыпал мелкие, суетливые и округлые, как рассыпавшийся горох, слова:

– Вы, товагищ, наверно, в когне недопонимаете меня. Что значит – «дополнительная пгоблема»? Это агхивозмутительно! Мало того что меня каким-то пока что непонятным мне манегом похитили из помещения Коммунистического унивегситета имени товагища Свегдлова, мало того, что я подвеггся нападению каких-то неандегтальцев, так еще мне говогят, что я – «дополнительная пгоблема»! Это типичное пижонство и, если хотите знать, товагищи, попахивает головотяпством, йазгильдяйством и оппогтунизмом!

Белокурый Альдаир, громадный, широкоплечий, похожий на древнеримского гладиатора в трактовке современных кинематографистов, подошел к Владимиру Ильичу, который был ниже его примерно на две головы. Тот, задрал голову и, внимательнее разглядев диона, мгновенно перескочил с темы на тему:

– Ай-ай-ай, батенька! Да я посмотгю, вы этакая глыба…

– …матерый человечище, – оперативно подсказал Женя Афанасьев, который несколько пришел в себя.

Что ж, ситуация была совершенно ясна. В тот момент, когда долгожданные Альдаир и Галлена появились на сцене зала заседаний, очередная флуктуация пространственно-временного континуума (тьфу ты!) выкинула дионов из чуждого им пространства-времени в исходную точку, а с ними всех, кто оказался в сфере воздействия их силовых полей. И Владимира Ильича, как близкого очевидца, тоже засосало водоворотом времени. Вот так – ни больше ни меньше!..

– Только его нам и не хватало, – вздохнул кто-то, определенно имея в виду дорогого товарища Ульянова-Ленина.

Ленин посмотрел на Женю и произнес:

– А если вы хотите сказать, товагищ, что делали всё совегшенно без намегений пгичинить мне вгед – вплоть до физического устганения, – то я вас совегшенно не понимаю, знаете ли, батенька!..

– Я сам себя не понимаю, – сказал тот. – Я же ясно видел, что чекист в меня выстрелил. Почему же я в таком случае жив и даже не ранен?

– Ну, это самый простой из всех вопросов, – сказала Галлена. – В тебя стреляли в то время, как уже началось перемещение. Пуля просто потерялась в одной из ячеек пространственно-временной структуры этого мира.

– Вот-вот, – ехидно подхватил Добродеев, – и, попав тебе в грудь, вылетела уже из спины какого-нибудь индейца в Южном полушарии тысячу лет тому назад.

– Совершенно не исключено, – кивнула Галлена. – А вы, Владимир Ильич, располагайтесь. С вами же что-то решать надо. Вы, надеюсь, поняли, что никто вас не похищал. Просто вас угораздило переместиться в исходную точку вместе с нами.

– Но где я? В Йоссии? – быстро спросил Ленин, сверкая маленькими своими калмыцкими глазами и пуская по скулам крепкие желваки.

– В России, – ответил Афанасьев. – В России… если это еще можно так назвать. Сейчас 2004 год, товарищ Ленин. От даты съезда вы отстоите теперь на восемьдесят четыре года ровно.

– Что за дугацкие шуточки? – воскликнул тот, окидывая взглядом всех присутствующих и снова возвращаясь к Афанасьеву. – Если это шутка, то очень сквегная, очень!

– Да мне и самому не нравится. – Афанасьев пошевелился и, запустив руку к себе в карман, вытащил оттуда записку вятского депутата и подал Ленину. – Вот. Это вам, чтобы скрасить удаленность от съезда. Передал один из делегатов, а я не успел передать в президиум. Там вопрос для вас, Владимир Ильич.

Ленин недоверчиво глянул на записку, взял и машинально развернул. Затем прочитал вслух:

– «Догогой Владимий Ильич. Я хотел спгосить, когда на всей земле установится спгаведливый коммунистический стьей, исчезнут гьяницы и госудагства, а все люди будут жить одинаково одной большой коммуной?» Хогоший такой вопгосик. Депутат из Вятки Павел…

– Да уж! – перебил Афанасьев. – Жалко, что я сам не могу ответить этому Павлу! То, что он написал, установилось повсеместно в сентябре этого года, когда мы вот с этими товарищами отбросили мир на уровень развития позднего мезолита! Кстати, нет ни государств, ни границ, все живут примерно одинаково – если угодно, коммуной! Очень своевременный вопросик, это уж точно! Кстати, этому депутату из Вятки очень даже по вкусу пришлось бы то, что сейчас творится на планете! По уровню культуры он очень близок тем уродам, которые напали на нас на берегу реки.

Товарищ Ленин посмотрел на Афанасьева, кажется, с неодобрением, а потом произнес:

– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, но, без сомнения, товагищ, котогый написал записку… товагищ… – Ленин развернул бумажку повторно, заглянул в нее и прочитал: – товагищ Павел Афанасьев, депутат из Вятки…

Женя резко сел на кровати. Он переменился в лице так, что Галлена бросилась к нему и попыталась уложить обратно, но он не дался.

– Как… как вы сказали, Вла… Владимир Ильич? – запинаясь пробормотал Женя. – Павел Афа… из Вя… ы-ы-ы… депу… Черрррт!

Он вцепился в собственные волосы и предпринял попытку вырвать значительный клок их. Попытка не удалась. Афанасьев смотрел перед собой мутными выкаченными глазами и бормотал:

– А я его… кем только не… и уродом, и горлопаном… А он… Наверно, очередной исторический парадокс… Лабиринты времени… мозги вывихнуть можно!..

– Что? – почуяв недоброе, спросил Колян Ковалев.

Женя выхватил бумажку из рук Владимира Ильича, со времен ссылки определенно отвыкшего от такого бесцеремонного обращения, и заглянул в нее. Потом погладил себя ладонью по голове, усмиряя вздыбившиеся волосы, и проговорил уже спокойнее:

– Тут мне такой нагоняй за высокомерность! Помнишь, Колян, ты говорил, чтобы я не сильно ругал тех ребят и девчат, которые нам встретились на съезде комсомола? Я еще строил из себя эстета, говорил такое: мол, быдло. Так вот, помнишь там такого длинного типа, который речи толкал чуть ли не до утра, а я запустил в него подушкой?

– Павел из Вятки, что ли? Еще бы я не помнил этого долбозвона! – с живостью отозвался Ковалев. – Спать мешал, скотина!

– Ну так вот, – продолжал Женя, – помню, в детстве, еще при коммунизме, мой отец рассказывал мне про своего деда, заслуженного человека, видного партийца. Отец говорил, что, мол, его дед лично видел Ленина. Правда, отцова деда, то есть моего прадеда, расстреляли, кажется, в тридцать девятом. Реабилитировали уже в восьмидесятых, что ли. У меня была старая фотография, на которой отец на руках своего деда. Отцу тогда год был.

– Я что-то не понял, какое отношение всё это имеет к тому малолетке, который речи толкал с подоконника…

– Да так, Коля! Деда моего отца, расстрелянного в тридцать девятом, звали Павел Григорьевич, Павел Григорьевич Афанасьев, а родом он был из Вятки! Этот юнец, этот подоконный долбозвон и горлопан, или как мы там его еще называли… так вот, это – мой прадед!

И Афанасьев, схватив себя руками за уши, скорчил ужаснейшую рожу. Кто-то засмеялся, а Коляну Ковалеву стало жутко…

– Владимир Ильич, но каким же образом вы утихомирили этих дикарей?

Ленин пил чай. Собственно, он пил чай уже третий час, пока ему излагали суть происходящего вокруг. Надо отдать должное самообладанию Ильича: он повел себя так, как будто ему каждый день рассказывали о полной деградации мира, стирании семитысячелетнего пласта человеческой культуры и превращении современного человека в некое двуногое существо пещерного типа. Хотя, как ехидно успел заметить Добродеев на ухо Афанасьеву, уж кто-кто, а Владимир Ильич знал толк в разрушении старого мира и в том, как превратить культурную страну в обиталище толпы агрессивных и кровожадных дикарей.

Ленин покачал в воздухе вытянутым указательным пальцем и выдал:

– Да тут всё пгосто. Вы были со мной откговенны, буду и я откговенен с вами! Я так понимаю, батеньки, что из вас далеко не все – люди?

И он посмотрел на Астарота Вельзевуловича, и тот пробормотал, что это безобразие, потому что чуть что – сразу косятся на него, на Добродеева.

– Так вот, товагищи, – продолжал Владимир Ильич, – так как часть из вас инопланетного пгоисхождения, то мои йазъяснения могли бы быть длинными, когда б не один из вас…

Он снова посмотрел на Добродеева. На этот раз инфернал сделал вид, что не замечает взглядов вождя мирового пролетариата.

– Обитатели земли кгайне йазнообгазны как по внешнему виду, так и по типам хайактейов и темпейаментов. Всего насчитывается тги йасы…

– Что?

– Тги йасы, – терпеливо повторил Ильич.

– А, три расы! – понял Афанасьев.

– Вот именно. Но существует еще и четвегтая, котогая имеет особое значение для нашего мига. Я говогю о так называемом миге инфегно, или нагоде инфегналов, к которым принадлежит вот этот товагищ.

Третий взгляд в направлении Добродеева не заставил себя долго ждать. Астарот Вельзевулович буркнул:

– А откуда вы знаете, что я инфернал? Насколько мне известно, люди не могут отличать инферналов от своего собственного племени.

– Так то люди! – воскликнул Владимир Ильич. – А у меня и по матегинской, и по отцовской линии есть инфегнальная кговь! Я – полукговка!

– Ах, вот оно что! – воскликнул Добродеев. – Вы имеете в виду, что ваш отец примерно наполовину – моей крови и мать соответственно в той же пропорции? То есть вы – наполовину человек, а наполовину… гм! Ну тогда это сильно меняет дело! Теперь я нисколько не удивлен, что эти дикари стали вас слушать. Тут всё очень просто, – повернулся он к аудитории, – собственно люди и собственно инферналы имеют друг перед другом ряд преимуществ и ряд плюсов и минусов. Люди сильнее в одном, а инферналы – в другом. Но иногда, вопреки запретам, расы смешиваются между собой. И получившиеся от подобного союза человека и инфернала полукровки обычно обладают большими способностями к внушению и гипнозу. И чем неразвитее человек, на которого производится такое воздействие, тем сильнее эффект. Так что меня нисколько не удивляет, что речь Владимира Ильича остановила дикарей на берегу реки.

– Ага, – протянул Афанасьев, – речь Владимира Ильича… С броневичка, например!

Ленин с живостью повернулся к Афанасьеву:

– Я так понял, что ваш пгадед, который так удачно написал мне записку в пгезидиум и пегедал ее вам, тоже был очень говоглив!

На это ответить было нечего.

Итак, на повестке дня было три вопроса:

1) Что делать с Лениным?

2) Как отражать угрозы, исходящие от дикарей?

Конечно, когда все дионы, люди и инферналы, наличествующие на даче Коляна Ковалева, в сборе, опасаться было нечего, потому что силы у осажденных достаточно велики; но не могли же они всё время сидеть взаперти, тогда как оставалось добыть еще пять Ключей Разрушения!..

3) Распланировать следующие пункты ПЕРЕМЕЩЕНИЙ.

Правда, следовало обсудить последствия двух уже состоявшихся перемещений, и по этому вопросу взялся выступить уже ораторствовавший сегодня Астарот Вельзевулович Добродеев, который, кажется, был сильно польщен наличием близ себя такой знаменитой персоны, как В. И. Ленин, к тому же частично оказавшейся его, Астарота Вельзевуловича, родственником. Почтенный черт говорил с таким воодушевлением, что с его беспрестанно жестикулировавших рук то и дело срывались искорки и даже попахивало сернистыми выделениями. Инфернал явно хотел произвести впечатление на своего соотечественника, так что вовсю изощрялся в, прямо скажем, сомнительном остроумии и риторическом словоблудии:

– Надо сказать, что итоги первых двух путешествий следует признать удовлетворительными. Два Ключа получены, осталось еще пять, и если бы не неясность с самым последним, седьмым, то принятые темпы работы вызывают положительные эмоции. Надо сказать, что наша группа, путешествовавшая к Александру Македонскому в составе уважаемых Вотана Боровича и Эллера, а также месье Пелисье, проделала большую работу.

Пелисье наклонился к Афанасьеву и прошептал:

– Вот наш чертик выделывается перед Лениным. Превратил нормальный разговор в… заседание партийной ячейки какое-то!

– Да, что-то в этом есть, – так же шепотом отозвался Афанасьев. – Нет, тут на самом деле что-то… магнетическое. На пустом месте Владимир Ильич таких дел наворотил, что мы до последнего разгрести не могли, а теперь и подавно!

– Состояние дел в государстве Македонского, надо сказать, весьма плачевное, если не выразиться более решительно. Это очевидно даже из такого короткого знакомства с тамошней действительностью, как…

– Вельзевулыч, харош! – не выдержал Колян. – Ты по делу давай. Че волынку завел? А то смотри, щас как прочтем пару псалмов, враз задымишься!..

– Но-но! – предостерегающе воскликнул тот. – Попрошу! Владимир Ильич, а чего он?

– Вы, товагищ, бгосьте эту богадельню, – заявил тот. – То, что вы со мной в некотором годстве, еще ничего не значит. Я вот слышал, что товагищ Альдаий в годстве с самим товагищем Зевсом, так ведь он не апеллийюет к нему насчет молний!

– Умолкните, смертные! – немедленно влез Вотан Борович, который жаждал услышать рассказ о своих подвигах в период правления Александра Македонского. – Добродеев, немедля расскажи о том, что содеялось в царстве того возмутительного наглеца, чревоугодника, любострастника и винопийцы!

– Это всё о Македонском? – невинно спросил Афанасьев.

– Именно о нем! – загремел Вотан.. – Ибо слава его превышена многократно над тем, что имелось в истине!

– Да, Александр Филиппович – еще тот тип, – скромно подтвердил Добродеев. – Избытком хороших манер не страдает. Мы застали его во время штурма Самарканда, когда он, как оказалось, был уже законченным алкоголиком, страдающим галлюцинациями и манией величия. Когда мы обнаружили его в штабе, если так можно выразиться относительно этого вертепа… он валялся физиономией в корыте, из которого побрезговала бы есть даже последняя заштатная свинья. Корыто, кажется, использовалось для корма больных лошадей. И еще говорят, что его отравил Аристотель! Аристотеля там, кстати, и близко не было, он находился то ли в Александрии Египетской, где препирался с местными греками и евреями касательно смысла жизни, то ли в Греции. А Македонский, я вам скажу, еще тот тип! Хотел взять Вотана Боровича, – Добродеев поспешно оглянулся на самого древнего диона, – в полководцы. Полководцы у него отбираются по принципу «кто больше выпьет», и самое смешное, что действительно выдвигаются самые талантливые. Вотан Борович у нас тоже искушен в боевых действиях…

– Истинно так! Ибо участвовал я в самой страшной битве – Рагнареке! (Колян Ковалев повернулся к Афанасьеву и буркнул тому на ухо: «Спорим, этот Самый рыгна… Гарга… в общем, этот замес вотановский нашей Сталинградской битве и в подметки не годится!») Рагнарек был страшной битвой! – не замедлил выдвинуться на первый план Вотан Борович, не слыша Коляна. – Воевал я с коварными великанами, которых вел кровавый Сурт, размахивающий огненным мечом… Сын мой Тор ратился со злобным… со злобным…

Всех присутствующих избавило от утомительного перечисления подвигов Вотана и его сынов (в хронологическом порядке и со стенографическими подробностями), по-видимому, только то обстоятельство, что в связи с преклонным возрастом почтенный дион стал скорбен памятью. Склероз не щадит даже уроженцев планеты Аль Дионна и бывших земных богов, однако… По этому поводу Пелисье высказался:

– Вотан Борович, вам совершенно нет надобности перечислять ваши подвиги. Они известны всем. Это – прошлое, овеянное легендами. А вот с настоящим и особенно будущим дело обстоит куда сложнее. А про Македонского я сам скажу, а то Астарот Вельзевулович в присутствии Владимира Ильича совсем уж ударился в номенклатурную риторику. Македонский – скотина, это да. Трезвым я его не видел вообще. Мальчишка со скверным характером. У него развлечение: сажает своих знатных сановников голышом на верблюдов и заставляет сшибаться. Хохочет и пьет вино из собственного шлема. Как гусары пили из дамских туфелек. Саша Македонский – красавец: один глаз зеленый, второй непонятно какого цвета, нос кривой, волосы вздыбленные, как будто только что под разряд электрического тока попал, хотя в его время это совершенно исключено А брат у него – полный идиот. Всё то время, пока мы говорили с его братом, царем, ковырялся в носу кончиком дротика, надо сказать, от месье Македонского мы отделались с трудом, потому что он хотел заставить нас разучивать правила построения его знаменитой македонской фаланги. Словом, я думал, что это будет труднее – достать шлем властителя полумира. Вот и Вотан Борович был разочарован. Правда, Вотан Борович?

Одноглазый экс-бог сделал величественный жест, долженствующий означать «да». При этом из складок его плаща выскользнули два каких-то чудовищных насекомых, представляющих собой нечистую помесь скорпиона и ожившей домашней тапочки, и поползли по полу. Пелисье ловко раздавил обоих (сразу видно, что движение это было разучено) и продолжал как раз по этой теме:

– Самой страшной баталией, в которую мы ввязались там, под Самаркандом, была битва, с полчищами вот этих тварей, которые лезли в наш шатер целыми штурмовыми колоннами. Македонский, утверждал, что это – порождение черных магов из Мараканды… так тогда назывался Самарканд. Не буду обсуждать это мнение. Так как я не силен ни в биологии, ни в черной магии.

– Обычное суевегие, хагактегное для тех вгемен йабовладельческого стгоя, – безапелляционно заявил Владимир Ильич.

– Только не надо об этом! – прервал его Пелисье безо всякого пиетета. – Помнится, в Древней Руси я тоже как-то заявил, что Змей Горыныч – это пережиток язычества и уж не упомню какая там мифологема, а тут – откуда ни возьмись – Горыныч собственной персоной прилетел!

– Трехголовый? – спросила Ксения.

– Ну, мы же тебе уже рассказывали, Ксюша. Двухголовый. Оказался птеронадоном-мутантом, уцелевшим со времен динозавров и серьезно за это время изменившимся.

– Безобгазие! – сказал Владимир Ильич, Афанасьев покосился на него и проговорил:

– А вот тут позвольте нам решать, уважаемый товарищ, что тут безобразие, а что – нет. Что же касается вас, то мы немедленно постараемся отправить вас в ваше время. В ту временную точку, из которой мы по недоразумению забрали вас с собой.

– Позвольте, – произнес Владимир Ильич, – насколько я понял, абсолютно безгазлично, сколько я пгобуду в вашем вгемени и смежных вгеменных коогдинатах. Вы тут достаточно подгобно йазъяснили мне что к чему, и я намеген с вами немного поспогить, батенька. Вот вы тут утвегждаете, что меня необходимо немедленно отпгавить в мое вгемя. Что значит – отпгавить? Я вас спгашиваю? Что значит – отпгавить, уважаемый товагиш? Я вам посылка или, может быть – бандеголь? Что это за жандагмские штучки? Вгемя столыпинских вагонов кончилось в семнадцатом году, и кончилось навсегда!

– Да ну? – вызывающим тоном спросил Женя и рассмеялся. – Вы так в самом деле полагаете, Владимир Ильич? Что в семнадцатом году столыпинские арестантские вагоны кончились? Что никого больше не этапировали в Сибирь? Всё это только начиналось! Да что я вам рассказываю, Владимир Ильич? Вы сами лучше меня знаете, что в 1906 году, на пике столыпинских казней, было официально казнено девятьсот человек, а за всё время правления Петра Аркадьевича – полторы тысячи! А у вас в одном восемнадцатом году ЧК расстреляла то ли восемнадцать, то ли двадцать тысяч человек – это только учтенных, а сколько было бессудных казней, самосудов, расправ!

Женя вошел в раж. Его лицо раскраснелось, глаза приобрели лихорадочный блеск.

Редкие волосы товарища Ленина, казалось, взъерошились и заходили над его купольным лбом. Он зло сузил узкие глазки и воскликнул:

– Позвольте, откуда у вас такие данные? Ведь все засекгечено, товагищ Дзегжинский лично контголиговал!..

– А, – торжествующе воскликнул Женя, – вот и проговорились! Засекречено! А засекречено – значит, всё-таки было, и!..

– Довольно! – прогремел голос белокурого Альдаира, и, очевидно, не сочтя произведенное на спорщиков впечатление достаточным, швырнул в них здоровенным горшком с каким-то цветком. Черепки и комья земли так и брызнули во все стороны, а вывороченный стебель несчастного растения, жалобно отлетев, хлестнул Владимира Ильича по лысине так, что тот аж присел…