Глава 7
Основной метод борьбы с вредителями
— Дорогая моя, я, безусловно, рада вашему внезапному визиту, но радость моя будет гораздо полнее, когда вы соизволите сойти с этой медвежьей шкуры. В нашем роду есть легенда, что ко всем, кто ходит по ней днем, эта шкура стучится в дверь ночью, — приветствовала меня леди Рада. А едва я, как ужаленная, соскочила с бесцветной, побитой молью тряпки, которая едва ли когда-то была шкурой, пожилая дама и вовсе растеклась в улыбке, считая ее в высшей степени гостеприимной. — К сожалению, мой сын не может сейчас к нам спуститься: у него занятие лечебной гимнастикой с доктором.
— Я и не ожидала такой чести, — мне едва удалось сохранить серьезность. Появление здесь и сейчас лорда Гордия было бы равносильно тому, как если бы с парадного портрета вышел основатель сего дворянского рода в латах и с верным конем на поводу.
Но леди Рада, видимо, все же верила, что я, как и любая другая девушка в округе, не теряю надежды быть когда-нибудь допущенной к драгоценной личности ее сына, поэтому покачала головой:
— Ах, как же молодые девицы любят лукавить. Но не волнуйтесь, милочка, этот недостаток у вас скоро пройдет вместе с молодостью.
Очень мило. Я изобразила благодарную улыбку преданной ученицы, свято помня о том, что мне еще нужно задать пару важных вопросов, а чтобы получить на них ответы, жизненно необходимо было держать хозяйку дома в хорошем расположении духа.
Дело в том, что к началу весны от избытка свободного времени мне в голову пришла великолепная по своей простоте мысль, что человек, который пытался украсть у нас семена, наверняка числится среди покупателей земель будущей железной дороги. Минуя мэра, залезть в городские кадастры не было никакой возможности. Поэтому оставался только один способ: узнать у леди Рады, кто помимо нас пытался купить или уже купил у нее землю. Шансов на успех немного, но пока снег окончательно не сойдет с полей, больше мне занять себя было абсолютно нечем.
По сложившейся уже традиции хозяйка проводила меня в полутемную гостиную с зябко ежащимся фикусом и подушками-недотрогами. Попутно выяснилось, что не стоит ставить свой ридикюль на наборный столик, так как тот из-за этого, видите ли, неравномерно выгорает. Я в очередной раз порадовалась, что мне разрешают не только дышать, но еще и пить чай, пусть с сухим, но все же печеньем, и после ожидаемого вопроса: «С чем вы пожаловали ко мне, милочка?» — начала отрепетированную речь.
— Леди Рада, право слово, мне так неловко вам об этом говорить, — для достоверности пришлось немного нервно заломить руки, — но, кажется, вся наша семья перед вами виновата. По земле, которую вы продали в прошлом году моей матери, собираются провести железную дорогу! И я понимаю, что если бы вы знали об этом полгода назад, то ни за что с ней не расстались бы!
Пожилая дама сочувственно похлопала меня по руке:
— Только не разводите сырость, дорогуша, в этой комнате и так постоянно отклеиваются обои. А про дорогу я знала, так что не стоит извиняться. Нет, конечно, если вы настаиваете… я потерплю ваши словоизлияния — чего не сделаешь из-за хорошего воспитания!
Как — знала?! От удивления я даже на мгновение выпала из роли. К счастью, опомнилась раньше, чем леди Рада заподозрила неладное.
— Но почему же вы тогда продали землю?
— Милочка, вам простительно, вы молодая, но, право, мне до сих пор сложно поверить, что я окружена… подобными… соседями. — Хозяйка настолько очевидно заменила слово в предложении, что оставалось только дивиться проявленному ею самоконтролю, ибо раньше она говорила ровно то, что думала. — Как и где пройдет дорога, доподлинно неизвестно, к тому же доход от продажи земли железнодорожной компании будет одномоментным. Надеюсь, это не слишком сложно для вашего понимания? Я продала участки с легким сердцем, ну а на вырученные средства приобрела недвижимость в Кладезе. Вижу, вы недоумеваете: зачем? Учитесь, пока я жива. То, что в Кладезе будет станция — дело решенное. А если будет станция, понадобятся склады, гостиницы и магазины. Мой сын и его дети смогут в будущем ни в чем себе не отказывать благодаря доходам от аренды, ну а если понадобится продать землю, то к тому моменту ее стоимость увеличится так, что нам и не снилось. Никто не сможет сказать, что я не обеспечила своим потомкам достойного существования!
Сказать, что я была ошеломлена, значит существенно отойти от истины. Я была раздавлена и обращена в пыль! Характер леди Рады предстал предо мной в новом, совершенно неожиданном свете.
— Я вижу, вы осмысливаете новые открывшиеся перед вами перспективы, — с довольной улыбкой заметила хозяйка.
Неправда, я осмысливала тот факт, что все мои мытарства с марью в конечном итоге могут оказаться абсолютно бесплодными.
— И кто же из соседей был столь же недальновиден, как и моя матушка, чтобы выкупить у вас непригодные для хозяйства земли? — потрясение — потрясением, а упустить время для выяснения волновавшего меня вопроса было непозволительной роскошью. — Не сочтите за праздное любопытство, но хотелось бы знать масштабы катастрофы.
К счастью, леди Рада была крайне расположена обсуждать собственные успехи и чужие неудачи.
— Сэр Гвидон, сэр Роббер и тот ужасный торговец с вечно красным лицом, имя которого я никак не могу запомнить. Делал предложение и сэр Бэзил, но я решила, что наживаться на мэре Кладезя мне не с руки — как бы не вышло потом боком. Ну что же вы притихли, милочка? Взбодритесь! Жизнь — лотерея. Если повезет, вы еще извлечете прибыль из всей этой истории.
Пришлось сделать над собой недюжинное усилие:
— Я просто восхищена вашим решением в данной ситуации, — стоило отблагодарить хозяйку за столь ценную информацию хотя бы комплиментом, тем более что комплимент этот был очень искренним.
Довольная леди Рада устало, но с видимым удовольствием махнула рукой: «Ах, душечка, оставьте!» — явно ожидая продолжения моих излияний. Именно в этот как нельзя более подходящий момент наш разговор прервал мой всегдашний спаситель.
— Леди Рада, ваш сын делает успехи… о боги, простите! — в дверях появился сэр Мэверин в очень обтягивающем спортивном трико красного цвета.
Сухое печенье застряло у меня в горле, и я начала кашлять, краснея от недостатка воздуха, а не от того, о чем подумал доктор. Увидев меня, он попытался прикрыть свой необычный костюм руками, потом, видимо, плюнул на эти тщетные попытки и принял красивую позу, чтобы нам было удобно любоваться его подтянутой фигурой.
— Сэр Мэверин, у меня к вам один очень деликатный вопрос, — издалека начала я, когда мы вместе с доктором возвращались из поместья.
— Я весь внимание.
— Даже не знаю, как начать… Лорд Гордий — это вообще реальный человек или плод воображения леди Рады?
— Несмотря на то что это реальный человек, мне он больше всего напоминает именно плод воображения его матушки, — путано ответил доктор.
— С ее авторитарной манерой общения этого стоило ожидать. И какой же он?
— О-о-о, он прирожденный узник и подпольный борец за свободу. Ему надо бы служить делу революции в какой-нибудь угнетенной стране, но боюсь, что леди Рада этого не одобрит. Сегодня, к примеру, он очень убедительно просил устроить ему побег.
— И вы конечно же согласились?
— Отнюдь. Это может показаться крайне неблагородным, но в данном случае я не вижу причин лишать себя гарантированного куска хлеба.
— Надеюсь тогда, что ему удастся сделать это без вашей помощи.
— Более того, это ему уже не раз удавалось.
— Но почему же…
— Птицы возвращаются в клетки не из-за металла прутьев, а потому что внутри тепло и есть кормушка.
Я в полном недоумении покачала головой:
— Доктор, я, конечно, понимаю, что вы поэт, но пожалейте мои бедные мозги.
Сэр Мэверин рассмеялся:
— Лорд Гордий возвращается каждый раз, как только проголодается, потому что совершенно не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.
Конец дня прошел в обычных домашних хлопотах, и только пересчитав перед сном количество братьев в доме, я смогла наконец в спокойствии и тишине поразмышлять над сведениями, полученными от леди Рады. Путей для дальнейших расспросов не так уж много. Единственное, что еще можно было сделать, так это узнать у господина Клауса, кому из перечисленных лиц он продал бы полученные от нас земли. Но фабрикант находился далеко: писать ему по этому поводу письма мне показалось слишком двусмысленным, и даже его ответ на этот вопрос не сказал бы ни о чем.
Вздох вышел очень прочувствованным: ожидать, что приедет кто-то из родителей и возьмет все проблемы на себя, тоже не приходилось. В середине зимы я не выдержала и написала матери, сначала умоляя, а потом уже приказывая вернуться домой — в ответ получила лишь коротенькую записку, что, дескать, она бы с превеликой радостью, но в теперешнем положении долгие путешествия для нее нежелательны.
В теперешнем положении?!!
Чего-чего, а появления на свет очередного брата я ну никак не ожидала. В нашем доме не было даже комнаты для еще одного ребенка, не говоря уже о душевных и физических силах!
Мои размышления прервал громкий, резкий звук: во входную дверь стучали. Тревожно и яростно.
«Медвежья шкура!» — отчего-то первым делом подумала я, затем отругала себя за излишнюю впечатлительность и пошла вниз, посмотреть, что случилось. Если соседи опять привели кого-то из моих заигравшихся братьев, еще двадцать минут назад сидевших по своим комнатам, то проворство провинившегося окажется достойным не столько наказания, сколько удивления.
— Кто там? — предусмотрительно спросила я, не открывая двери.
— Спрячьте меня, умоляю вас! Спасите! За мною гонятся! — Голос нежданного визитера дрожал и прерывался.
Я осторожно отодвинула задвижку и слегка приоткрыла дверь, чтобы взглянуть, так ли уж обижен и несчастен проситель. Из темноты умоляюще смотрели два блестящих глаза. На крыльце, сжимая в руках мешок с пожитками, переминался субтильный подросток в одном исподнем. Теперь понятно, откуда такой блеск в глазах — замерз до бесчувствия.
Я безбоязненно открыла дверь и впустила его в прихожую — если что, от такого задохлика можно отбиться одним зонтиком, торчащим в подставке перед вешалкой. Незваного гостя трясло, что не помешало ему некоторое время испуганно оглядываться. Я молчала, ожидая, пока он сам пояснит свое появление. Но мое молчание было расценено совсем по-другому.
— Если надо, я заплачу. Вот, — это чудо протянуло мне букет серебряных ложек с каким-то сложным фамильным гербом.
Так, за свою жизнь можно не опасаться, а за сохранность вещей в доме — пожалуй, стоит. Откуда этот голодранец взял столовое серебро?
— Не бойтесь, я их не украл! Берите! — Подросток продолжал наивно подсовывать мне под нос ложечки тонкой до синевы рукой.
— Не надо, спасибо, у нас есть, — отвергла я подношение. — Лас, Ивар, Ефим, спускайтесь! — не одной же мне теперь охранять семейную собственность. — Почему ты не одет в такой мороз? У тебя же вещи с собой. Или они не твои?
— Мои. — Паренек замялся и покраснел.
Так-так.
— Кто это? — удивленно спросил Ефим, свешиваясь с перил. За ним показалась вереница остальных братьев.
— Отведи его греться к камину, заодно и спросишь. А я пока заварю чай.
— Нормальные девушки тащат домой брошенных котят, а ты, я вижу, на мелочь не размениваешься. — Острослов скатился с лестницы и критически осмотрел гостя.
— Хочешь проверить, подбирают ли девушки кого-то кроме котят? Могу тебе это устроить прямо сейчас. — Я выразительно посмотрела на дверь.
— Я редкое животное — меня точно подберут, — самоуверенно заухмылялся Ефим.
— Ага, животное, — пробурчал сзади Оська, — только не редкое, а редкостное.
По пути на кухню я с чувством пожала сорванцу руку. Все же в том, чтобы иметь много братьев, есть свои преимущества: даже если обижает один, всегда заступится другой.
Вернувшись в гостиную с большой дымящейся кружкой чая, обнаружила, что гостя заставили одеться, завернули в плед и посадили поближе к камину. При свете разведенного огня стало видно, что пришелец далеко не подросток, как можно было предположить с первого взгляда. Светлые волосы, светлые глаза, прозрачные брови и ресницы — казалось, кто-то только что распахнул старинный шкаф, и этот человек вылетел из него гигантской молью. Вместе с серебряными ложками.
— Николетта, ты ни за что не догадаешься, кто он такой! — радостно воскликнул Оська, когда я приблизилась.
— Николетта?! — Гость вскочил со своего места как ошпаренный (что наверняка случилось бы, успей я передать ему чай). — Вы леди Николетта?! Та самая?!!
О-хо-хо, кажется, я уже знаменита в определенных кругах. Знать бы еще в каких…
Нет, все же как-то нехорошо получилось. Я оказалась кругом виноватой: и в том, что сдала сына матери, и в том, что сделала это только утром, скрыв несчастного в своем доме на всю ночь. Если в этом мире где-то и бродит справедливость, нашей округи у нее на карте точно не значится. Наблюдение за семейной сценой, развернувшейся в нашей гостиной, убедило меня в этом в очередной раз.
— Ах, Гордюша, зачем же ты убежал? Когда я узнала, что ты вышел вот так вот, без перчаток и шарфа, у меня аж сердце захолонуло… За тобой хорошо ухаживали? Ты не голодал, мой птенчик? — Леди Рада озабоченно ощупывала свое чадо, словно подозревала, что мы не только не накормили гостя завтраком, но еще и держали всю ночь в камере пыток.
Мои братья начали корчиться, пытаясь сдержать смех. После прозвучавшего далее «Гордюня» не выдержали Оська с Ефимом: эти двое довольно проворно ретировались из гостиной, шмыгнув за дверь, и только там разразились дружным гоготом. После «Гордюнечка, как же ты не отморозил свои пяточки?» сдался Михей — его неприлично хрюкающую особу мне пришлось загородить от взглядов собственной спиной и, выбрав удачный момент, вытолкать в коридор. Лас держался мужественно и достойно, Ерем презрительно — если бы не они, я бы сама не выдержала.
Лорд Гордий (а как вы догадались, вчерашним ночным гостем оказался именно он) тайком поглядывал на меня, но каждый раз, когда мы встречались глазами, создавалось впечатление, что мужчина готов провалиться сквозь землю. Что ж, надо признать, было от чего.
— А вы, милочка, хитрая злокозненная особа, ума не приложу, на какие ухищрения вам пришлось пойти, чтобы подговорить моего нежного, хрупкого ребенка сбежать посреди ночи от своей горячо любимой матери!
Вот именно этого я и опасалась. Ожидать, что лорд Гордий вступится и защитит меня, было верхом наивности.
— Но, мама… — робко подал голос виновник переполоха.
— Молчи, Гордюша, молчи! Не мешай мне хвалить леди Николетту. Он ведь раньше даже в гости ездить отказывался!
На лице лорда появилось красноречивое выражение: «Это я-то отказывался?!» Леди Рада успокаивающе погладила его по руке, словно кошку, но, видимо, на этот раз метод не сработал.
— Я хочу ездить в гости, мама! Я хочу бывать на людях! Хочу путешествовать!
— Конечно-конечно, дорогой! — Эта невероятная женщина даже бровью не повела на внезапную вспышку своего сына. — Уверена, леди Николетта будет рада твоему обществу, когда бы я тебя сюда ни привезла. Правда, милочка? А теперь собирайся, мы непременно должны попасть к доктору.
Такой бесславной смертью погибло мое свободное время. Вопреки всем ожиданиям леди Рада не только привезла своего сына на следующий же день, но и стала делать это с пугающей регулярностью. Правда, лорд Гордий ничего предосудительного не совершал, держал себя так, будто у меня внезапно появился еще один младший брат, но вместе с тем не желал отходить от моей особы ни на шаг. Братья посмеивались, соседи перешептывались, Алисия советовала смириться и женить на себе простофилю, а я все ломала голову, как бы мне от него избавиться, не вступая в открытое противоборство с леди Радой. А то еще немного, и можно будет открывать воспитательный дом для наследников старшего возраста.
Однако после незабываемой встречи с лордом Гордием показалось, что события, застывшие в снегах зимы, вдруг начали оттаивать, набирать обороты, и грозили вновь обратиться той кутерьмой, в которой я погрязла осенью. Наш дом пока еще дышал видимыми спокойствием и скукой, но моя интуиция уже беспокойно дергала хвостом. Так было и в то памятное утро.
Я сидела за столом, заполняя учетную книгу, потому что потом, когда взойдет марь, времени на это занятие может остаться не так уж много. Оська читал грамматику с таким выражением на лице, словно на всем свете не найти книги отвратительнее и безнравственней. Единственными из присутствующих, кому, кажется, не было скучно, являлись проснувшаяся от зимней спячки муха и лорд Гордий. Муха исследовала последние изменения в домашней обстановке, лорд Гордий гонялся за ней по всей комнате, пытаясь избавить меня от ее настойчивого внимания. День собирался быть длинным.
Сонную атмосферу разбили звук подъехавшей к крыльцу упряжки и настойчивый стук в дверь. Первым отреагировал Оська: с облегчением откинув в сторону грамматику, он подорвался с места и исчез в коридоре. Через секунду на пороге появился наш приказчик, взмыленный настолько, что складывалось впечатление, будто он не ехал на упряжке, а был запряжен в нее, причем правила лошадь.
Я замерла, понимая, что сейчас любое неосторожно сказанное слово может переклинить речевой аппарат господина Брена, и тогда никто не узнает, с какой важной информацией он примчался сюда.
— Марь взошла!
Для такой хорошей новости у приказчика было слишком несчастное лицо.
— Но почему вы приехали сюда с таким расстроенным видом? — осторожно спросила я, боясь спугнуть его красноречие.
— Беда! — простонал наш наемный работник, хотя и так было понятно, что речь шла далеко не об удаче.
— Но что конкретно стряслось?
— Там… на поле… эта белая… повсюду… — ну все, когда он начинает помогать себе жестами, дело пропащее. — Поедемте… посмотрите…
Пожалуй, это был единственный вариант. Я захлопнула учетную книгу и поднялась с места.
— А ты куда? — Мне удалось спохватиться, только когда Гордий в коридоре потянул с вешалки свое пальто. С тех пор как его светлость ночью предстали передо мной в одних подштанниках, обращаться к старшему лорду на «вы» язык не поворачивался. Дальнейшее его достойное поведение могло бы поправить дело, но сосед упорно играл роль вечного подростка и панибратски звал меня «Ники».
— Я с тобой.
— Нет, сиди дома, а то простудишься — твоя мать сдерет с меня три шкуры и торжественно развесит их на стенах в парадном зале.
— У меня кальсоны с начесом! Хочешь, покажу?
— Стоп-стоп-стоп! — замахала я руками. — Давай обойдемся без публичной демонстрации нижнего белья!
— Значит, можно?
— Нет, — во время спора мне удалось одеться. Шустро выскочив из дома, я прыгнула в упряжку приказчика, пока мой вечный «хвост» не успел опомниться.
Но стоило господину Брену замешкаться с поводьями, как довольный лорд Гордий оказался рядом со мной на сиденье. О боги, почему вы не одарили Ласа его проворством? Может, мне тоже, подобно леди Раде, подержать наследника взаперти годков тридцать, чтобы потом у него проснулся такой же интерес к делам семьи?
Я глубоко вздохнула:
— Горло шарфом закрой и от меня ни на шаг.
Тридцатилетний ребенок послушно закивал.
— Ники, я тебе говорил, что ты ужасно похожа на мою маму?
— Говорил, но я не думаю, что это тот комплимент, который нуждается в повторении, — мрачно ответила я.
По мере приближения к полю приказчик стал заметно волноваться и еще раз попытался объяснить ситуацию, видимо, чтобы морально меня к чему-то подготовить — но не преуспел в этом. Из всех его обрывочных фраз я поняла только «ну и, конечно, стало быть, непременно эта безопасность… мужикам сказал, чтобы… э-э-э… охраняли».
Что такое взошло на полях вместо мари, если его надо было охранять, я так и не смогла себе уяснить. Но, судя по всему, история выходила чудовищная. К концу путешествия оба моих спутника накрутили мне нервы так, что едва упряжка остановилась, я выскочила из нее как ужаленная.
Только что вышедшая из-под снега земля казалась черной и хмурой, робкие ростки будущей мари, словно зеленые горошины, стыдливо торчали на ее поверхности. Но не везде… Значительный участок поля был словно бы покрыт белой пудрой, и на нем всходов как раз не наблюдалось.
— Что это? — Даже имея столь скудный сельскохозяйственный опыт, я понимала, что это катастрофа, но мне необходимо было знать ее причину.
Гордий наклонился к земле, понюхал, едва ли не попробовал на вкус — легко представить, что выскажет мне леди Рада по поводу того, что ее любимый сынок наелся всякой дряни.
— Гномья соль! — наконец воскликнул он.
Я недоверчиво подняла бровь. Его светлость были таким сложным переплетением занудства и инфантильности, что, казалось, там нет места ни для каких глубоких познаний.
— Ну гномья же соль! — обратился тогда лорд к приказчику. Тот часто и мелко закивал, обрадованный тем, что его избавили от необходимости говорить. — Ох и потратился же злодей! Это такая дорогая зараза, но зато подсолнечник на ней прет так, что только успевай подвязывать!
— Откуда ты все это знаешь?
— А думаешь, как взаперти можно создать какое-то разнообразие? Я всю нашу гигантскую библиотеку вдоль и поперек облазил. Вот спроси меня о чем-нибудь! Спроси, спроси! Хочешь, скажу, что такое цистозейра?
Гордий был прав: глядя на его неправильную осанку и подслеповато щурящиеся глаза, можно было и догадаться, как узник материнской любви коротал свое свободное время. Хотелось подойти сзади и надавить ему на позвоночник, чтобы хоть как-то распрямить согнутую спину, а то еще несколько лет — и этот человечек замкнется в совершенное колесо.
Я помотала головой: наверняка ведь просто выбрал название пострашнее, а обозначает оно сущую ерунду. Полчаса слушать лекцию о какой-нибудь шанхрской жабе совсем не хотелось.
— А нейтрализовать ее можно?
— Цистозейру?
— Гномью соль!
— Можно, но дорого. Да и марь это уже не спасет — надо будет сажать заново.
А это значило — покупать новые семена, платить рабочим. И нет никаких гарантий, что после посадки кто-нибудь не посыплет поле снова.
— И хорошо, говоришь, подсолнух растет?
— Прекрасно! Он несколько лет так расти будет, что еще выдирать придется. Только вот не каждый фермер может себе позволить гномью соль для него закупать.
Радужные перспективы на будущее: голое поле или поле подсолнечника. С другой стороны, если посадить подсолнухи, таинственный вредитель, уверенный в том, что сорвал выполнение договора, больше нас не тронет. Оставался вопрос, что потом делать с семечками?
— А фермерам он нужен?
Тут в разговор попытался вмешаться приказчик, но от избытка эмоций снова не смог ничего сказать.
— Еще как! Это же масло! Но растет он у нас плохо, часто не успевает вызревать, поэтому никто в больших количествах не сеет. По крайней мере, так говорилось в отчетах нашего управляющего десятилетней давности. Хорошо мужик писал, интересно, с огоньком — даже про урожайность свеклы у него читать веселее, чем у некоторых про пиратские рейды…
Так-так-так, это уже интересно. В голове стал складываться аварийный план. Ведь нам же не обязательно растить именно марь, да?
Получив нужный ответ, дальнейшие разглагольствования лорда Гордия я уже по привычке не слушала.
— Ты что задумала?
Ой, что я задумала! Будем погибать, но зато под звон монет от продажи подсолнечника.
Против всех ожиданий достать семечки подсолнечника на посадку оказалось не в пример легче, чем семена мари. Не понадобилось даже далеко ехать. Наш приказчик, ноги которого были гораздо шустрее языка, обойдя окрестных фермеров, купил нужное количество. Похоже, селяне хранили семечки в промышленных объемах, чтобы потом со смаком щелкать ими на завалинке, но при этом были совсем не против того, чтобы с выгодой перепродать свои запасы. В скором времени выяснилось, что в гномью соль подсолнечник сеется едва ли не на полтора месяца раньше обычного, и та поспешность, с которой мы добыли семена, изрядно способствовала успеху дела. Сама судьба благоволила претворению моего плана в жизнь.
Но, как показала практика, гладкое течение событий портит людей. Особенно пагубно оно сказывается на таких полезных качествах, как стойкость, терпение и готовность к неожиданному развитию событий. Глядя на то, как наши батраки сажают подсолнечник, я поняла, что утратила не только характер, но и все с таким трудом приобретенные навыки управления. Возникало желание первым делом взорваться от негодования, выгнать всех и сажать подсолнухи самой. Подобные мысли говорили скорее о склочности, чем о профессионализме.
— Стоп, стоп, стоп! — закричала я на мужика, привлекшего мое внимание попытками засадить вспаханную землю по второму разу, и жестами подозвала приказчика. — Если не можете запомнить и на глаз определить уже засаженные ряды — помечайте!
Господин Брен, как никто другой ценивший невербальные формы общения, умудрился одновременно кивнуть и отвесить подзатыльник батраку. Вскоре вдоль рядов появился забор из колышков, отмечавших засаженные участки.
О боги, как же все-таки наши селяне отличались от катонцев! Поневоле задумаешься над тем, чтобы вновь нанять иностранную рабочую силу, даже если взамен до конца жизни придется голосовать за них в совете.
— Куда ты идешь?! Куда наступаешь?! — мне не давали ни единого шанса прекратить словесные репрессии. — Там же марь!
— Николетта, остынь! — как всегда находившийся поблизости лорд Гордий умудрился поймать меня за руку, прежде чем я ринулась в бой. — А то у тебя такое выражение лица, будто ты готова его убить.
Он прав… за марь я могла и убить. Но, пожалуй, делать этого не стоило — по крайней мере, не в этой стране.
— Господин Брен, лишайте половины оплаты каждого, кто зайдет на посевы мари! — наказание монетой иногда более действенно, чем обещание смертной казни. — Их, кстати, тоже можно было бы пометить!
Гордий схватил меня теперь уже за обе руки:
— Ники, пойдем лучше посидим в упряжке, — взмолился он.
— Да что ты меня успокаиваешь? Можно подумать, я сейчас накинусь на работников с кулаками или пересажаю на колы вдоль поля!
— Моя мама в таком состоянии могла бы…
Подобные фразы были смешны несколько первых дней нашего знакомства, сейчас у меня от них начинал дергаться глаз.
— Так, давай расставим все по своим местам: я не твоя мама и усыновлять тебя не собираюсь, даже не проси.
— Я знаю… — сказано это было очень медленно и каким-то двусмысленным тоном. При этом его светлость неловко сжал мою ладонь.
Нет, ну если рассматривать наши отношения в таком аспекте, лучше я всерьез подумаю об усыновлении.
Озвучить свою мысль я не успела: на дороге позади нас послышался шум проезжающего экипажа. К моему удивлению, дорожная карета без каких-либо опознавательных эмблем с громким кучерским «Пррр!» остановилась прямо рядом с нами. В маленьком оконце показалось строгое лицо господина Клауса. Фабрикант наклонил голову в знак приветствия. Я, все еще ошарашенная, кивнула в ответ, потом опомнилась и выдернула свои руки из ладоней лорда Гордия, но было уже поздно: шторка на окошке резко задернулась, а карета покатила дальше.
Подсолнечник оказался забыт. Что он мог обо мне подумать? Самое страшное, что он мог вообще ничего не подумать, потому что ему было все равно.
— Кто это? — ревниво спросил лорд Гордий.
— Тот, кто может отхватить у нас приличный кусок земли, если мы не получим хороший урожай. — Конец фразы я закончила намного громче, потому что, как оказалось, даже в таких условиях о подсолнечнике можно было забыть не дольше чем на пять минут. — Что ты делаешь!! А ну верни гномью соль на место!! Господин Брен, следите, чтобы работники не уносили удобрение с поля! Провинившихся рассчитывайте немедленно!
С такими темпами работ точно скоро придется заниматься посадками самой.
Я кружилась и кружилась по коридору: перед глазами мелькали стены, окно и двери, ведущие в комнаты братьев, казалось, еще немного — и упаду на пол, обессиленная и счастливая. Но тут чьи-то руки резко схватили меня за плечи:
— Николетта, ты так расшибешь себе голову об угол. — В поле зрения возникло озабоченное лицо Ефима. — Что случилось? Что за ворох кружев у тебя в руках?
— Это мое бальное платье, — с безумной улыбкой ответила я и нетвердой походкой направилась к себе в комнату. Его прислали прямо накануне бала вместе с фабричным курьером. В коробке не было никакой записки, но я и без всяких записок знала, от кого оно. Нет, все же вовремя приехал господин Клаус: прямо накануне весеннего бала. А я еще, глупая, не хотела на бал идти! Значит, леди Филиппа не забыла о своем обещании и рассказала брату о наших с ней приключениях на фабрике. Но я и подумать не могла, что это будет именно бальное платье! Да ладно, чего уж там, я подумать не могла даже о том, что Клаусу есть до меня хоть какое-то дело!
В дверь постучали, грубо прервав мои девичьи грезы.
— Николетта?! — снова появился Ефим.
— Что?
— Просто решил проверить, вдруг ты на радостях выпала из окна.
— Зависть — недостойное чувство! — Я с довольной улыбкой упала на кровать и, вытянув руки, еще раз полюбовалась на расшитый золотистой нитью корсаж платья — ничто сейчас не могло поколебать моего хорошего настроения. — Но пока я добрая, можем купить тебе новый шейный платок перед балом, если хочешь!
— Твоя щедрость трогает до слез. Там приехала леди Рада и привезла тебе своего ребенка — понянчиться. Так что спускайся!
Кто сказал: «Ничто не могло поколебать хорошего настроения»?
Через пару дней я вплыла в бальный зал, словно лебедь: не подумайте, будто красиво, просто так вытягивала шею, высматривая фабриканта, что казалось, та скоро удлинится в два раза. К несчастью, на глаза попадались только уже порядком опостылевшие за зиму лица соседей.
— Ах, голубушка, держите себя в руках и не осматривайте толпу так явно, — елейным голосом сказала леди Рада, коварно подошедшая ко мне со спины. — Не стоит демонстрировать всем свои привязанности.
Я на секунду опешила, размышляя, откуда она может знать о моих привязанностях, а потом подумала, что лорд Гордий мог проговориться и про встречу в поле, и про бальное платье с фабрики. Надо будет предупредить его (причем грозно!), чтобы не рассказывал дома о моих личных делах.
— Позвольте спросить, почему не вижу лорда Гордия с вами? — Я вежливо умолчала о подоплеке вопроса.
— Ах, милочка, вы так очаровательны в своей наивной простоте. Я же вас только что предостерегла от излишней открытости. Ну ничего, передо мной вам можно быть предельно честной в своих чувствах. — Она по-хозяйски погладила меня по руке, и только тут я поняла, что предыдущий намек не имел ничего общего с господином Клаусом. Оправдываться было поздно. Пожилая дама, даже не допуская мысли о каких-либо возражениях с моей стороны, тем временем продолжала: — Не думаю, что ему пойдет на пользу здешнее общество. Он будет просто шокирован этаким столпотворением.
Или его появление шокирует местное общество. Я внимательно посмотрела в глаза леди Раде, но не нашла в них подтверждения своей крамольной мысли. Не знаю, чем бы кончился дальнейший обмен репликами, если бы наш разговор грубо не прервали. Мэр Кладезя и его дочка подошли к нам с двух сторон и едва ли не оттащили друг от друга, причем все это с такой отменной вежливостью и координацией движений, что складывалось впечатление, будто делать это им не впервой и весь маневр является результатом долгих тренировок.
Я только успела услышать сладкий голосок Сабэль: «Леди Рада, вы сегодня прекрасно выглядите! Хотела бы я…» — как над моим ухом уже с превеликой жизнерадостностью запел сэр Бэзил.
— Леди Николетта, вы просто обязаны сказать мне пару комплиментов по поводу украшений зала в этом году! Только взгляните на эти прелестные бумажные цветы! Ни за что не догадаетесь, откуда мы их взяли!
Из вежливости и в благодарность за избавление от моей властной соседки я была вынуждена поинтересоваться откуда.
— Их сделали дети в церковной школе!
К слову, цветы выглядели так, будто дети были очень не рады свалившемуся на них заданию. Оставалось только спросить:
— Вы не боитесь использовать детский труд?
— О, что вы, я выше этих предрассудков! К тому же в благодарность за проделанную работу я продлил контракт с их учителем еще на одну неделю весной! Так что они смогут научиться большему! — а, ну тогда понятно, чем объясняется внешний вид цветов. Закончив с темой эксплуатации детского труда, мэр продолжил тем же жизнерадостным тоном. — Я слышал, вы в последнее время очень тесно общаетесь с лордом Гордием…
— Откуда вам это известно?
— Я мэр и знаю все и обо всех: о каждом человеке, собаке и доме в округе — нет такой детали, которая не была бы достойна моего внимания! — разошелся сэр Бэзил, но потом вдруг опомнился и перешел на интимный тон: — Леди Николетта, на правах друга я бы посоветовал ограничить ваши встречи с его светлостью. Есть более достойные, можно даже сказать, подходящие для этого молодые леди, — он развернулся так, чтобы мне стали видны леди Рада, принявшая сварливый вид, и его дочь Сабэль, для чего-то подобострастно вцепившаяся в ридикюль пожилой дамы. — Они больше вас осознают, какая это честь и ответственность.
Если бы лорда Гордия с его матерью можно было передарить, то Сабэль получила бы их завтра же в подарочной коробке с красным бантом и поздравительной запиской от меня. Но что невозможно, то невозможно.
— Сэр Бэзил, я уважаю вас и вашу дочь, но позвольте мне самой решать, для чего я подхожу, а для чего нет.
— Я всего лишь хочу, чтобы вы приняли верное решение.
Вот хитрец! А как добродушно улыбнулся, даже моя матушка никогда мне так не улыбалась.
— Не волнуйтесь на этот счет. А теперь извините, я должна поприветствовать леди Филиппу.
— И ее брата тоже, — со значением сказал мэр.
— Разумеется.
— О, я вижу, вам понравился подарок, — довольно заметила леди Филиппа. — Помните, после прошлогоднего происшествия на фабрике я сказала, что мой брат теперь обязан купить вам новое платье?
Я согласно кивнула, сияющими глазами выискивая фигуру Клауса в шумной толпе.
— Но этот упрямый правдолюб заявил, что неуместно мужчине дарить незамужней девушке одежду. Поэтому пришлось сделать подарок самой: я не очень разбираюсь в моде, но надеюсь, что не ошиблась с выбором?
С небес прямо копчиком о твердую землю! Глаза потухли и перестали высматривать фабриканта — этот черствый человек наверняка все еще сидел в своей конторе — ему не до балов.
— А вот и он! — воскликнула леди Филиппа, перебив положенные слова благодарности с моей стороны. — Клаус, потанцуй с Николеттой, она сегодня чудо как хороша.
— Леди Николетта. — Фабрикант действительно появился справа от меня. — С удовольствием.
Его слова настолько расходились с выражением лица, что я даже на секунду сжалилась и подумала, не освободить ли беднягу от этой тяжкой повинности своим отказом. Но желание узнать причину столь пасмурного настроения и увидеть, как танцует предмет твоих воздыханий, перевесили здравый смысл и человеколюбие. Я подала фабриканту руку.
Как и ожидалось, мой партнер двигался довольно скупо, но вел так уверенно, что мне почти не приходилось задумываться над своими па.
— Леди Николетта, я должен вас поздравить, — фабрикант заговорил сухо, как будто с едва знакомым человеком.
— С чем же? — удивилась я, принимая его тон за знак того, что теперь между нами не может идти речи даже о дружеских отношениях.
— С помолвкой.
Это было настолько неожиданно, что, несмотря на довольно колючую атмосферу, я рассмеялась.
— Могу поинтересоваться, с кем вы меня помолвили?
— Леди Рада утверждает всем и каждому, что это между вами и ее сыном решенное дело. Что вы очень понравились лорду Гордию.
— Еще бы мне не понравиться лорду Гордию! — самоуверенно заявила я, и господин Клаус плотно сжал губы в одну прямую линию, как бы негодуя на мое бахвальство. — Если учесть, что я единственная девушка, которую ему удалось увидеть за долгое время — надо полагать, тут кто угодно пленится моим очарованием. Но только вот не припомню, чтобы он делал мне предложение — а мы, женщины, знаете ли, склонны запоминать подобные пустяки.
Сама не отдавая себе в том отчета, я начала кокетничать. Губы фабриканта разжались, он смотрел на меня уже не так грозно:
— А если сделает?
— Ну, во-первых, сделать это ему придется самому, потому что я не собираюсь принимать всерьез ни единого слова его матери (и вам, кстати, не советую), что уже может превратиться в немалое затруднение для его светлости. Во-вторых, над ответом я стану думать не раньше, чем это случится.
Такое заявление явно не удовлетворило моего партнера по танцу. Но чего же он хотел? Чтобы я поклялась в вечной любви к его сиятельной фабричной особе? Одного раза мне вполне хватило! Скажешь еще слово — и он укатит отсюда навсегда. У меня достанет мудрости, чтобы держать язык за зубами. Прожила же я как-то эту зиму без него.
Танец закончился, но фабрикант, судя по всему, никуда не спешил. Он усадил меня на скамеечку и с удивительной предупредительностью принес бокал брусничного морса, после чего между нами вместо приличествующей случаю беседы завязалось продолжительное молчание.
Что ж, если все личные темы исчерпаны, почему бы нам не перейти на деловые? И мне, и Клаусу они удаются не в пример живее.
— Господин Клаус, позвольте задать вам чисто гипотетический вопрос.
— Что ж, задавайте, только предупреждайте заранее, если меня ожидает очередное глубокое потрясение, — со значением ответил фабрикант.
Не знаю, на что он пытался намекнуть, но сейчас для этого было совсем не время. Пришлось его успокоить.
— Не бойтесь, я стараюсь не совершать ошибок дважды.
— Знаю, я вовсе не этого опасался, наоборот…
Мне пришлось нетерпеливо махнуть рукой, чтобы он бросил свои туманные фразы и сосредоточился на деле.
— Представьте себе на секунду, что я не выполнила договор и часть наших земель отошла к вам. Как вы заверили меня прошлой осенью, в таком случае участок был бы немедленно выставлен на продажу. Предположим, что все эти люди, — я перечислила персон, названных мне леди Радой, — изъявили желание купить данные земли. Кому из них, при прочих равных условиях, вы бы отдали предпочтение?
— Ваш выбор тем для разговора не перестает меня поражать. — Фабрикант озабоченно покачал головой, но послушно задумался. Некоторое время он излюбленным жестом тер переносицу, но, заметив, что я наблюдаю за ним чересчур уж пристально, тут же прекратил.
— Я бы продал ее сэру Бэзилу. Из-за мелких неурядиц на фабрике в этом году у нас, скорее всего, возникнут проблемы с оплатой аренды, и хотелось бы заручиться расположением мэра, поскольку в его власти распоряжаться городским имуществом.
Тут господин Клаус словно бы споткнулся и во внезапном озарении посмотрел на меня. Я ответила спокойным взглядом: мысль, что все бедствия на фабрике происходят неспроста, уже приходила мне в голову.
— Только обещайте не совершать необдуманных поступков! — воскликнул он с неожиданной требовательностью.
— Я понимаю, что вы обо мне невысокого мнения, но все же подобные предупреждения явно излишни, — впору было обидеться.
— Николетта, я за вас переживаю, и только! — воскликнул фабрикант, но я его уже не слушала, сортируя мысли в нужном порядке, чтобы разработать план дальнейших действий.
Никаких необдуманных поступков — в этом он прав. Прежде всего мне нужны подтверждения собственных догадок, и ради этого придется разыграть маленькую трагедию. Или комедию — не суть важно.
— Сэр Бэзил, я серьезно обдумала наш разговор и готова со всей решимостью следовать вашим советам относительно лорда Гордия, — потупив глаза, начала я. Было сложно выманить мэра из толпы респектабельных горожан, перед которыми он восторженно распинался о перспективах нашей округи. Но я справилась с задачей, заявив почтенной публике, что набираю волонтеров для работы в церковной школе, дети которой так чудесно украсили сегодня зал. Группа рассосалась как по волшебству: одна половина вспомнила, что еще не поприветствовала своих соседей, во второй вдруг проснулись желания потанцевать, выпить или поправить прическу. Мэр остался: занимаемая должность защищала сэра Бэзила от всех рьяных благотворителей, притязавших на его свободное время.
— О, я всегда был уверен в вашем благоразумии! — обрадовался мой собеседник.
— Но, — перебила я его, — мне бы хотелось, чтобы и вы выслушали небольшую просьбу.
— А-ха-ха, что я говорил о благоразумии? Я весь трепещу от предвкушения, моя маленькая леди. — Он явно не воспринимал меня всерьез. Но мне это было только на руку: не придется идти сложным путем и изобретать мудреные предлоги.
— Понимаете, в чем дело, — я придвинулась ближе, словно поверяя собеседнику страшную тайну, — наша семья заключила с господином Клаусом договор на поставку мари. Но недавно мы обнаружили, что кто-то испортил нам часть поля и не все посадки взошли. Я боюсь, что теперь мы не сможем выполнить договор. Вы не могли бы как-то повлиять на господина Клауса, чтобы он пересмотрел условия нашего соглашения? Сэр Бэзил, мне больше не к кому обратиться, вы один располагаете достаточным авторитетом.
На лице мэра появилось грустное выражение, он взял мою руку в одну ладонь и успокаивающе похлопал по ней другой:
— Право же, я очень сочувствую. Но, леди Николетта, вы меня переоцениваете. Может, я и обладаю какой-то административной властью, но разве вправе использовать ее подобным образом?
— Я все понимаю, — не менее грустно ответила я и, извинившись за столь неуместную просьбу, снова предоставила сэру Бэзилу возможность покрасоваться перед горожанами.
Теперь оставалось только узнать, пойдет он к фабриканту с предложением о выкупе наших земель или не пойдет. И если пойдет, то в какой форме сделает предложение. Ожидание могло затянуться, но другого способа получить хотя бы косвенные доказательства я пока придумать не успела.
Как оказалось, терпением я запасалась впустую. Не прошло и получаса, как сэр Бэзил отмежевался от своей компании и подошел к фабриканту. Я наблюдала за ними исподтишка, но понять содержание разговора по лицам собеседников было абсолютно невозможно: мэр постоянно улыбался, а господин Клаус сохранял непроницаемую мину.
Я едва дождалась, когда предводитель общественного собрания отойдет от фабриканта, а затем еще через пятнадцать томительных минут решила наконец, что можно приблизиться к Клаусу, не вызывая ненужных подозрений.
— Что вам предложил сэр Бэзил?
— Откуда вы знаете, что он мне что-то предложил? — не слишком сильно удивился фабрикант.
— После моего краткого и прочувствованного выступления — должен был предложить.
— Николетта, я же вас предостерегал!
Вот тут я серьезно разозлилась.
— Господин Клаус, извините, конечно, за резкость, но у вас так же мало прав предостерегать, как и называть меня по имени, опуская титул. До сих пор я не заостряла на этом внимания, считая вас если не своим другом, то добрым соседом. Почему бы вам просто не сказать мне, что вам предложил сэр Бэзил?
На удивление, фабрикант безропотно проглотил эту отповедь, что могло означать лишь одно — я права. Именно эта покорность заставила тут же раскаяться в сказанном. Но как иначе научить его воспринимать меня всерьез?
— Он предложил заключить предварительный договор на продажу ваших земель и при этом обещал свое содействие в делах фабрики.
Понятно. Кто бы мог подумать! Пожары, воровство, рассерженная нечисть — и за всем этим стоял добродушный мэр города, любимец горожан. Я не удержалась и посмотрела в дальний конец зала, где вышеупомянутый интриган с веселым смехом предлагал организовать летом большой пикник.
Сэр Бэзил заметил мое пристальное внимание, а также то, что я стою рядом с фабрикантом, и, видимо от неожиданности изменив своей всегдашней роли весельчака, ответил мне острым взглядом, который говорил буквально следующее: «Даже если вы о чем-то догадываетесь, то сделать все равно ничего не сможете».
Ошибаетесь, господин мэр. Я сделаю все, что смогу — а это больше, чем ничего.
Поиск наилучшего способа обезвреживания сэра Бэзила растянулся до середины мая, когда нежданно-негаданно в наш дом заявился сторож-катонец. Как и ожидалось, в преддверии общественного собрания он очень неделикатно напомнил мне об обещанном голосе в пользу катонского вопроса.
— Конечно, помню, — рассмеялась я. — Забудешь тут! Вы же мне потом все, что посадили, повыдергиваете обратно.
Сторож даже не улыбнулся, всем видом показывая, что так оно и будет. Да, с подобной манерой ведения дел они скоро всю округу возьмут за горло, если только не найдется кто-то, способный противостоять этой иностранной экспансии.
— Можно полюбопытствовать, по какому вопросу будем голосовать? — Я тоже перешла на серьезный тон. — Чтобы потом не было сюрпризов, когда мой брат утвердит прокладку мостовой к вашему поселению, а окажется, что вы решили запретить проезд.
— Мы хотим иметь право голоса на заседаниях собрания.
У-у-у, уже предвкушаю, как от такого предложения встанут на дыбы все наши соседи. Даже с моей поддержкой не видать им этого как своих ушей.
И тут у меня в голове красочным фейерверком вспыхнула новая идея. Так-так-так, значит, они хотят право голоса? Если раньше собрание состояло из шести человек и решающее слово принадлежало сэру Бэзилу как предводителю, то теперь, когда участников станет семь, баланс серьезно изменится. Надеюсь, наши расторопные друзья из коллективного хозяйства позаботились не только о поддержке моей семьи.
— А могу я поговорить с вашими старейшинами?
Катонец некоторое время беспокойно жевал сморщенным ртом, потом посмотрел на меня искоса:
— Говорите со мной.
Я так и подозревала: слишком уж он хитер и проницателен для простого сторожа.
— У меня есть идея, как вам получить еще один или даже два голоса на совете.
Идея, столь счастливо посетившая мою голову, была рискованной, трудновыполнимой и совсем немножечко безумной. Но ради претворения ее в жизнь я готова была на многое. К примеру, снова ступить своими недостойными ногами на отполированные полы особняка леди Рады.
— Скажи, это правда заколдованная шкура? — Я боязливо толкнула носком туфли распластанное передо мной нечто. — В прошлый раз твоя матушка предупредила, что на нее нельзя наступать.
Лорд Гордий, счастливый от того, что наконец-то я нанесла ему визит, был готов тут же презентовать мне этот старый пылесборник, но, получив отказ, пустился в объяснения.
— Это шкура неубитого медведя.
— Но как же? Если шкура здесь — значит, медведь убит.
— Вот! — Он немного торжественно и зловеще поднял палец. — Именно поэтому на нее и нельзя наступать.
Сложно вникать в такие тонкости, как их семейные легенды.
— Хорошо, пусть будет так. Но я пришла сюда не за этим.
— Я тоже скучал!
И не за этим тоже.
— Лорд Гордий, — пришлось придать голосу некоторой торжественности, чтобы его светлость прочувствовали всю важность момента, — у меня есть замечательная идея, как улучшить вашу нелегкую участь.
— Ого! — это был вовсе не возглас лорда. За одной из колонн прятался кто-то из его камердинеров, наверняка подосланный леди Радой.
Нет, так дело не пойдет. Ей будет вредно заранее иметь представление о сути моей затеи.
— Пойдем, надо переговорить в более уединенном месте, где нас никто не услышит, — схватив Гордия за руку, я потащила его за собой. Кто-то скажет, что за вольное обращение? Но хоть режьте, а воспринимать этого человека иначе как младшего брата я не могла.
Пересекая парадный холл, мы неожиданно столкнулись с леди Радой и господином Клаусом. Я тут же отпустила руку лорда, но это движение конечно же не укрылось от внимательных глаз фабриканта.
— Леди Рада. Господин Клаус. — От неожиданности я вспомнила дворцовый этикет и успела сделать легкий реверанс, прежде чем опомнилась.
— Идите, дорогие, куда шли, — милостиво махнула рукой хозяйка. — Нам с Клаусом нужно обсудить важные дела.
Воспользовавшись представившейся возможностью, мы с Гордием поспешили скрыться из виду. Но, когда вслед полетела фраза пожилой дамы: «Влюбленные дети так милы, вечно воркуют по углам о каких-то своих пустяках», — у меня волосы на затылке встали дыбом.
О боги, дайте господину Клаусу побольше догадливости, веры и терпения!
В тот же день я снова нанесла визит катонцам, потом пришлось съездить к отцу Алисии, которого хитрые иноземцы уже успели взять в оборот, от него опять поехала в коллективное хозяйство, и уже только тогда домой, где и закончились мои невероятные гастроли. Я подумывала, не написать ли письмо господину Клаусу, чтобы пригласить его вместе со мной посетить завтрашнее общественное собрание, но потом решила, что нехорошо хвалиться собственной победой, тем более если она еще не достигнута. Вот потом — когда я водружу свой флаг на макушке преступного мэра — похвастаться будет даже полезно, хотя бы потому, что приведенный в исполнение план послужит оправданием моему поведению с лордом Гордием.
Жизнь — запутанная штука, но иногда на пути встречаются узелки, на которых держится вся сеть. Именно таким узелком и было общественное собрание. Я ехала на него с большим энтузиазмом, чем на любой из балов. Но не все собравшиеся разделяли мое нетерпение:
— И зачем я только сюда пришла? Ведь скучно же будет, и погода прекрасная, — сказала Алисия, скорее размышляя вслух, чем обращаясь ко мне, когда мы встретились с ней на ступенях дома общественных собраний.
— Могу предположить: затем, чтобы посмотреть, как Лас будет справляться со своими обязанностями наследника и будущего младшего лорда, — усмехнулась я.
— Почему в твоем исполнении это звучит еще глупее, чем у меня в голове? — Подруга нервно помахивала помятым букетиком ландышей. — Знаешь, отец Оврамий начинает меня пугать. Делать мне предложение прямо на главной площади! И что на него нашло?
— Раньше такие вещи тебя не смущали.
— Просто теперь я, кажется, понимаю, каково это — быть на его месте.
— Да так и заболеть недолго. — Я озабоченно потрогала ее лоб: не так уж часто подруга изменяла своей беспечности. — Пойдем в зал. Сегодня впервые за много лет там будет интересно.
Мы заняли места в среднем ряду, по левую руку от меня чуть позже примостился Ивар — единственный из моих братьев, который сознательно проявлял интерес к общественным делам. Позади расположился господин Жерон, несколько дней назад снова приехавший на фабрику. На помосте для участников собрания уже скучал Лас. Я бы с радостью заменила его, если бы это было возможно, а так оставалось только надеяться, что он в точности запомнил мои указания. Отец Оврамий все никак не мог занять своего места: он то вбегал, то выбегал из зала, поминутно бросая укоризненно-страдальческие взгляды на Алисию. Остальные участники собрания пока не соизволили появиться.
Публика была явно шокирована, когда в зал вошла делегация катонцев, но вовсе не потому, что раньше чужаков на заседания не допускали. Просто на груди у каждого иноземца висел металлический круг — символ наших богов. Ивар, сидевший рядом, от удовольствия и гордости даже приосанился.
— Ты знал? — удивленно спросила его я.
— Вера и помощь ближнему творят чудеса даже в самых темных душах, — туманно ответил он.
Отец Оврамий, наконец угнездившийся на помосте, взирал на процессию крайне одобрительно. Это был день его триумфа, масштабнее коего мог бы стать только миг, в который Алисия дала бы свое согласие составить счастье церковного служителя.
Затем появились леди Рада с лордом Гордием, которого все, очевидно, принимали за ее пажа до тех пор, пока пожилая дама, вместо того чтобы, по обыкновению, взойти на помост, вдруг заняла место в первом ряду, а сопровождавший ее подросток взобрался на кресло, предназначенное для членов собрания. Вот тут зал задвигался и зажужжал! Монокль одного пожилого господина заходил по рукам, а некоторые из тех, кому не повезло одолжить заветную линзу, отваживались даже на такую дерзость, как прогулка мимо помоста, имевшая целью рассмотреть поближе долго скрывавшегося лорда.
Леди Рада выглядела одновременно и гордой, и удивленной своим положением. Эти выражения так часто сменялись на ее лице, что скоро у пожилой дамы начала дергаться левая щека. Представляю, как треснула ее реальность, когда единственное дитя, хрупкое и глупое, подговоренное коварной зме… кх-м… мной, пошло против ее воли и изъявило желание принять участие в заседании.
Лорд Гордий ерзал в кресле, его обычно бледные щеки горели лихорадочным румянцем: то ли от излишнего внимания, то ли оттого, что на него (наверняка силком!) надели пояс из собачьей шерсти, а зал основательно протопили из-за еще по-весеннему промозглого утра.
Появившийся в проходе сэр Гвидон — отец моей подруги — подмигнул нам с Алисией и стал грузно подниматься на свое место. Он был единственным членом собрания, который участвовал в заговоре ради идеи, и оттого-то казался мне самым ненадежным звеном плана.
Наконец непосредственно перед началом собрания в зал зашли сэр Бэзил и его верный соратник сэр Роббер. Лицо мэра, как и у всех присутствующих, приняло удивленное выражение при виде лорда Гордия на помосте, но почти сразу же разгладилось. Уверена, интриган начал вычислять выгоды, которые сулил такой поворот событий.
Зал затих. Сэр Бэзил стукнул молоточком на своем предводительском месте:
— Объявляю очередное собрание открытым. Предлагаю, не теряя времени, перейти к первому запланированному на сегодня вопросу. Отец Оврамий, ваше слово.
Поднялся церковник: белые волосы кружочком, васильковые глаза, немного наивный взгляд.
— От коллективного хозяйства катонских переселенцев поступила просьба о введении их представителя в состав общественного собрания.
Зал всколыхнулся и зашумел, многие засмеялись. Какая-то разряженная купчиха, сидевшая перед нами, громкоголосо обратилась к своей соседке:
— Э-хе, разве ж общественное собрание не на то и общественное, чтоб в нем сидели люди, уважаемые обществом, а не всякие голодранцы? Если бы этого не предложил священник…
Сэр Бэзил, насмешливо улыбаясь, постучал молоточком по столу. Выдвинутый на рассмотрение вопрос явно вызывал в нем недюжинное веселье. И думая, что заранее предвидит исход дела, предводитель легкомысленно предложил:
— Поскольку я подозреваю, что у всех присутствующих давно сложилось определенное мнение на этот счет, предлагаю провести голосование, не вынося вопрос на предварительное обсуждение. — Стукнул молоточек. — Прошу поднять руки тех, кто за введение представителя катонских переселенцев в наше собрание.
Молоточек вдруг вывалился из руки мэра и гулко упал на помост: четверо из членов общественного собрания подняли руки. Церковник, которого обещанием перейти в нашу веру сманили сами катонцы, лорд Гордий, убежденный мной, Лас, который расплачивался за засеянные в прошлом году поля, и сэр Гвидон, действовавший согласно своему убеждению, что нашу округу давно пора расшевелить — все как один проголосовали «за». Оставшиеся два голоса уже ничего не могли решить.
Зал разразился еще более шумными криками, среди которых теперь слышались и ругательства.
Надо отдать должное сэру Бэзилу: он довольно быстро пришел в себя, подхватил молоточек с пола и, нацепив на лицо слегка неестественную улыбку, застучал им по столу:
— К порядку! Собрание проголосовало! Несогласные с решением могут подавать жалобы в письменной форме, — понадобилось еще минут пять непрерывного стука, прежде чем все заинтересованные лица успокоились. — Представителя катонских переселенцев прошу подняться на помост.
Из группы довольных иноземцев выступил давешний сторож и с полным сознанием собственной важности пошел к возвышению, но тут выяснилось, что для него нет кресла. Суматоха, в которой искали стул, чтобы поставить его на помост, настолько отодвинула произошедшее событие на задний план, что о своем неприятии нового члена собрания публика вспомнила только в тот момент, когда он проголосовал за запрет распития алкоголя на улицах города.
— Это и было обещанное тобой развлечение? — поинтересовалась Алисия, зевая во время доклада городового об участившихся случаях семейных скандалов в общественных местах, в связи с чем следовало ввести штрафы на крик.
— Нет, подожди немного, все самое интересное еще впереди. — Я с любопытством прислушивалась к тому, как участники собрания пытались сформулировать отличия, определяющие границу между обычным разговором и криком, и, не придя к какому-либо результату, оставили это определение на совести уже довольно потиравшего только что озолотившиеся руки стража порядка.
— Поскольку мы закончили со всеми запланированными на сегодня вопросами, — провозгласил мэр перед завершением заседания, — прошу высказаться тех членов собрания, которые хотят вынести на рассмотрение вопросы, не попавшие в круг тем сегодняшнего обсуждения.
Сэр Бэзил добродушно обозрел своих соратников, явно подозревая, что на его призыв никто не откликнется, так как время близилось к обеду, а облеченные властью соратники, как и все люди, тоже хотели есть. Когда лорд Гордий поднялся со своего места на негнущихся ногах, добродушие предводителя поколебалось. Но только на долю секунды, потому что старшим лордам, как сверхлюдям, было позволено пренебрегать не только своим, но и чужим аппетитом.
— Прошу вас, — подобострастно сказал сэр Бэзил, и вокруг установилась удивленная тишина.
Больше всех волновалась леди Рада, кусавшая губы в полном неведении, что же сейчас скажет ее драгоценное чадо.
— Я вношу предложение о переизбрании мэра Кладезя: считаю, что предводитель общественного собрания не должен одновременно быть главой города, — очень четко и внятно для своих трясущихся рук сказал лорд Гордий. — Это первое предложение. И сразу оглашу второе, поскольку оно неотделимо от первого. Взамен на должность мэра предлагаю назначить мою мать, леди Раду.
Действующий мэр с вытянувшимся лицом произнес, безбожно запинаясь:
— В-ваша с-светлость, т-такие во-вопросы с-с-следует вносить в п-повестку д-д-ня заранее, чтобы члены со-собрания успели их обдумать.
— Предлагаю провести голосование сейчас, а в случае, если большинство «воздержится», оставить решение данного вопроса до следующего собрания.
Я подавила в себе желание зааплодировать. Оказывается, из «Гордюши» вполне мог выйти толк, если его почаще бросать в такие ситуации.
К моему уху с соседнего ряда наклонился господин Жерон:
— Чувствуется ваша школа. Но почему же вы не сели рядом, чтобы иметь возможность пинать его под столом в нужный момент?
Мне пришлось обернуться к партнеру фабриканта с притворной сердитостью:
— Я ежегодно совершенствую методы обучения, — хотелось расспросить его, откуда столько догадливости у человека, который отсутствовал в нашей округе больше месяца, но собрание продолжалось, и отвлекаться было нежелательно.
— Ваша светлость, не хотите же вы, чтобы я собственноручно вынес этот кх-м… вопрос на рассмотрение? — Мэр справился со своим голосом, но не смог убрать из него раздражение и вернуть на лицо улыбку.
— Сэр Бэзил, позвольте, я вам помогу. — Со своего места встал отец Алисии и мягко вынул молоточек из рук предводителя общественного собрания. Этого простого движения хватило, чтобы у мэра подкосились ноги и он плюхнулся на свое место с такой обреченностью в глазах, что мне на миг даже стало его жалко. — Итак, господа, кто за то, чтобы снять с сэра Бэзила обязанности мэра Кладезя?
Руки подняли Лас, лорд Гордий, старик-катонец и сам сэр Гвидон. Отец Оврамий удивленно хлопал васильковыми глазами, еще не до конца осознавая, что такая неожиданная смена власти произошла в том числе и потому, что он в начале заседания бездумно проголосовал за катонцев. Мэр (теперь уже бывший) закрыл лицо руками, сэр Роббер бессознательно отодвинулся от него.
— Принято четырьмя голосами из семи! — Молоточек стукнул о стол. Не давая подняться шуму в зале, отец Алисии торопливо перешел к следующему вопросу: — Кто за то, чтобы назначить на должность мэра присутствующую здесь леди Раду?
Снова те же четыре руки поднялись вверх, но на этот раз к ним неуверенно присоединились отец Оврамий, затем сэр Роббер, искоса зыркнувший на бывшего мэра. И наконец что было самым удивительным, сам сэр Бэзил! Да уж, наживать себе такого врага, как леди Рада, не хотел ни один здравомыслящий человек, знакомый с ней, а уж тем более мечтающий породниться.
— Единогласно! — снова послышался стук молотка.
Вот теперь уже ничто не могло предотвратить разразившейся в зале бури: кто-то аплодировал стоя, кто-то выкрикивал проклятья. Молоток стучал впустую, горожане не давали собранию даже завершить заседание в соответствии с принятыми обычаями. Я же внимательно смотрела на леди Раду: мать лорда Гордия тоже была одним из слабых звеньев в моем плане. Если она откажется от должности, то общий результат интриги получится не таким уж блестящим, сколько ни полируй. Пожилая дама сидела в еще большем ошеломлении, чем в начале заседания. Я бы на ее месте тоже не могла поверить, что «Гордюша» не только сам вынес подобные предложения, но и добился их утверждения. А между тем назначение ее на должность мэра было необходимо мне по двум причинам. Во-первых, занимаясь делами Кладезя и его округи, леди Рада окажется неспособной уделять своему сыну столько навязчивого внимания и, как следствие, приставать ко мне. Во-вторых, введение в состав собрания представителя от катонцев надо было как-то уравновесить сильной фигурой мэра, который не уступал бы им в хитроумии и расчетливости. Из всех возможных кандидатур мать лорда Гордия казалась мне самым подходящим вариантом. Она уж точно будет держать всех в кулаке. Без самодурства, конечно, не обойтись — но у каждого свои недостатки.
«Ну что ж, похоже, тут все в порядке», — решила я, когда увидела, как леди Рада растроганно и нежно гладит руки сына, глядя на него сияющими, влюбленными глазами. Можно было считать, что операция по удалению помехи в лице сэра Бэзила проведена успешно. Убираю скальпель. Все ассистенты свободны. Продезинфицируйте помещение.
— Леди Николетта, чувствую, что должен вас поздравить! — на выходе из здания общественных собраний господин Жерон протянул мне руку, и я с чувством полного удовлетворения ее пожала. — Редко приходится видеть такую достойную расправу над врагами. Вы конечно же захотите сами рассказать об этом Клаусу? Не прогуляетесь со мной до фабрики?
Мне не оставалось ничего другого, как согласиться, тем более что через толпу выходящих из здания ко мне уже пробирался переполненный восторгом лорд Гордий. Его светлость в силу своей наивности вполне могли решить, что весь спектакль был разыгран только ради него одного, а я сейчас слишком довольна собой, чтобы приступать к нелегким объяснениям…
Господин Жерон шел медленно, периодически хватаясь за поясницу и жалуясь на то, что безопаснее идти от Земска пешком, чем путешествовать в продуваемой всеми ветрами карете. Настроение было приподнятым, погода отличной, так что скорость нашего передвижения меня нисколько не раздражала и, поддавшись внезапному порыву, по дороге я насобирала целый букет полевых цветов.
Фабриканта не оказалось в конторе, и господин Жерон, пообещав поискать его на фабрике, оставил меня в одиночестве — созерцать из окна суетящийся внизу народ. Даже Зельда не скрасила мое ожидание: с тех пор как господин Клаус вернулся, собака не отходила от него ни на шаг. Я ей немного завидовала — совсем чуть-чуть.
— Он уехал в город по делам, — разочаровал меня вернувшийся партнер фабриканта. — Но леди Филиппа настоятельно приглашает вас пообедать с нами.
Ну вот. Я расстроенно опустила букет полевых цветов в пустую вазу на подоконнике и без особого энтузиазма последовала за господином Жероном.
Но оказалось, что сильно расстраиваться не стоило. Тем же вечером фабрикант появился во дворе нашего дома. Я как раз пыталась угадать, куда мальчишки прошлой осенью спрятали мой велосипед. А найдя его и выкатив на свет, не знала, то ли радоваться, что цепь смазали на зиму, то ли искать, кому оторвать уши за то, что смазали ее так обильно. В общем, очень некстати испорченное платье сильно притупило радость от нежданной встречи и придало ей некоторую неловкость.
— Добрый вечер, леди Николетта. Я слышал, вы хотели меня сегодня видеть. — Господин Клаус вытащил заведенную за спину руку и протянул мне небольшой букет садовых ромашек. От удивления я его приняла и только потом спросила:
— Что это?
— Вы думали, я не обращу внимания на вазу в своем кабинете? По-моему, принято, чтобы цветы дарил мужчина, а не наоборот. Вы, как всегда, ставите меня в неловкое положение.
Я поняла и улыбнулась:
— По-моему, вы сами ставите себя в неловкое положение. Ну что вам стоило сделать вид, что вы ничего не заметили?
Он с наигранным равнодушием пожал плечами:
— Ну вопреки устоявшемуся мнению не все неловкие положения так уж неприятны. А букет — лишь знак моего восхищения вашим нестандартным мышлением.
Судя по всему, господин Жерон уже успел рассказать про сегодняшнее заседание. Это, конечно, совсем не тот комплимент, который я хотела бы получить, но ничего не поделаешь. К тому же если вспомнить о языке цветов — ромашки не так уж плохи.
— Осторожнее, господин Клаус, я вас не узнаю. Где ваша всегдашняя осмотрительность? Девушкам с нестандартным мышлением и богатым воображением нельзя говорить подобных фраз, — рассмеялась я.
— Иначе что? — не смутился фабрикант.
— Иначе они могут решить, что вы в их власти, и попытаться воспользоваться этим в собственных корыстных целях.
После этой фразы вся атмосфера резко переменилась: не стало легкости и игривости. Господин Клаус вдруг замер, будто одеревенел, и более серьезно, чем следовало, спросил:
— А у вас, значит, теперь остались только корыстные интересы? — и ушел, не оставив мне даже времени на ответ. Что за невозможный человек!
Я покосилась на ромашки — вот и поговорили. Так поневоле начнешь верить в язык цветов.
