Глава 3
Начало пути. Дом с чудовищами

На утро ветер принёс с южной стороны тепло, снег начал таять, улицы стали непроходимыми от мокрой снежной каши. Провожали нас со двора Училища, там же мне выдали лошадь, рыжую кобылку Бурёнку. То ли её назвали от слова «буря», то ли из-за ассоциации с коровой; мне хотелось верить в первое. Закрепив дорожные сумки на лошадиных боках, я обняла Марфу, которая уже с ночи собирала в платочек слезы. «Не плачь, Лукинична, – подбодрила я её, – скоро вернусь».

Мы тронулись в путь. Надо сказать, что мы представляли собой весьма забавную компашку: опухший адепт, перевёртыш, гном – альбинос и маленькая девочка в моем лице с ещё более маленьким мальчиком.

Все молчали, ощущая торжественность момента. Уже через десять минут стало понятно, что мою лошадь назвали в честь коровы, она еле передвигала ноги от старости. Мои попутчики уезжали вперёд, потом останавливались и ждали. Первым не выдержал гном:

– Нет, эту клячу пора либо пристрелить и сожрать, либо зарубить и тоже сожрать. Так что, милая, готовься: твой транспорт станет обедом!

Я хмуро посмотрела на него:

– А я пешком пойду? Умник!

– А давайте её и зверёныша прибьём здесь, а сами скажем, что на нас напали! – радостно предложил Иван, сморкаясь в платочек. – Ты, Виль, человечину любишь?

– А давайте мы все помолчим!!! – неожиданно зло рыкнул перевёртыш. Все сразу замолкли, ведь он вурдалак, ему виднее, да и злить его не стоит.

Мы миновали пригород и выехали на дорогу, тянущуюся, казалось, бесконечно между двух кромок тёмного леса. Изредка нам встречались маленькие села; те, что побогаче с ладными срубами, победнее с покосившимися заборами и тёмными от дождей и времени домами-избушками.

Я никогда не была дальше близлежащих к городу деревень, куда мы, дети, отправлялись на заработки, поэтому мне казалось, что я наконец-то выбралась из замкнутого маленького мирка и сейчас еду в большой, полный неожиданностей мир.

Неожиданности не заставили себя ждать: прямо перед нами пробежал заяц.

– Чтоб тебя! – в сердцах плюнул гном, останавливаясь. – Ох, ребятки, плохая это примета.

– А ты что, в приметы веришь? – удивилась я.

– Ещё как!

Буквально через несколько метров, совсем рядом со мной, на дорогу вышел вполне обыкновенный волк, настолько худой, что можно было пересчитать торчащие ребра. Он окинул голодным взглядом нашу компанию, и мне показалось, что даже облизнулся, когда увидел мою откормленную Бурёнку. Лошадь отреагировала на него с завидной для её возраста резвостью: фыркнула и попыталась встать на дыбы, но ноги расползлись в разбухшей от талого снега дороге, и она неловко завалилась на бок. Судорожно прижимая заснувшего Анука, я свалилась в ледяную жижу. Волк испугался шума и быстро ретировался обратно в чащу. Порты на мне немедленно промокли, а в сапоги залилась вода. Мои безуспешные попытки выбраться из-под лошади и встать хотя бы на четвереньки вызвали у Ивана приступ истерического хохота, вылившегося в не менее яростный приступ кашля. Пантелей покрутил пальцем у виска, глядя на него, крякнул и, спешившись, помог мне подняться:

– Нет, эту клячу надо сожрать! – буркнул он. – Говорил же вам – плохая примета заяц на дороге.

Меня водрузили обратно на лошадь, посадили ничего не понимающего со сна мальчика и снова тронулись в путь.

Через три часа езды, у меня затекло все тело, влажные штаны покрылись равномерной коркой льда. После падения лошадь стала заметно прихрамывать, и езда на ней мне казалась невыносимой пыткой.

– А давайте сделаем привал, – осторожно предложила я, – и что-нибудь покушаем.

– Женщины, – фыркнул Виль.

– И дети! – грозно добавила я, – Малыш, ты не замёрз?

Мальчик поднял на меня совершенно счастливые глаза и радостным звонким голосом произнёс:

– Лошадка. Мама. Кататься.

– Знает малец толк в развлечениях, – протянул гном. – Настоящий мужчина: жеребца ему, женщин и быстрой езды.

Я вытаращилась, мне бы никогда не пришла в голову такая интерпретация слов Анука.

– Только на этой кляче, парень, далеко не уедешь, – между тем продолжал Пан со знанием дела, – да мы её скоро сожрём!

– Ага, а закусим твоей мамой, – радостно продолжил Иван, – ты ведь тоже любишь человечину!

Я бросила на него уничтожающий взгляд. Мои путники, пока я раскладывала припасы, принесли хворост и попытались разжечь огонь, но ветки намокли и никак не хотели гореть.

– Дайте я, – Иван наклонился, сделал пару взмахов руками, пахнуло жасмином, и нас окатила тёплая волна магии, а потом мокрые дрова вспыхнули, весело пощёлкивая. Что не говори, адепт тип противный, но колдовать горазд.

После обеда, когда каша закончилась, и чай был выпит, мы сидели у костра, просто потому, что одна мысль о слякотной дороге вызывала неприязнь. Виль протирал свой и без того блестящий меч тряпочкой, Иван ковырялся в зубе тонкой палочкой, а я, обняв Анука, пыталась согреться. Пан вдруг спросил:

– Вань, а за что ты Аську так ненавидишь. Глянь, девка хороша, а ты её то сожрать, то прибить.

Виль, явно заинтересованный сим разговором, оторвался от созерцания собственного отражения в мече.

– Ну, э-э-э, – адепт замялся.

– Я его в дуэли победила, а потом слабительного, вместо микстуры от кашля дала, – выпалила я.

– Что? – гном и перевёртыш переглянулись, явно чего-то не понимая.

– Ага, – закричал Ваня, лицо его стало пунцового света, а у губ появилась пена, как у бешеного быка, – да знаешь ли ты, несчастная, что из-за тебя и твоих капель я не мог от туалета дальше, чем на три сажени уйти! Да меня гарнизон засмеял, уже предлагали новый нужник копать рядом с прежним, что де в этот всё равно уже не попадёшь, и если сделать рядом, то можно со мной разговаривать и перестукиваться через стеночку, чтоб мне не скучно было в одиночестве! У меня теперь погоняло: Ванька – туалетчик!

Виль и Пан переглянулись, безуспешно пряча улыбки. Гном тяжело дышал, ноздри его раздувались, вурдалак пытался сосредоточиться на полировке меча. В это время Ванятка как-то странно всхлипнул и плаксиво произнёс тонким голосом:

– Идиоты!

Именно это и было последней каплей и перевёртыш, и гном загоготали на весь лес. Испуганная их смехом с голых веток берёз слетела стая ворон. Пан схватился за живот, Виль прихрюкивал и утирал текущие по щекам слезы.

– Что вы ржёте, дурачьё! – едва не рыдал адепт.

Он взмахнул руками и, поскользнувшись на талом снегу, свалился на спину, вызвав очередной приступ смеха у приятелей.

– Ох, Петушков, – причитал гном, – насмешил! Вот тебе как с ведьмами ссориться! Она девка серьёзная, без пяти минут травница. Кстати, Аська, а за что тебя из Училища попёрли? – вдруг спросил он.

Я было открыла рот, но Иван опередил меня. С детской непосредственностью он заявил:

– За профессиональную непригодность.

– Это официальная версия, – поморщилась я.

– А неофициальная?

Я помолчала, а потом призналась:

– Мне кажется, они меня боялись.

Ваня громко и театрально расхохотался:

– Испугаться тебя?

– Почему ты так думаешь? – насторожился Виль, в его красных глазах вновь промелькнуло беспокойство.

– Поэтому.

Я хлопнула в ладоши, над нашими головами загорелся неяркий энергетический светильник.

– За это? – удивился Виль.

– Вехрова, это делает любой первокурсник! – Ваня иронично улыбнулся.

– А это? – я покрепче обняла Анука, чтобы тот не испугался, вжала в голову в плечи, а потом махнула рукой, шар моментально метнулся в сторону в леса. Поляну сотряс сильнейший взрыв, от грохота заложило уши, до нас долетели брызги мокрого снега и горящие щепки. Моих спутников, не готовых к такой развязке, снесло с насиженных мест на снег взрывной волной. Когда дым рассеялся, я огляделась, Ваня выбрался из сугроба и тихо произнёс:

– Этого не может быть! Светильники не взрываются, а просто тают!

– Именно это я и пыталась сказать! – буркнула я.

Виль и Пан поднялись на ноги. Перевёртыш помрачнел ещё больше, а потом произнёс:

– Надо ехать, а то до темноты не успеем. Иначе женщинам и детям, – он бросил в мою сторону язвительный взгляд, – придётся ночевать на снегу в чистом поле.

– Так, – гном достал тряпичную карту, настолько потрёпанную, что на краях появилась бахрома, а некоторые надписи стёрлись. Больше всего она походила на план сражения или поля с магическими минами. Возле каждого города стояли разноцветные крестики, квадратики и кружочки, по середине была выжжена дыра, а сбоку огромное жёлтое пятно, обведённое чёрным карандашом.

– А что это? – заинтересовалась я.

– Это? Ну, – гном замялся, – в общем, красный крест означает, что в этом городе я пошалил, туда нельзя, синий крест, что там хорошие девочки и развлечения, а зелёный – злой надзор.

– А квадратики?

– Красный, что в этом городе есть харчевня, где наливают в долг. Но нас интересуют кружочки: это постоялые дворы, красные – хорошие, зеленые – похуже, синие – вообще лучше и не соваться.

– А где ещё и крестик пририсован?

– Там значит, у меня полюбовница была. И туда тоже лучше не лезть.

– Ага, – я с интересом рассматривала карту, по всему получалось, что нам нельзя было в большую половину постоялых дворов, они были или синие или с крестом. – А это что? – я ткнула на пятно.

– Ох, и любопытная ты, киса, – не выдержал гном, – это я суп пролил, и обвёл просто так, для красоты.

– А-а-а.

Он поднял голову, Иван и Виль, с интересом рассматривающие сие произведение искусства, отшатнулись от его спины и со скучающим видом разошлись в разные стороны.

– А вы, болваны, чего подглядываете? Ладно, Аська, она баба, ей по природе положено, а вы-то? Да, если хотите знать, эта карта на вес золота, мне за неё эльфийского жеребца предлагали, не отдал!

Те согласно покивали головами, старательно пряча любопытство.

До темноты мы, конечно, не успели. Нет, мы очень торопились, но моя лошадь, если её можно было так назвать, ну никак не могла двигаться быстро, видимо, это претило её лошадиной природе, поэтому перемещалась она с коровьей скоростью и такой же грацией.

Мы ехали по подмёрзшей от вечернего морозца дороге, вокруг тянулись засыпанные снегом поля.

– Да уж, – протянул Виль, – за сто вёрст даже ни одной избушки-развалюшки нет.

– Я есть хочу и спать, – вдруг простонал Иван.

– Стыдись, Ванечка, – пробурчал гном, – даже женщины и дети не ноют, а ты же мужик!

– Я в первую очередь че-ло-век! – огрызнулся тот.

Я посмотрела на него.

– Эх, Ваня, маловато я тебе капель дала, сейчас бы в наших рядах не было нытика!

Адепт замолк и, кажется, надулся.

– Что это? – вдруг подал голос Виль.

– Где, Вилли, дружок? – поинтересовался гном.

– Вот там, в поле, – перевёртыш ткнул пальцем в темноту. – Там огни.

Мы переглянулись и, не сговариваясь, дружно приподнялись на стременах. Действительно посреди поля в снегах, открытая ветрам, ютилась богом забытая деревенька.

– И вправду! – просопел Пан. – А ну туда, может, найдём ночлег. Мальцу нельзя ночевать на снегу.

Деревня казалась забытой и заброшенной, маленькие покосившиеся домики одиноко пряталась в темноте. Свет в их окнах не горел, а сами они казались заброшенными и покинутыми своими хозяевами. Тучи затянули луну, Ваня зажёг над нашими головами энергетический светильник. В его прозрачном голубоватом свете чудились неясные тени, как будто за нами по следу шёл кто-то невидимый. Стояла оглушающая тишина, на пустой улице не раздавалось даже собачьего лая, обычно предупреждавшего жителей деревни о ночных путниках. Мне стало жутко, сердце заныло от тревоги. Дорога вильнула и оборвалась, мы упёрлись в ворота большой избы. Она единственная выглядела добротной, а главное обжитой.

– Не нравится мне здесь, – протянул Виль, рассматривая высокий забор, – поехали отсюда, я что-то чувствую.

– Запихни свои обострённые чувства, знаешь куда? – разозлился гном. – Глянь, Аська совсем устала, а малец уже спит.

Я действительно еле держалась в седле, что ни говори, а к долгим прогулкам на лошади, которая скачет так, что может начаться морская болезнь, я не привыкла. Я бросила в сторону Виля умоляющий взгляд.

– Ну, как знаете, – буркнул тот, – но я предупредил.

– Эй, хозяева, – крикнул Пан, яростно колотя по воротам, – открывайте.

– Кто там? – послышался мужской бас.

– Странники, ночлег ищем. Мы с ребёнком и женщиной, им надо отдохнуть.

Послышались шаги, ворота открылись, и мы увидели мужика в чёрном длинном тулупе, держащего фонарь.

– Ну, заходь, коль не шутишь, – пробасил он. – Данилой меня звать.

Мы въехали в огромный пустой двор, с какими-то постройками по углам.

– Где лошадей оставить? – спросил гном.

Мужик кивнул в сторону построек:

– Пойдём, а вы, – он посмотрел на нас с Ануком, – ступайте в избу. Жена моя, Клава, вас накормит.

Пан с Иваном повели лошадей в стойло, а мы с Вилем и малышом направились в дом. Войдя, в нерешительности остановились на пороге, в доме пахло щами и жарко натопленной печью. Горница, застеленная домотканными половиками, освещалась неяркой керосиновой лампой. На нас уставились восемь пар глаз. Семейство совсем не ждало гостей. У печки молодая женщина с длинной косой пшеничного цвета и белым лицом, кажущимся восковым. Дети, семеро, погодки с такими же пшеничными волосами. У меня побежали мурашки по телу, а Анук прижался к моим ногам. Глаза у всех восьмерых были совершенно безжизненные, бледно голубые с чёрными точками зрачков. Почему-то вспомнилась поговорка: «нежданный гость хуже чумы». Малыши сидели на длинных лавках за столом и ужинали.

– Эх, говорю же что не чисто здесь, – прошептал мне на ухо Виль. – Чует моё сердце: беда будет!

В этот момент в избу ввалились Иван, Пантелей и хозяин.

– Ну что гости, встали на пороге, проходите. Клавдия, что ж как не живая, принимай гостей, – пробасил он.

Мне очень не хотелось думать, что Клавдия действительно выглядит несколько мёртвой. Данила разделся и снял шапку, я смогла рассмотреть его в неярком свете. Меня заколотило: у него были точно такие же волосы пшеничного цвета и такие же безжизненно-невидящие глаза, как и у всего семейства.

Нас усадили за стол, налили полные миски щей, и хотя еда была вкусная, а хозяин гостеприимен и весел, меня не оставляла мысль, что мы попали не в избу, а в заброшенный склеп, где все мёртвые встали, начали ходить, есть, разговаривать и ненавидеть всей душой живых. Я осторожно осмотрелась, мой взгляд упёрся в красный угол, где обычно в крестьянских избах располагался иконостас, полочка оказалась пуста. Меня охватило предчувствие надвигающейся, как лавина, беды, я старалась бороться с ним, но беспокойство не проходило.

– Девушка с ребёнком ляжет в избе, Клавдия постелет, – распорядился хозяин, когда закончился ужин, – а вы, – он кивнул моим друзьям, – на сеновале, там тепло, только самосад не смолите.

– Мы лучше в хлеве с лошадьми, – задумчиво протянул Виль, – и Ася с нами. Не хочется вас стеснять, вот какое семейство, самим, поди, места мало.

– Вы как хотите, – настаивал хозяин, – а мальчик и его мать должны спать в тепле и удобстве.

Казалось переспорить его невозможно, и Виль под напором гостеприимства все же согласился. Нам с Ануком постелили в маленькой комнатке с одним окошком. Мальчик, уставший от дороги, моментально уснул, а я лежала без сна, уставившись в побелённый потолок. Этот дом и эта семья мне, положительно, не нравились, и это очень волновало. Уж больно странными выглядели хозяева, уж больно ненавистно смотрели на хорошенького Анука дети. В конце концов, я не выдержала и, решив посоветоваться с приятелями, встала. Натянула одежду, нацарапала на косяке коморки пентаграмму, защищающую вход от всей известной мне нежити, и через большую комнату, где спали дети, тихо прошла в сени. Деревня безмолвствовала, только где-то далеко в лесу завыл волк на показавшуюся из-за облаков луну. Я хлопнула в ладоши, зажгла светильник и, увидев в одном из сараев огонёк, пошла на свет.

В конюшне было тепло, почти как в избе, снаружи она высилась тёмным великаном, внутри оказалась гораздо меньше. Освещая себе дорогу, я осторожно, чтобы не споткнуться, продвигалась рядом с пустыми стойлами. Где-то в другой половине конюшни слышались голоса:

– Ох, не нравится мне все это, – шептал Виль, – ребят, ну, сами посудите: лошади только наши, а хозяйских нет. Куда они сгинули? Если только их съели.

– А может, их продали, – предположил Ваня.

– Может быть, и продали, – вступила я в разговор, – только хозяева выглядят умершими дней пять к ряду. Меня это наводит на весьма неприятные мысли.

Я уселась на оглоблю и осмотрела сидящих кругом приятелей.

– И ты оставила Наследника с ними в одном доме? – воскликнул Ваня.

Я почувствовала, что опростоволосилась, и неуверенно кивнула:

– Вообще, я нарисовала на косяке охранную пентаграмму, – я осеклась, поймав на себе ироничный взгляд Виля, он усмехнулся:

– Если твои пентаграммы действуют так же, как светильники, то за здоровье маленького Властителя можно не беспокоиться.

– Эх, – протянул гном, пресекая начинающийся спор, – сейчас бы браги.

Пантелей мечтательно закатил глаза, вытянул губы трубочкой и громко сглотнул. Я фыркнула.

– Слушай, Ванятка, – вдруг просиял гном, – ты же маг, ты можешь воду в брагу превратить?

Адепт печально покачал головой и снова тяжело вздохнул.

– А в вино?

Ваня отрицательно цокнул, извиняясь.

– Ну, в пиво хотя бы? – уже горестно вздохнул Пан.

– Не могу! Не умею! Был у нас один маг, умел любую жидкость в брагу оборачивать. Фирменный рецепт никому не открыл, так и сгинул, – ответил Ваня и после паузы добавил:

– Прохор Вехров звали.

Он замолчал, а потом оба, не сговариваясь, повернулись ко мне. В их глазах читалась такая надежда и всепоглощающая любовь, что я, потупив взгляд и ковыряя оглоблю пальчиком, смущённо улыбнулась:

– Ну, умею кой чего!

Это я, конечно, поскромничала. Брага у меня получалась великолепная, крепкая с разными вкусами.

Очевидно, папаша ужасно боялся уйти из жизни и не оставить сей благостный дар потомству, поэтому все слова и жесты подробно описал на куске пожелтевшей газеты «Вестник Стольного града». Я случайно нашла записи, попробовала, и получилось. Марфа была в восторге. Она сняла первую пробу, причмокивая губами от удовольствия, и, пьянея на глазах, пела мне дифирамбы.

Все-таки в ней умер великий комбинатор. Тётка открыла новый бизнес, доходный и практически без вложений: вода, тара, и, конечно, моё колдовство, и честно предложила мне 25%. Я наколдовала из колодезной воды браги, но получился прокол: ровно через 24 часа крепкий алкоголь становился обратно водой. То ли папочка не знал о таком побочном эффекте, потому что никогда её так долго не держал и употреблял во внутрь, то ли он просто сделал ошибку, когда хотел донести рецепт до поколений, но факт остаётся фактом. Весь товар вернули, и это подорвало тёткину репутацию винодела на корню. Пришлось мне дорабатывать технологию, в результате брага так и превращалась в воду, зато после колдовства пахла земляникой или вишней. Тётка мысль о винной лавке оставила, но больше никогда не покупала спиртное, я колдовала его на все праздники.

Оживившись, мои попутчики растопили снега и предложили мне колдовать. Я сделала несколько взмахов руками, произнесла про себя заветные слова, и в котелке уже плескалась чистая 76 – градусная брага. Гном понюхал её:

– Ох, листиками смородиновыми пахнет!

Веселье началось. За отсутствием посуды пили по очереди прямо из котелка, закусывали чёрствым хлебом, завалявшимся в котомке Пантелея. Я вежливо отказалась от продукта собственного производства.

– Аська, ты чего? Обижаешь, – надулся Пан, а потом махнул рукой, – ну нам больше достанется.

К концу посудины Иван и гном нежно обнимались и клялись в вечной дружбе. Виль, попробовав глоток, закашлял и сказал, что лучше уж он моей кровушки глотнёт, раз я всех сегодня угощаю, за что получил подзатыльник. Я посмотрела на это безобразие и оставила их одних. Когда я выходила из конюшни в след мне неслась песня, исполняемая совершенно пьяными, а потому особенно фальшивыми голосами:

Уже с порога, я поняла, что происходит что-то ужасное. По горнице разносилось запах зловонного гниения. Раздавались крики и громкое кошачье шипение. Я вбежала в комнату и застыла от ужаса. Маленький Анук, превратившись в зверёныша, яростно и остервенело, отбивался от хозяйских детей. В первый раз в своей жизни я видела настоящих живых упырей, они оказались ещё страшнее, чем на картинках: белые фосфорицирующие в темноте клыки, горящие красным цветом глаза.

Я заламывала руки, от страха не соображая, что делать. Очевидно, Анук проснулся и, не обнаружив меня рядом, начал искать, а чудовища все время того и ждали, в комнату-то они не могли забраться.

За сём следила мать, улыбалась клыкастой пастью и довольно кивала, наблюдая за боем. Анук из последних сил старался отбиться от чудовищ, но слабел с каждой минутой.

– Малыш! – я кинулась к ребёнку. Мальчик прижался ко мне всем телом, его трясло, а из чёрных глаз-лужиц катились слезы страха и отчаянья. Молодые упыри, не ожидая моего появления, отпрянули в сторону и сбились в кучку.

– Дрянь! – жутким, как завывание, голосом прохрипела взрослая упыриха и кинулась на нас.

В голове пронеслось заклинание щита, нас накрыл энергетический купол, внутри все звуки затихли, он казался просто нагретым воздухом, но стоило одному из упырей дотронуться до оболочки, как его отбросило назад такой силы энергетическим разрядом, что он ударился о стену и, укачивая обожжённую руку, как куклу, горестно завыл. В другой момент мне было бы его, наверное, жалко, не виноват, этот маленький мальчик, что его отец или мать принесли в дом эту заразу, но не сейчас. Сейчас я защищала самое родное существо и убила бы любого из этих кровопийц.

– Стой! – крикнула я очередному монстру, который хотел пересечь шар.

Завопила я таким страшным голосом, что сама испугалась. Упырь, действительно остановился и, склонив набок голову, посмотрел на меня кровавыми глазами. И тут я поняла, я просто почувствовала, что знаю, как избавить несчастных от проклятья.

– Я вылечу тебя, – обратилась я к Клавдии.

– Как? – вполне разумно прохрипела загробным голосом мать.

– Убери свой выводок!

Упыреныши отступили назад, жадно сверля нас с Ануком кровавыми глазами, но немого приказа матери ослушаться побоялись.

– Ты обещала, – напомнила я, сняла щит и подошла к упырихе, поглядывая на малыша, готовая в любой момент броситься к нему.

Клавдия была почти на голову выше меня. Что надо делать, я представляла смутно и совсем не была уверена, что у меня что-то выйдет, но, повинуясь внутреннему порыву, приложила руку к её лбу. Кожа её была холодная, как мрамор, и такая же гладкая. Упыриха отшатнулась, но сдержалась. И тут случилось то, чего я даже не могла представить: маленькие звёздочки у моего пальца загорелись ярко красным цветом и, потянувшись, оторвались. Дикая ни с чем не сравнимая боль сковала мою руку. Меня отбросило, из горла вырвался стон. Между тем звёздочки хаотично замельтешили вокруг головы девушки, замедляя темп и образуя идеальный по своей форме круг, а потом с огромной силой припечатались ко лбу чудовища. Клавдия издала страшный звериный рык и упала на колени.

И тут я это увидела: я больше не была собою – я была ей, Клавдией. Я видела её жизнь как на ладони, я читала её как раскрытую книгу.

У неё дальше нет памяти, поняла я. Она не умерла, у неё просто нет воспоминаний, человек не может жить без памяти, он теряет себя, свою сущность… Надо наполнить её память, убрать эту дыру. Я так и не определила, когда случилось превращение, но на всякий случай начала представлять себе весну, потом лето, потом осень, очень стараясь не примешивать своих воспоминаний, а представлять пейзажи и птичек. Получалось с трудом: нахальные образы так и лезли в голову, особенно, тот момент, когда я обманывала народ с юродивым и мимолётно целовалась с Сергием…

Внезапно Клавдия согнулась пополам, тело её сотрясал жёсткий приступ рвоты. Чёрная кровь лилась на грубые широкие доски пола, впитывалась в них и бесследно исчезала. Клавдия кашляла, давилась, изрыгая из себя зло. Продолжалось сие действо некоторое время и закончилось так же внезапно, как и началось. Маленькие звёздочки выскользнули из её лба и вернулись к моему пальцу, у меня тряслись руки и подкашивались колени. Женщина подняла на меня огромные зеленые глаза и произнесла вполне человеческим голосом: «Спасибо!» Я кивнула и почувствовала совершенно не уместную в данной обстановке гордость за саму себя, но это было первое в моей жизни большое волшебство мага, которому запретили колдовать.

В это время маленькие упыри догадались, что произошло, и, почувствовав в своей матери ещё одну жертву, начали обступать её. Все, пора было звать на помощь. Я закричала во всю силу лёгких единственному трезвому участнику нашего похода:

– Виль! Виль! Помоги, Виль!

Перевёртыш ворвался в дом с ужасным криком:

– Ася! Назад! Они все упыри!

– Женщину не трогай, – заорала я, – она человек!

Виль быстро сориентировался в сложившейся обстановке, ухмыльнулся и вытащил блестящий меч, уже скорее для острастки, чем для сражения.

– Эй, ребятня, по-хорошему сдадитесь или как?

– Не трогай, – прохрипел старший, и упырята превратились в детей с холодными мёртвыми глазами и отступили к стене.

Я вздохнула спокойно:

– А где отец?

– Привязан к оглобле заговорённой верёвкой. Ванечка так расстарался, что упырь никогда не выберется, – я бросила в сторону Виля удивлённый взгляд. – Петушков хотел меня обезвредить и связать, чтобы я на него ночью не напал, – пояснил перевёртыш, – да заснул в пьяном угаре, вот тут-то верёвка и пригодилась. А что ты с ней сделала? – он кивнул на Клавдию, та без сил лежала на полу и не могла подняться.

– Вылечила.

– Как?

– Просто.

– Такого не бывает. Обращённых нельзя вылечить! – упрямился Виль.

– Слушай, умник, – рассердилась я, – я и сама знаю, что нельзя! Но ведь вылечила! Попробуй, предложи ей кровушки отведать, да она тебе скажет, что ты больной. Эта женщина сейчас живее и человечнее меня с тобой! – я подмигнула ему. – Ну, тебя уж точно!

Клавдия выслушала нас молча, краски возвращались на её лицо, и спросила то, чего я боялась:

– А Данилушку моего вылечите? Лучше умереть, чем без него жить.

Виль с ухмылкой посмотрел на меня, я откашлялась. Да уж, повторить такой фокус я вряд ли смогла бы, да и не знала как. Я до сих пор не поняла, каким образом получилось первое сказочное исцеление. Кажется, это был просто акт защиты Анука и самой себя, а на заказ я вряд ли что-то смогу сделать. Именно это я им и заявила.

– Нет, Асенька, действуй, – давясь от смеха, выдавил вурдалак, – а я за нашими маленькими друзьями пригляжу.

Я выбралась на тёмный двор, крепко держа Анука за руку. И тут заметила тени, неслышные, они двигались с огромной скоростью по всему двору. Да здесь вся деревня была упырями, уж расстарался кто-то!

И тут я увидела хозяина Данилу. Он шипел на меня, рычал, а потом прохрипел:

– Не подходи, ведьма!

Зря он это сказал, с приказами у меня проблема, не могу не ослушаться. Я злорадно ухмыльнулась, смело подошла к нему и прислонила ладонь к холодному лбу.

Когда все закончилось, звёздочки ещё раз ярко вспыхнули и вернулись к моему пальцу. Данила словно проснулся от долгого летаргического сна, часто заморгал и испуганным взглядом обвёл двор, завидев, приближающихся к нам чудовищ заголосил страшным голосом и упал в обморок. У меня дрожали руки и подкашивались колени. Упыри, почувствовав нашу слабость, обступили нас плотным кольцом, от ужаса я зажмурилась и заорала, что было духу:

– Виль, Виль, спаси меня!

Вурдалак явно не слышал, но тут на зов из конюшни вылез совершенно пьяный Иван.

– Ванечка! – закричала я. – Осторожнее! Везде упыри, они сейчас нас с тобой растерзают, сделай же что-нибудь!

Ваня растерялся, услышав сие заявление, но тут же тоненько завизжал:

– Асенька, что делать? Ой, меня кто-то за руку схватил!

Он попытался найти висящий меч, но, видимо, во время пьянки оставил его в сарае:

– Где мой меч? – голосил он. – Ася, я потерял меч! Какой я адепт без моего бедного мечика?! Что делать, Асенька?

– Да, наколдуй чего-нибудь! – не долго думая, посоветовала я.

И Ваняшка наколдовал. Я почувствовала тёплую волну магии, сладко пахнуло жасмином боевого заклинания, раздались сдавленные стоны, а потом тишина.

В этот момент из дома вылетел Виль с перекошенным от гнева лицом, на котором, словно два уголька, горели глаза.

– Где? – орал он. – Куда, вы, маги недоученные, всех дели? Куда дети исчезли?

Мы уставились на него:

– Как исчезли? – пролепетал Ваня.

– Леший знает, как исчезли, – голосил вурдалак, – их в Училище бы в Стольный град отвезти! Такие бы воины-перевёртыши получились!

– И сожрали бы они тебя по дороге! – попыталась возразить я.

Ругался он долго, но потом все же сдался и признал, что из новообращённых упырей воинов-перевёртышей воспитать всё равно не получится, хотя бы потому, что первые не могут контролировать свои рефлексы и инстинкты, а последние их не примут в своё, заметьте, цивилизованное общество.

– Ваня, а что ты с ними сделал? – спросила я, когда мы успокоили Виля, развязали Данилу, и нашли адептов меч, кстати, валяющийся прямо у его ног.

– Да, не помню, чего я с перепугу наколдовал, – промямлил тот неразборчиво, – наверное, отправил туда… ну, куда-нибудь.

Мы с Вилем тревожно переглянулись. Здесь упыри жили своей деревней, стоящей на отшибе, которую все объезжают стороной, и только мы, путники чёртовы, зарулили. Сейчас же, если они перенеслись в людный город, не дай бог, такое начнётся!

– Ты, Ванюша, глупее нашей Аськи! – констатировал Виль. – Это ж надо додуматься! Мы почти добились, чтоб перевёртышей признали цивилизованной расой, как он такой кульбит выделывает! Да нас теперь всех перебьют! Люди-то упырей от перевёртышей не отличают! Мы для вас все – опасность вашей драгоценной жизни. Теперь же мор начнётся! Они же от людского запаха все с ума сойдут!

Меня перекосило: так значит, все время, пока Виль находился в нашем с папашей доме, он облизывался на мою молодую кровушку?

– Ваня, немедленно вспоминай, куда ты их отправил! – потребовала я. – Тогда мы сможем предупредить власти.

Ваня долго чесал затылок, цокал языком, но все было тщетно, куда он отправил чудовищ, он так и не вспомнил.

За всеми треволнениями мы даже не заметили, как забрезжил рассвет. Ещё не утро, а какие-то непонятные грязные сумерки, позволили разглядеть и двор, и дом. Да, при дневном свете я бы сюда вряд ли заглянула, уж больно жуткими казались постройки.

– А где Пан? – спросила я, держа на руках вновь заснувшего Анука.

– Съели! – отозвался Ваня.

Не сговариваясь, мы с Вилем бросились в конюшню. Я ожидала увидеть едва ли не обглоданный скелет, подвешенный на крюк к потолку, но не представшую нашим глазам картину. Гном спал, подложив руку под щеку. Он храпел так, что сотрясалась земля, а из открытого рта, по подбородку стекала тягучая слюна.

– Пан! – позвала я. – Пан, проснись.

Гном не реагировал.

– Пан!

Не долго думая, вурдалак хорошенько пнул его ногой.

– Деньги в правом голенище зашиты, – вдруг запричитал пьяный приятель, – забирайте, только не бейте сапогами в живот!

– Просыпайся, алкаш! – пробурчал перевёртыш.

Пан постарался разлепить глаза:

– О, ребята, – отозвался он радостно, – что-то случилось, а я где? – он огляделся вокруг и снова упал лицом в кучу грязной соломы, на которой спал.

– Да, случилось, – рявкнула я, – нас едва не съели, мы вылечили пару упырей и ещё узнали, что нашему Ванечке нельзя пить, он дуреет!

– Всего-то, – протянул разочаровано гном, – а я-то думал, что и вправду что-то интересное пропустил!

– А что, этого тебе мало? – взвилась я.

– Да, ладно, милая, ты расстроена, расслабься. Хочешь, ко мне с мальцом ложись, а? У меня тепло, – примиряющее предложил Пан, открывая полу грязного кафтана.

– Да иди ты!

Я развернулась и пошла по направлению к выходу.

– А что я такого сказал? – донеслось до меня.

Через некоторое время Данила и Клавдия совершенно в себя и рассказали нам, что случилось пару месяцев назад.

Сначала в деревне начался повальный мор скотины. Животные заболевали и падали замертво всего за одну ночь. Люди, охваченные паникой, собирались в маленькой церквушке и просили Господа о помощи; но потом стали умирать и сами жители. Разозлённые на весь и мир и Всевышнего, люди сходили с ума. Тогда-то кто-то и поджёг церковь вместе с пастором.

В эту страшную ночь в семье у Данилы случилось горе – заболел самый младший из мальчиков – Коленька. Мучился малыш не долго, к утру отошёл в мир иной. Все думали, что отошёл в мир иной… а он превратился в упыря и все семейство обратил. Очевидно, зараза давно разошлась по деревне, но только, когда упыри сожгли храм, коснулась и семьи Клавдии и Данилы.

Нам надо было торопиться, и мы решили продолжить путь, не обращая внимания на стенания похмельного Петушкова. Жалуясь на прострел в спине, слабость во всем теле и больную голову, он пытался запрыгнуть на лошадь то с одной, то с другой стороны, но её высота оказалась непреодолимым препятствием. В конце концов, Ваня зацепился одной ногой за стремя, со всего маха ударил лошадку. Та в свою очередь пошла, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, пока не помчалась в галоп. От неожиданности мы разинули рты, а Ваня с бешеной скоростью скользил по земле и орал диким голосом, пугая животное ещё сильнее:

– Стой кобыла проклятая, стой, кому говорю! Ой, люди, помогите! Ой, нелюди, что ж вы ничего не делаете!

Последнее замечание, видимо, относилось к нам. Первым очнулся Виль, он поскакал за лошадью адепта, догнал, остановил, но было поздно: Ванятка сильно пострадал.

Судя по его словам, у него была вывернута нога, поломана рука, помяты ребра и выбит зуб, не считая огромных синяков на лице и теле.

– А зуб-то как вылетел? – заботливо ворковал гном, укладывая его в доме на кровать.

– Да, шерт, его знает, – мямлил помятый адепт, – камушек попал, ударил, он и вылетел.

– Что ж ты рот так широко открывал? – спросила я.

– Посмотрел бы я на тебя, – обиделся Ваня, роль помятого, но живого героя его вполне устраивала.

– Слушай, Ась, а вылечи его тоже, – вдруг предложил гном, – упырей лечишь, а ногу да руку, что не сможешь.

– Попробую, – согласно кивнула я.

Тут Ваня заголосил, напрочь забыв, что минуту назад жаловался на ушибы:

– Нет, не подпускайте её ко мне, она меня так вылещит, что шивым до дома не доберушь! Я ещё шить хошу! Я так много не шделал в этой шизни. У меня даже шенщины ещё не было!

Тут он сконфузился, покраснел и замолчал потому, как вчера на пьяную голову хвастал перед друзьями своими любовными похождениями, а сегодня оказалось, что это просто плод его буйной фантазии.

– Знаешь, что, – отрезала я, – не хочешь и не надо. Дождёшься здесь делегацию, выздоровеешь и поедешь вместе с ними в Солнечную Долину!

– Ну, уж, нет! – Ваня подскочил на кровати, ни рука, ни нога у него уже не болели. – Хошешь всю шлаву шебе?

– Эх, жаль, – стараясь сдержать торжество в голосе, усмехнулась я, – а я-то думала, что твою лошадь возьму, а то моя больше на корову похоже.

– Шо?! Во тебе! – Иван показал мне огромную дулю.

Ехали мы молча, сначала это доставляло удовольствие: за последнее восемь часов все так наорались, что говорить совсем не хотелось. Через два часа это стало меня утомлять. А ещё через час, передумав обо всём, о чём было можно, мне опять захотелось или ругнуться, или хотя бы поскандалить с Ванечкой, но тот тихо посапывал верхом на лошади, около его глаза налился совершенно отвратительный фиолетовый синяк.

Виль пребывал в глубокой задумчивости, сосредоточенно глядея на раскисшую дорогу и изредка что-то бормоча. Я заметила, как на его смуглом лице ходят желваки.

– Виль, – позвала я, – что-то случилось?

Перевёртыш отрицательно покачал головой и не ответил.

– Да, ладно тебе, братуха, – вступил в разговор гном, – видим же, что нервничаешь!

– Это упырь! – резко бросил Виль. – Я обязан его найти!

– Чего? – уставилась я на него, плохо понимая, о чём он здесь, собственно, толкует.

– Мор в деревне начался не случайно! Где-то по окрестностям бродит упырь. Они всегда так, сначала сжирают скот, а потом звереют и нападают на людей. Но если коровы погибают от его укусов, то люди-то становятся такими же, как и он.

– И что? – не унималась я.

– Я должен его обезвредить! – заявил Виль.

– Что-что?! – изумилась я. – О чем ты? Ты никого не должен искать, ты должен проводить нас с Ануком в Фатию, а с этим вурдалаком, прости, упырём пусть разбирается Совет!

– Я Совет! – вдруг заорал вурдалак. От неожиданности я моргнула и непонимающе уставилась на него. – Это моя работа вылавливать таких тварей, – уже спокойно пояснил Виль. – Люди ведь дураки, – я покраснела от злости, – не принимай на свой счёт, Ася, – быстро оговорился он, – они не понимают, чем цивилизованный перевёртыш отличается от дикого упыря.

– По-моему ничем, кроме магической печати, сдерживающей звериные порывы, – заметила я.

– Много ты знаешь! Мы вурдалаки – оборотни, перевёртыши, а они ошибка природы! – фыркнул Виль. – На нас из-за этой нежити в любой момент начнут гонения, а нам и крыть будет нечем, вот тебе и цивилизованная раса. Я хочу его найти и уничтожить!

– Герой! – буркнула я. – Я тоже, к примеру, хочу обратно в Стольный град, но ведь никто не спрашивает о моих желаниях!

Во мне клокотала ярость, если Виль действительно оставит нас в самом начале пути, то я не ручаюсь, что мы доберёмся до Солнечной Данийи. Из нас четверых он единственный воин. Мне колдовать страшно, Ване, мучающегося с постоянного похмелья, тем более, гном только языком трепать горазд; кто же нас защитит в случае нападения? Правильно, никто.

– Знаешь, – вдруг задумчиво произнёс гном, – тебе все же стоит найти этого упыря.

– Да, что ты говоришь! – злобно рыкнула я. – Давайте, вообще, все разбредемся по Словении, наплевать, что Анука ждут, а на нас надеются!

Я перевела дыхание и уже хотела продолжить свою отповедь, как Виль резко развернул коня и направился обратно в деревню, до нас донеслось:

– Через сутки я вас догоню!

Я беззвучно открывала рот, потрясённая происходящим.

– Он в своём уме! – заголосила я, обращаясь к гному. – Да, Совет нас на кусочки искромсает, если с Ануком что-нибудь случится! Я требую, чтобы он вернулся обратно! Требую!

– Догони и скажи ему об этом, – спокойно предложил гном, прикуривая папироску и затягиваясь вонючим дымом.