Дальше: Глава 7 Основной метод борьбы с вредителями

Глава 6
Фабричные истории

Полевик (а это оказался именно он), пойманный Еремом, неожиданно прижился в доме. В образе кролика он чинно молчал и заметно благоволил к тем, кто угощал его сыром и солеными грибами. Правда, иногда становилось не по себе, когда нечисть, забившись в темный угол, вещала что-то томным голосом, просила звать его Агафоном и жаловалась, что наш домовой-дармоед опять умотал к овинникам, оставив хозяйство без присмотра. Не вытерпев и недели такого соседства, я спросила Ерема, когда он собирается отпустить беднягу и почему вдруг стал рассчитывать время посева таким глубоко антинаучным способом. На что мальчик вполне резонно ответил, что для решения проблемы научным способом ему не хватало сущих пустяков — метеорологической станции и архива наблюдений погоды за последние пятьдесят лет — а полевика он уже давно отпустил, но Агафон решил не впадать в спячку и провести эту зиму в комфортных условиях, так что нам стоило войти в его положение и проявить благодарность.

— Вот помяни мое слово, мы из-за его магии скоро со всей окрестной нечистью за столом сидеть будем, — важно предрек Оська. Уж очень его расстраивал тот факт, что мудрый полевик Агафон наотрез отказывался проявлять свою истинную сущность перед Иваром и, притворившись ушастым зверьком, без тени смущения под аккомпанемент речей о «любви к тварям божьим» пожирал из рук послушника килограммы морковки.

— Ну ладно, Ерем, он вырастет, завоюет мир, глядишь, и нам, родственникам, перепадет кусочек какой-нибудь завалящей страны. Но вот Михея, Михея надо держать от магии подальше, — ответила я.

А то он уже начал проявлять нездоровый интерес к занятиям младшего брата. И если Ерем, сотворив на свет какую-нибудь абракадабру, часто умудрялся ликвидировать ее еще раньше, чем кто-то успевал заметить и испугаться, то Михея, скорее всего, та же абракадабра съела бы прежде, чем он успел испугаться сам. Поэтому я с глубоким пониманием и смирением отнеслась к пропаже штор из гостиной и к заявлению вечно ищущего себя брата, что он определенно будет портным, а я на следующем балу покорю всех доселе невиданным платьем. Про «доселе невиданное» брат оказался прав: платье из штор встретишь нечасто.

Посеянные семена, зарядившие дожди и близость зимы не только прочно заперли меня в доме, но и привели в уныние. Средств развеять скуку катастрофически не хватало, поэтому мы с братьями оттачивали остроту языков и с нетерпением ждали снега, с помощью которого накопившееся друг другом недовольство можно будет безопасно выплеснуть, утопив обидчика в сугробе. Оська к этому моменту готовился особенно ответственно: упрашивал няню связать варежки потолще и шапку поплотнее, прекрасно понимая, что за все проделки мы первым делом, объединившись, подвергнем снежной казни именно его.

Но, пока до снега было еще далеко, мне оставалось только тосковать и чаще прежнего выглядывать во двор. Алисия и та появлялась не часто. Рассердившись на невнимание Ласа, она решила некоторое время его игнорировать. Не знаю, заметил ли брат этот жест протеста или ему и вправду было все равно, но через две недели вынужденной разлуки подруга явилась к нам в дом, устроила истерику, обиделась и поссорилась с Ласом. И заметьте: все это в отсутствие самого Ласа! В общем, представление было еще то. Так что я и сама предпочитала пока не показываться ей на глаза, чтобы ненароком не всколыхнуть страсти.

Когда одним тоскливым утром на нашем дворе раздался звук подъезжающего экипажа, я сначала даже не поверила в такое счастье: гость, настоящий гость! Сейчас, чтобы развлечься, все мы были готовы выслушивать даже наставления леди Рады. Я выглянула через окно и поняла, что экипаж абсолютно незнакомый. Из него вышла нарядно одетая дама, но украшенная перьями шляпка не позволила рассмотреть лицо. Поэтому к тому времени, когда служанка постучала в дверь и сообщила, что приехавшая леди ожидает в гостиной, я уже успела поправить прическу и с еще большим интересом поспешила вниз.

Меня ждало потрясение: в комнате, изящно сложив тонкие руки на шелковой юбке, сидела старшая сестра господина Клауса. Я замерла в дверях.

— Леди Николетта, простите меня за столь внезапное вторжение. — При моем появлении она встала, зашуршав дорогой тканью. — Понимаю, что официально мы с вами не представлены, но я взяла на себя смелость нарушить некоторые правила приличия, раз уж вы все равно знакомы с моим братом. — Она приложила руку ко рту, будто бы делясь со мной секретом. — Уж больно скучно здесь зимой, так что лишнее хорошее знакомство никому не помешает. Меня зовут Филиппа, и я была бы рада, если бы вы без церемоний называли меня по имени.

— Взаимно. — Я протянула ей свою руку, предложила сесть и сказала служанке принести чаю, хотя все еще оставалась в замешательстве от происходящего. При всем желании меня трудно назвать подходящей компанией для женщины, которая лет на пятнадцать старше.

— Вы конечно же гадаете, как мне вообще пришла в голову такая идея? — Сестра фабриканта была проницательна. — Один наш общий знакомый написал мне, что с наступлением холодов вы со своим деятельным характером, должно быть, сходите с ума от скуки и что вас мог бы очень порадовать визит на фабрику. Вот я и решила, что сходить с ума вместе веселей, а то наш скудный домашний кружок не может позволить мне и этого.

Я не знала, что ответить. Наш общий знакомый? Переспросить, кто это, смелости не хватило. Поэтому пришлось ответить светской банальностью (или банальной светскостью — это как посмотреть).

— Честно говоря, я была бы рада еще раз посетить фабрику: в прошлый раз мне удалось посмотреть не так уж много. Но я удивлена тем, что вы остались на зиму здесь, а не уехали в город вслед за братом.

— Ах, этот город мне порядком надоел. К тому же кому-то надо присматривать за Лилией — моей младшей сестрой, а пребывание в Земске ей явно не на пользу. Вы и сами не стремитесь в столицу.

— Мне тоже есть за кем присматривать.

— Знаю! — Она рассмеялась. — У вас причин оставаться здесь как минимум на пять больше, чем у меня.

Принесли чай.

— Как жаль, что я совершенно не разбираюсь в чае, — легкомысленно сказала леди Филиппа, а, сделав несколько глотков из чашки, так же свободно поведала: — Это, должно быть, шанхрский сорт «Бархатная ночь»! Только он оставляет такое яркое фруктовое послевкусие. Моя покойная матушка была его большой любительницей!

Я была бы не я, если бы не приняла столь неожиданное предложение. Казалось, среди наших погружающих в спячку окрестностей фабрика оставалась единственным местом, где до сих пор бурлила жизнь. Едва войдя через главные ворота, я чуть не попала под колеса тележки, и только успела насладиться знакомой суетой, как меня окликнули, приказали не сходить с места, и все это без должного уважения.

Оглянувшись, увидела старого знакомца — великого знатока местных примет, крупного специалиста по полевикам, единственного приятеля Ерема и по совместительству обладателя престранных полосатых штанов. На шляпе старика все так же алела гроздь рябины, вот только теперь уже в обрамлении сухих колосьев вместо перьев.

— Добрый день, господин Фрол. Что вы здесь делаете? — несколько удивленно спросила я.

— Ясно что — за порядком слежу. — Новоявленный борец с хаосом подбоченился. Наверное, после случая с пожаром фабрикант решил пересмотреть систему охраны, вернее, за неимением таковой, ее ввести. Но вот выбор сторожа был крайне спорным. — Леди, будьте добры, предъявите свою сумочку, так сказать, для досмотру.

Я вцепилась в свою сумку, будто несла половину золотого запаса Грелады. Вот еще! Какая вопиющая бестактность! Всем известно, что сумка дамы — святая святых!

— Бросьте, вы же меня прекрасно знаете. Разве я похожа на злоумышленника?

— Барышня, я-то вас, конечно, знаю, потому и прошу, — настаивал новоявленный охранник. — Признайтесь, есть у вас зуб на хозяина, ох, по глазам вижу, что есть! Глазищи так и сверкают, того гляди, две дырочки прожгут. Только мы огнеупорные тепереча. Вы глазами-то зазря не сверкайте, а лучше сумочку откройте.

— Ничего я не сверкаю!

Сказать по правде, никакого золотого запаса в сумке не было, да и вещей, которые нельзя было бы показать постороннему наблюдателю, тоже, но дело пошло на принцип.

— Ох смотрите у меня! Глаз не спущу! — погрозил пальцем старик, внезапно отступившись.

— А вот там только что какой-то подозрительный тип прошел через ворота. Почему вы его не обыскали? — искренне возмутилась я такому пристальному вниманию к собственной персоне.

— Бухгалтер наш, — пояснил Фрол. — Нет у него мотивов для вредительства. А что подозрительный — так это он под пиджаком поллитру тащит. На рабочем же месте ни-ни.

— Так и у меня нет мотивов…

Дедушка выразительно поиграл бровями, и я не стала продолжать. Пусть подозревает, если хочется.

— Вот не понимаю я вас, людей, — сказал он со вздохом. — Ладно, хоть вы, барышня… душевные терзания всякие, да хозяйственная жилка в одном месте свербит. Но эти, местные… Тьфу! И курят же, лешие, и пьют, хоть и горели уже не раз. И продукт тащат. Вот спроси, для чего тащат? Ведь не скажут. Не приспособили еще. Но все надеются, что им колеса можно будет смазать или поросей откормить. Или баба одна все на лицо марь прикладывала, думала, назавтра писаной красавицей проснется. А у нее сыпь — аллергия, значит. Так и попалась, дуреха. Бестолковый народ, без понятия. Хоть собак специально обученных на них заводи.

— Зачем же собак? — Я начала входить в положение несчастного. — Вы лучше женщину возьмите, только чтобы она обязательно замужняя была, с детьми. Она вам быстро и алкоголь, и курево учует, еще и по загривку нарушителя так огреет, что тот в следующий раз крепко задумается, прежде чем пакость сделать.

Живо вспомнились и маменька, которая с лету распознавала, кто прикоснулся к ее духам на туалетном столике, и няня, мигом вычислившая, когда Ефим всего лишь раз попробовал притронуться к табаку. А он говорит, собаки!

— Предлагаю ввести новую должность — нюхач! — раздался рядом насмешливый голос леди Филиппы. Видимо заметив из окна, что у меня возникли непредвиденные трудности с попаданием «в гости», она поспешила прийти на помощь.

— Смеетесь над старым глупым человеком. Ай-яй-яй, как вам не стыдно, сороки, — сказал старик и задумчиво удалился куда-то в глубь фабричного двора.

— Весело у вас тут.

— И не говорите. — Леди Филиппа взяла меня под локоть и повела через двор. — А это вы еще, считай, на саму фабрику не зашли. Мы тут каждый день так веселимся, что к вечеру едва дышим.

— Все настолько плохо? — удивилась я. — Значит, господин Клаус бросил все управление фабрикой на вас?

— О боги, не шутите так! И как вам в голову могла прийти такая мысль? Разве мой любезный братец доверит мне свое детище? — отмахнулась женщина. — Приехал господин Жерон — партнер Клауса, — он-то теперь и толкает весь этот балаган вперед.

Я вспомнила, что, кажется, видела этого человека, когда в первый раз пришла на фабрику выдвигать обвинения против господина Клауса. Как же давно это было…

— А пойдемте с вами чаю попьем, — предложила хозяйка.

Сжальтесь, только не чай! Что в такую непогоду делать дома? Вот и приходится через каждые два-три часа составлять няне компанию над пузатым чайником. Я с ее вареньями и пышками скоро сама стану как тот пузатый чайник. Видимо, пресыщенность чаем отразилась на моем лице, потому что собеседница тут же сказала:

— Или ну его, этот чай, пойдем, прогуляемся по фабрике? По глазам вижу, что фабрика лучше!

И дались сегодня всем мои глаза, хоть закрывай.

На входе в главное производственное здание фабрики мы неожиданно столкнулись с партнером фабриканта, который только недавно упоминался в разговоре. При виде меня господин Жерон шутливо отскочил на несколько шагов назад:

— Дорогая моя, надеюсь, вы, прежде чем прийти сюда, проверили, нет ли у этой молодой барышни режущих предметов? — Шутник явно помнил нашу с ним единственную встречу. — В складках юбки вполне можно спрятать меч правосудия. В прошлый раз она едва не снесла им голову бедняге Клаусу!

— Господин Жерон, у вас, как всегда, жуткие аллегории. — Леди Филиппа погрозила ему пальцем. — Вы напугаете нашу гостью!

— Милая Филиппа, не обманывайтесь, вы нашли себе сестру роднее, чем та, которая за глаза называет меня старым какаду. Чтобы испугать вашу гостью, нужно нечто поувесистей моих аллегорий.

— Я вижу, вы знакомы. Так, может, прогуляетесь с нами по фабрике?

— О нет. Когда наступают амазонки, здравомыслящий мужчина должен отойти, чтобы любоваться их прекрасными фигурами с безопасного расстояния, — он немного по-шутовски поклонился, но тут же крякнул, схватился рукой за поясницу и поковылял от нас, озабоченно бормоча: — Похоже, какаду продуло спину.

У входа в первый цех въедливого вида приказчик вешал плакат над умывальником: «Работай с чистыми руками и совестью!» Этот шедевр настенной агитации довольно органично вписывался между уже имеющимися «Мыло — источник заразы, не беритесь за него грязными руками!» и «Просьба не мыть в раковине ноги». Я покачала головой и решила познакомиться с приказчиком посредством непринужденной беседы:

— Неужели у вас все управляющие работники и канцелярия настолько некультурны, что приходится вешать такие плакаты?

— Что? Да как вам такое в голову пришло! Это для рабочих! — как неразумной, пояснил мне служащий, не забыв кивнуть головой леди Филиппе. — Приучаем к гигиене.

— Тогда неплохо было бы прежде научить их читать, — мягко заметила я, чем привела служащего в некоторое смущение.

— Феликс, это леди Николетта — наш свежий взгляд на старые проблемы, — пошутила леди Филиппа, едва сдерживая улыбку.

— Надеюсь, этот новый взгляд не надо ставить на довольствие, — напряженно поклонился Феликс, но все же загнал очередную кнопку в бесполезный плакат. Пусть человек развлекается, если ему так легче.

— Жадина вы, Феликс, и зануда, — погрозила пальцем хозяйка.

— Тем и кормлюсь, — ответил приказчик, весьма довольный комплиментом.

— Что сегодня? Тихо?

— Да тихо пока. — Мужчина суеверно сотворил охранный круг и сплюнул через левое плечо.

— У нас есть проблемы посерьезнее грязных рук, чистых ног и неграмотности, — пояснила леди Филиппа. — Какой-то вредитель («Гад!» — пылко выкрикнул Феликс) повадился выключать оборудование: то там рубильник опустит, то тут щепок в шестерни натолкает, один раз чуть до взрыва в котельной не дошло. Никак не можем поймать за руку: никто ничего не видел, никто ничего не трогал. Был бы здесь Клаус…

Помолчали, сожалея об отсутствующих. Каждый на свой лад.

— Сторожей во всех помещениях поставили — не помогает. Значит, точно свой, — с кровожадностью в голосе добавил приказчик, так что сразу стало понятно: попадись ему в руки преступник — и королевский палач сгорит со стыда за свою некомпетентность.

— Да уж, видела сегодня одного на входе, — поспешила я поделиться опытом. — В шляпе с рябиной — от таких сторожей толку мало.

— Что за шляпа? Не припомню. — Феликс озабоченно посмотрел на меня, а затем на леди Филиппу. — А желтая повязка у него на рукаве была?

— Не было, кажется. — Я тоже удивленно посмотрела на хозяйку. — Но вы же его узнали?

Женщина замялась.

— Честно говоря, нет. Я думала, что его наняли недавно.

Повисло неловкое молчание, которое первым нарушил приказчик:

— В шляпе, говорите, с рябиною?

— Да, и в полосатых штанах! — прокричала я уже вслед его поспешно удаляющейся спине.

Мы как раз проходили мимо цеха с чанами, в которых постоянно что-то гудело и помешивалось, и моя спутница собиралась рассказать, что же все-таки там гудит и помешивается, как вдруг раздался страшный скрежет, и один из чанов затих. Испуганные работники забегали, пытаясь найти причину поломки.

— Ну вот, опять! — в отчаянии воскликнула леди Филиппа. — Если так будет продолжаться и дальше, скоро все оборудование выйдет из строя и брат прогорит!

— Техника, зовите техника! — взывали то ли самые пессимистично настроенные, то ли самые рациональные голоса.

— Как жаль, что я абсолютно ничего не понимаю в технике, — со вздохом сказала хозяйка, внимательно простукивая нижнюю часть конструкции, на которой покоилась железная громада чана. — Все эти болтики, поршни и ремни — такая скука! Приводящая система: пружины, шестерни, трубы — на дух не переношу!

В эту секунду рука леди Филиппы замерла над одной из панелей, а потом стукнула по ней посильнее. Не знаю, чем отличался звук, но моя спутница раскрыла свой ридикюль и, невозмутимо вытащив из него отвертку, стала быстренько развинчивать болтики, чтобы снять крышку.

— Дорогая, сделайте одолжение, подойдите к той стене и опустите все рычаги вниз, — попросила она. — Надеюсь, у вас есть на это силы, у меня бы ни за что не хватило.

Я выполнила ее просьбу (несмотря на замечание, каких-то сверхъестественных усилий для этого не понадобилось), а когда вернулась, один из листов железа, прикрывавший внутренний механизм, был уже снят, и леди Филиппа, ругаясь, как могут ругаться только воспитанные дамы, уже пыталась выудить оттуда намотанный на зубчатое колесо лохматый кусок тряпки. Я поспешила помочь, и после извлечения инородного предмета леди так шустро завинтила снятую пластину обратно, что сложилось впечатление, будто хозяйка боится, что ее застанут за этим неприглядным делом.

— Вот как оно могло туда попасть? — задала риторический вопрос покорительница машин. — Как можно было все это незаметно проделать во время работы?

— Но вы же проделали! — резонно возразила я.

— Так то я — дилетантам везет.

— И часто у вас такое?

— Раза по два-три на дню.

В этот момент в помещении появился техник, увидел опущенные мной рычаги, сначала поднял шум, а потом и сами рычаги — машина ответила довольным рычанием. Последовали раздача оплеух позвавшим его рабочим и недовольный возглас:

— Все у вас работает! За рычагами следить надо!

На этом техник закончил свое выступление и удалился.

— Сколько бы вы ему ни платили, зарплата явно завышена, — прокомментировала ситуацию я.

— Он дежурит тут чуть ли не круглосуточно — человека можно понять, — встала на защиту рабочего леди Филиппа. — Пойдемте-ка все же выпьем чаю, а потом продолжим экскурсию. Чувствую, день будет утомительным.

Но не успели мы подойти к двери (надо сказать, нам несказанно повезло, что мы не успели этого сделать), как в коридоре раздался хлопок, створки дрогнули, после чего из-за них понеслись испуганные, возмущенные и откровенно негодующие крики. Леди Филиппа очень быстро преодолела оставшееся до двери расстояние и отважно распахнула ее. А за ней… за ней оказался не коридор, а филиал греладского цирка, неудачно покрашенного беженцами-дальтониками с отсталых земель. По стенам и немногочисленным людям, которым не повезло оказаться в неудачное время в неудачном месте, стекала разноцветная краска: красная, желтая и голубая. Агитационный стенд приказчика Феликса, казалось, был заляпан особенно тщательно: в два-три слоя. Бедным рабочим так и предстояло до конца жизни мыть ноги в раковине и брать при этом мыло грязными руками.

— Что здесь произошло? — спросила леди Филиппа у одной из жертв инцидента.

— Да тишина стояла, а потом как бабахнет непонятно откуда, — ответил цветной человечек неопределенного пола. И, как оказалось, это являлось самым внятным объяснением среди показаний, которые впоследствии давали несчастные свидетели.

— Откуда столько краски? — поразилась я.

— Сдается мне, что с нашего же склада. — Леди Филиппа попыталась ступить на раскрашенный пол, но тут же передумала, услышав, с каким вязким чавканьем прилипают к нему туфли. — Мы собирались покрасить котлы и некоторые трубы, чтобы рабочие наконец прекратили в них путаться. О боги, ну как, как можно было такое сотворить?! Надо готовить сердечные капли: сейчас сюда примчится господин Жерон, и у него случится приступ.

— Филиппа, а скажите, эти происшествия… они всегда касаются только фабрики и мешают ее работе? — поинтересовалась я, имея в голове некоторые соображения на сей счет.

— Не только: видели бы вы, как возмущался господин Жерон, когда кто-то погнул его недавно купленный корсет, который он имел неосторожность оставить у себя в кабинете! Вещи иногда пропадают, но мы полагаем, что это банальное воровство. Строго говоря, нельзя сказать, что и этот инцидент помешает работе фабрики. На время уборки коридора мы просто откроем другую дверь в цех. Но сам факт…

— Значит, можно сказать, что целью злоумышленника не является остановка производства как таковая, — тоном опытного дознавателя завершила я. — А вы не думаете, что все эти проделки может совершать не человек?

— Николетта, только не говорите мне, что вы, подобно моей младшей сестре, верите в злых духов!

— Еще совсем недавно не верила, пока у нас в доме не поселился один из них.

Но леди Филиппа не желала слушать о полевиках, предпочитая объяснять существование Агафона общей впечатлительностью нашей семьи и массовыми слуховыми галлюцинациями. Гораздо больше, чем вся нечисть в мире, ее интересовали практические действия, которые необходимо было предпринять, чтобы ликвидировать последствия «инцидента», как все корректно предпочитали называть случившееся безобразие. Кого-то она мне напоминала…

Тут же была закрыта дверь из цеха в коридор, чтобы рабочие не дышали вредными испарениями, и отперта та, которая вела на улицу. Леди Филиппа, с сожалением заявив, что совсем не разбирается в краске, тем не менее с лету определила ее тип и приказала оттирать пятна техническим маслом, потом техническое масло уксусом, а уксус смыть водой.

К тому времени, когда до нас добрался господин Жерон, выбиравшийся в город для визита к парикмахеру, работа кипела, а упасть на месте с сердечным приступом при виде таких слаженных действий мог разве что человек совсем уж хрупкий.

Уверившись, что все идет как надо, леди Филиппа удовлетворенно заявила:

— Вот теперь уж я точно проголодалась, и одним чаем мы не обойдемся. Мой любезный друг Жерон, я, конечно, совсем не разбираюсь в моде, но вам не кажется, что ваш местный парикмахер живет в прошлом пятилетней давности?

— У леди Филиппы столько предметов, в которых она «не разбирается», — по секрету поведал мне партнер фабриканта, — что рядом с ней поневоле начинаешь чувствовать себя ущербным.

Дом господина Клауса находился на территории фабрики и вплотную примыкал к конторе, деля с нею одну из стен. Это было простое функциональное здание без каких-либо претензий на роскошь и модных завитушек, которые лепились к месту и не к месту всем местным дворянством. В гостиной слышались чье-то оживленное щебетание и смех, временами переходивший чуть ли не в истерические всхлипывания. Господин Жерон галантно распахнул перед нами дверь: первой на правах хозяйки внутрь прошла леди Филиппа, я последовала за ней и неожиданно наткнулась на какое-то высокое препятствие, которого еще секунду назад на моем пути не было.

— Ой!

— Гр-м, — тоном нашего судьи, тайком дремлющего на заседании, ответил дог, перегородивший проход в комнату.

Впервые меня порадовали размеры домашней любимицы фабриканта: будь Зельда поменьше (бульдогом или терьером) — лететь мне через всю комнату носом в ковер. С другой стороны, будь она поменьше, может, и характер был бы получше. Рискуя остаться без пальцев, я попыталась сдвинуть собаку со своего пути, но не тут-то было.

— О, смотрите, как она вам обрадовалась! — с восторгом сказала леди Филиппа. — Запомнила!

Еще бы не запомнить. И уж так обрадовалась, что клыки заблестели. Поддержав мою мысль, Зельда крайне укоризненно посмотрела на сестру господина Клауса. Ее взгляд выражал только одну немую мысль: «Как вы могли?» Как вы могли пригласить сюда ее в отсутствие моего драгоценного хозяина?

— Никогда не видела, чтобы она так себя вела. — Белокурая девушка бросилась к собаке и, обняв животное за шею, убрала с дороги. — Она у нас умница.

Нисколько не сомневаюсь: некоторые люди не столь умны, как эта собака.

— Николетта, вы знакомы? Это моя сестра Лилия, — указала на девушку хозяйка.

— А эта пигалица, — добавил у меня из-за спины господин Жерон, имея в виду совсем молоденькую хохотушку, вопреки всем правилам приличия забравшуюся в кресло прямо в туфельках, — моя дочь Сара.

— Вот такой вот у нас сейчас домашний кружок, — резюмировала леди Филиппа. — Поэтому я так рада, что вы пришли.

— Леди Николетта, не в обиду вам будет сказано, но я бы предпочел, чтобы Филиппа привела гостя-мужчину. — Партнер фабриканта вальяжно расположился на стуле рядом с хозяйским местом, нисколько не претендуя на оное. — Они меня когда-нибудь задушат! Ох уж это женское общество! Четверо на одного!

— Трое, — поправила его наивная Сара.

— Четверо, моя дорогая, четверо. Зельда тоже прилагает к любому вашему делу свою пятнистую лапу.

— Гав!

— Ну что я говорил!

— В моем доме все наоборот, — решила я поддержать беседу, усаживаясь по левую руку от леди Филиппы, с достоинством занявшей почетное место хозяйки. — Я бы с удовольствием с вами поменялась хотя бы на пару дней.

— Чисто мужское общество ничуть не лучше, — безнадежно махнул рукой господин Жерон. — Все обязательно закончится или попойкой, или дракой, или и тем и другим одновременно. — Я не стала уточнять, что имела в виду своих несовершеннолетних братьев, и партнер фабриканта имел возможность беспрепятственно продолжить свою мысль. — Все хорошо в равновесии. Только тогда оба пола стараются проявлять себя с лучшей стороны, когда находятся в обществе друг друга.

Сара и Лилия дружно закатили глаза, тем самым, видимо, демонстрируя, что сейчас начнется курс лекций о морали.

И точно: господин Жерон развивал эту тему до тех пор, пока не подали чай, и только тогда леди Филиппе удалось вставить фразу:

— Вы неправы. Именно мужчины губят в женщинах романтичность натуры.

— То же самое я могу сказать и о женщинах.

— Неужели?

— Да-да, мы, мужчины, точно так же, как и вы, женщины, в юности лелеем мечты о единственной и прекрасной. С одной лишь разницей, что вы умудряетесь сохранять грезы до последнего вздоха, а нам приходится прощаться с ними довольно скоро. И я спрашиваю, кто в этом виноват?

— Жерон, вы гадкий, гадкий старикашка! — смеясь, возмутилась леди Филиппа. — Больше и не подумаю звать вас к чаю.

— Но, душа моя, вспомните своего брата, — возразил мужчина, нисколько не обидевшись на такое обращение, из чего я сделала вывод, что эти двое накоротке и подобные шутки их уже не смущают. — Он был трепетным юношей: влюблен, помолвлен, полон надежд. И что в итоге? Рушится его дело — и эта вертихвостка идет на попятную уже через несколько дней, а через полгода и вовсе выходит замуж за другого. Тут уж поневоле придется расстаться с любого рода мечтами. И вы еще будете мне говорить, что мужчины не романтичны! Нам просто не дают такими оставаться!

Я слушала, временами забывая дышать.

— Ну вот, смотрите, что вы наделали своей болтовней! — кивнула на меня старшая сестра фабриканта. — Дитя лишилось последних иллюзий об этом мире.

Господин Жерон рассмеялся, расплескал чай по блюдцу:

— Я же вам уже рассказывал про эту милую маленькую леди. Поверьте мне, у нее их и не было.

Лилия сочла необходимым едва слышным шепотом немного просветить меня по поводу происходящего:

— Не обращайте на них внимания. Эти двое любят обсуждать кого-нибудь в его присутствии так, как будто его здесь нет. И я вам благодарна, что на этот раз целью выбрали не меня.

— Одно могу сказать точно: в том, что женщины верят и надеются, нет заслуги мужчин. — Я решила все же хоть как-то обозначить свое участие в разговоре.

— Ах, бедняжка, и вас уже в столь юном возрасте постигло разочарование, — начал наклоняться ко мне господин Жерон.

— Если вы попробуете потрепать меня по щеке, честное слово, я вас укушу. — В моем голосе слышался смех, но и щепоть угрозы тоже присутствовала.

Леди Филиппа, Лилия и Сара разразились аплодисментами.

Партнер фабриканта всплеснул руками и рассмеялся:

— Окружен и разбит! Ох уж эта женская солидарность!

После визита на фабрику у меня осталось двойственное ощущение: с одной стороны, развеяться удалось преотлично, и я бы с удовольствием продолжила знакомство с леди Филиппой, с другой стороны, на душе стало как-то неспокойно, а в руках появился непроходящий зуд. Возможно, это проявлялась та самая «хозяйственная жилка», о которой упоминал старик с рябиной на шляпе. И, похоже, жилке этой было абсолютно наплевать, мое хозяйство или не мое.

Опять же странный старик (было нечто подозрительное в том, что он околачивался на фабрике, где кто-то неуловимый творил безобразия). А леди Филиппа наотрез отказывалась даже рассматривать версию с разбушевавшейся нечистью. Я, как человек, находившийся в непосредственной близости от места двух последних происшествий, могла сказать, что вся ситуация отдавала какой-то сверхъестественностью. Поэтому, промаявшись три дня (соответствующая приличиям пауза между двумя визитами), я снова отправилась на фабрику, но на этот раз в компании своих младших братьев. Ерема удалось заманить обещаниями предоставить в его полное распоряжение хулиганистых духов и высказыванием своих подозрений насчет старика с рябиной. Оська увязался за нами сам, и избавиться от него гуманными методами не было никакой возможности. Он кричал, что тоже хочет развлекаться, любит домовых, обожает кикимор, страсть как расположен ко всем старичкам в шляпах и даже согласен есть рябину, и не обращал внимания на скромные замечания о том, что я желала защитить фабрику, а не привести в нее очередного разрушителя.

Несмотря на все опасения, леди Филиппа обрадовалась моему нежданному визиту, а в особенный восторг пришла от Ерема. Она тискала его и щекотала, а мальчишка, как самый настоящий ребенок, хохотал без умолку у нее на коленях. Подобное зрелище вызвало нешуточный диссонанс в нашем с Оськой мировоззрении.

— Ну что вы на меня так смотрите? — смеясь, воскликнула сестра фабриканта. — Какой прелестный мальчуган! А глазенки-то, глазенки какие умные!

Ерем тут же осознал свой промах и с успехом изобразил бессмысленный детский взгляд. Очевидно, по какой-то причине леди Филиппа ему нравилась.

— Как хорошо быть молодым, — вздохнул Оська, сломленный грузом одиннадцати прожитых лет. — Вот почему на меня так уже никто не реагирует? Я старый и некрасивый, да?

— Ты рогатку в карман спрячь, — посоветовала я, — залечи все синяки и ссадины и причеши свой боевой хохолок, авось кто-то и купится.

— Тебе не понять…

Куда уж мне, древней развалине.

— Ох, дорогая, если бы вы знали, как я хочу иметь детей! — Леди Филиппа наконец опустила Ерема на пол и погладила его по золотой голове. — Но все мужья оставляли мне после себя только деньги. Это неблагодарно и неблагородно с их стороны, как считаете? — Ответа она от меня не ждала. — Николетта, покажите мальчикам двор, а я закажу экономке обед и вернусь через пять минут.

Мальчики едва дождались, пока женщина выйдет из передней, где происходило действие, и повлекли меня в сторону, противоположную выходу во двор — к двери, ведущей в коридор, который соединял между собой дом фабриканта, контору и главное здание фабрики. Оставалось только надеяться, что в выходной день на нас будут обращать меньше внимания. Учитывая то, что вариант с охотой на нечисть изначально не рассматривался как реалистический, сложно станет потом объяснять леди Филиппе, отчего мы втроем гуляли по помещениям, где нас быть не должно.

— Ого! — восторженно сказал Оська, заметив ряд рычагов и выключателей на стене главного цеха. Глаза мальчугана загорелись так, что в помещении стало немного светлее.

— Даже не думай. — Я перехватила его за запястье правой руки, пальцы на которой уже начали нетерпеливо перебирать воздух.

— Ну всего один! Я только опущу — и сразу включу обратно. Никто и не заметит.

— Я замечу.

Тем временем, пока я отвернулась, Ерем стал выводить мелком на полу какую-то заковыристую клинопись. Увидев, как быстро надписи расползаются по полу, я схватилась за голову:

— Ты что делаешь? Кто будет это стирать?

— Только на знаки не наступай, а то…

Это «а то» было таким многозначительным, что я сделала шаг назад и продолжила увещевать юного любителя наскальной живописи с безопасного расстояния:

— Почему нельзя было написать все это заранее на бумаге?

— Потому что на бумаге духи не водятся.

Тут безлюдное помещение прорезал чужой крик:

— Замри! Замри, паразит!

Я мигом оглянулась и увидела Оську в шаге от вожделенных рычагов. К нему на крыльях административного гнева летел уже знакомый приказчик Феликс: в одной руке у него болтались листы бумаги с какими-то надписями, а в другой был зажат тюбик с клеем. Мой опытный хулиган мастерски сделал вид, что просто разминается, и до всех рычагов в мире ему нет никакого дела.

Но Феликс еще долго не унимался:

— Не смей! Не смей здесь ничего трогать! — и тут же в нем взыграли вполне объяснимые подозрения. — Мальчик, ты вообще чей?

— Мой, — при ближайшем рассмотрении стало видно, что на одной полосе бумаги в руках приказчика было написано «не есть!», а на другой «не курить!». Учитывая то, что совсем недавно на котле с жидкостью, напоминающей кисель, я видела надпись «не пить!», становилось крайне любопытно, на что предполагалось наклеить данные шедевры краткости. — Извините, мы пришли в гости к леди Филиппе, а дети убежали.

Оська посмотрел на меня очень неодобрительно, будто я свалила на него вину за съеденное на кухне печенье.

— Эй, эй, эй, что ты делаешь? — Это Феликс заметил творчество Ерема.

— Ох, простите, ребенок буквально неделю назад научился писать — теперь пишет на всем, до чего может дотянуться.

На этот раз взгляд Оськи выражал одобрение и восхищение моей наглостью, а юный гений, ни на минуту не прекращавший орудовать мелком, даже саркастически хмыкнул себе под нос.

— Вы мне это прекратите! Держите в руках своих мальчиков! — Приказчик стал остервенело стирать надписи подошвой ботинка, не замечая полного ужаса взгляда Ерема.

Я тоже затаила дыхание, ожидая, что нога Феликса сейчас превратится в когтистую лапу или как минимум прорастет кореньями, и вздохнула почти с облегчением, когда ботинок всего-навсего загорелся.

— Тьфу-ты, сапожник — халтурщик! — Мужчина с завидным самообладанием (учитывая то, что пламя было голубым!) стал сбивать с ботинка огонь.

Пользуясь занятостью приказчика, Ерем быстро дорисовал несколько размашистых значков на затертом месте, и буквы с едва уловимым писком (как мне показалось) разбежались на каменных плитах и скрылись в углах помещения. Я поспешила сделать несколько шагов и загородить подолом хотя бы часть пола, на котором когда-то были каракули, дабы у служащего фабрики не возникло неудобных вопросов.

Феликс печально помахивал дымящимся ботинком, а его правая нога сиротливо ежилась в залатанном носке, поджав пальцы на холодном полу.

— Это из чего же он подошвы строгает, бандит?! — не переставал приказчик предаваться воспоминаниям о безвестном сапожнике. — Вот так иной раз щелкнешь каблуком о каблук — и сам возгоришься, и фабрику подпалишь.

Я не спешила его разубеждать, тем более что мое внимание отвлекла фигура в шляпе, маячившая за окном. Знакомый старик в украшенном рябиной головном уборе прижал нос к мутному стеклу цеха и, прикрывшись ладонями от солнечного света, с любопытством наблюдал за происходящим внутри.

— Хм, господин Феликс, помните, я рассказывала вам про старика, изображавшего охранника? Вы его потом нашли и поговорили?

— Нет, не нашел, и никто, кроме вас, его не видел и не помнит. — Приказчик посмотрел на меня подозрительно.

— Сделайте одолжение, медленно оглянитесь.

Несмотря на предупреждение, служащий резко крутанулся на каблуках и встретился взглядом с прилипшим к стеклу Фролом. Эффект последовал незамедлительно: не потрудившись даже надеть пожароопасный ботинок, Феликс поспешил к выходу с явным намерением поймать и допросить подглядывающего. Я бы последовала за ним, имейся у меня хоть малейший шанс догнать старика.

— Вот что он здесь делает? — спросила я Ерема, имея в виду владельца шляпы с рябиной, но, оглянувшись, не нашла рядом с собой ни одного из братьев. Цех был пуст, а единственный звук в нем издавала крутящаяся цистерна, которую нельзя было останавливать даже на выходные.

Что за леший?

Пока я решала, пугаться мне или злиться, в соседнем помещении послышались звуки борьбы и приглушенный стенами крик о помощи:

— Николетта!

Не помню, как добралась до места, но первым, что я увидела, были Ерем, паривший на расстоянии около полутора метров от пола, и Оська, который бегал вокруг и тщетно пытался опустить брата на землю. Видимо, крик о помощи принадлежал сорванцу, потому что воздухоплаватель, напротив, сохранял полную невозмутимость и даже пытался что-то писать на клочке бумаги.

— Что здесь происходит? — Я подбежала к ним, вздымая в воздух подолом какие-то травянистые жгуты, которыми был усеян пол.

— Они его подняли и не отпускают! — воскликнул Оська тоном, которым ребятня обычно жалуется на проделки друг друга.

— Кто они?

— Они! Послушай!

Я замерла, прислушиваясь. Воздух заполняло тихое, но от того не менее мерзкое хихиканье, словно банда сумасшедших старух щекотала друг другу пятки.

— Ерем, что происходит? — пришлось напрямую адресовать свой вопрос юному гению.

— Ты же сама сказала, что здесь нечисть. Теперь должна радоваться, так как оказалась права, — спокойно, словно сидел у себя в комнате за столом, а не болтался в воздухе, ответил мальчик.

— Почему ты летаешь?! — Я присоединилась к Оське, пытаясь поймать брата, но, несмотря на то, что парящий висел довольно низко, схватить его не удавалось.

— Я не летаю, меня держат в воздухе.

— Где они? — испуганно отпрыгнул Оська. — Почему мы их не видим?

— Радуйтесь, что не видите, — успокоил Ерем.

Мне наконец удалось ухватить его за куртку, и вот тут-то юный гений потерял все свое самообладание: я и невидимые духи занялись перетягиванием каната. Едва слышное хихиканье сменилось на натужное сопение, наводившее на мысль, что нечисть материальнее, чем кажется.

— Оська, помогай! — Духов следовало напрячь по полной, ибо чувствовалось, что силенки у бестелесных маловато.

— Штаны, мои штаны! — Ерем совсем утратил серьезность, когда старший братец схватился за первое, до чего дотянулся.

Позади раздались шаги. Хлопнула дверь. И внезапно мы втроем оказались на полу, в травяной трухе. На пороге стояла леди Филиппа. На ее лице читалось искреннее недоумение.

— Почему она тебе не поверила? — спросил Оська в экипаже на обратном пути. Затисканный до полусмерти Ерем спал у меня на коленях.

— Потому что она взрослая и не верит в сказки.

Леди Филиппа, сославшись на богатое воображение и проделки мальчишек, отказалась даже разговаривать о творящемся на фабрике.

— А ты, значит, еще не взрослая?

— Выходит, что нет, если взрослые предпочитают не верить своим глазам, когда дело касается чего-то необычного.

— А мы еще туда пойдем? — Глаза сорванца искрились от предвкушения.

Я бы и сама не отказалась разгадать эту загадку до конца, но на этот раз страх за Ерема перевешивал жажду приключений.

— Не думаю.

Оська разочарованно откинулся на спинку:

— Во-о-от, а говорила, что не взрослая.

Человеку, новому в Кладезе, нелегко даже примерно угадать дату зимнего сезонного бала, потому что по сложившейся традиции проводится он в ноябре. Никому из почтенных организаторов не хотелось утруждаться в преддверии Нового года, и путаница в сезонах превращалась в ничтожное препятствие на пути к безмятежному времяпрепровождению с бокалом горячего вина перед камином.

За день до сего грандиозного события в нашей семье произошло еще одно событие, поменьше: Михей представил на общественный суд свое творение — плод непростого сочетания его портновского искусства и бывших штор из гостиной. Ради такого случая я пожертвовала своей персоной и выступила в качестве модели.

— Это ново, — сказал Ефим, развалившийся в кресле.

— Эпатажно. — Ерем оторвал взгляд от книги.

— Тебе идет, — обнадежил Оська.

— Церковь бы одобрила, — последовал комплимент от Ивара.

— Только надо совсем немного подправить, — тактично заметил Лас.

— Ага, — согласился юный гений, необычно разговорчивый в тот вечер. — Зашить по краям и на горле — в саване не должно быть отверстий.

— Ничего, — на этот раз роль утешителя для начинающего портного досталась мне. — Следующее обязательно получится.

— Да, не расстраивайся, — неожиданно поддержал меня Оська. — В комнате у Николетты тоже висят неплохие шторы.

Я многозначительно показала шутнику кулак.

Учитывая то, что портняжный талант Михея остался неоцененным, на бал поехало одно из старых платьев. Пусть даже оно и не прибавило внимания к моей персоне, заинтересованных взглядов публики мне вполне хватило, когда Алисия с горящими, как у бешеного кота, глазами вцепилась в мой локоть чуть ли не в самом центре бального зала:

— Сегодня я собираюсь перетанцевать с каждым мужчиной в этом помещении, кроме Ласа. Пусть знает!

— Ну и кому ты сделаешь хуже? Лас едва ли заметит, зато ты к концу вечера стопчешь ноги до колена. — Я попыталась успокоить подругу, но, видимо, выбрала неправильные слова.

— Значит, я буду танцевать так, что заметит!

— Боюсь даже представить.

— И передай ему, что я не хочу его видеть и знать. Пусть даже не подходит ко мне!

— Алисия, у тебя и раньше слова расходились с делом, но чтобы так катастрофически — первый раз! Может, я лучше намекну ему, что ты в него влюблена? Зная Ласа, могу тебе сказать, что он до сих пор пребывает в блаженном неведении.

— Ники, ты мне подруга или кто?

Да-да, знаю, мой личный пример — не самая удачная модель для подражания. Но зачем же так неделикатно на это намекать?

— Приходится делать вид, что подруга, пока не найду другого определения для этих безобразных отношений, — заметив, что глаза Алисии опасно сузились, я пошла на попятный. — Ладно-ладно, только когда ты перейдешь все границы, обещаю, что запихну в карету и отвезу домой, даже если для этого понадобится тебя связать. А теперь иди танцевать, мне даже интересно, как это будет выглядеть со стороны.

Я подтолкнула ее на паркет, где девушку с распростертыми объятиями встретила добрая половина присутствующих мужчин. Популярность Алисии относилась в этом мире к вещам неизменным. Ну и еще, пожалуй, к ним можно было добавить готовность доктора поспать в любой ситуации.

— Сэр Мэверин, вы снова ленитесь танцевать? — своим вопросом я предотвратила самоубийственный нырок врача в чашу с пуншем. Уж очень опасно голова сони клонилась над столом.

— Признаться, не столько ленюсь, сколько опасаюсь. Общество здесь такое восприимчивое, а я настолько стеснен в средствах, что выбор партнерши становится делом неразрешимым.

Ну, кто еще, кроме доктора, мог так изящно признаться в своем намерении жениться на деньгах? После таких фраз не возникало даже желания его в чем-то упрекать. И я решила немного подбодрить несчастного сребролюбца.

— Но в зале все же есть несколько дам, танцевать с которыми было бы безопасно, — на этой фразе весь мой гуманизм иссяк, и я продолжила: — Леди Рада, к примеру.

Доктор рассмеялся и очень похоже спародировал:

— Молодой человек, имейте совесть. Я понимаю, что вы красавец, да и я не лишена былой привлекательности, но у меня есть определенные обязательства по отношению к моему дорогому сыну.

Для меня так и осталось загадкой, имела ли место быть эта фраза на самом деле или являлась плодом неуемной фантазии сэра Мэверина.

— Ну а леди Филиппа? Третий муж ей явно ни к чему.

Доктор с нескрываемым интересом посмотрел в сторону сестры фабриканта.

— Думаете, согласится?

— Ну если вы расскажете ей пару-тройку своих баек, будет сложно отказать. — После этих моих слов случилось невероятное: сэр Мэверин не только окончательно проснулся, но даже приподнялся с места и привел в порядок свою одежду. Я не удержалась от шпильки: — Только не переусердствуйте, а то вам сегодня еще оказывать помощь моей подруге, которая твердо вознамерилась стереть ноги в кровь до конца вечера.

— Леди Николетта, вы меня все больше удивляете, — раздался над моим ухом голос господина Жерона.

— Чем же на этот раз? — Я не стала поворачиваться и лишать себя удовольствия лицезреть сумасшедшие па, которые выделывала Алисия.

— Обычно молодые барышни предпочитают танцевать, а не ставить над окружающими психологические эксперименты.

— Не думайте, что я делаю это специально.

— Это-то меня и беспокоит. — Партнер фабриканта все же обошел кушетку, на которой я так уютно устроилась, и дал мне возможность себя разглядеть. — Может, потанцуете со старым больным человеком, которым все остальные пренебрегают? А я вам расскажу что-нибудь интересное.

Предложение было заманчивым, поэтому я согласилась не раздумывая. Господин Жерон оказался довольно опытным танцором и, к моему безграничному удивлению и радости, не давал наступать себе на ноги.

— До этого мне все как-то не представлялось подходящей возможности спросить: как поживает господин Клаус? Он уехал так внезапно, что все соседи опасаются: уж не случилось ли какой неприятности, — спросила я, прекрасно понимая, что той неприятностью могла быть моя скромная персона.

Господин Жерон посмотрел на меня со снисходительной усмешкой, которая как бы говорила «я все знаю» и «вам меня не обмануть».

— Ему пришлось уехать в город: один из наших капризных покупателей пожелал вести дела только с ним. И мы решили на время поменяться местами: я послежу за производством, а он займется деловыми контактами.

— Капризный покупатель? — с удивлением переспросила я. Капризный покупатель мари представлялся мне существом еще более мифическим, чем просто покупатель мари.

— Женская интуиция не дремлет, а? — Было видно, что моему собеседнику хотелось подмигнуть, и только правила приличия удерживали его от этого безобразия. — Если покупатель носит юбки и шляпки с перьями, то переговоры по определению становятся тем более успешными, чем моложе и красивее продавец. К сожалению, я себя в этой роли уже исчерпал.

Я внутренне содрогнулась, представив господина Клауса ухаживающим за какой-то ловкой кокеткой с толстым кошельком, и тут же поспешила скрыть свое испортившееся настроение, принявшись убеждать господина Жерона, что он все еще очень даже импозантный мужчина.

— Ха-ха-ха, будь я хотя бы на десять лет моложе, вы бы пожалели о своих словах! — Делец лихо развернул меня в очередном па, в спине у него что-то отчетливо хрустнуло, но гордец ценой титанических усилий превратил гримасу боли в выражение мужественного восторга на своем лице и закончил танец только через минуту под предлогом того, что, должно быть, уже утомил даму. — Не сочтите за наглость, что вмешиваюсь в ваши дела, — он усадил меня на свободный пуф и, наотрез отказавшись сесть рядом, тайком разминал себе спину, — но если вы испытываете какую-то симпатию к Клаусу, то выказывайте ее более осторожно. Вряд ли он способен правильно оценить и принять характер, подобный вашему.

— Почему? — Я была неприятно удивлена не только неуместностью подобного разговора между двумя едва знакомыми людьми, но и излишней осведомленностью собеседника.

— Все дело в его старшей сестре.

— Леди Филиппе?

— Именно. Вам знакома история их семьи?

— Нет. — Я покачала головой, чувствуя, что беседа становится все более и более доверительной и затрагивает те сферы, которые, возможно, от меня хотели бы скрыть.

— Их отец владел красильной фабрикой в Земске. После своей смерти он оставил своим детям лишь развалившееся дело и мать, прикованную болезнью к кровати. Клаусу тогда было не многим больше, чем вам, он продал все, за что имелась возможность выручить деньги, и основал новое предприятие, связанное с марью. В то время сырье, уже подвергшееся первоначальной обработке, поставляли из-за границы, поэтому работали в городе. Дело потихоньку развивалось и, скорее всего, пошло бы на лад, если бы не утвержденный через несколько лет запрет на ввоз в Греладу полуфабрикатов растительного происхождения. У семьи не оказалось денег на реорганизацию производства. Вот тогда-то Филиппа и вышла замуж за человека богатого, но почти вдвое старше годами. С ее стороны это был чистый расчет: она не желала видеть больную мать и младшую сестру в нужде и не хотела, чтобы Клаус винил в этом себя. Надо сказать, что ее муж был прекрасно об этом осведомлен, что, впрочем, не помешало им вопреки такому началу брака стать счастливыми. Откуда я все это знаю? Первый муж Филиппы — мой брат. Он вложил деньги в перестройку маревой фабрики и налаживание новых поставок. После его смерти партнером в бизнесе стал я. Ну а Клаус, как мне кажется, до сих пор не может простить сестре этого брака или, вернее, того, как она пожертвовала собой ради семьи. Второй раз Филиппа вышла замуж уже по любви, за знатного человека, но ушла от него меньше чем через год, узнав об измене. Вот такая вот насмешливая судьба.

Господин Жерон поправил ус, на время забыв о своей спине, а затем веселым тоном, будто весь предыдущий рассказ мне только приснился, осведомился:

— Надоел я вам своими россказнями? Знаете что: познакомьте меня с вашей куколкой-подругой, и я обещаю больше не надоедать.

— Простите, пожалуйста, а вы уверены, что можете позволить себе еще один танец? — Я попыталась как можно вежливее спросить, не развалится ли собеседник после первого же па.

Но какое там! Глаза мужчины горели, боли в спине были забыты, а выбранная партнерша оказалась молода и прекрасна. Так что мне пришлось вести его к Алисии с нижайшей просьбой о хотя бы одном танце, в чем я глубоко раскаялась минут через десять, когда двое слуг и доктор буквально на руках вынесли из зала господина Жерона, сраженного коварным ударом радикулита.

Рядом со мной приземлилась раскрасневшаяся леди Филиппа с мерцающими от удовольствия глазами, что делало ее молодой и привлекательной.

— Кажется, уже лет сто так не танцевала! — рассмеялась она, пытаясь справиться со своим дыханием.

— А вы разве не поедете приглядеть за господином Жероном? — удивилась я.

— Да ну его, старого дурака, — отмахнулась женщина. — Уже даже не интересно: каждый его бал кончается приступом радикулита. Нет бы, как почтенный человек, сидел за картами, так он предпочитает скакать с молоденькими девицами по паркету, а у самого уже дочка на выданье. Правда, сегодня он чересчур рано сдался: обычно выдерживает до середины вечера.

Я мысленно отвесила поклон Алисии и ее стремлению поразить Ласа своим умением танцевать.

— Не беспокойтесь, с ним поехал доктор, — сказала леди Филиппа, и только тут мне стала ясна истинная причина ее недовольства партнером фабриканта. — Я, конечно, в докторах совсем не разбираюсь, но сэр Мэверин внушает мне доверие.

Мне тоже, особенно когда не спит в вазе с пуншем.

— А как дела на фабрике? Мелкие неприятности не прекратились?

— Какое там! — Она обреченно махнула рукой. — Я уже почти поверила в вашу версию о злых духах. Даже священника приглашала.

— И что?

— А ничего: не пошел он к нам. Сказал, что лешим делом занимаемся, поэтому всех своих леших заслужили.

— А у меня один из братьев послушник, на священника учится. — Я решила издалека забросить удочку.

Наживка была заглочена моментально. Вместе с удочкой.

— Николетта, дорогая. — Леди Филиппа схватила меня за обе руки. — Может, вы согласитесь всей семьей прийти к нам в гости на праздник Темной ночи? А то я уже и не знаю, чего опасаться!

— Вы уверены, что выдержите шестерых моих братьев? — Я подумала, что они вполне могут нанести фабрике больше урона, чем вся нечисть в округе.

— Ну если уж я выдержала одного своего, то шестеро чужих мне нипочем, — браво сказала моя собеседница, не вполне понимая, что ее ждет.

По возвращении с бала я застала перед своей дверью лунатящего Ерема в ночной рубашке. Снова эта напасть! Оставалось только молиться о том, чтобы он не начал колдовать во сне.

Уже навострившись, подняла мальчишку на руки, мельком отметила, что Ерем растет, и, пожалуй, еще через полгодика мне будет уже не по силам проделать этот трюк.

— К мамке его надо, к мамке, — сочувственно прохрипел из угла полевик Агафон. — Соскучился малец, вот и колобродит. Бессовестное у вас семейство, хоть и прикипел я к вам.

Дожили: уже нечисть обвиняет нас в недостатке совести и человечности!

Хотя, может, и за дело. В ближайшее время маменьку ждать не приходилось: ее «месяц при дворе» грозился растянуться как минимум на полгода. Беспечную родительницу, казалось, нисколько не заботило, что младшие дети начнут без нее тосковать.

— Я бы его и отправила, да только кто повезет?

— Да хоть я отвезу, — неожиданно проскрипел Агафон.

Я тихонько — чтобы не разбудить Ерема — рассмеялась:

— Хорошая ты, Агафон, нечисть, хоть и бесполезная.

— Вот за что ты меня обижаешь? — Полевик зашуршал так, что аж мурашки пошли по коже. — Я хоть раз на ваши вопросы неправильно ответил?

— Не знаю, не задавала, — вывернулась я.

— Ну так задай!

Хорошо, вопрос так вопрос. Долго думать не понадобилось.

— Агафон, скажи мне, есть кто из ваших на фабрике?

— Да никого. Раньше Переплут сидел, а сейчас если только коргоруши и встречаются. Да тебе-то какое дело? Все равно ты в нас ничего не понимаешь и даже где-то не веришь.

— Ерем верит, а мне этого достаточно. И что, вредные эти коргоруши?

— Да не вреднее домовых, — отчего-то недовольно прохрипел полевик. — Спать уже пора, иди.

— Ну… последний вопрос. А тот старик с рябиной на шляпе, он кто?

Агафон засмеялся надо мной обидно, как над дурочкой:

— Рябинник, ясно кто, — а затем исчез и, сколько я ни требовала более подробного объяснения, обратно не появлялся. Теперь оставалось только ждать утра, чтобы спросить у Ерема.

— Рябинники — ведуны, магии почти не знают, но, как говорят в народе, ходят по самой кромке этого мира, а оттого со всеми духами общаются запросто. Дух умершего рябинника превращается в птицу и оберегает место, где он жил, до тех пор, пока другой не приходит ему на смену, — старательно выговаривая слова, прочитал мне Оська со страницы, указанной Еремом в книге. — И зачем ему вредить на фабрике?

— Может, это фабрика природе вредит? — предположила я.

Ерем многозначительно хмыкнул.

— Я понимаю, что ты горой за своего знакомца, но неплохо было бы выражаться более красноречиво, — даже моего тренированного терпения не всегда хватало на младшенького. — И если твой Фрол так уж невинен, то зачем играет на территории фабрики в прятки-догонялки?

— Поймай — и узнаешь.

Конечно, все гениальное просто.

В вечер праздника Темной ночи дом фабриканта был подвергнут жестокой оккупации со стороны моей семьи. Не устоял никто: даже знающая себе цену Зельда предпочла благоразумно удалиться в контору, когда при встрече Оська с возгласом: «Лошадка!» — кровожадно потер ладошки. Господин Жерон периодически стеснительно поводил плечами под пристальным взглядом Михея, с псевдопрофессиональным интересом изучавшего надетый на партнера фабриканта лечебный корсет. Лилия и Сара поминутно хихикали, словно помешанные, и краснели, бросая взгляды на Ласа. Ерем всецело завладел вниманием леди Филиппы, а сама леди Филиппа — вниманием Ефима: братец не сводил томного взгляда с ее белых плеч и темных волос, в которые была воткнута невесть откуда взявшаяся на пороге зимы роза. Мне во всей этой сцене досталась наискучнейшая роль вынужденной слушательницы религиозных сентенций Ивара, поэтому, когда все перешли за стол, я поспешила завязать более светскую беседу:

— Господин Жерон, как ваша спина? На входе мы столкнулись с доктором. Кажется, он был в прекрасном настроении, но, зная сэра Мэверина, я не могу с уверенностью сказать, что это от того, что вы идете на поправку, а не от того, что выздоровление затягивается и он обеспечен гарантированным заработком на месяц вперед.

— Леди Николетта, где ваша проницательность?! — в притворном разочаровании воскликнул партнер фабриканта. — Вы оказались неправы и в том, и в другом случае, да к тому же еще и очень несправедливы к господину доктору. Вовсе не состояние моего здоровья заставляет сэра Мэверина продолжать свои визиты.

Собеседник кинул многозначительный взгляд на леди Филиппу, что та конечно же не упустила из виду:

— Если бы эти визиты не имели отношения к вашему здоровью, вряд ли бы вы оплачивали их с такой покорностью.

Но господин Жерон не имел привычки легко сдаваться, по крайней мере, в словесных баталиях.

— Ха-ха, дорогая Филиппа, где же ваша благодарность за то, что я на редкость вовремя повредил себе спину. Иначе доктору было бы не так просто найти дорогу в ваш дом. В случае чего, не забудьте сказать на свадьбе тост за меня и мой радикулит.

— Жерон, вы, наверно, переусердствовали с микстурами. От некоторых из них приключаются удивительные галлюцинации. Я не собираюсь замуж в третий раз, запомните мои слова.

— Зачем мне их запоминать, если ваш цветущий вид говорит об обратном? Неужели вы распустили свои дивные волосы, только чтобы порадовать больного старика? А уж экзекуции над последней цветущей розой в вашем миленьком зимнем саду я точно не достоин.

— Ну, если вы так настаиваете… Я распустила волосы только потому, что не хватило времени уложить их в прическу. Мне пришлось почти целый час заниматься примирением работниц фасовочного цеха! Они сказали, что вы, дорогой мой выздоравливающий, отказались разговаривать с ними, сославшись на боли в спине.

— Ну, Филиппа, помилуйте, я же не золотарь, чтобы копаться в их мелочных дрязгах, — немного извиняющимся за скабрезность тоном ответил господин Жерон.

— Золотарь? — заинтересованно поднял голову Михей. — Наверное, прибыльная профессия?

Взрослые почувствовали себя неловко, а две девицы-подружки, переглянувшись, захихикали в кулачки. Оська пододвинулся к Михею и стал что-то быстро нашептывать ему на ухо — судя по меняющемуся выражению лица последнего, нечто крайне расширяющее лексический запас.

Лас очень вовремя задал вопрос, как хозяева собираются проводить праздник Темной ночи, а я, предоставив братьям возможность далее самим выходить из неловкой ситуации, сказала, что вынуждена отлучиться на секунду, и вышла из столовой.

Существует поверие, что праздник Темной ночи — время, когда нечисть выходит пошалить. А потому находчивые селяне считают, что в эту ночь можно пошалить и самим, например, во дворе у соседа, а поутру спихнуть все на леших и домовых. К счастью, на поместья лордов в большинстве своем подобные игры не распространялись, если, конечно, владельцы жили в мире со своими работниками весь предыдущий год. Думаю, и на фабрику тоже никто не посягнет, так что в гости леди Филиппа нас пригласила не из-за страха перед заигравшимися селянами.

Пока вся честная компания занималась поглощением гуся (которого господин Жерон с завидным упорством величал «нашим лебедем»), я прошмыгнула по коридору в контору — лучшего времени, чтобы никто не мешал шататься по фабрике, найти было просто невозможно. Рябиннику вполне могла прийти в голову такая же мысль. Так что, если он еще не отказался от своих прогулок по территории предприятия, у нас с ним есть шанс столкнуться. Ну а нет, так подышу фабричным воздухом — благо господин Клаус все же наладил вентиляцию.

Проходя через здание конторы, я не смогла побороть искушение и заглянула в кабинет фабриканта (подумаешь, подняться на второй этаж — почти по пути). Знаю, господин Клаус не одобрил бы такого поведения, но сама к себе я была гораздо снисходительнее, чем он. За что и поплатилась первыми седыми волосами, когда открыла заветную дверь: за рабочим столом кто-то сидел. Глаза незнакомца горели темным нечеловеческим огнем.

— Мамочки, — только и успела пробормотать я, когда этот кто-то пошевелился, раскрыл огромную клыкастую пасть и… гавкнул. Гавкнул? — Зельда… еще никогда в жизни не была так рада тебя видеть.

Пришлось попридержать рукой бешено колотящееся сердце, а то оно на радостях так и норовило выскочить из груди и скрыться с места происшествия. Собака спрыгнула с кресла и направилась в мою сторону с неопределенными намерениями. Желая предвосхитить очередную сложную ситуацию, я снова заговорила:

— Тоже скучаешь по своему хозяину, да? — дружелюбие и понимание еще никому не мешали. Собака остановилась, будто поняла. — Ну ладно меня оставили, но почему он не мог взять тебя с собой?

Мне бы тогда было гораздо проще бродить по фабрике, но Зельде об этом лучше не знать.

Когда любимица господина Клауса издала короткое жалобное поскуливание, я пожалела о своих недобрых мыслях и, бездумно рискуя собственным здоровьем, сделала шаг ей навстречу.

— За тобой-то, по крайней мере, он точно вернется. Надо только подождать. — Я положила руку ей на голову и при этом, на удивление, осталась с тем же количеством пальцев. — О себе я такого, увы, сказать не могу.

Шершавый язык неожиданно прошелся по моей ладони, и сердце, только что ломившееся в ребра, свалилось куда-то в одну из пяток. Не быть мне дрессировщицей — пусть неограненный талант и налицо.

— Ладно-ладно, — я осторожно убрала руку, — не нужно мне твоего сочувствия. У меня, между прочим, еще дела.

Но немедленно предпринятая попытка выйти из кабинета не увенчалась успехом: Зельда прихватила пастью мою юбку, и, услышав характерный треск ткани, я моментально пожалела, что сегодня отказалась надеть очередное творение Михея.

— О боги, да ничего я не сделаю на фабрике твоего драгоценного хозяина! Ты же собака, — мне ничего не оставалось, как только воззвать к инстинктам животного, — ты должна чувствовать благие намерения!

В тот момент, когда мой голос достиг своей наивысшей трагической интонации, внизу что-то неожиданно и резко хлопнуло. Мы с Зельдой замерли и серьезно посмотрели друг другу в глаза: я — закрыла рот, она, наоборот — открыла пасть и выпустила мое платье.

— Идем? — скорее предложила, чем скомандовала я. Уж больно страшно стало спускаться вниз одной.

На первом этаже оказалось неожиданно холодно — что-то я не заметила ничего подобного, когда проходила тут десятью минутами ранее. Так и есть: в одном из кабинетов было открыто окно. Занавеска белым привидением колыхалась на сквозняке, впуская внутрь редкие снежинки.

А безопасность-то ни к лешему. Сейчас бы сюда приказчика с его плакатами. «Уходя, закрывайте окна и двери! Живем не в пещере, хоть воры, что звери!» Нет, далековато мне еще до краткости Феликса.

Я закрыла окно, пока все бумаги не разлетелись со столов, и поспешила по коридору догонять Зельду, которая уже обнюхивала переход в главный цех фабрики. Может, не так уж и права я была со своими догадками о нечисти? Духи через окно не лазят, да и запах вряд ли оставляют. Любимица фабриканта встала во весь свой почти двухметровый рост и заскребла когтями по двери — неплохой намек на то, что пора бы извлечь из моего пребывания здесь единственно возможную пользу. Я подвинула Зельду и открыла щеколду, конструкция которой была недоступна собачьим лапам и зубам.

Догиня тут же кинулась внутрь и, едва я успела опомниться, разразилась лаем. Ничего не оставалось, как только поспешить следом. Я пронеслась по коридору между цехами, подгоняемая полными безлюдьем и приглушенным светом болотной плесени, закрепленной в банках на стенах, — наихудшего места для прогулок в праздник Темной ночи не придумаешь. Одна из дверей оказалась распахнута настежь, в проеме открывалась крайне занимательная картина. К гигантскому круглому чану была приставлена лестница, на верхних ступенях которой стоял человек с плошкой, наполненной каким-то черным порошком, внизу заливалась лаем пятнистая собака. Лестница шаталась.

Моментально осознав всю «неустойчивость» момента, я решила пойти нестандартным путем: пугать незнакомца и подобно Зельде грозить ему всяческими карами было бы крайне неразумно.

— О боги, что вы делаете? Вы же сейчас свалитесь! Вы же покалечитесь! — запричитала я внизу, пытаясь оттащить догиню, чтобы та от избытка энтузиазма не толкнула человека, а вернее, содержимое его плошки, в чан. — Держитесь за лестницу и медленно спускайтесь, я послежу за собакой! Как же можно так самоотверженно работать в праздник! Аккуратно ставьте ногу на ступеньку и, умоляю вас, держитесь покрепче!

Человек не был со мной знаком и, естественно, предположил, что его приняли за работника фабрики. А уж все эти ахи-вздохи довершили дело — преступник сделал шаг на ступеньку вниз. Он справедливо рассчитывал, что ему удастся уйти отсюда безнаказанно, пусть и не совершив своего темного дела.

Операция по обезвреживанию была бы проведена с фантастическими легкостью и изяществом, если бы мне не помешали.

— Виктор, это снова ты! — От строгого голоса вздрогнули и я, и преступник. — Говорила же тебе больше не приближаться к фабрике! А ты, значит, отомстить решил?

На пороге цеха стояла леди Филиппа, настолько устрашающая, что преступник поспешил наверстать сделанный вниз по лестнице шаг.

— Не подходите! — закричал он визгливым голосом. — Иначе я кину это в чан!

— Вот видите, Николетта, что делает глупая женская жалостливость! А ведь я его тогда даже городовому не сдала, пожалела! Сначала, когда деньги из кассы таскал…

— Так ведь на хлебушек же… — блеющим голосом перебил злоумышленник, и хозяйка указала на него рукой: вот, дескать, полюбуйтесь, как слезу выдавливает, актер!

— Потом, когда курил на территории склада…

— Так от голодной жизни разве ж не закуришь, — еще жалобнее и еще пронзительнее, аж губа дрогнула, затянул вредитель, а потом с неожиданной обидой крикнул: — Ну а выгнали вы меня за что?

— Ты на работе неделю не появлялся! — Глаза хозяйки метали молнии.

— Так, когда курить запрещают, поневоле запьешь!

По всему выходило, что леди Филиппа — женщина злая, сварливая и любящая притеснять беззащитных работников. Как оказалось, такой несправедливости не могла выдержать не только я, но и Зельда. Собака, движимая стремлением встать на защиту поруганной чести своей хозяйки, вырвалась у меня из рук и со всего наскоку толкнула лестницу, приставленную к чану.

Конструкция зашаталась, вредитель неловко взмахнул руками и стал падать. Мы с леди Филиппой слаженно охнули и прижали руки к груди: не то чтобы нам было жалко человека, но вот взлетевшая над чаном плошка, полная черного порошка, завладела нашим вниманием безраздельно. Падение уволенного рабочего и радостные рыки Зельды, которая заскакала вокруг него (и по нему), тоже остались без нашего зрительского участия, потому что плошка вопреки всем законам природы зависла в нескольких сантиметрах от края чана.

— Зельда, фу! Охраняй! — Леди Филиппа все же нашла в себе силы, не отводя взгляда от плошки, приостановить казнь вредителя.

Собака как ни в чем не бывало села и поставила лапы на грудь мужчины.

Мы с хозяйкой переглянулись, разрушая странный транс. Не знаю, сколько это могло продолжаться, но не будет же плошка вечно болтаться в воздухе!

— Ну что застыли, сороки! Хватайте ее! Я долго не удержу! — раздался натужный голос, и из-за соседнего чана показался Фрол. Лицо старика было напряженным, а по вискам катился пот. Рябинник протягивал руки к зависшей плошке, поэтому вопросов, кому мы обязаны сеансом левитации, больше не возникало. Спрашивать, что он здесь делает, времени не было. Мы с леди Филиппой снова переглянулись и кинулись к чану — ставить на место лестницу. При попытке взобраться на нее возникла небольшая неразбериха, потому что каждая рвалась в бой. В результате победили молодость и чрезмерный энтузиазм. За что боролась, я осознала уже на верхней ступеньке, над крутящейся в цистерне вязкой жидкостью, и, наверное, только в тот момент поняла, что не во всех делах стоит быть первой.

— Николетта, я держу лестницу, только, ради богов, не нырните в чан, — подбодрила меня снизу леди Филиппа. — Эта смесь портится от присутствия любого постороннего ингредиента.

Я укоризненно посмотрела вниз, ожидая помимо прочих чудес увидеть вселение духа леди Рады в здравомыслящего человека.

— Шучу, шучу, — засмеялась сестра фабриканта. — Просто не делайте такого серьезного и сосредоточенного лица. Ваше здоровье гораздо важнее всего содержимого этого чана.

Ну хоть что-то приятное за сегодняшний вечер. Теперь придется оправдывать расположение к себе со стороны хозяйки. Я потянулась, чувствуя, что руки едва ли не удлиняются от усилий, и схватила плошку в воздухе, при этом немного не удержала равновесия и просыпала часть содержимого — к счастью, на себя.

Где-то внизу с огромным облегчением выдохнул старик с рябиной на шляпе.

— Теперь Клаус просто обязан подарить вам новое платье! — радостно крикнула леди Филиппа.

Это точно: я попыталась было отряхнуть платье, но только размазала черный порошок (смолу или сажу?) по подолу — чтобы наверняка получить новый наряд.

— Где старик? — До меня вдруг дошло, что нашего спасителя после того вздоха не видно и не слышно.

Леди Филиппа растерянно оглянулась:

— Только что был здесь.

— Не мог же он исчезнуть в прямом смысле этого слова? — удивилась я, осторожно спускаясь по лестнице.

— Выходит, что мог, — задумчиво пробормотала сестра фабриканта и, потрепав Зельду по холке, — молодец, девочка, сторожи, — прошла в угол цеха, скрытый от нас котлами.

Я последовала за ней, не обращая внимания на испуганные крики вредителя: «Эй, куда вы?! Она же меня съест! Моя смерть будет на вашей совести!» В стене за котлами оказалась неприметная, да к тому же незапертая дверь.

— Там подвальный склад, — пояснила леди Филиппа в ответ на мой вопросительный взгляд. — У нас есть два варианта: подождать здесь, пока он выйдет (лестница на улицу, насколько я знаю, заперта), или спуститься следом. Хотя нет, можно еще позвать на помощь господина Жерона и ваших братьев.

Понятно. Варианта все равно два.

— Может, мне спуститься и посмотреть, пока вы подождете здесь? — предложила я.

— Ну уж нет, одну я вас не отпущу: мало ли что на уме у этого старика! — решительно заявила сестра фабриканта.

— Не думаю, что что-то страшное, раз он нам помог.

— Все равно, идемте вместе.

— Кстати, как вы оказались здесь так вовремя? — спросила я леди Филиппу.

— Заметив, что вы долго отсутствуете, и Жерон, и все ваши братья сошлись во мнении, что это неспроста. Я им не поверила, поэтому вызвалась пойти вас поискать.

— И почему все знакомые мужчины видят меня насквозь? — Вопрос был явно риторическим.

— Может быть, потому что очень внимательно к вам приглядываются? — с лукавой улыбкой ответила моя спутница, открывая дверь.

За дверью начиналась лестница, круто ведущая вниз. На одной из стен красовался плакат: «Снимайте обувь при входе на склад во избежание возгорания». Я несколько виновато посмотрела на сестру фабриканта, но та только недоуменно пожала плечами и начала спускаться.

Лестница закончилась раздваивающимся коридором, освещенным все тем же неестественным зеленым светом плесени в банках на стенах. Леди Филиппа растерянно оглянулась на меня:

— Давно я сюда не заходила, забыла, что тут два коридора. Давайте разделимся.

— Может, безопасней будет идти вместе? — малодушно предположила я. Ох уж это техническое освещение — только страху нагоняет.

— Так будет быстрее, а то все остальные нас потеряют.

Какая отчаянная женщина: все ей нипочем, а вот меня подземелья пугали после жизни в королевском дворце. Правда, признаваться в этом сейчас не хотелось.

— Если что — кричите, — подбодрила меня сестра фабриканта. — Я хоть узнаю, что надо отсюда бежать.

— У вас сегодня на редкость специфический юмор.

— Леди Рада недавно лично доставила к нам доктора в своих санях.

О, теперь понятно, в чем корень всех бед. Я смешливо фыркнула и свернула в правый коридор.

Спокойно пройти удалось не более десяти шагов: вокруг тихонько захихикали, так, что у меня даже волосы на затылке встали дыбом. Я попыталась отступить назад, но кто-то невидимый дернул за юбку с одной стороны, потом с другой. Дальше и вовсе пошло форменное безобразие: цепкие руки раскрутили меня, словно волчок, и стали поднимать в воздух. Дыхание перехватило так, что я была не в силах даже позвать на помощь. Словно всего этого было недостаточно, происходящее сопровождалось непрекращающимся тоненьким старушечьим смехом:

— А ну брысь!

После этого крика меня то ли бросили, то ли очень неделикатно поставили на пол, всю растрепанную и помятую, словно я только что кубарем скатилась с какой-нибудь лесной горочки. Пришлось прислониться к стене, потому что мир все еще кружился, а тело не желало находиться в прямом положении.

— Ну вот чего ты за мной полезла? И без того тебе приключений мало, да, стрекоза? — в коридоре, освещенном тусклым зеленоватым светом, стоял Фрол.

— А вы-то сами здесь чего по чужой собственности бродите, нечистью коридоры наводняете? — От обвинений я на редкость быстро пришла в себя — надо же было выдвинуть собственные!

— Значит, то, что я тебя спас, ничего тебе не говорит? Позвать их обратно?

— Нет, спасибо, не надо. — Я резко вспомнила о вежливости и необходимости ласкового обращения с пожилыми людьми. — Но все же скажите, что вам понадобилось в этом подвале? Очень не хочется вас подозревать, но ведь и хозяева фабрики тоже волнуются.

Рябинник тяжело вздохнул, а потом, поманив меня за собой, пошел прихрамывающей походкой вглубь по коридору:

— До того как ваш ненаглядный фабрикант занял эту территорию, тут близенько капище Переплута стояло. Когда, значить, этот молодец свой двор расширять стал, я как честный человек пришел к нему и говорю: прогресс, значить, прогрессом, но и старое топтать не надо, а то оно тебе потом само всю спину оттопчет. Ты, говорю, столбики-то аккуратно выкопай, в мешковину заверни и положи годка на два в темное место, а там и сжечь их безбоязненно можно будет, когда беспокойный дух рассосется. Не знаю, поверил ли или нет, но вежливый такой, спасибо сказал за совет (не то что некоторые!), да, видимо, сделал, как я надоумил, потому что год на фабрике было тихо. А теперь вишь какая свистопляска: коргоруши на всех живых обозлились. — Фрол дошел до ближайшей двери и, остановившись, подергал за ручку — та не открывалась. Тогда он почесал бороду и как ни в чем не бывало извлек из мешка на поясе толстенную связку ключей, которая по своим размерам напоминала железную гроздь винограда. Морщинистые пальцы перебрали ключи несколько раз, а затем стали поочередно вставлять их в скважину.

— Откуда у вас эта связка? — От избытка подозрений я спросила совсем не о том, о чем собиралась.

— Да у Феликса взял поносить. Хороший мужик приказчик, только дерганый слишком: если хватится, так и до нервного тика недалеко. Ну ничего, мне-то они нужнее.

У меня глаза полезли на лоб. Он украл ключи от всех помещений на фабрике и так спокойно об этом говорил!

— Ну ладно, коргоруши, вы-то чем здесь занимаетесь?!

— Я же, стрекоза, по натуре человек добрый, отзывчивый, порядок очень люблю на своих землях.

Я недоуменно посмотрела на него. Что значит — на своих землях? Но задать вопрос не успела: дед выбрал очередной ключ и продолжил:

— Вот никому нет дела, а я столбы с капища ищу, потому как не иначе с ними что-то случилось, раз нечисть так вразнос пошла.

Следующий ключ — снова безуспешно. Похоже, Фрол обладал нескончаемыми запасами терпения.

— А что же вы хозяевам не сказали этого напрямую?

— И-и-и-и, эти двое городские — фифа и франт — еще хуже тебя с фабрикантом. Разве ж поверят мне, старику неграмотному?

— Я, конечно, городская фифа и ничего не понимаю в замках, — раздался знакомый голос, — но, может, вы дадите мне попробовать?

Мы со стариком оглянулись и увидели великолепную леди Филиппу, упершую руки в бока. Интересно, какую часть нашего разговора она успела услышать? Наверное, самую важную, раз рвалась отпирать этот чулан.

Немного рассерженная хозяйка отодвинула нас от двери, но протянутую рябинником связку с ключами не взяла, а ловким движением вынула шпильку у меня из волос и, согнув ее под нужным углом, сунула в замочную скважину. Через минуту замок щелкнул, и дверь открылась.

«Трудная жизнь, должно быть, была у этой женщины, — подумала я, — раз ей пришлось приобрести столько совершенно невероятных навыков».

Фрол нетерпеливо заглянул внутрь складского помещения. И точно: помимо различного инвентаря, трудноопределимого хлама и какой-то ветоши здесь лежало два завернутых в мешковину столба.

— Вот ваши столбы, ничего с ними не случилось, — сказала я.

Но старик уже рвал волосы из своей бороды:

— А третий, третий где?!! — в отчаянии обернулся он к леди Филиппе. Хозяйка выглядела смущенной и виноватой. — Да отвечайте же!

Оказалось, где-то полтора месяца назад на фабрику с инспекцией по поводу рациональности использования городских земель прибыл мэр Кладезя. Сэр Бэзил около часа бродил по фабрике, сетовал на плохую погоду и свой долг перед горожанами, но в целом был очень доволен, пока не увидел покосившиеся ворота на заднем дворе, через которые никто и никогда не ходил. Впрочем, рьяный Феликс пообещал устранить проблему, как только сыщется подходящее бревно. На что сэр Бэзил вспомнил, что тут недалеко бесхозными стояли три бревна, и очень расстроился, узнав, что бревен уже нет, так как хозяин приказал завернуть их в мешковину и снести в подвальный склад. Приказчик очень хотел угодить мэру (так как собирался строить дом в Кладезе, и желательно не на задворках), поэтому с разрешения леди Филиппы одно бревно было извлечено со склада, подрублено, окрашено и прилажено к воротам. Никого почему-то не смутили странные лики, вырезанные на нем. А буквально на следующий же день на фабрике началась эпидемия мелких неприятностей.

Старик с рябиной на шляпе слушал эту историю так, будто ему рассказывали самую страшную сказку: хватался за голову, забывал дышать в самые напряженные моменты и тискал шляпу в руках с таким остервенением, что с нее облетали сухие колоски и осыпалась рябина.

— И что же теперь делать? — спросила я, когда рассказ окончился и мои собеседники, судя по всему, погрузились в личные кошмары.

— Дома сидите, сороки, и не высовывайтесь, — приказал дедушка. — Вы уже свое сделали.

С этими словами он горестно махнул рукой и, не прощаясь, пошел к выходу.

— Чувствую, свалит он ваши воротца, — прокомментировала я. — Опять мэр недоволен будет.

— Николетта, ты где была?! — накинулись на меня братья по возвращении в столовую.

— Судя по виду — чистила дымоход, — с полной серьезностью сказал Михей, знакомый с этим делом не понаслышке.

Я уже хотела начать длинную, украшенную художественным вымыслом повесть о своих нелегких странствиях по фабрике, когда леди Филиппа вдруг спросила:

— Жерон, а где девочки?

И правда: ни Лилии, ни Сары в столовой не было.

— Да эти хохотушки сказали, что подождут вас в гостиной.

Мы с сестрой фабриканта переглянулись, так как только что проходили через вышеупомянутое помещение. Мое платье и занимательный рассказ о приключениях были забыты в одночасье: все бросились в гостиную, чтобы еще раз убедиться — там никого нет. Только на кофейном столике одиноко валялся белый лист бумаги:

Не волнуйтесь, вернемся к утру.

Лилия. Сара.

Леди Филиппе сразу стало плохо, она в изнеможении опустилась в кресло и стала обмахиваться платком:

— Жерон, они наверняка отправились в Земск — там сегодня карнавал. Что, если с ними что-то случится? Я этого не переживу!

Такая ловкая в мелочах, женщина вдруг отчего-то сдалась, когда дело коснулось ее любимой младшей сестры.

Господин Жерон бросился наливать ей воды из графина, но у самого руки заметно тряслись:

— Если бы не моя спина… если бы не моя спина… — ежесекундно причитал он.

Нет, ну куда это годится? Понимаю, что до сих пор занималась только воспитанием беспокойных мальчишек, но не верю, что беспокойные девчонки так уж сильно от них отличаются. Я повернулась к братьям, чтобы учинить допрос:

— О чем вы с ними говорили?

— О Земске точно не говорили, — пискнул Оська, — а то бы я с ними поехал!

За эту фразу шалопай получил щелчок в лоб от Ефима, который до этого с излишней старательностью обмахивал леди Филиппу веером (правда, каминным).

— Да они только с Ласом и общались.

— Ла-а-ас? — нехорошо протянула я. Старший сын и наследник вздрогнул, оторвав затуманенный взгляд от гравюры на стене. — О чем вы говорили?

— Да ни о чем.

— Лас, вспоминай! Я понимаю, что для тебя это неважно, но вспоминай, если не хочешь еще одной прогулки до Земска и обратно.

Брат пожал плечами, ему действительно было все равно: сидеть дома перед камином или на ночь глядя ехать в чужой город под снегом.

— Про праздник что-то говорили, я рассказал про дерево…

Конечно, про что же еще может рассказывать Лас?

— Тогда все понятно.

— Какое дерево? — оживился господин Жерон.

— Несколько самых удачливых охотников перед праздником Темной ночи наряжают в лесу дерево. Если после захода солнца найти это дерево, то можно загадать желание. Деревенская молодежь очень любит эту забаву: сначала искать дерево, а потом потерявшихся во время поисков, — пояснила я.

— Так это же проще простого — иди по следам охотников, и все. — Ответ партнеру фабриканта явно подсказала городская смекалка.

— Умелые охотники не оставляют следов, — в два голоса ответили Ерем с Михеем. Вот только первый хотел съязвить, а второй похвастаться богатым личным опытом.

— Думаю, нам стоит успокоиться и искать их не на дороге в Земск, а на опушке леса, где сейчас гуляют сельские ребята, — подвела я итог, пока беседа не успела зайти слишком далеко.

— Еще хуже! — всплеснула руками леди Филиппа. — Они пропадут в лесу!

Я заверила ее, что в наших лесах не так-то легко пропасть, тем более в праздник Темной ночи, когда молодежь на всех опушках жжет костры.

Тем не менее господин Жерон начал собираться на подвиг и даже принялся расстегивать свой лечебный корсет. Леди Филиппа что-то неуверенно заговорила о том, что в поисках пропавших ей нет равных, но при этом (вероятно, из-за сильного волнения) почему-то сослалась на свой опыт игры в прятки. Учитывая все вышеизложенное, пришлось снова брать ситуацию в свои руки:

— Господин Жерон, вам лучше приглядывать за фабрикой, во избежание… Филиппа, оставляю на вас Ерема и Оську. Все остальные отправятся в лес. Если позволите, мы возьмем с собой Зельду.

— Кстати, а где Зельда? — спросил Оська.

Пришлось сделать краткое отступление и нарисовать перед мысленным взором слушателей эпическую картину: «Верная собака в ожидании городового несет боевое дежурство над связанным преступником». После чего нетерпеливые родственники пропавших девиц предприняли попытку оспорить мой план, но все их неубедительные доводы были сметены моим обещанием подключить к поиску селян, с которыми мне и моим братьям будет гораздо легче договориться.

Михей тем временем уже вспоминал поучительные эпизоды из своего опыта работы с лесничим. Ерем вполголоса (чтобы не услышала леди Филиппа) сказал что-то одобрительное о естественном отборе. Оська и вовсе возмущался несправедливостью своей доли и под видом спасательной операции рвался искать украшенное дерево — пришлось взять его с собой, чтобы не оказаться еще с одним сбежавшим ребенком на руках.

На улице светили звезды, мирно падал снег — не верилось, что в такую ночь может произойти что-то нехорошее. В том, что интуиция меня не обманывает, мы убедились уже на подходе к опушке леса: Лилия и Сара, румяные и счастливые, играли с сельскими ребятами в снежки. Жалко было отрывать их от этого занятия, поэтому я отослала Ивара обратно на фабрику — сообщить, что все в порядке, а остальных братьев отправила потихоньку выманивать девчонок обратно домой. Вот тут-то и обнаружилась пропажа Оськи. Я прошлась по опушке леса, призывая сорванца и грозя ему жестокой расправой, если он не объявится передо мной сию же секунду, но брат не отвечал. Когда внутри уже зародилось нехорошее беспокойство, кто-то взял меня под локоток:

— Ну чего раскричалась, сорока? — рядом щербато улыбался Фрол. — Всех опушников и кромников переполошишь — им и так сейчас неспокойно. — Он кивнул на смеющуюся и визжащую молодежь.

— Но как же Оська?

— Да он в вашей семейке такой же заговоренный, как и ты, — ничего с ним не сделается. Пойдем.

И, не дожидаясь ответа, Фрол вступил в темный и оттого негостеприимный лес. Заледеневшая веточка рябины на его шляпе будто бы светилась красным огоньком во тьме, не давая мне потерять старика из виду.

— Куда мы идем?

Без ответа. Я стала судорожно вспоминать, уж не обидела ли чем рябинника. Вот так заведет в чащу и оставит. А там уж заговоренная, не заговоренная — волкам наплевать.

Через секунду после появления этой темной мысли я увидела детские следы на снегу, а еще через минуту — самого Оську, оставившего эти следы. Мальчишка разочарованно стоял перед деревом, на которое были навязаны разноцветные фантики, намокшие от снега, и ленты слишком тусклых цветов, чтобы можно было разглядеть их в темноте.

— И это дерево желаний? — озвучила я разочарование брата. Хотя не следовало ожидать художественного вкуса от хороших охотников.

— Да, непорядок. — Фрол усмехнулся, стряхнул со шляпы снег и похлопал в ладоши, будто бы избавляясь от лишних снежинок. Однако после этих хлопков на дереве стали медленно загораться маленькие огоньки, бледные и неясные. Через минуту их стало так много, что тонкие ветви приобрели сказочный вид искрящегося хрусталя.

Оська ахнул и зажал варежками рот, словно боясь спугнуть чудо.

— Ну что, загадывай желание, пострел, пока дерево не потухло. — Рябинник засмеялся, пряча добрую улыбку в бороде.

— А что загадывать-то? — растерянно обернулся ко мне за советом брат.

— Загадывай то, чего не сможешь получить сам, — сказала я и, видимо, перемудрила, потому что мальчишка впал в глубокую задумчивость.

— Николетта, давай ты загадаешь! — наконец сдался он.

— Я?

— Давай-давай, стрекоза, — Фрол подтолкнул меня вперед, — пока не погасло. Зря зажигал, что ли?

Я на секунду растерялась. Что загадать? И тут же вспомнила только что данный брату совет. Что-то, чего не могу получить сама, — подарок судьбы.

Есть только одна вещь…

Я посмотрела на дерево, зажмурилась и загадала.

Назад: Глава 5 Прикладная приметология

Дальше: Глава 7 Основной метод борьбы с вредителями

Глава 6 Фабричные истории

Глава 6
Фабричные истории