Глава 12
Гнев богов
День шел за днем, одна дорога сменяла другую, и одним прекрасным утром Маша поняла, что ей очень даже нравится путешествовать на скрипучей телеге. Конечно, дороги могли бы быть не такими ухабистыми, но это ерунда — если уж очень сильно трясет, можно пойти пешком, опять же ноги размять. А вокруг красота какая! Поля, поля, холмы, дорога петляет между ними и снова прячется в лесу.
Одного Маша не могла взять в толк: откуда Весь знает, в какую сторону двигаться? Уж так они крутили и петляли, что не разберешь, с какой стороны приехали. На вопрос белобрысый не ответил, буркнул что-то неразборчиво и снова мрачно уставился на дорогу.
«Ну и пес с ним», — подумала Маша (нахваталась всяких выражений еще на постоялом дворе, и иногда они приходились очень кстати!) и снова заговорила с Рахханом. Вот кого не нужно было по полчаса уговаривать раскрыть рот: их случайный попутчик так и сыпал байками и прибаутками, былями и небылицами. Еще он научил Машу нескольким здешним песням и сам подпевал — голос у него оказался не очень сильный, хрипловатый, зато со слухом был полный порядок, так что у них неплохо получалось петь вдвоем. Еще бы Веся уговорить подыграть на флейте, только Маша пару раз взглянула на него и отказалась от этой затеи — очень уж неприветливым он выглядел.
Даже странно, решила она. Он так рвался в путешествие, и первый день был вон как весел, всякими задумками делился, с Рахханом всю ночь проговорил, а потом как отрезало. Может, ему спутник не по душе? Но тогда бы Весь его отшил, очень даже просто, в этом Маша не сомневалась ни секунды. Или ему просто не нравится, что тот берет на себя инициативу, подсказывает, куда лучше свернуть, дичь вот ловит, учит Машу разводить бездымный костер, готовить на нем мясо и отличать съедобные ягоды от несъедобных, а также обращаться с лошадью. Девушка теперь сама могла запрячь и распрячь смирную Зорьку и очень этому радовалась. Но опять-таки, будь это Весю не по нраву, он бы наверняка сказал Раххану что-нибудь такое, отчего веселый парень отстал бы от них в первой попавшейся деревне! Они уже миновали два или три поселения, но заезжать никуда не стали: провизии пока хватало, так зачем лишний раз показываться местным на глаза? На дороге если кто и встречался, обращал на них мало внимания, — все своими делами заняты.
Нет, тут что-то совсем иное, заподозрила Маша и стала пристальнее приглядываться к Весю.
Они снова свернули на лесную дорогу — тут было не так жарко, лошадь мягко ступала по заросшей колее, поскрипывала телега, пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи танцевали на лицах и одежде путешественников, делая их и впрямь похожими на циркачей в пестрых трико. Вот один такой луч упал на лицо Веся, и Маша удивленно заморгала: белобрысый угнетатель и так-то всегда казался бледным, как будто на открытом воздухе сроду не бывал, но сейчас и без того острые черты его лица заострились еще больше, глаза запали, кожа сделалась землистой, и даже золотые волосы, гордость мужчины, словно потускнели. И, если честно, Весь выглядел осунувшимся и совершенно больным. И если бы не привычный злой огонек в глазах, Маша, не задумываясь, предложила бы свою помощь. Но, пожалуй, от Веся сейчас можно было дождаться только отборной ругани за то, что она сует нос не в свое дело. И вообще, может, его на телеге укачало, или голова болит! Или… Маша снова пригляделась. Весь время от времени потирал левое плечо и едва заметно морщился — руку, наверное, отлежал. А чего ждать, если на досках спишь? Лучше, как они с Рахханом, на лапнике, он упругий, как матрац…
— Послушай, — не удержалась Маша вечером, когда Раххан помогал ей распрягать Зорьку, следил, чтобы девушка не перепутала ремни и пряжки, — ты не замечал, что с Весем что-то неладно?
— Откуда же мне знать? — удивленно вздернул темные брови мужчина. — Я его не знаю совсем, так как понять, ладно с ним или нет? Тебе виднее!
— Ну… — Маша нахмурилась. — Он какой-то унылый. И не ест совсем. Видел?
— Да он и с самого начала мне обжорой не показался, — пожал плечами Раххан, потрепав кобылу по холке.
— Это-то да, но только… — Девушка примолкла, покосилась на Веся. Тот, нахохлившись, сидел у костра с крайне мрачным видом и по сторонам не смотрел. Но, как знать, слышал ли разговор? Насколько помнила Маша, слух у него очень острый! — Что делать-то, если он правда заболел? У нас ни лекарств нет, ничего! И врачей тут тоже нету…
Раххан задумался. Или сделал вид, что задумался, по нему трудно было понять. Маша уже обращала внимание на то, как меняется его лицо: только что серьезное или мрачное — и тут же дурашливое или смешливое. Будто облака бегут по небу, каждую секунду меняя свой рисунок, или пляшут в костре языки пламени. Странный он, этот Раххан, решила Маша. Вроде бы все на виду, и говорливый такой, приветливый, только про себя до сих пор ничего толком не рассказал. Сказочник и сказочник, странствует себе по городам и селам, а больше ни слова. Ни откуда родом, ни где его дом… Скользкий тип, вот как назвали бы его на постоялом дворе в Перепутинске! Но вроде бы не злой. И на разбойника не похож, хотя Маша в жизни своей их не видела и не смогла бы отличить кого-то из этой братии от законопослушного человека.
— А у него ты спрашивала? — внезапно подал он голос.
— Нет, — покачала она головой. — Я… ну…
— Боишься, — понятливо кивнул Раххан.
— Ничего я не боюсь! — нахмурилась Маша. — Настоящие общевистки не…
— …не боятся, — подхватил мужчина. — Ну а раз так, чего не спросишь? Стесняешься? Это понятно, вдруг у мужика живот прихватило на походной-то еде, а сказать гордость не позволяет…
— Глупости какие! — рассердилась девушка. — Ничего стыдного в этом нет! Только если б так, он бы…
— Он бы уже все кусты по дороге освоил, — согласился Раххан с нахальной усмешкой, и Маша в который раз подумала, что он будто мысли ее читает. — А он сидит себе. И молчит.
— Молчит, — грустно ответила Маша и снова покосилась на Веся. Тот опять потирал плечо, но теперь как-то по-другому.
— Ага… — проронил Раххан, смотревший в том же направлении. — Пойдем-ка, поболтаем! Это становится интересно…
Девушка поспешила за ним — на сердце стало немного легче. Пусть Раххан поговорит с Весем, уж наверно мужчине тот не станет так грубить, как «глупой девке». Хотя бы потому, что Раххан и сдачи дать может, если что.
— Слушай-ка… — Мужчина уселся рядом с Весем, привычно поджав под себя длинные ноги. Он так мог сидеть часами, а у Маши ноги почти сразу затекали, потом не встанешь! — А что ты чешешься, как шелудивый? Блох подцепил, что ли?
Маша изумленно взглянула на Веся. А ведь правда, чешется! Как это она сразу не поняла? Вот и сейчас он явно удержал руку, потянувшуюся к левому плечу.
— Ты говори, да не заговаривайся, — процедил он. Судя по прищуру, он пребывал в самом скверном расположении духа, и Раххан рисковал нарваться на оскорбление.
— Ну прости, погорячился. — Раххан развел руками и улыбнулся. — Уж больно похоже! Но только блохи бы всего тебя закусали, да и нас бы не пожалели, а ты не весь чешешься, только здесь…
Он протянул руку, чтобы взять Веся за запястье, но не успел — тот отпрянул неуловимым движением, будто перетек с места на место. Маша всякий раз поражалась, как ему удается вот так двигаться!
— Придержи руки, — посоветовал белобрысый недобро. Видно было, что лицо у него осунулось еще больше, на висках выступила испарина, но смотрел он все так же непримиримо.
— Надо будет — скручу и посмотрю, что у тебя там, — пообещал Раххан и так же неласково ухмыльнулся, показав белые зубы. — Мне вот не улыбается какую-нибудь заразу от тебя подхватить, так что лучше сразу скажи.
— Это, может, лечится, — встряла девушка. — Раххан травы разные знает, так, может…
— Это не лечится, — перебил ее Весь. Криво усмехнулся, дернул завязки у ворота: — Хотите посмотреть? Ну, смотрите…
Он стянул рубашку с плеча, высвободил руку, посмотрел на спутников не без вызова.
Маша ахнула, прижала ладонь ко рту и даже назад подалась. Раххан оказался более сдержанным, он только присвистнул.
Даже в неверном свете костра можно было различить, что кожа у Веся от плеча до запястья воспалена, будто от ожога, а под ней…
Маша как-то мельком видела, что у него на груди и на руке нанесен какой-то рисунок, но только теперь смогла рассмотреть его целиком. Слева, над самым сердцем — свившийся восьмеркой змей, заглатывающий собственный хвост: каждую чешуйку видно, и глаза — мудрые, недобрые… А по руке — непонятная вязь: то ли буквы, то ли просто узор…
— Татуировка? — заинтересовался Раххан, приглядевшись.
— Это что? — удивилась Маша.
— Это на иголку краску берут и под кожу вкалывают, получается рисунок. Кое-где люди себя с ног до головы так разукрашивают, — пояснил тот. Маша содрогнулась — какое варварство! И больно, наверно. И зачем такое Весю? — Кстати, заразу какую-нибудь можно затащить очень просто! Может, и тебе…
— Не может, — ответил Весь коротко. — Это не татуировка.
— А что же? — любопытно спросил Раххан, но вопрос его остался без ответа, потому что Маша пораженно прошептала:
— Они что… шевелятся?..
Змей на груди Веся и правда будто переменил положение и воззрился на них испытующе, а мелкие змейки на руке пришли в движение, сложились в новый замысловатый узор. Весь зашипел, как та же змея, рывком натянул рубашку на плечо.
— Шевелятся! — рявкнул он. — Что вам еще надо?
— Что это? — Раххан не скрывал изумления. — Ничего подобного никогда не видел! Если не татуировка, тогда… откуда этот рисунок?
— Это знак бога, — сквозь зубы процедил Весь. — Он появился, когда… Когда я принял посвящение.
— Посвящение? — нахмурилась Маша. — Ты о чем?
— Ах да, я ведь не говорил… — Он растянул тонкие губы в неестественной усмешке. — Мужчины моей семьи посвящают себя богу. Не все, конечно. Только те, кого он выберет. До меня это был мой дед, я должен был сменить его, если бы…
— Если бы не очутился здесь, — завершил Раххан. — Так ты жрец, что ли?
— Служитель культа! — сообразила Маша и посмотрела на Веся с недоумением. Как же это получается? Аристократ, угнетатель, лжец, вор, развратник, да еще и священнослужитель? В этом человеке собрались все возможные пороки!
— Как угодно, — снова скривился Весь. Кажется, этот божественный знак доставлял ему все больше неудобств, но он терпел.
— Ты расскажи, — предложил Раххан, присаживаясь напротив. — Я так вижу, для тебя подобное внове, так вдруг что поймем? Если вместе подумаем, а?
Весь наградил его таким взглядом, что Маша бы точно устыдилась, но сказочник и не подумал смутиться. Смотрел выжидательно, и, к удивлению девушки, белобрысый сдался…
Меньше всего Весьямиэлю хотелось делиться с попутчиками своими проблемами, но они ведь не отвяжутся, на лицах написано! Маша смотрит одновременно испуганно и возмущенно — ну да, конечно, в ее мире религий как таковых не сохранилось. Хотя что есть культ этого ее Вождя, как не самая настоящая религия? Но разве глупой девке объяснишь!
А вот Раххан, хоть и любопытствует, держится настороженно. То ли слышал что-то о подобных вещах (почему бы и нет, этот многое знает), то ли просто нюхом чует.
Ну и чем они могут помочь?..
— Мой мир, — неохотно начал мужчина, — создали два бога…
— Богов не существует! — тут же вставила Маша, но Раххан дернул ее за рукав, и рыжая обиженно замолчала.
— Не перебивай, — шикнул он на девицу. — А ты говори, Весь. Мы слушаем.
Сложно было объяснять чужакам то, что впитал с материнским молоком! Казалось бы — это так просто: есть Шейсет, богиня любви, жизни, та, что знаменует собой животворящее начало, и есть Раш’ял, бог смерти, мудрости, тот, кто запирает двери и хранит запретные знания. Они не брат с сестрой, не муж с женой, не союзники и не противники, они — единое целое, они всегда идут рука об руку: жизнь и смерть, начало и конец, чувство и знание, и в этой гармонии — сила их мира.
Жрицами Шейсет становятся, что вполне понятно, только женщины. Никогда — девушки, а только те, которые уже доказали, что способны давать жизнь. Чем больше детей у жрицы, тем лучше, это значит, что ее коснулась милость богини. И тем больше вероятность, что одна из ее дочерей или внучек рано или поздно примет сан жрицы и ее обязанности.
Знак богини — золотая птица, и женщина, отмеченная этой печатью, желанна для любого, только далеко не каждому она подарит свою благосклонность!
Раш’ялу служат мужчины. Раш’ял — бог-воин, поэтому жрец обязан уметь обращаться с оружием. Он — бог мудрости, поэтому жрец должен быть образован. От служителя требуется многое, не только соблюдение правил, обычаев и совершение ритуалов. Но главное — то невидимое, что способен отметить только сам бог.
— Я проявлял склонности к служению с раннего детства, — неохотно произнес Весьямиэль, не желая вдаваться в подробности. — Разумеется, мне дали превосходное образование, даже у наследных принцев не было таких учителей. В день моего совершеннолетия дед отвел меня в храм, и Раш’ял отметил меня своей печатью. — Он коснулся плеча. — Вот этой.
— А как это было? — поинтересовался Раххан. Кажется, от него не укрылась скептическая усмешка собеседника.
— Не помню, — хмыкнул Весьямиэль. — Мне сказали, что я потерял сознание, а когда очнулся — знак бога уже красовался на моем теле.
У него было вполне определенное мнение об этом таинстве: просто ему подмешали что-то в питье, а потом каким-то образом нанесли рисунок на кожу.
— И ты стал жрецом? — допытывался Раххан.
— Пока что им остается мой дед, но он уже стар, и я был готов в любой момент принять его обязанности, — холодно ответил Весьямиэль. — Я ношу фамилию зи-Нас’Туэрже, пользуюсь всеми привилегиями нашего рода, но я… хм… нахожусь как бы вне семьи, так вам будет понятнее. Я давно владею всеми необходимыми знаниями, и мне не раз случалось заменять деда на церемониях.
— А как же теперь? — подала голос Маша. — Если ты здесь, то кто же будет вместо тебя?
Вопрос резонный, Весьямиэль в который раз подумал, что девица неглупа и умеет задавать вопросы. Он тоже размышлял об этом.
— Кто-то из моих младших братьев или племянников, — равнодушно ответил Весьямиэль. — Среди них есть те, кто тоже проявлял склонность к служению.
— Видно, ты не очень-то ревностный приверженец религии, — хмыкнул Раххан.
— Я не верю в богов, — сухо сказал Весьямиэль.
— Но… — начала было Маша, однако осеклась.
Что он должен был им объяснить? Что сан жреца Раш’яла открывает такие перспективы, какие и не снились обычному высокорожденному? Он неуязвим, на него даже императрица вряд ли осмелится поднять руку, дабы не прогневать божество! А главное — его будут слушать. Его будут слушать сильные мира сего, потому что устами жреца глаголет сам бог, и Весьямиэль не сомневался — его дед неоднократно произносил именно те пророчества, которые были выгодны их семье и союзникам. Дед мошенничал, и Весьямиэль не видел в этом ничего предосудительного. Если кто-то и владеет умами людей, пусть это будет человек умный и дальновидный, способный думать не только о личном благе. Конечно, семья превыше всего, но дед, насколько знал Весьямиэль, хорошо разбирался в политике, его советам следовали.
— Это отвратительно! — сказала Маша возмущенно. — Ладно, когда служители культа сами верят в то, что говорят, это еще можно понять… А так выходит, простых людей обманывают, и все! Какая гадость!
— Эта гадость называется высокой политикой, — усмехнулся Раххан. Вот его явно не шокировали откровения. — Так, значит, ты собирался сознательно говорить неправду?
— Если люди желают слышать ложь, почему бы не удовлетворить их желания? — приподнял бровь Весьямиэль.
— Ну да, ты прав, — хмыкнул тот. — И ты был уверен, что богов на самом деле нет?
Весьямиэль молча кивнул. Он не верил в них. Не верил в то, что высшим сущностям, если даже они действительно есть, может быть дело до человеческих букашек! Может быть, в стародавние времена Раш’ял и Шейсет сходили на землю, чтобы даровать свои откровения людям, но не теперь.
— Зря, — коротко сказал Раххан, и показалось, будто в глазах его отразилось пламя костра. — Даже если не веришь в богов, не надо так явно давать это понять. Никогда не знаешь, чем обернется…
— Думаешь, честнее было бы притворяться, будто я истинно верующий? — усмехнулся Весьямиэль. — Если боги существуют, они прочтут в моем сердце, а слова не значат ничего!
Раххан опустил голову, молчаливо соглашаясь.
Весьямиэль снова солгал. Слова значили очень многое: императрица вызвала его в свою резиденцию, чтобы вопросить Раш’яла. Этого делать не полагалось: задавать вопросы богу разрешалось не всякий раз, как того пожелаешь, а лишь по большим праздникам, дважды в год, во время ритуального жертвоприношения. Нет, в случае большой нужды позволялось нарушить этот обычай, и императрица приготовила богатую жертву, Весьямиэль знал наверняка. И призвала именно его, а не деда, потому что была уверена в нем, в его лояльности к ее режиму. Весьямиэль долго воспитывал в ней такую уверенность, и вот наконец его старания увенчались успехом. Оставалось только провести церемонию и проговорить то, что желала слышать властолюбивая женщина… и кое-кто еще. И тогда его семья была бы обласкана, сам он стал бы особой, приближенной к императрице, а курс правления немного изменился бы. Самую малость, но так, что стране это принесло бы только благо.
— То есть ты собирался обмануть вашу… вашего вождя? — удивленно спросила Маша.
— Не вижу в этом ничего странного, — поджал губы Весьямиэль. — Мать-императрица желала подтверждения своим идеям. Придворные хотели убедиться, не злоупотребляет ли она властью. Она устраивает нашу семью и многих других как сильный и умелый правитель. И она в курсе, что я не так привержен строгим древним традициям, как дед, потому и вызвала меня. И я знаю, что должен был сказать!
— Почему же она вопрошала не Шейсет? — поинтересовался Раххан. — Она ведь женщина!
— Шейсет не имеет отношения к власти, — холодно ответил тот. — Она олицетворяет собой стихию, силы природы. Раш’ял же не только смерть, но и мудрость, я уже говорил. Упорядоченное и незыблемое среди первозданного хаоса. Вот почему правители обращаются к нему, даже если во главе страны женщина. Разумеется, императрице нужен был посредник. Такой, как я.
Он умолк, вновь пытаясь представить, что случилось после его исчезновения. Быть может, это восприняли как знак свыше? Маловероятно, императрица далеко не глупа и, как подозревал Весьямиэль, тоже прекрасно понимала, в каком фарсе участвует. Спектакль для придворных. Интересно, верила ли она сама в богов? Или только в себя и свои силы? Теперь уже не узнать…
— Это все очень интересно, — произнес вдруг Раххан, — только не объясняет твоей чесотки! Если, как ты говоришь, это обычная татуировка или что-то вроде того, причем давнишняя, с чего бы ей воспалиться?
Весьямиэль молчал.
— Наверно, это все-таки не просто рисунок, а? — продолжал допытываться настырный попутчик. — Только ты об этом никогда не думал, так?
— Верно, — кивнул Весьямиэль. Рука сама собой тянулась к левому плечу, где кожа горела огнем.
Маша переводила взгляд с одного мужчины на другого, явно ничего не понимая. В богов она не верила в принципе, поэтому то, о чем толковали ее спутники, представлялось ей чем-то из разряда… сказок, что ли? Вроде тех, про драконов…
— Раньше такое случалось?
— Никогда, — проронил Весьямиэль.
— А ты слышал о подобном?
— Доводилось, — кивнул он. Рассказывать не хотелось, но раз уж начал…
Это Шейсет приносят в жертву цветы, молоко и мед. Раш’ял требует крови, на то он и бог смерти, и дважды в год жрец обязан зарезать живое существо, восхваляя своего повелителя.
— Когда-то в жертву приносили людей. Рабов, военнопленных, — равнодушно произнес Весьямиэль, отметив, как исказилось от ужаса и отвращения лицо Маши. — Теперь только животных.
— И тебе приходилось?.. — Раххан сделал паузу.
— Конечно, — пожал плечами Весьямиэль. — Я ведь сказал, что мне случалось заменять деда на церемониях. Ничего особенного — баран или даже бык. Перерезать ему горло, вот и все…
— Постой, я догадаюсь, — произнес Раххан. В глазах его теперь явственно плясали огоньки. — Ты не принес жертву вовремя, да?
— Вроде того, — усмехнулся он. — Вот только я в другом мире, и здесь не может быть Раш’яла! И уж тем более ему нет дела до меня! Особенно если жрецом все еще остается мой дед.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросил Раххан. — Может быть, твой дед уже умер, братья не успели выучиться, и ты теперь единственный служитель Раш’яла в вашей семье… и в этом мире тоже! И теперь вся ответственность — на тебе. Может такое случиться?
— Пожалуй… — протянул Весьямиэль. Бродячий сказочник оказался чересчур догадлив. Впрочем, он очень непрост.
— И бог разгневался, — удовлетворенно произнес Раххан, будто человек, сложивший головоломку. — Пока он только предупреждает, но…
— Хорошо же предупреждение! — не сдержался Весьямиэль.
— А чего же ты хотел? — удивился Раххан. — Я ведь сказал — не стоит говорить, что ты не веришь в своих богов… даже если думаешь, будто их нет поблизости. Кто их, богов, разберет…
— Полагаешь, они вездесущи? — приподнял брови Весьямиэль.
— Почему бы и нет? Они могут оказаться воплощением чего-то великого и непостижимого, единого для всех миров? Что мы вообще про них знаем? — Сказочник мечтательно посмотрел в темное небо. — Ничего. Поклоняемся, жертвы приносим. Молим о прощении и милостях. Вот и все. Так ведь?
— Допустим, ты прав. Но что ты хочешь этим сказать?
— А то, что не нужно относиться к вере предков как к глупым предрассудкам, — улыбнулся Раххан. — Опасно. Убедился теперь?
— Убедился, — коротко ответил Весьямиэль.
— Что намерен делать?
— Ничего, — сказал он. — А что я могу предпринять?
— Мало ли… — Раххан снова улыбнулся, посмотрел Весьямиэлю в глаза. Произнес как-то слишком уж доверительно: — Пойду силки поставлю. Далеко заходить не буду, тут у ручья водопой для всякой мелочи, глядишь, кто и попадется!
Он бесшумно исчез в лесной темноте, оставив Весьямиэля наедине с Машей.
Девушка угрюмо молчала, видимо, не одобряла поведение спутника. Странно, что не пыталась встрять со своими вечными историями о Вожде и о том, как он разрушил храмы и объяснил людям, что надо верить не в мифических богов, а в светлое будущее!
— Весь… — произнесла она неожиданно.
— Чего тебе? — неприветливо отозвался он, готовясь отшить ее, если полезет с воспитательными беседами. Не до них ему было!
Но Маша не собиралась его воспитывать.
— Тебе больно? — спросила она серьезно.
— Не слишком, — ответил он, отметил тень облегчения на ее лице и не преминул добавить: — Но ты представь, что тебе под кожу запустили сотню раскаленных гвоздей, и они там… перемещаются. Примерно поймешь, что я ощущаю.
Он забрался на телегу, с головой укрылся плащом и попытался уснуть, уже зная, что не получится, — зуд в руке сводил с ума, да еще жар начался. Похоже, Раш’ял не собирался оставлять своего беглого слугу в покое…
Маша долго не могла уснуть, все прислушивалась. Во-первых, думала, как там Весь — все-таки он болен, по нему видно, а во-вторых… было немножко страшно. В школе ей рассказывали о том, что творили верующие, — морили себя голодом, сжигали заживо (и ладно, если только себя!), проделывали другие ужасные вещи, даже развязывали войны, в которых гибли невинные люди. И вот один из таких — рядом с ней! И как знать, может, он притворяется, что не верит в своих богов, а на самом деле…
Что он там говорил о жертвоприношениях? Баран или бык, да?..
Маша вгляделась в темноту: Зорька пощипывала траву, фыркала, переступала тяжелыми копытами. Нет, эта лошадь себя в обиду не даст!..
А ну как Весь вспомнит о человеческих жертвоприношениях? Маша приподняла голову, прислушалась: по другую сторону костра негромко посапывал Раххан. Он вроде чутко спит, если что, проснется… А если Весь решит напасть на нее саму?
Девушка твердо решила не спать до утра. Ничего, случалось и в ночную смену работать, потерпит! Зато бояться не будет.
Она прислушалась: вот похрапывает Раххан, вот шелестит травой кобыла, вот едва слышно дышит Весь, и еще раздаются всякие лесные шорохи — то птица прокричит, то что-то протрещит в кустах, то кто-то ухнет, пискнет…
Она сама не заметила, как уснула.
Проснулась, будто от толчка, вскочила, озираясь. Вроде все в порядке: едва тлеют угли в костре, напротив спит Раххан, вон лошадь бродит на длинной привязи, видно силуэт. Да и луна светит ярко, на поляне почти все разглядеть можно!
Маша приподнялась, чтобы посмотреть на телегу, — как там Весь? Да так и замерла с открытым ртом, потому что Веся там не оказалось.
— Раххан! Раххан! — Девушка затормошила спящего, потому что… потому что надо было скорее бежать, искать! Куда мог запропаститься Весь? У него же жар начался, он в бреду мог уйти куда-нибудь, в овраг провалиться, шею себе сломать! — Ну проснись же!
— А? — Мужчина потряс головой, взглянул на нее. — Что случилось?
— Весь исчез!
Маша сбивчиво изложила свои подозрения насчет пропажи белобрысого жреца. Каким бы он ни был, если ему нужна помощь, то… Ни один настоящий общевист не бросит в беде человека, пусть даже это классовый враг! Просто потому, что живого врага можно перевоспитать, а вот мертвого получится разве что похоронить.
— Погоди, не мельтеши! — осадил ее Раххан, окончательно проснувшись. — Сейчас разберемся.
Он обошел поляну, потрогал зачем-то солому и смятое одеяло на телеге, где спал Весь.
— Ушел он не так давно, — заключил Раххан, огляделся, схватил Машу за локоть: — Смотри! Видишь?
Приглядевшись, девушка различила между деревьями крохотную искорку. Огонь?
— Костер, — подтвердил мужчина. — Пойдем поглядим. Только тихо-онечко! Не шуми и не вздумай заорать! Если это то, о чем я думаю, то посторонних там быть вовсе не должно.
— А о чем ты думаешь? — шепотом спросила Маша.
— Ну так мы весь вечер об этом говорили, — ухмыльнулся Раххан, и девушка поняла, что, кажется, ее подозрения оказались верны, а религиозные предрассудки взяли верх над разумом Веся. — Пойдем. Не топочи, иди за мной след в след…
Раххан передвигался очень быстро и почти бесшумно, будто ему не мешала темнота. Маша по сравнению с ним чувствовала себя неуклюжей.
— Тише… — Раххан пригнул ее голову пониже, заставляя присесть за раскидистым кустом, когда они подошли поближе к тому месту, где горел костер. — Не вздумай туда полезть!..
Маша несколько раз кивнула, подтверждая, что поняла. Это было недостойно общевистки, и вообще, мелкобуржуазные страхи и предрассудки не должны были довлеть над ее сознанием, но… Следовало признать, что она боится. Того, что сейчас происходит на поляне, боится Веся.
Она никогда прежде не видела его таким… Это был не заносчивый аристократ, злой на язык, не тот спутник, к которому Маша успела привыкнуть… Перед ней предстал какой-то иной человек, и познакомиться с ним поближе ей вовсе не хотелось!
Обнаженный по пояс, он стоял у костра, и змеиные знаки на блестящей от пота коже свивались и развивались, меняя узоры. Только теперь, казалось, это Веся вовсе не беспокоило. Распущенные волосы касались языков пламени, будто переплетались с ними; большой змей на груди мужчины развил кольца, а в глазах жреца сейчас не отражалось даже пламя костра, в них царила беспросветная тьма.
Сверкнуло лезвие — Маша узнала тот самый серп, в отблесках костра он показался ей окровавленным.
— Жреческие ножи часто бывают такой формы, — прошелестел ей в ухо Раххан. — Вот где он выучился с ним обращаться… А я еще удивлялся…
Девушка всегда полагала, что древние жрецы читали молитвы или еще как-то обращались к своим вымышленным покровителям, но Весь молчал. И лес молчал, будто замерев в ожидании чего-то… Чего же именно?
Короткий писк — девушка зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть, когда Весь вытащил у себя из-под ног какое-то существо. Точно, зверек, один из тех, которых так умело ловил силками Раххан. Их много водилось в лесу, мясо на вкус напоминало крольчатину, и Маша, как ни жаль ей было маленьких пушистых прыгунов, смирилась с тем, что они вынуждены убивать животных. В конце концов, свиней в обхозах тоже выращивают на мясо, и тут ничего не поделаешь.
Весь резко поднял замершую от ужаса зверушку над костром, сверкнул остро отточенный серп. Маша зажмурилась на секунду, чтобы не видеть, как кровь брызнет на лицо и грудь мужчины, потом осторожно приоткрыла один глаз. Странно, никаких кровавых потеков она не заметила, а зверек исчез. В костер его Весь бросил, что ли? Но тогда воняло бы паленой шерстью. И, к слову, дымом тоже не пахнет, странный какой-то огонь, разгорается все сильнее, а Весь ведь не подкладывает в него хворост!
А дальше случилось что-то совсем уж странное: Весь внезапно перекинул распущенные волосы на грудь, скрутил жгутом…
Раххан стиснул руку Маши.
— Тихо, — шепнул он ей. — Не вздумай закричать!..
— Что он делает? — прошипела девушка.
— Представления не имею!..
Он врет, поняла Маша. Даже она догадалась: Весь ведь упомянул, что жрецы с момента посвящения не обрезают волос. Это знак их служения, будто бы связь с божеством. И если они идут на подобное…
Снова сверкнул серп, пламя костра вдруг взметнулось так, что совсем заслонило фигуру мужчины, и Раххан прошептал девушке на ухо:
— Пошли отсюда!
— А Весь?..
— Да ничего с ним не сделается… Утром подберем, если что, а так… не хочу я поблизости оставаться!
Они ушли тем же путем, стараясь не трещать ветками и не шуметь.
— Что он делал? Зачем это? — засыпала Маша Раххана вопросами, когда они вернулись на свою стоянку.
— Не лезь ты в это, — ответил мужчина серьезно. — Не поймешь. И я не пойму. Догадаться могу, но… Ну его к лешему! В такие дела соваться — себе дороже. Больно уж бог у него… опасный. Ты вот не веришь, тебе хорошо.
— А ты будто веришь? — прищурилась Маша.
— Я много во что верю, — спокойно сказал Раххан. — Доводилось со всяким встречаться, так что… — Он усмехнулся. — Хорошо, когда думаешь: такого не может быть просто потому, что не может быть! А увидишь одно диво, другое, а там и поразмыслишь — почему бы и третьему не случиться? Понимаешь?
— Ну, вроде… — кивнула девушка.
Этой ночью она стала свидетелем чего-то такого, что не поддавалось разумному объяснению. Или просто она слишком плохо образованна? Ведь в процессе обучения в школе не рассматривали разные суеверия и прочее в том же роде! Только упоминали, когда нужно было осудить мракобесие… Как же многого она еще не знает!
С этой мыслью Маша и уснула, хотя собиралась сидеть у костра до утра и ждать Веся — вдруг ему потребуется помощь?
Снились ей сплошь кошмары: то дерево говорило с ней голосом Вождя, то заветная книга сама собой открывалась на какой-нибудь странице и Маша против воли начинала читать ее (она давно заучила все наизусть, так что даже во сне проблем не возникало), то Весь с окровавленным серпом наклонялся над ней, скаля мелкие острые зубы, то Зорька вставала на дыбы и отчаянно ржала, а на горле у нее зияла ужасная кровавая рана, а Раххан почему-то смеялся и велел не шуметь, чтобы страшный бог не услышал и не пришел за ними…
Проснулась девушка еще до рассвета, совершенно разбитая. Ничего будто не изменилось: Зорька стояла, свесив голову, похрапывал Раххан…
Маша приподнялась, заглянула на телегу. Весь оказался на месте. Так, может, ей все это приснилось? Не было никаких вылазок в ночной лес, никакого жертвоприношения?
Девушка встала, подошла поближе, присмотрелась к Весю повнимательнее. Спит, как младенец, дыхание ровное, глубокое. С лица пропали пугающие тени, даже легкий румянец на щеках появился, и от него больше не пышет жаром. И коса… Маша вытянула шею, заглядывая мужчине за спину. Коса не скручена узлом на затылке, свободно лежит, и видно, что она стала намного короче. И вот еще пятнышко золы на щеке… и еще одно — на рубашке. Только это не зола. Кровь, похоже.
Значит, не приснилось. Маша невольно поежилась. Снова присмотрелась: серп, обмотанный тряпицей, Весь заткнул себе за пояс. И не боится же порезаться! Может, забрать у него опасную вещь? Мало ли что взбредет ему в голову!
Девушка тихонько протянула руку, уже почти коснулась рукояти серпа, но ее запястье перехватили и сдавили так, что она невольно ойкнула.
— Куда лапы тянешь? — недобро прищурившись, поинтересовался Весь. Будто и не спал вовсе — глаза ясные, взгляд осмысленный.
— Я…
— Не трогай. — Мужчина отбросил ее руку. Сел, ухмыльнулся: — Испугалась, что ли? Не трусь. Тебя Раш’ял в жертву не примет, и не мечтай…
— Я не… — начала Маша гневно, но тут к ним присоединился Раххан.
— Ну и ночка, — зевнул он во весь рот. — Какой только дряни мне не снилось!.. Вы-то как?
— Превосходно, — ответил Весь. Смерил Раххана взглядом, подумал и добавил загадочно: — Хорошо силки ставишь.
— Сноровка, — усмехнулся тот в ответ, и Маше показалось, будто эти двое знают о чем-то, но ей сообщать не намерены. — Ты сам как? Змейки все шебуршат?
— Перестали. — Весь оттянул ворот, взглянул на свое плечо. — Говорил же я, глупые предрассудки…
— Ну-ну. — Раххан прищурился. — Научить силки ставить, что ли, а, священнослужитель? Вдруг пригодится?
— Научи, — неожиданно покладисто согласился тот. — Чего не бывает…
Мужчины ушли в лес, коротко переговариваясь на ходу, а Маша развела костер, надела на шею Зорьке торбу с овсом, погладила лошадь по умной морде…
«Дотянуть бы до столицы, — решила Маша, разбирая лошадиную гриву. — А там уж я найду хороших людей, которые мне помогут. Должны же быть такие! Не может их не оказаться в целом мире!»
Вот только с каждым днем ей верилось в это все меньше…
