Глава 4
Основы безопасности жизнедеятельности в ярмарочных условиях
— Как все-таки хорошо, что ты едешь с нами! — Подруга в лучшем своем дорожном костюмчике встречала меня у кареты.
— Не обольщайся по поводу моих мотивов, — прояснить ситуацию не помешает. — Я еду по делу (Лас, кстати, тоже!) и не собираюсь ни развлекаться сама, ни тем более развлекать тебя, улыбаясь, как клоунесса, этому фабриканту.
— А мне показалось, что вы в прошлый раз поладили: так долго разговаривали вдвоем.
— Да, он весь разговор осыпал меня комплиментами.
— Не может быть!!!
— Вот и я говорю, что не может… Лас, где ты там?! Не заставляй всех ждать!
В дверях дома наконец показался взъерошенный брат: он спал на ходу, и, судя по всему, собирался продолжать делать то же самое в карете.
Идея поехать в Земск на ярмарку достижений промышленности и сельского хозяйства первой пришла в голову Алисии. Не то чтобы она очень интересовалась промышленностью или чахла от любви к сельскому хозяйству, но возможность не выпускать из рук долготерпеливого господина Клауса манила ее, как манят мальчишек поспевшие в соседском огороде арбузы. По разработанному подругой плану Лас должен был ехать в карете вместе с ней и ее отцом, а меня интриганка хотела поместить к фабриканту.
Но я настояла на том, что мы поедем в своем экипаже, да и господин Клаус, как оказалось, отправлялся в компании двух своих сестер. Поэтому Алисии ничего не оставалось, как полдня причитать: «Почему, как только мои планы касаются тебя, все идет вверх ногами!» — на том она успокоилась.
До Земска, второго по величине города страны, от нас было всего несколько часов езды, поэтому, выехав рано утром, мы надеялись вернуться к вечеру и уснуть в собственных постелях. Нет ничего хуже, чем ночевать в гостиницах: понимание того, что до тебя в этой кровати лежала уйма постороннего народа, заставляет испытывать как никогда теплые чувства к дому, а храп и голоса других постояльцев, доносящиеся сквозь тонкие стены, способствуют тому, чтобы возненавидеть весь остальной мир.
Не знаю, что там представляла себе Алисия, но я направлялась на ярмарку исключительно ради дела. Возможно, удастся прикупить каких-нибудь книг о мари или заказать удобрений на следующий год — в общем, мне не терпелось продолжить свое просвещение в области сельского хозяйства. Поэтому, как только мы прибыли на поле перед главными воротами в город, где уже были расставлены шатры и бурлила праздная и не очень праздная толпа, я приготовилась, желая поймать первый же подходящий момент и покинуть нашу честную компанию. Невозможно интересоваться серьезными вещами, когда у одного уха трещит Алисия, у другого философствует сэр Гвидон, и при этом еще нужно постоянно держать Ласа в поле зрения, чтобы его не затоптали какие-нибудь торговцы пирожками.
Первое время улизнуть никак не удавалось: подруга, словно подозревая скрытое коварство, все время держала меня за рукав, что не мешало ей восторгаться «чудненькими» деревьями в кадках, на которых росли «прелестненькие» цветы. Не отпустила она меня и тогда, когда я заинтересованно спросила у продавца растений, вырастают «прелестненькие» цветы прямо так, с проволокой, воткнутой в соцветие, или это сельскохозяйственное нововведение. Торговец флорой тут же поспешил отойти на другой конец прилавка и там отчего-то стал так занят, что не бросал даже взгляда в нашу сторону.
— Вот вечно ты все удовольствие испортишь, — укорила меня Алисия.
— То есть ты бы предпочла, чтобы я позволила тебе купить эти сомнительные деревья?
— Да не купила бы я их. На что они мне? Зато теперь за каждым чудом буду подозревать обман и надувательство. Что за удовольствие от ярмарки?
— К чудесам надо относиться с осторожностью, — заметила я и, подумав, добавила: — Особенно к тем, на которых есть ценник.
— Не хотела бы видеть мир твоими глазами. — Подруга внезапно запнулась. — Это же господин Клаус… Господин Клаус!!!
Я тоже заметила прямую высокую фигуру в темном сюртуке. Фабрикант слегка вздрогнул, услышав свое имя, но потом наверняка решил притвориться глухим и, не оборачиваясь, как ни в чем не бывало зашагал совершенно в другом направлении. Грех было не воспользоваться такой ситуацией.
— Он, скорее всего, не услышал тебя в этом гомоне, — сочувственно сказала я. — Подожди, сейчас догоню.
Удивленная подруга только открыла рот, а я уже ввинтилась в толпу, следуя за фабрикантом. Мне удалось заметить, как господин Клаус завернул налево в какой-то шатер, и поэтому я с чистой совестью свернула направо, окончательно скрывшись от глаз Алисии. План бегства был блестяще приведен в исполнение. Пусть теперь думает, что я догнала фабриканта и мы мило где-то гуляем вдвоем, это даст мне достаточно времени для того, чтобы оглядеться. А сбежавший потом только спасибо скажет.
Я приободрилась, купила себе кулек жареных орешков с солью и пошла вдоль палаток, ларьков и стендов, стараясь обходить стороной те места, где особенно оживленно бурлила публика. Почему? Ну скажите на милость, будет ли кто-то в здравом уме оживленно бурлить над новым видом удобрений или научным трудом по оптимизации процессов производства? Вы можете себе представить утонченную даму и двух ее сорванцов, с одинаковым интересом разглядывающих усовершенствованную модель плуга или приникших к аппарату для переработки навоза? Нет, подходить стоило туда, где в скучных темных камзолах расхаживали серьезные мужчины, вслушиваться в их напряженные разговоры, следить за пожатиями рук и обменом деловыми контактами — уж эти-то не оплошают, всегда выведут к месторождениям прогресса.
Но пока темных камзолов встречалось маловато. А вот книжный лоток оказалось найти не так сложно: людская волна огибала его, словно невесть откуда взявшийся валун на пути течения. Разве что изредка к хозяину подходили грустные потертые личности и с какой-то обреченностью в голосе спрашивали:
— Ну как?
Хозяин мотал головой и разводил руками.
Несмотря на все эти явно предостерегающие сигналы, у меня хватило безрассудства приблизиться к прилавку.
— Доброе утро, светлейшая госпожа! — Голос продавца взлетел до небесных высот. — Что я могу вам предложить? Вот великолепные книги по садовым цветам, посмотрите, пожалуйста, на иллюстрации: просто диво! Говорят, художник расписывал главный греладский собор, пока его не сманило издательство. А тут у нас домашние растения: превратите свой дом зимой в цветущий сад!
Как назло, книга в руках продавца раскрылась на разделе про кактусы, и бедняга не сразу понял причину столь скептического выражения моего лица.
— Скажите лучше, есть ли у вас что-нибудь про марь? — Я решила сразу перейти к делу, не выслушивая все его рекламные отступления.
— Про марь? — Продавец почесал затылок, взлохматил седые волосы, потом вдруг просветлел и поднял указательный палец: — Один момент!
Пока тянулся этот момент, к прилавку снова подошла потертая личность и с надеждой в голосе спросила уже на этот раз меня:
— Покупаете?
— Присматриваюсь, — осторожно ответила я.
Странная личность просветлела, потерла небритую щеку испачканными в чернилах руками и предложила:
— Хотите мой автограф?
К счастью, в этот момент вернулся торговец, вручил мне увесистый том и энергично замахал руками на личность, недвусмысленно дав понять, чтобы потертый скрылся из виду и не пугал публику.
Я деликатно не стала спрашивать, кто это был, потому как видела, что у человека трагедия. Возможно, трагедия всей жизни.
Врученный мне том радовал своим объемом ровно до того момента, когда я его открыла и увидела на титульном листе надпись: «Ботаническая энциклопедия».
— Вы не поняли, — вежливо уточнила я. — Мне нужна книга про выращивание мари, а не ее определение.
На этот раз продавец чесал затылок на минуту дольше, но затем снова просветлел.
— Один момент!
Из-под прилавка, как котенка за шкирку, он извлек заспанного чумазого мальчишку, что-то шепнул ему на ухо, дал подзатыльник в качестве благословения и послал в голубую даль, где уже вовсю разносились музыка и запах кислой медовухи.
— Сейчас доставит. А вы тут походите пока, осмотритесь.
Я прошлась. Два раза прочла названия всех книг на прилавке, за прилавком и даже над ним: причем один раз читала сама (про себя), а второй, словно эхо, вторящее моим мыслям, вслух читал услужливый продавец:
— «Радость окучивания», «Общество защиты ежей», «Все, что вы хотели знать о репе», «Все, что вы не хотели знать о репе, но мы вам расскажем», «Поклонникам батата», «Неожиданности пчеловодства», «Рай в капустных грядках»…
И так далее…
Я даже грешным делом подумала, что забрела в лавку сектантской литературы.
Наконец вернулся мальчишка и притащил потрепанную книженцию с полустертой обложкой. Продавец выхватил томик прямо перед моим носом:
— Вам в какую бумагу завернуть? Может быть, хотите еще чего-нибудь?
— Позвольте, я сначала посмотрю, нужна ли мне эта книга, — запротестовала я.
— Да что ты, мне, старику, не веришь, дорогая? — перешел на фамильярный тон торговец.
Раз он фамильярничает, то и мне нечего скромничать. Я быстро перегнулась через прилавок и выхватила книгу у него из рук.
— «О питательности одуванчиков». Что это такое?!
— Хорошая книга. Старая, — нахваливал торговец. — Питательная, в конце концов!
— Ай-ай-ай, как нехорошо, в ваши-то годы, — усовестила его я.
— А что я? Это все мальчик. Грамоте не обучен, не на что учиться, один я у него из родственников остался, — завел дед жалобную песенку. — С хлеба на воду перебиваемся. Ошибся ребенок, пусть еще раз сбегает и принесет. А вы тут еще книжки посмотрите.
Что мне оставалось после такой тирады? Только сочувственно покачать головой.
— Так давайте я с ним схожу, дедушка. Мне несложно.
— Да что ты, что ты! — замахал он на меня руками.
— А я все же схожу: мальчик-то неграмотный, а ну еще раз ошибется.
В глазах продавца мелькнула хитринка:
— Зачем же госпоже утруждаться? — Дед подобострастно улыбался.
— А я все же схожу, — тоже улыбалась я, всем видом показывая, что собираюсь стоять на своем.
Наконец торговец не выдержал, плюнул в сердцах:
— Баба упрямая!
Мальчишка шмыгнул обратно под прилавок и достал из кармана липкого петушка на палочке. Как оказалось, сирота перебивался с хлеба на леденцы…
— Уважаемая публика, только у нас вы можете увидеть чудеса магии! Всего один лад — и купленное вами семечко за десять минут превратится во взрослое растение! Подходите, не стесняйтесь! Только здесь и только сегодня лучший выпускник Академии магических искусств Шанхры продемонстрирует вам свое мастерство! — Молодой задорный голос звонко катился над толпой, обещая неслыханное зрелище.
Я поддалась соблазну всего на секунду — и вот уже оказалась в потоке, спешащем поглазеть на оратора. На импровизированном помосте стояли два юноши возраста Ласа. Один молчал, поминутно вытирая потные ладони о холщовые штаны, второй, напяливши шутовской колпак, созывал толпу, корчил рожи и иногда даже ходил колесом перед удивленными зрителями.
— Ну кто первый?!! Подходи, не скупись! Потратишь лад — получишь спелый виноград!
Цена была запредельной для пустякового развлечения, поэтому никто не торопился расстаться с денежками. Все ждали, пока в толпе найдется какой-нибудь праздный толстосум.
Парень в шутовском колпаке скоро смекнул, что так дело может затянуться надолго, и зрители начнут расходиться.
— Только для столь уважаемой публики: первое растение всего за пол-лада! Ну кто смелый? Получи арбуз зрелый!
Наконец в толпе нашелся усатый дядька, которому не жаль было серебряной монеты. «Конферансье» принял у него деньги и пару семян из приобретенного на ярмарке пакета. Усач хотел что-то сказать, но парень предупредил его резким движением:
— Не надо, не говорите нам, что это. Сейчас мы все увидим. Маэстро! — с этими словами он передал семена своему испуганному другу, а деньги незаметно сунул в карман. — А теперь внимание: подарок!
Из-под помоста была извлечена небольшая кадка, наполненная землей. «Маэстро» дрожащими руками сунул семена в «подарок». Носитель шутовского колпака достал откуда-то изящную леечку, коими состоятельные старушки любят поливать цветы на подоконнике, и щедро оросил водой землю. Надеюсь, эти двое из-за пресловутой леечки никакую старушку не сделали чуть менее состоятельной.
— Только не просите нас теперь подождать полгода! — раздался из толпы находчивый голос.
«Маэстро» вспыхнул. Шутовской колпак тут же повернулся к публике:
— Дамы и господа, давайте соблюдать тишину, пока специалист будет работать! — Он прижал палец к губам и хитрыми глазами обвел притихшую аудиторию. — Настоящую магию можно увидеть лишь в полной тишине.
«Хорош парнишка, — подумала я. — Такому бы на сцене выступать». Жаль только, что вся их затея может плохо кончиться. Ну не любят у нас магов! А эти двое еще имели глупость устроить свое представление рядом с лавкой с медовухой. Вон, у первого заказчика красные пятна на щеках выступили — точно уже успел с утра пропустить кружечку-другую.
Но ни магу, ни его расторопному помощнику не было дела до моих мыслей. «Маэстро» сел на помосте, скрестил ноги и выставил раскрытые ладони над кадкой с землей. Толпа благоговейно молчала. Через минуту послышались приглушенные ахи и охи — это самые зоркие заметили, как над поверхностью кадки поднимает голову маленький зеленый росточек.
А паренек-то и вправду маг! Скептически настроенная половина зрителей удивленно и разочарованно переглядывалась. Мы-то думали, что сейчас увидим очередной акт какого-нибудь великолепного мошенничества. Мы жаждали удовольствия от разоблачения обманщиков, готовились кричать «ату!» им вслед. А тут, поди ж ты, настоящий волшебник! Может быть, конечно, не выпускник академии, как было заявлено, но тем не менее растение исправно росло и поднималось, распуская резные листья.
— Это помидоры! — восторженно закричала какая-то женщина.
Толпа зашумела и пришла в экстаз, когда растение сначала выбросило бледные соцветия, а затем на их месте появились плотные зеленые плоды. Через пять минут помидоры стали наливаться густым розовым цветом — маг немного вспотел, но, странное дело, руки у него трястись перестали.
Усатый дядька — заказчик представления — соблазнившись аппетитным видом овощей, сорвал один помидор, не дожидаясь, пока маг доведет свое дело до конца, и вгрызся в розовую мякоть с такой жадностью, словно не ел со вчерашнего утра. Народ слегка опешил, но затем с интересом стал ждать результата. Лицо усатого, все еще наполовину погруженное в овощ, сначала выразило некоторое недоумение, потом скривилось и обиженно вытянулось.
— Они кислые! — обвиняюще прокричал дядька. — Кислые! Я вам зачем деньги платил?! Чтобы они были кислыми?!!
Сеанс выращивания мгновенно забуксовал, оба юноши, предчувствуя недоброе, отступили от кадки на несколько шагов.
Тут подскочил какой-то рьяный зритель, тоже сорвал и откусил помидор:
— Кислятина! Обманывают народ! За такую магию, да по шее!
Заказчик представления размахнулся и бросил помидором в «конферансье», тот умудрился увернуться, но тяжелый звук, с которым овощ плюхнулся на мостовую, вывел двух приятелей из оцепенения — оба бросились наутек от разъяренных зрителей, которые спешили пустить в ход и остальной только что народившийся урожай. Да, таким снарядом попадет — мало не покажется. Это вам не легкие водянистые помидорки, лопающиеся уже оттого, что кто-то берет их в руки.
Говорила же, что не любят у нас магов. Думаете, никому в голову не пришло, что тому усачу всего-навсего продали дрянной сорт помидоров? А мальчишкам — отдувайся.
Из-за погони за магами пространство вокруг меня на некоторое время опустело, что дало возможность наконец-то обнаружить плотную группу темных сюртуков. Группа была настолько плотной, что я обошла ее два раза по довольно протяженному периметру, прежде чем мне удалось хоть одним глазом взглянуть, что происходит внутри. Как оказалось, ничего интересного: трубы, вентили, какой-то поршень и сгорбленный человек, исполненный энтузиазма.
— Господа, в этом году все сработает! Мы модернизировали конструкцию. Сейчас начнем демонстрацию.
Господа, судя по всему, действительно собирались здесь не первый год и были готовы к любому повороту событий: как по команде, все достали зонтики и раскрыли их над головами. И без того плотная толпа превратилась в практически непроницаемую броневую единицу. Почему бы нашей армии не взять на вооружение этот тип построения?
Я оказалась единственной помехой во всей конструкции. Желание остаться в таком состоянии испарилось окончательно после слов:
— Итак, перед вами поливальная машина «Сюрприз» четвертой модификации.
Я начала активно протискиваться назад — подальше от места демонстрации.
— Нами был разработан принципиально новый тип разбрызгивателя…
Скорость протискивания увеличилась до невероятных показателей: в ход пошли локти и чувство самосохранения.
— А сейчас я начну работать помпой…
Позади раздались ругательства и шум воды, забарабанившей по поверхности зонтов.
Уф! Успела!
Шум воды прекратился. Какой-то до безобразия спокойный голос в толпе, все еще щерившейся темными куполами зонтов, спросил, будет ли в следующем году демонстрация пятой модификации устройства, и от имени всех собравшихся выразил надежду, что уж следующая-то модель станет работать исправно и поливать землю, а не присутствующих.
Я одернула платье. Нет, все же некоторых вещей не понять никогда… К примеру, почему мне в будущем году тоже захотелось приехать сюда с зонтиком.
На соседней выставочной площадке зрители оказались куда более яркими и разнообразными, к тому же не имели при себе ничего наподобие зонтов, поэтому я сочла, что тут моей безопасности ничего не угрожает, и приблизилась. Человек на помосте стоял рядом со странной конструкцией из двух колес и придерживал ее, чтобы механизм не свалился на землю.
— Это изобретение сможет заменить вам лошадь: его не надо кормить, поить, делать запасы на зиму. Оно простое в уходе и легкое в обращении. С ним справится любой человек — и даже женщина. Скажите «нет» пешим прогулкам!
— Что это? — поинтересовалась я у дамы с таким обилием фазаньих перьев на шляпке, что поневоле представлялось семейство абсолютно голых несчастных фазанов.
— Кажется, он назвал это ве-ли-си-пе-том, — с трудом выговорила сложное слово дама. — Ни один человек в здравом рассудке не сядет на эту конструкцию. Вы только взгляните: ему приходится держать ее двумя руками, чтобы она не упала! Что мы, акробаты, что ли?
— Да-да-да, — закивала я, — жулики на каждом шагу.
— Я докажу вам, что с велосипедом может справиться любой! — не унимался дядька на помосте. — Есть ли среди вас желающие опробовать его?
Все стали оглядывать толпу, ища желающих: каждому интересно было распознать подсадную утку среди честных богобоязненных граждан. Я тоже пробежалась глазами по зрителям и… наткнулась на суровый осуждающий взгляд Алисии. Подруга стояла как раз напротив, подцепив рукой Ласа, словно крупногабаритную, не очень модную, но почему-то нужную сумочку.
Интересно, сэр Мэверин лечит от патологического невезения? Наверное, если и лечит, то слишком дорого за это берет.
Я попыталась развернуться и выскользнуть из плотной толпы, но сзади у кого-то были совершенно иные намерения. Крепко сбитая девица с криками: «Дайте мне попробовать!» — прорывалась к месту демонстрации, и мое существование волновало ее так мало, что в результате столкновения я каким-то чудесным образом оказалась на демонстрационной площадке под придирчивыми взглядами толпы.
Вот и доказывай теперь, что призывный крик испытателя велосипедов исходил вовсе не из твоего горла.
— Поаплодируем смелой барышне! — как родной, обрадовался мне продавец. — Подходите, девушка, не стесняйтесь!
В толпе Алисия покрутила пальцем у виска и сложила руки на груди, дескать, катайся теперь, а я потом с тобой разберусь, если останешься жива. Лас радостно аплодировал вместе со всеми. Девица, так рвавшаяся к велосипеду, кусала губы в первом ряду, но скандал устраивать не собиралась.
— Ну что же вы, садитесь, не бойтесь, я вас подстрахую на всякий случай, — продавец подкатил ко мне свою чудо-машину, не дождавшись, пока я подойду сама. — Поверьте, езда на лошади представляет куда большую опасность.
Не знаю почему, но я его послушалась — наверное, просто не хотелось сразу сдаваться Алисии.
— Так, перекиньте ножку через раму… возьмите в руки руль… садитесь… одну туфельку на педаль, второй будьте готовы отталкиваться… Видите, юбки нисколько не мешают! Я вас держу… И-и-и-и… поехали! Крутите, крутите педали! Отлично! Держим равновесие! Равновесие, я сказал, а не меня за рукав! Еще разок! И крутим-крутим-крутим! Отлично! Молодец! Так держать!.. Стоп! Куда!!? Тормози!!!
Вот вроде бы уже не молодой человек и должен знать, что команда «тормози!» действует только в том случае, если вам не забыли показать, где тормоз. А я всего-то подпрыгнула на некстати попавшемся под колеса камушке. Он же сказал, что меня держит. Никому нельзя верить.
К счастью, толпа зрителей оказалась намного сметливей и проворней продавца и расступилась передо мной на зависть всем проповедникам, словно морские воды. Оставалось только надеяться, что я тоже соображу, как остановиться, прежде чем на моем пути окажется кто-то менее прыткий. Я попыталась крутить педали медленней, чтобы сбавить скорость (совсем уж на лету соскакивать было боязно!). Попытка удалась!
— Остановитесь! Остановитесь! Мой велосипед! — раздавалось сзади. Кажется, безопасность испытателя продавца вовсе не волновала.
Я уже почти остановилась и готова была достать туфелькой до земли, когда из одного из шатров на дорогу вышел темный сюртук. Увидев меня, он заметался — но не тут-то было! Крутанув руль влево, чтобы объехать неожиданную помеху, я тем самым доблестно не дала ему уйти. Таким образом, состоялся первый в Земске, а, может быть, и во всей Греладе наезд велосипедиста на человека. Демоническая машина полетела влево, я и моя жертва — вправо.
Оставалось только молиться, чтобы человек не сильно покалечился. Я первая приподнялась на локте, готовясь останавливать хлещущую из ран жертвы кровь. Но взгляд у пострадавшего был вовсе не жертвенный… стоп! Стойте, где-то это уже было!
— К вашему сведению, в Греладе правостороннее движение, — сухо, едва сдерживая раздражение, сказал господин Клаус.
Я смотрела на него круглыми глазами, не зная, что такого сказать, чтобы после этого остаться в живых.
— Пока вы думаете, извиниться или съязвить, могу я попросить вас слезть с меня — мне сложно дышать.
Обнаружив, что не только сбила фабриканта с ног, но еще и изрядно втоптала его в землю, я не могла не смутиться. Похоже, придется извиняться — роль язвительного персонажа была уже занята. Я вскочила на ноги как ошпаренная и протянула ему руку:
— Простите меня, пожалуйста.
Фабрикант скептически посмотрел на протянутую руку и встал сам:
— Как вы, однако, умудряетесь и извиняться, и оскорблять одновременно. Любой уважающий себя мужчина должен подняться из грязи без помощи женщины, — ворчал он, отряхиваясь.
— Даже если женщина его в эту грязь уронила? — не удержалась я.
— Особенно если его в эту грязь уронила женщина, — подчеркнул господин Клаус. — И, леди Николетта, убедительно вас прошу, держитесь от меня подальше. Когда вы рядом, это вредно для моего здоровья.
— Простите, — еще раз пристыженно повторила я.
Он определенно должен был меня ненавидеть, и только хорошее воспитание помешало ему сейчас на меня наорать. К несчастью, таких непреодолимых препятствий не оказалось у продавца велосипедов. Он подскочил сначала к своему железному детищу, а потом, даже не поинтересовавшись, не пострадала ли я и не проводить ли меня к доктору, принялся орать во всю силу голосовых связок. Из общего потока ругани чаще всего повторялись магические слова «ущерб» и «компенсация», которые, в отличие от всего остального, произносились почти любовно.
Господин Клаус, уже собравшийся идти по своим делам, внезапно остановился, взял продавца за локоть и отвел в сторону. Они проговорили не больше двух минут, в первую из которых торговец заткнулся, а во вторую подошел ко мне и предложил купить велосипед со скидкой в знак своих глубочайших извинений.
Я удивленно посмотрела на фабриканта. Тот слегка поклонился, даже, кажется, улыбнулся моему ошеломленному виду и на прощание сказал:
— Если вы ищете стенды с марью, то вам в дальний конец ярмарки.
Я шла между рядов и не могла отделаться от странных мыслей.
Может, он сильно ударился? Или я ему переехала что-нибудь не то? Откуда столько благожелательности?
Скажете, я слишком подозрительна? Чересчур много о себе воображаю? Ну сами посудите: когда последний раз кто-то решал за меня мои проблемы, да еще так галантно? Не могу даже вспомнить. А если просто перебрать в памяти все мои выходки и не очень вежливые разговоры, то такого обращения я вовсе не заслуживала — да-да, у меня хватало смелости, чтобы в этом признаться. Правда, ее не хватало на то, чтобы вести себя иначе.
Так что фабрикант определенно ударился. Вот придет в себя немного и… Лучше действительно больше не попадаться ему на глаза. Выращу марь, не выращу — это мое дело. Алисия, конечно, очень расстроится, что у нее отобрали такую интересную игрушку, но это ненадолго — найдет следующую.
Уголок мари на ярмарке был, мягко говоря, невзрачным и безлюдным. Любой здравомыслящий человек поостерегся бы ходить здесь после заката, да и днем было как-то неуютно. Я купила несколько книжек со скупыми картинками и текстом, изобилующим сложной агрономической терминологией, а затем подошла к лавке с семенами.
Продавец откровенно спал: при моем появлении он открыл лишь один глаз, рассудив, что такого проявления вежливости будет вполне достаточно.
— Добрый день. Скажите, пожалуйста, у вас есть сорта мари с повышенной урожайностью? — спросила я, но, видимо, сформулировала свой вопрос недостаточно профессионально, потому что продавец открыл второй глаз и с удивлением осмотрел меня с ног до головы.
— Вы как раз вовремя, — после некоторой паузы ответил он, хотя сложно было представить момент, в который я оказалась бы здесь не вовремя при полном отсутствии других покупателей. — Не хотите попробовать озимый сорт?
— Озимый?
— Его сеют осенью под снег, — пояснил продавец, неправильно истолковав мое удивление.
— Это я знаю. И что, лучше всходит?
— Гораздо.
Торговец не спешил утомлять себя рекламой товара — словно я сама должна была вытягивать из него всю полезную информацию. Понятно, почему здесь оказалось так безлюдно. Вот если бы он танцевал чечетку в обнимку со стволиком мари или пытался взлететь на самодельных крыльях из сиреневых метелок — тогда бы внимания к его стенду проявляли побольше. Другое дело, что продаж такая увеселительная акция не подняла бы.
— В чем измеряется это «гораздо»? — уточнила на всякий случай.
Торговец пожал плечами:
— Я этот сорт второй год продаю: пока никто жаловаться не приходил.
Но и хвалить, видимо, тоже. Не лучшая рекомендация. Откуда мне знать, что эти семена взойдут и что это вообще сиреневая марь, а не какой-нибудь ее родственник-сорняк? А то получится как с магами и давешними помидорами. Поля, старательно засеянного лебедой, мне даже мои родители не простят.
Как с помидорами…
Я поймала промелькнувшую мысль за хвост:
— А вы не продадите мне одно семечко?
Оказывается, найти человека на ярмарке не так-то просто. Сначала я спрашивала прохожих, не видели ли они двух молодых людей с шутовским колпаком в руках, и мне указали на повозку, с которой торговали всевозможными колпаками для детей. Потом я спросила, не видел ли кто двух юношей со следами от помидоров на одежде — и народная доброта вывела меня к огороженной площадке, где две команды горожан соревновались в ежегодных боях на различного рода овощах. Тогда я совсем приуныла и стала спрашивать, не намечается ли где-нибудь поблизости магическое представление. Вот тут мне повезло. Посмотрев поочередно за работой фокусника, карточного шулера и женщины с бородой, я наконец набрела на место, где двое горе-артистов устанавливали уже знакомые мне помост и кадку с землей.
Нет, ну ничему их жизнь не учит.
— Господа, давайте меняться: я вам идею, а вы мне услугу, — не тратя времени на лишние предисловия, предложила я.
— Магический контроль! Пост магического контроля! Господа-покупатели, не будьте лопухами, не давайте себя обманывать недобросовестным торговцам! Вы имеете право знать, что за растения покупаете! Пост магического контроля! Всего лад за растение! Постоянным клиентам скидки! Магический контроль!..
У меня уже начинало дребезжать в голове от этих призывных выкриков, а «конферансье» все не унимался, несмотря на то, что за мной уже выстроилась очередь из трех человек, желающих воспользоваться новой услугой.
Тем временем второй паренек, весь покрытый мелкими каплями пота, простирал руки над уже здоровенной метелкой мари, которая все продолжала переть в небо. Если процесс отнимает у него столько сил, то он может и не справиться с наплывом желающих, а разочаровывать ярмарочную толпу не стоит. Я решила совершить еще один акт гуманизма и дернула разошедшегося зазывалу за рукав:
— Посиди хоть минуту спокойно, а то, может, вы еще и не справитесь со всеми желающими. Вон, смотри, тот пройдоха вообще шишку какую-то притащил, сейчас начнет требовать, чтобы ему вырастили ель.
«Конферансье» уселся на помост и озадаченно почесал затылок.
— Ты лучше прейскурант составь. А то как-то нечестно выходит: лад и за колосок пшеницы, и за розу, и за дыню.
Паренек просветлел и тут же предложил мне:
— А давай с нами в долю?
— Ну уж нет, — покачала головой. — Мне и своих забот хватает.
К этому моменту марь достигла такой степени зрелости, что стала сыпать семенами нам на макушки. Пора!
— Все-все, хватит! У кого-нибудь есть нож?
Маг протянул мне простенький маленький ножик в чехле, вынутый из кармана. Да, с таким инструментом этого монстра спиливать еще неделю. А надо ли?
Я примерилась к испещренному фиолетовыми прожилками стволику и, воткнув лезвие под нужным углом, сделала длинный разрез. Уже через секунду по стволу побежал густой желтый сок, наполняя воздух горьким ароматом. Магический контроль пройден!
У торговца марью нужного мне количества семян не оказалось, поэтому я взяла адрес, пообещала потом приехать за заказом на склад и организовать доставку, после чего отправилась разыскивать своих спутников. Долго искать не пришлось: Алисия, как всегда, выделялась из толпы ярким розовым шелком платья и незаурядной внешностью. Лас рядом с ней смотрелся на удивление гармонично. Родители и раньше недобро шутили, что он украл красоту у старшей сестры, но с каждым годом это становилось все более заметно.
При моем появлении Алисия уперла руки в бока, но с гневными речами решила погодить. Она конечно же видела мастерский наезд на фабриканта и, безусловно, расценила его как нововведение в науке флирта. Я проигнорировала и ее позу, и испепеляющий взгляд и обратилась к Ласу, желая обрадовать его своей необычной находкой:
— Я нашла озимый вид сиреневой мари. Думаю, нам стоит закупить именно эти семена — поэтому мне, наверное, придется задержаться в Земске хотя бы на один день.
Брат воспринял эту новость с завидным спокойствием, в отличие от своей спутницы:
— Николетта, ты не можешь здесь остаться!
— Почему?
— Ты же не взяла с собой ни платьев, ни белья! — В голосе подруги проскользнул прямо-таки первобытный ужас. — Пусть Лас остается!
С таким же успехом я могла оставить тут нашу лошадь, чтобы она сама все организовала: выслала отцу на подпись банковский чек для оплаты, погрузила на себя семена и привезла их в имение. При брате говорить этого не хотелось, поэтому я отвела Алисию в сторону и грозно зашептала:
— Я хочу получить семена, а не искать потом Ласа по всему Земску.
— Ну что ты теряешь? Не привезет он эти семена — через несколько дней съездишь за ними сама.
— Алисия, посмотри мне в глаза: с чего это вдруг ты вздумала его защищать?
Подруга упрямо отводила взгляд:
— А с того, что это ты с твоей матушкой сделали его таким! До сих пор ходите за ним и убираете игрушки, а потом удивляетесь, чего это наследник совсем не интересуется хозяйством! — Она выпалила все на одном дыхании, даже порозовела от волнения.
Хм, может, она в чем-то и права.
— Ладно, допустим. Но что он такого сделал или сказал, если ты вдруг переметнулась на его сторону? — мысль о том, что я все это время упускала какие-то тайные качества своего брата, не давала мне покоя. Но партизанка молчала. Нечисто дело. — Хорошо. Пусть остается. Лас? Лас?! Куда он делся?
Лас нашелся в кондитерской неподалеку: каким-то образом за краткое время он умудрился разжиться местной газетой, купить себе чашку чая и пару пончиков. Алисия посмотрела на меня многозначительно: «Вот видишь!» Я ответила ей взглядом: «Способность добыть пончик еще ничего не значит».
Потратив полчаса и два метра нервов на то, чтобы объяснить брату, что от него требуется, я пообещала Алисии вернуться через пятнадцать минут, чтобы мы могли отправиться домой в ее карете. Но, когда вернулась, ни Алисии, ни кареты на месте не было…
Я стала растерянно оглядываться, и тут меня окликнули:
— Леди Николетта! — Из толпы вынырнул господин Клаус. Хорошенько рассмотрев покупки, которые совершили на ярмарке, мы в легком потрясении замерли на несколько секунд: и я, и фабрикант держали за руль по велосипеду…
Господин Клаус пришел в себя первым:
— Сэр Гвидон и леди Алисия попросили меня довезти вас до дома: у них вдруг возникли какие-то срочные дела, — пояснил он, старательно игнорируя факт наличия велосипеда у меня в руках.
— О боги, ну что вам стоило отказаться! — в сердцах воскликнула я.
— Еще не поздно, и если вы мне позволите, я могу сделать это прямо сейчас, — сменил тон фабрикант.
Я тут же умолкла. Да, нехорошо как-то: человек соглашается терпеть мое присутствие вплоть до самого Кладезя, а я тут устраиваю сцены.
— Извините. Просто я никак не ожидала…
— Надо заметить, у вас очень странная дружба…
— Вы меня очень обяжете, если в следующий раз скажете то же самое в присутствии Алисии. Если бы я знала, то не стала бы покупать велосипед, — вслух посетовала я. Может, попытаться оставить его Ласу?
— Не волнуйтесь, оба велосипеда поместятся в моей коляске, — смягчился фабрикант.
— Боюсь, что тогда мне придется бежать следом: с вами же еще сестры.
— Они решили на пару дней задержаться в Земске у приятельницы Филиппы.
Я открыла рот. Закрыла рот. То есть он хочет сказать, что возвращаться нам придется вдвоем? Алисия, надеюсь, ты сейчас икаешь и чешешься.
На привязывание велосипедов к коляске у нас ушло около получаса. Весь процесс напоминал игру двух детей с конструктором-головоломкой. Когда головоломка была собрана, коляска приняла угрожающий вид противопехотного сооружения, а мы с фабрикантом начисто избавились от желания разговаривать друг с другом еще минут на сорок.
Господин Клаус правил, а я, неблагодарная, тем временем думала, что пора бы ему бросать ездить в летней коляске: как-никак осень на дворе. По истечении вышеупомянутых сорока минут фабрикант «галантно» повернулся ко мне:
— Леди Николетта, извините, конечно, но не могли бы вы не так сильно стучать зубами: повозку трясет, и меня начинает укачивать. Там за сиденьем есть плед.
Какой, оказывается, скрытный тип.
— Очень любезно с вашей стороны, — не могла не отметить я. — Но мне просто любопытно: если бы вас не укачивало, как скоро я узнала бы о существовании пледа?
— Как только признались бы, что замерзли. — Господин Клаус краем глаза следил за тем, как я заворачиваюсь в плед до самого подбородка. Ну и пусть, красоваться тут, кроме придорожных лопухов, не перед кем.
— То есть никогда…
Отлично. Дружественная обстановка сгущалась. Мысленно я пообещала держать себя в руках, чтобы меня не высадили на каком-нибудь перекрестке. Лучше уж промолчать лишний раз, чем потом брести по безлюдной дороге в кромешной темноте.
— Иногда полезно признавать свои слабости… порой даже необходимо. Но я вижу, для вас это представляет определенные проблемы.
— Могу поспорить, что для вас тоже.
Фабрикант искренне расхохотался:
— Да, мужчины такими проблемами мучаются не в пример чаще женщин.
— Никто, по крайней мере, не берется их в этом упрекать.
— Ну не скажите… — Он как-то сразу посерьезнел. — Из рассказа леди Алисии я понял, что вы купили семена мари. Не боитесь, что вас обманут?
— Я все проверила. — Мне не удалось избежать хитрой улыбки, точно так же как и удержаться от рассказа о проведенном эксперименте.
Выслушав историю, фабрикант снова расхохотался, распугав при этом птиц в придорожных кустах. Образ холодного дельца рушился на глазах.
— Могу обрадовать вас только тем, что озимая марь действительно существует. Но вот растение, выращенное с помощью магии, будет отличаться от реального.
— Пусть так, но я сделала все, что смогла.
— И при этом не побоялись доверить доставку семян брату?
Вот что мне сейчас делать: жаловаться на собственную мягкосердечность (в простонародье называемую глупостью) или защищать брата?
— Готова поспорить — он справится.
— Что ж, идет. — Фабрикант протянул мне руку.
Надо же было так оговориться! Может, вступить в движение «За точность формулировок»?
— Тогда в случае своего выигрыша вы простите мне один центнер мари. Это будет гуманно.
— А что будет, если выиграете вы?
— Ничего. Я могу довольствоваться сознанием собственной победы.
— Женская логика…
— Бывает очень полезна, если знать, как ею пользоваться. — Я думала, что умудрилась-таки оставить последнее слово за собой, но не тут-то было. Как оказалось, язык у господина Клауса был подвешен не хуже, чем у доктора Мэверина. Ну конечно, ему же надо как-то убалтывать своих заказчиков, партнеров и работников.
— К сожалению, у меня нет тех преимуществ пола, которые позволяют это делать.
— То есть вы признаете, что есть вещи, на которые мужчины не способны?
— Точно так же, как есть вещи, которые не способны делать женщины, даже если не брать во внимание физиологию. Вы со мной согласны?
— Пожалуй, — пожала я плечами.
— Тогда объясните, почему вы с таким упорством беретесь за хозяйственные и экономические дела собственного поместья, если не разбираетесь ни в том, ни в другом?
Так вот к чему он вел! А я-то думала, для чего все эти отвлеченные философствования. Что ж, у меня тоже в запасе имелась одна философская сказка, которая вполне годилась для ответного удара.
— Нам с братьями в детстве няня задавала один и тот же вопрос: если двое столкнулись на улице, кто из них должен извиниться?
— Наверное, тот, кто виноват.
— Большинство так и отвечает. Правда, был еще вариант Ивара: тот, кто ниже по положению. Но ни то ни другое, по мнению няни, не было верно. Она всегда говорила, что это должен сделать тот, кто умнее. И в том случае если виноват и если не виноват тоже: раз он умнее, то мог предвидеть и предотвратить столкновение.
— То есть вы считаете себя умнее окружающих и поэтому беретесь за поместье?
Я от такой интерпретации на секунду потеряла дар речи:
— Это было грубо.
— Но это то, что вы сказали.
— Я берусь за поместье, потому что могу что-то сделать — иначе потом стану чувствовать себя виноватой.
— Слушай, да назови ты его подлецом! — раздался вдруг незнакомый голос. — А ты, мужик, назови ее дурой! И любитесь себе на здоровье!
Нас обогнал безбожно бородатый человек, уступавший в густоте своего волосяного покрова разве что собственной лошади. Он встал поперек дороги и направил корявую дубину прямо в наши удивленные лица:
— Это ж как надо языками чесать, чтоб не заметить, чё вас грабють, а, голуби? Вылазьте из телеги!
Я оглянулась: еще двое таких же бородачей в шапках набекрень и разодранных кафтанах перегородили дорогу. Один держал в руке взведенный самострел — весомый аргумент для того, чтобы подчиниться и спуститься на землю.
Фабрикант первый выпрыгнул из коляски, я вылезла следом. Можно было, конечно, попробовать с криками убежать в лес, но вряд ли бобры и белки встанут на мою защиту, да и с ориентированием у меня дело обстояло как-то не очень.
— Не вздумайте ничего выкинуть, — прошептал господин Клаус, пока один из грабителей обшаривал коляску.
По его представлениям я что, должна была кинуться в атаку и в неравном бою побороть всех трех злодеев, переломать их дубины о колено и поймать зубами болты от самострела? Нет уж, у меня под юбками коленки трясутся, и единственная дерзость, на которую я сейчас способна, — это не держаться за фабриканта, чтобы не упасть.
Бандит облазил коляску сверху донизу, но ничего ценнее собачьего намордника не обнаружил и сделал логичный вывод, что все самое ценное из нее уже вышло:
— А ну-ка, господа хорошие, выворачивайте карманы, выкладывайте денежки и драгоценности! — снова ткнул он в нас своей дубинкой.
Я не сопротивлялась: вывернула карманы и торжественно вручила грабителям пригоршню медяков — все, что осталось от моих карманных денег после покупки велосипеда. И так железное чудовище лишило меня новых шляп, перчаток и чулок, а теперь еще придется на ближайшие месяцы распрощаться с мелкими лакомствами. Бандиты явно не оценили всего драматизма ситуации, швырнули деньги мне под ноги и потребовали, чтобы я сняла сережки. Пожалуйста! Они из плохенького серебра и стоят едва ли не меньше той горсти медяков.
Господину Клаусу пришлось хуже, с ним никто не церемонился: разбойники стянули с него сюртук, выпотрошили карманы и долго радовались выпавшему кошельку, пока не обнаружили в его недрах всего один серебряный лад.
— Голодранцы, простите меня боги! — сплюнул один из неудачливых налетчиков себе под ноги. — Хоть бы людей постеснялись.
Я хотела извиниться и сказать, что если перед следующим грабежом нас предупредят за пару дней, то я обязательно надену свои лучшие украшения. К счастью, мне удалось вовремя прикрыть рот руками, что наверняка выглядело как крайняя степень испуга.
— Эй, Сивый, выпрягай лошадей! Больше здесь ничем не разживешься!
Э-э-э-э, как лошадей?! Нет, не надо! На чем же мы до дому доберемся?
Я дернулась, но господин Клаус схватил меня за запястье и сжал его с такой силой, что у меня чуть не потемнело в глазах.
Разбойнички тем временем за считаные минуты выпрягли лошадей и были таковы.
Мы с фабрикантом остались одни посреди безлюдной дороги. Кто-то подвывал в лесу. На небе ядовито посмеивался полумесяц.
— Да отпустите же вы меня! Неужели думаете, что я сейчас с улюлюканьем кинусь вдогонку? — наконец взмолилась я, поскольку начала терять все ощущения в кисти.
— Кто вас знает. — Фабрикант разжал руку. — Одна неосторожная фраза — и вас могли забрать вместе с лошадьми.
— Нужна я им!
— Нам очень повезло, что не нужны.
— Нам? — удивленно спросила я.
— Я боюсь ходить один по безлюдной дороге, — отшутился господин Клаус. — А дорога предстоит да-а-а-альняя.
Да уж, от Земска мы отъехали далеко: теперь до Кладезя ближе, но на пути, как назло, больше ни одного селения. Если повезет, то к утру дойдем… или…
— Зачем же ходить? — Я кивнула на велосипеды, все еще привязанные к оставленной бандитами коляске.
— Вы шутите!
— Ни в коем случае!
Дальнейшее наше путешествие со стороны действительно смотрелось скорее шутливым приключением, чем полугероическим предприятием, требовавшим недюжинного напряжения сил. Двое на велосипедах катились по дороге в лунном свете, — еще то было зрелище. А учитывая, что эти двое периодически падали в придорожные канавы и буераки, — так и вовсе обхохочешься (если, конечно, не являешься одним из них). Сил спорить о чем-либо уже не было, поэтому мы с фабрикантом развлекали себя тем, что подсчитывали количество падений друг друга. К несчастью, в этом вопросе я лидировала, а господин Клаус никак не хотел признать, что соревнование нечестное, просто потому, что на нем не было многослойной юбки.
Часа через полтора мы сдались и, окончательно обессилевшие, пошли по дороге пешком, ведя велосипеды рядом с собой. Кладезь возник перед нами ранним утром в предрассветном тумане. Редкие встречные творили охранные круги, когда наша парочка вдруг выныривала перед ними из дымки, а затем провожали удивленными взглядами. Если бы я знала, чем мне аукнутся эти взгляды, то не пыталась бы ни с кем здороваться.
Дом господина Клауса был первым на дороге, и я честно предполагала, что здесь спутник меня и покинет, предоставив дальше идти в гордом одиночестве. Но нет: фабрикант велел мне подождать пять минут и быстро вывел из ворот рабочую лошадь, запряженную в телегу. Оставалось только гадать, то ли других средств передвижения под рукой не было, то ли хозяин счел, что большего я не заслуживаю. В любом случае, изображать оскорбленное достоинство не было ни сил, ни желания: ноги отваливались, голова гудела — поэтому я почти что с радостью залезла в телегу вместе с велосипедом и прислонилась к бортику. Господин Клаус посмотрел на меня как-то очень хмуро, но ничего не сказал.
Пусть хмурится, мне бы только до дома добраться: отделить ноги от туфлей (правда, боюсь, для этого понадобится хирургическое вмешательство), снять платье, превратившееся в лохмотья, и ящеркой нырнуть в постель. Я попросила фабриканта остановить телегу подальше от дома, чтобы не перебудить полдвора своим появлением.
— Ну спасибо, что подвезли.
Фраза прозвучала как издевка, пусть таковой и не задумывалась. По сути, господин Клаус домой меня не довез, не стану даже упоминать о «целости и сохранности». Не его в том вина, но благодарность все равно прозвучала как-то не по-доброму.
— Идите, за вас, наверное, переживают. — На лице фабриканта не отразилось ни одной эмоции.
— Не думаю. Спокойной ночи или скорее уж утра, господин Клаус. — Я развернулась и покатила велосипед в сторону нашей садовой калитки.
Ага, переживают, как же! Дрыхнут небось все! И даже во сне радуются, что больше некому доставать их своими поучениями. Парадная дверь, как и ожидалось, была все еще закрыта, черный ход тоже — слуги пока не проснулись. Похоже, что с попаданием внутрь возникнут неожиданные трудности, а уж о попадании в собственную постель вообще молчу. Оставив велосипед около сарая, я подошла к дому с той стороны, куда выходили окна братьев. Кого бы позвать? Выбор небогат. Если бы Лас был дома, я, не раздумывая, кинула бы камешек в его с Иваром окно. Наш послушник, конечно, начал бы читать мне нотации, но Лас тем временем по доброте душевной впустил бы меня в дом. А так получается, что я не ступлю на родной порог, пока не покаюсь — желательно прилюдно. От Оськи насмешек не оберешься, да и Ерема будить жалко — он только тогда и похож на нормального ребенка, когда спит, свернувшись комочком в своей кроватке. Остаются Ефим с Михеем.
Я не стала рисковать с камешком, а сорвала с рябины под окном несколько ягодок и запустила одну в окно на втором этаже.
— Фимка!
Вы замечали, что в некоторых неудобных ситуациях у людей вдруг появляется уникальная способность «кричать шепотом»? Иногда эта способность дает просто поразительные результаты…
— Тут он я, чего орешь? — раздался голос за моим плечом.
От неожиданности я подпрыгнула и едва не ударила брата затылком в подбородок. Он вовремя отступил на шаг и попридержал меня за плечи:
— Ой-ой, да тише, тише.
— Ты чего здесь делаешь? — Наверняка ведь со своей зазнобой до утра где-нибудь гулял. Вот поймает его фермер — тогда копанием картошки не отделаешься.
— А ты чего?
— Давай я тебе дома расскажу. Михей нам откроет?
— Как же, добудишься его. Я сам нам открою. — С этими словами он вынул из кармана ключ и без тени сомнения направился к черному ходу.
— Где ты взял ключ?!
— Сестренка, ты определись: хочешь узнать ответ на свой вопрос или попасть в дом?
Он еще, бессовестный, спрашивает!.. Конечно, хочу знать, где он взял этот ключ! Тот, который принадлежал маменьке, хранится у меня в комнате в общей связке, и так просто его не снимешь, остальные у прислуги. Если кто-то из слуг потерял ключ и не сообщил нам — это проблема, потому что в следующий раз потеря вполне может оказаться в руках грабителей. После прошедшей ночи тема грабителей была мне как нельзя более близка…
Хотя после прошедшей ночи эта тема могла денек и подождать… поэтому я молча, на цыпочках, прошла за Ефимом в дом. Родная кухня встретила нас с братом вязаным тапочком, вылетевшим из противоположного от двери угла. К счастью, вязаные тапочки не рассчитаны на дальние полеты, поэтому сей снаряд упал нам под ноги, так и не достигнув цели. Мы с братом настороженно остановились и вгляделись в полумрак.
— Няня? — осторожно спросила я.
В углу раздался скрип, и старушка поднялась с табуретки во весь свой невеликий рост. В одной руке она держала веник и угрожающе похлопывала им о ладонь другой руки. Не было произнесено ни слова, но мы с Ефимом, точно моряки, читающие послание с чужого корабля по вывешенным цветным флажками, ни капли не сомневались, что означают эти похлопывания. Их ритм и периодичность дословно сообщали нам следующее: «Где вас носило?! Мошенники вы этакие! Ладно, этот обормот усы еще не успел отрастить, а за каждой юбкой бегает! Но вы, барышня, вы-то уж должны были бы помнить о приличиях! Так позорить собственную семью!! Что соседи скажут! Явилась под утро! А теперь ступай туда, откуда пришла, нам такие не нужны!» — примерно так, если убрать все непечатное.
Прежде чем в нас полетит веник (а в его конструкции как раз была учтена возможность дальних полетов), я воспользовалась единственной возможностью на спасение: закрыла руками лицо и зарыдала.
— Что за леший? — удивленно протянул Ефим и отступил от меня на шаг.
Утешать плачущих, наверное, такой же талант, как музыкальный слух или умение видеть для художника. Одни люди могут с упоением гладить страдальцев по голове и даже подставлять свое плечо, чтобы те, не стесняясь, использовали его в качестве носового платка. Других при виде слез вдруг сковывает внезапный паралич, и все, о чем они могут думать в этот момент, — это как бы поскорее убраться из помещения. Порой встречается еще и третий тип, который, не умея вынести ваших страданий, вдруг начинает плакать вместе с вами и даже еще горше, чем вы, при этом зачастую не имея ни малейшего представления о причине концерта. Первый и третий типы для прекращения потока слез абсолютно бесполезны, я бы сказала, даже вредны. При людях второго типа перестаешь плакать просто потому, что чувствуешь себя палачом, применяющим запрещенные пытки.
Няня опустила веник и, судя по виду, с удовольствием выскользнула бы из кухни. У нас к слезам относились с опаской, потому что в нашей семье плакали только маленькие дети, да и то не все (маменька утверждала, что Ерем не плакал с самого рождения, чем очень напугал повитуху). Никто не знал, что делать с хнычущим и шмыгающим созданием — поэтому брат и няня смотрели на меня со священным ужасом.
Я же разошлась вовсю: то ли боги не обделили актерским талантом, то ли сказывалось нервное напряжение минувшей ночи. Чтобы не чувствовать себя совсем уж идиоткой, я сквозь слезы рассказала им о своих злоключениях. Наверное, не стоило показывать все в лицах, потому что Ефим очень уж проникся и даже под руку проводил меня до спальни, а няня принесла горячего молока и заставила выпить целую кружку перед сном, невзирая на то, что я его ненавижу.
Утром (или, если быть совсем уж точной, поздним утром в районе обеда) я проснулась семидесятилетней старухой… по ощущениям. Тело ломило, в особенности нижнюю его часть, передвигаться удавалось только при поддержке стен и предметов обстановки. А ведь и правда так когда-нибудь будет: просыпаетесь, а вам семьдесят: за стенкой басовито похрапывают внуки, хотя, казалось бы, еще вчера вам было столько же, сколько им.
Я помотала головой и, одевшись, мужественно поковыляла к выходу из комнаты. Если когда-то и буду старушкой, то очень бодрой старушкой из тех, которые до самой смерти задают перца своим родственникам. На пороге комнаты я обнаружила мнущегося Оську. Неужели бережет мой покой?
Не тут-то было.
— Там к тебе посетитель! — выпалил мальчишка и, еще немного помявшись, решил уточнить. — Мужчина!
С этими словами братец в буквальном смысле сбежал, как бы застеснявшись чего-то. Надо же, что это с ним? И что за мужчина? Может быть, расчувствовавшиеся поутру няня и Ефим решили на всякий случай послать за доктором?
Эм-м-м… ни за что на свете не покажу сэру Мэверину место, которое сейчас у меня болит больше всего, будь он хоть сто раз врач и тысячу раз дипломированный.
Но в гостиной меня ждал отнюдь не доктор.
— Добрый день, господин Клаус! — приветствие получилось удивленным, на тон выше, чем обычно. — Присаживайтесь.
Я взяла себя в руки и постаралась сесть как можно естественнее, но движения все равно выходили, словно у деревянной игрушки, а уж выражение моего лица при этом очень далеко отстояло от светского. Фабрикант тоже сел, и я не без удовольствия отметила, что гость, похоже, в полной мере разделяет мои страдания. Хотелось выразить ему свое понимание и сочувствие по этому поводу, но я держала себя в руках, так как осознавала, что без некоторого ехидства сделать это не получится.
— Судя по вашей улыбке, леди Николетта, вы должны были уже догадаться о цели моего визита, — отчего-то крайне недовольно начал фабрикант.
Я же еще даже сказать ничего не успела, а он уже сердился и смотрел так, будто это мой разбойный гений вчера украл его лошадей.
— К сожалению, не имею ни малейшего понятия. — Улыбка тут же сошла с моих губ. — Наверное, хотите поговорить о вчерашнем происшествии.
Я небрежным движением положила правую руку на подлокотник кресла, так, что поддернувшийся рукав во всей красе открыл запястье, на котором багровели три отпечатка пальцев фабриканта. Да-да, смотрите, господин Клаус, это мне сейчас полагается быть не в настроении и бросать на вас хмурые взгляды.
При виде моего запястья гость стал мрачнее тучи, встал со своего места, хотя это явно доставило ему массу неприятных ощущений, и принялся расхаживать по комнате. Что вообще происходит? В чем я опять провинилась?
— Леди Николетта, мы с вами знакомы не так давно, — начал издалека фабрикант, меряя шагами коврик и глядя куда-то в сторону. Лучше бы уж сидел: ковер у нас ветхий, так и дорожку протоптать недолго. — Но у меня сложилось впечатление о вас как об относительно здравомыслящем и рассудительном человеке…
Интересно, «относительно» чего или кого? Я приподняла брови от такого вступления. К чему он клонит?
— Вы не боитесь работы, хотя ваши решения порой… хм… — гость замялся, видимо, подбирая более тактичный эпитет, — экстравагантны и нетипичны… Именно поэтому я тешу себя надеждой, что вы будете небесполезны для моего дела…
Мне надоело слушать его сбивчивый монолог, поэтому я решила перебить и расставить все по своим местам:
— Господин Клаус, иными словами, вы делаете мне предложение…
Фабрикант закашлялся и отчего-то сконфуженно вытер лоб рукой:
— Да-да, именно предложение…
— …работать на вас?
Но мои мысли дальше не побежали, потому что гость сконфузился еще больше и выдавил из себя:
— Нет, предложение… выйти за меня замуж…
Тут уже пришла моя очередь кашлять. Я, конечно, иногда бываю очаровательна, но не до такой же степени! Или это сон? Видимо, тот разбойник на дороге огрел-таки меня дубинкой, и на самом деле мое тело сейчас смирненько лежит под каким-нибудь кустиком с сотрясением мозга?
— Я знаю, ваша семья не богата и много предложить вы не сможете, — вдруг поспешно заговорил господин Клаус, все также продолжая расхаживать по комнате и избегая глядеть на меня. — Но того куска земли, который ваша матушка использовала в качестве залога, будет вполне достаточно в качестве приданого. Можете не беспокоиться, впоследствии я не упрекну вас ни словом, ни делом.
Некоторое время я была слишком поражена, чтобы говорить, но потом взяла себя в руки и задала единственный вопрос, который не давал мне покоя на протяжении всей его речи:
— Что… что здесь происходит?
Фабрикант замолк и наконец-то посмотрел на меня, будто впервые увидел.
— Я делаю вам пред…
— Это я поняла. Почему вы его делаете?
Как ни крути, но даже самая самовлюбленная особа решила бы, что господин Клаус похож скорее на приговоренного к эшафоту, нежели на сраженного внезапным чувством человека.
— Леди Николетта, вы еще не видели никого из знакомых после того как вернулись? — осторожно спросил мой собеседник.
Я едва успела вздремнуть, какие уж тут знакомые. Свой велосипедный тур и криминальную обстановку наших дорог начну описывать позднее. Думаю, на мои выступления можно будет даже продавать билеты.
— Нет, а что-то случилось?
У фабриканта был такой вид, словно он готов меня ударить.
— Что случилось?! Вы возвращаетесь на исходе ночи вместе со мной, в разодранном платье, с отпечатками пальцев на запястьях! У соседей может возникнуть только один ответ на вопрос, что случилось!!!
— И ты ему отказала? — воскликнула Алисия, вытянувшаяся в струнку, словно гончая на охоте.
— Что я могла еще сделать? К тому же не ты ли сама об этом просила?
— Да, но совсем при других обстоятельствах! И что он ответил?
— Он вздохнул… глубоко… с облегчением…
— По крайней мере, это было благородно с его стороны.
— Я бы сказала, глупо.
— Одно другому не мешает.
— А что ты конкретно ему ответила? Почему не захотела даже подумать о браке? Ведь такая ситуация…
— О чем тут думать! Я вообще сначала решила, что господин Клаус предлагает мне работу у него на фабрике! Если бы я согласилась, это было бы все равно что собственноручно отдать себя в рабство. Собственно, почти это я ему и сказала…
Тут не выдержала и вмешалась мать Алисии, которая до этого усиленно делала вид, что занята вышиванием, но на самом деле сосредоточилась на нашем разговоре. Пусть слушает, надо же будет потом кому-то разнести по округе мою версию событий.
— Николетта, ты и впрямь не понимаешь, что происходит.
— Ошибаетесь, леди Карин, прекрасно понимаю. Я получила письмо от леди Рады, она упрекала меня за то, что я такой неблагодарностью ответила на ее благосклонность, а также в красках, на пяти страницах, расписала мне, что ожидает девиц слишком вольного поведения. Как будто это не разбойники напали на меня, а я на разбойников!
— Но что ты собираешься делать со всеми этими слухами? — встревоженно спросила Алисия.
— Ничего… посижу дома… годков до шестидесяти, а там все и забудут. Или вспоминать будет некому…
— Николетта!
Возвращаясь от Алисии, на пороге дома я столкнулась с взлохмаченным учителем математики. Глаза его горели фанатичным огнем, губы шевелились, выговаривая какую-то абракадабру. Бедняга пытался запихнуть в портфель штангенциркуль, не обращая никакого внимания на геометрическое несоответствие открытого кармана и вышеуказанного прибора. Заметив мою скромную персону, учитель почему-то долго жал мне руку и плакал, а когда смог наконец заговорить, выдал какую-то белиберду:
— Поздравляю! От души поздравляю! Ваш брат Ерем только что доказал теорему листа! Теорему листа! Вы даже себе не представляете! — Математик был готов меня расцеловать, но, к счастью, какая-то более светлая мысль отвлекла его. — Я должен немедленно написать об этом в математическое общество!
Я некоторое время смотрела вслед его воодушевленной удаляющейся фигуре, а затем зашла в комнату брата.
— Ерем, ты правда доказал какую-то теорему?
Мальчик безразлично покачал головой и отвернулся, явно не испытывая ко мне никакого интереса.
— Тогда почему же учитель так рад?
Вот на этот вопрос нельзя было ответить одним кивком головы, и Ерем снизошел.
— Он думает, что я доказал теорему.
— Но это не так?
Ерем молчал.
Действительно, глупая старшая сестра спрашивает одно и то же два раза.
— Извини, конечно, но мой слабый и недостойный разум не может понять, зачем тебе все это, — расстелилась я в приступе самоуничижения. — Будь так снисходителен и объясни. Может, нам не стоит платить этому учителю?
Мальчик недовольно передернул плечами:
— У него уйдет несколько дней, чтобы понять, что теорема не доказана, и на это время он оставит меня в покое. Пусть учит Оську и Михея — вот кому действительно нужна примитивная математика.
— Целая речь, — ошеломленно пробормотала я. Нет, все же есть в Ереме какое-то неповторимое очарование детства. Надеюсь, математик тоже когда-нибудь это поймет. — Пойдем со мной, кое-что покажу.
Я схватила мальчика за руку и потащила к выходу из дома.
При виде велосипеда ребенок надулся, но в глазах впервые за долгое время мелькнул интерес. Я села на велосипед и сделала широкий круг по двору, демонстрируя механизм во всей красе. А уже через минуту из дома выскочил Ивар и, потрясая священным кругом, стал кричать мне вслед:
— Николетта, что ты делаешь! Побойся богов! Как ты можешь садиться на эту лешую конструкцию?
Затем из дверей вылетел Оська и побежал за мной:
— Николетта, дай покататься! Ну сестренка, ну пожалуйста!
За ним объявился Михей и тоже припустил следом, так что я даже чуть притормозила из-за желания услышать, что ему от меня надо.
— Николетта, дай мне разобрать эту штуку! Я хочу стать механиком!
— Николетта, слезай немедленно! — Это в хвост нашей группе пристроился Ивар.
Ерем в дом не уходил, только пытался скрыть улыбку, будто знал, что если я кому и позволю разобрать велосипед, то только ему.
Я тоже рассмеялась. Ну их всех, этих соседей с фабрикантом в придачу! Им ни за что не удастся испортить мне настроение!
Солнце грело осенним теплом, сверкая на железных спицах колес. Воздух пах яблоками и палой листвой. Мышцы болели, но уже меньше, так что снова можно было крутить педали и смотреть, как убегает земля под ногами.
Не догоните!
